An Intimate Knowledge

По зову Нарциссы Гермиона неуверенным шагом вошла в квартиру женщины. Она была так похожа на её собственную квартиру, только, несомненно, красивее. Призрак улыбки появился на её губах при виде крайнего столика, где должен был стоять пуфик, зеркала, где она повесила картину. Если отбросить мелкие различия, квартира была настолько похожа на ту, которую она себе представляла, что было удивительно. Мебель выглядела старинной и внушительной, но не слишком строгой; каждый сантиметр был оформлен со вкусом и в насыщенном тёмном цвете, и всё это делалось таким привлекательным благодаря слабому свету ламп. Гермиона усмехнулась про себя, чувствуя себя так, словно она нарушает четвертую стену в пьесе, ступая за бархатные занавески и вглядываясь в пустую аудиторию, где она должна была сидеть. Хотя, кто в этом сценарии был больше актёром или зрителем, ещё можно было поспорить. Повернув за угол, Гермиона заметила, что Нарцисса наблюдает за ней, стоя на шаг позади, и смотрит, как она делает все свои молчаливые наблюдения, направляясь на кухню, не нуждаясь в указаниях. Гермиона оглянулась через плечо, встретившись с глазами женщины, и на её щеках сразу же появился румянец. Она надеялась, что это не будет заметно, но ответная ухмылка Нарциссы, казалось, говорила об обратном. Гермиона прислонилась к кухонной стойке, не зная, чем себя занять, и наблюдала, как Нарцисса наполняет два хрустальных бокала бледным вином, которое соблазнительно переливалось на свету. — Я рада, что тебе нравится вино, — неуверенно начала Гермиона, нарушая молчание. — Я уже начала беспокоиться, что ты сочтёшь эту мысль — аллюзию на Нарцисса — не слишком лестной. Отчасти поэтому я так долго колебалась в коридоре; я подумала, что, возможно, мне стоит объяснить это, чтобы это не звучало так… я не знаю. Нарцисса тихонько засмеялась. — Я бы никогда не восприняла это как оскорбление, — сказала она, с улыбкой наклонив голову набок. — Хотя я часто задавалась вопросом, о чём думали мои родители, когда давали мне имя. Когда вы слышите имена моих сестер, первое, о чем вы думаете, — это звезды. И хотя Нарциссой, возможно, вдохновил назвать меня прекрасный цветок, никто не может не думать о том, как он дал своё имя расстройству личности. Гермиона рассмеялась, но её улыбка померкла, когда она вернулась к некоторым мыслям, которые пыталась и не смогла выразить в своей записке за несколько минут до этого. — Я знаю, что это трагедия и всё такое, но мне всегда нравилась история Нарцисса. Я не думаю, что есть что-то плохое в том, чтобы любить себя так сильно, что ты сам являешься своей настоящей любовью. Это действительно приятная мысль — находить столько удовлетворения, глядя на собственное отражение; я не могу представить, как можно быть настолько довольным собой. Нарцисса удивилась, и в её глазах промелькнуло любопытство. — Правда. Я согласна, что любовь к себе — это то, к чему стоит стремиться, хотя ты, наверное, захочешь провести черту, прежде чем действительно умрёшь за это, — легкомысленно сказала она. — Конечно, — начала Гермиона. — Но я думаю, что очень многие люди каждый день убивают себя или ещё хуже — ненавистью к себе. Лично я скорее умру от того, что слишком много радуюсь себе, чем от того, что недостаточно. Это представлено в истории, в обществе даже как проклятие, но в действительности, я думаю, такая любовь была бы благословением. — На мгновение глаза Гермионы расфокусировались, она вероятно потерялась в своих собственных извилистых мыслях, прежде чем вспомнила, что говорит вслух, причем с женщиной, которую едва знает, и покраснела ещё раз. — Простите. Послушайте, что я говорю. Я не должна разводить целую философскую дискуссию из-за вашего имени. Тебе, наверное, надоело, что люди так делают. Нарцисса странно смотрела на неё, но она не казалась обиженной, просто заинтригованной. — Уверяю вас, что никто никогда не говорил ничего такого интересного о моём имени, — сказала она. — Кроме того, я думаю, что то, что вы говорите, абсолютно верно. Я никогда не думала об этой истории в таком свете. Когда она протягивала Гермионе бокал, их пальцы на мгновение соприкоснулись, и Гермионе показалось, что она услышала, как у Нарциссы перехватило дыхание, хотя, возможно, она просто услышала своё собственное. — Проходите, присаживайтесь. Когда они направились в гостиную, Гермиона перевела взгляд на большую нишу, расположенную чуть дальше и превратившуюся в небольшую, но уютную библиотеку. Она почувствовала неловкое волнение, когда Нарцисса прошла мимо диванов и села в кресло из тёмного, пышного бархата в той самой нише. — Ваша библиотека великолепна, — вздохнула она, устраиваясь в соседнем кресле и рассматривая коллекцию, так искусно расставленную вокруг неё. — Спасибо, — с улыбкой ответила Нарцисса. — Это всегда была моя любимая комната. Хотя, должна признаться, я так привыкла к большой библиотеке, что с трудом смогла вместить сюда всё, что хотела. — В Малфой-мэноре, вы имеете в виду? — Ну, да, но даже до этого. В Блэк-Мэноре, где я выросла, был такой же большой выбор, если не больше, — сказала Нарцисса. Тень воспоминаний промелькнула в её глазах. — И хотя сейчас я владею этим домом, у меня нет желания жить там среди всех этих призраков и реликвий. Нужно начинать всё с чистого листа. — Начать с чистого листа, — размышляла Гермиона. — Именно поэтому я тоже переехала сюда. Но — ну, не то, чтобы я должна тебе говорить, конечно, — но всё оказалось не так «чисто», как я надеялась. — Я полагаю, что мало кто начинает всё сначала, — сказала Нарцисса, приподняв бровь. Выдержав вздох, Гермиона сделала первый глоток вина — хотя, возможно, это можно было бы назвать небольшим глотком. Она понимала, что хотела что-то сказать, но не могла отделаться от ощущения глупости. Бросив нерешительный взгляд на Нарциссу, она прочистила горло. — С Роном всё кончено… навсегда, я имею в виду. Я вернула ему кольцо сегодня утром, — неожиданно призналась она. — Я не знаю точно, почему я говорю тебе об этом, но мне показалось, что ты должна знать. — Ну, я достаточно долго была зрителем, — ответила Нарцисса, кривя губы. — Именно. Мне показалось неправильным, что ты пропустишь развязку после всего этого, — сказала Гермиона, игриво пожав плечами. Нарцисса улыбнулась и внимательно посмотрела на Гермиону, заправляя длинную прядь светлых волос за ухо, прежде чем сделать глоток своего вина. — Итак, — начала она. — Вы ищете соболезнования или поздравления? Гермиона на мгновение запнулась, удивлённая прямотой вопроса. Но когда она обдумывала, что ответить, она не смогла сдержать нерешительную улыбку, которая расцвела на её губах. — Это будет ужасно неправильно, если я скажу «поздравления»? Нарцисса рассмеялась и улыбнулась, как будто это было именно то, что, как она надеялась, скажет Гермиона. — Вовсе нет. Смех Гермионы перешёл во вздох, только на этот раз это был вздох облегчения. Было ощущение, что она отпускает что-то невероятно тяжёлое, от чего она не могла избавиться до этого момента. — Знаешь, — сказала Гермиона. — Ты первый человек, которому я сказала, что на самом деле была рада расставанию. Я чувствовала необходимость смягчить его для всех остальных, но на самом деле, я чувствую себя более живой, чем когда-либо за последние годы. Возникла пауза, пока Нарцисса задумчиво потягивала вино. — Если вы не против моего вопроса, мне показалось, что вы были несчастливы в ваших отношениях в течение долгого времени. Что в конце концов заставило вас передумать о браке?. — Ну, — Гермиона сделала паузу в размышлениях. — Я думаю, что во многом это была ты. Глаза Нарциссы расширились от удивления. — Я? — О, ну, то есть, не то чтобы я имела в виду — простите, это прозвучало очень странно, — Гермиона споткнулась о свои слова, пытаясь исправиться. В то же время, румянец, который уже угасал, снова переполз на её шею. — Я лишь хотела сказать, что ваше мнение о моих отношениях, то, как вы его высказали, было похоже на то, как будто я услышала, что мой внутренний голос хоть раз подтвердил мое мнение, а не отверг его. А когда я услышала, как вы с Люциусом ссоритесь, мне показалось, что я слышу свое будущее; это меня напугало. — Ну, я не могу сказать, что сожалею о своем вкладе, — призналась Нарцисса. — Отчасти потому, что когда я слушала тебя, мне часто казалось, что я слушаю своё прошлое. Гермиона сделала паузу. Было странным облегчением осознавать, что Нарцисса наблюдала за её жизнью не только для того, чтобы посмеяться над её неуклюжими выходками. Она сузила глаза в раздумье, чувствуя себя немного более собранной. — Вы любили своего мужа? — наконец спросила она. — Когда вы вышли за него замуж, я имею в виду. — Уточнение, однако, вряд ли было необходимо: мнение Нарциссы было более чем очевидно. Вопрос явно застал Нарциссу врасплох. Она открыла рот, чтобы заговорить, но остановилась, очаровательная улыбка, которая едва успела появиться, увяла на её губах. — Знаете, я собиралась сказать что-то довольно легкомысленное о мужчинах и браке, отмахнуться от вашего вопроса шуткой. — Вы не обязаны отвечать, правда. Это был очень личный вопрос. — Нет, нет, я не возражаю. Это не более личное, чем всё остальное, что вы уже знаете обо мне; вот почему я остановилась. Я подумала, почему бы не быть честной хотя бы раз? — Нарцисса сделала паузу и перевела дыхание. — Просто… я не думаю, что кто-то задавал мне этот вопрос раньше. Я не думаю, что кто-то действительно думал, что это имеет значение. Гермиона не знала, что на это ответить, поэтому она ничего не сказала, ожидая, пока Нарцисса выйдет из своих собственных мыслей. — Я никогда не любила Люциуса. Были времена, когда я думала, что люблю, или, возможно, думала, что должна любить. Но на самом деле, любовь никогда не была для меня важным фактором, когда речь шла о браке. — Она вздохнула, не встречаясь взглядом с Гермионой, пока говорила. — После отъезда Андромеды на меня было оказано большое давление, особенно для того, чтобы восстановить честь семьи. А Люциус просто всегда был рядом. Он был всего лишь удобным средством достижения цели, и я полагаю, что он воспринимал меня точно так же. Хотя, конечно, у меня нет возможности узнать его истинные чувства. Гермиона кивнула. Всё это казалось таким знакомым, более мрачной версией её собственного рассказа о любовнике, который просто есть. — Мне жаль, Нарцисса, — сказала Гермиона с глубоким и честным сочувствием. — Я думаю, ты заслуживаешь гораздо большего. Нарцисса посмотрела на неё с таким любопытством, что Гермиона почувствовала, что могла бы лопнуть под этим пристальным взглядом. Гермиона подумала, не зашла ли она слишком далеко, не сделала ли разговор слишком сентиментальным. Она знала, что даже одного бокала чего-либо часто бывает достаточно, чтобы превратить её в человека, который плачет с незнакомкой в дамской комнате. Но тут на губах Нарциссы расцвела мягкая улыбка, и беспокойство Гермионы угасло вместе с ней. — Как и ты, дорогая, — сказала она, ласковое обращение так легко сорвалось с её губ. Они смотрели друг на друга, пока стояла тишина. Их улыбки были немного грустными, но, тем не менее, в их одинаковости чувствовалось утешение. После нескольких молчаливых мгновений Нарцисса потянулась за своим вином, стоявшим на столе, и сделала глоток, на этот раз медленнее, словно впервые внимательно изучая его вкус. — Знаешь, это действительно неплохо, — сказала она. — Нет. Совсем неплохо, правда? — Гермиона согласилась и налила им ещё по бокалу, хотя она не была полностью уверена, что Нарцисса говорила только о вине. Мягкий щелчок когтей о твердое дерево был удивительным звуком среди такой тишины, но ни одна из женщин не удивилась, увидев Крукшанкса, вошедшего в комнату, вероятно, вернувшегося в пустую квартиру только для того, чтобы услышать голос Гермионы, доносившийся из соседней. У него был вид гостя, опоздавшего на вечеринку, который извинился перед хозяйкой, потёрся о её икры и уселся у ног Гермионы, чтобы спросить, что он пропустил. — Как бы прекрасно оно ни было, я не думаю, что вам понравится вино, Крукшанкс. Может быть, вместо этого выпьешь немного молока? — с улыбкой спросила Нарцисса. Приняв его медленное моргание за согласие, она поднялась и принесла ему чашу. Когда Нарцисса скрылась на кухне, Гермиона наклонилась, чтобы почесать кота за ушами. В свете свечей его веки удовлетворенно опустились, очевидно, ему было так же уютно здесь, как и в собственном доме. Гермиона сама удивилась тому, насколько уютно она себя чувствовала. Но разговаривать с Нарциссой было так легко. В конце концов, в разговоре с кем-то, кто уже знал так много из того, что она обычно держала в себе, была какая-то странная свобода. Она перевела взгляд на сервант и с удивлением увидела, что на неё смотрит её собственное лицо. Утренняя газета лежала там сложенная и забытая, как, наверное, уже было во многих домах. — Вот, держи, — ворковала Нарцисса, протягивая Крукшенксу чашку. Когда женщина поднялась, чтобы встать, она проследила за взглядом Гермионы до выброшенного Пророка. — Мне очень жаль. Если бы я знала, что вы будете здесь, я бы заранее позаботилась о том, чтобы избавиться от этого мусора. Тебе не нужно напоминать об этом, — сказала Нарцисса. — О, тебе не нужно извиняться. На самом деле меня это не так уж сильно беспокоит. Сначала я беспокоилась, что плохая реклама может повлиять на мой проект, но ей пришлось бы написать что-то гораздо хуже, чтобы это действительно имело значение, — сказала Гермиона. — Может быть, меня бы это даже беспокоило, если бы хоть часть этого не была такой полной ерундой, как будто у меня есть очередь женихов, которые только и ждут, чтобы я оценила их достоинства. Это никогда не было правдой, даже если бы я хотела этого. Нарцисса наклонила голову в любопытстве, и Гермиона почувствовала, что вынуждена продолжать, склонность к бессвязным разговорам проявилась теперь, когда она приступила ко второму бокалу. — Я просто имею в виду, что не то чтобы люди совсем уж падали духом, пытаясь заполучить меня рядом с собой. Думаю, отчасти поэтому я оставалась с Роном так долго. Всегда казалось, что хоть кто-то есть. А это лучше, чем никто. Хотя на самом деле это не так. Но всё равно было трудно смириться с мыслью, что если я позволю Рону ускользнуть, то, возможно, больше никого не будет. Я всё ещё чувствую это. — Пожалуйста, я не верю в это ни на секунду, — сказала Нарцисса. — Ты гораздо привлекательнее, чем ты думаешь. Гермиона покраснела и пригнула голову. — Ты говоришь это только для того, чтобы я чувствовала себя лучше. — Я стараюсь, чтобы ты чувствовала себя лучше, но я бы не говорила этого, если бы не имела в виду. Я не очень-то известна тем, что щажу чувства людей. Гермиона засмеялась. — Ну, тогда я приму это как высокий комплимент, исходящий от тебя. Этот момент повис в воздухе, пока Нарцисса не прочистила горло и снова не отпила вина, похоже, подыскивая новую тему, чтобы снять напряжение. — Вы сказали, что беспокоитесь о том, что пресса может повлиять на ваш проект; я бы подумал, что Невыразимый должен быть настолько защищен от влияния СМИ, насколько это вообще возможно. — О, это не для отдела точно. Я… — Гермиона колебалась и обдумывала, что ей следует сказать. Но через мгновение она пожала плечами. Так же, как Нарцисса говорила о себе ранее, Гермиона обнаружила, что сейчас она не заинтересована во лжи. — Я пытаюсь написать книгу. — О, как интересно, — сказала Нарцисса, еë лазурные глаза загорелись, как пламя. — Роман? — Нет. Нет, это не художественная литература, немного академическая. На самом деле это о Департаменте Тайн. — Ммм, ещё лучше. Расскажи мне об этом. — Нарцисса откинулась назад с вином в руке и устремила на Гермиону такой сосредоточенный взгляд, что Гермиона не могла не возгордиться. Она рассказала Нарциссе всё о своей книге, и к этому моменту не было ничего удивительного в том, что эта женщина была прекрасной слушательницей. Она была проницательна и остра, всегда быстро задавала уточняющий вопрос, когда Гермиона перескакивала с одной темы на другую. В течение вечера Гермиона начала чувствовать себя гораздо лучше, чем за последние несколько недель. Только после того, как было поднято и пройдено ещё несколько тем и опустел третий бокал (или, Мерлин, четвертый?), Гермиона поняла, как поздно уже было, и попросила прощения, чтобы уйти. Только когда она встала с кресла, она в полной мере ощутила, сколько бокалов было выпито, и её зрение, казалось, двоилось. — Спокойно, — сказала Нарцисса, положив руку на поясницу Гермионы на мгновение, когда она проходила мимо, ведя Гермиону к двери. Гермиона шла по коридору с сонным котом на руках. Оглядев квартиру в последний раз перед уходом, она заметила, как много картин висит на стенах. Конечно, она и раньше видела эти рамы, но не обращала особого внимания на их содержимое. Она привыкла игнорировать раздражающие портреты, которые все настойчиво вешали, но во всех рамах не было ни одного надменного лица, смотрящего на неё. Напротив, здесь было несколько привлекательных цветочных композиций, несколько живописных пейзажей и потрясающий этюд с обнаженной натурой, под которым она, очевидно, просидела весь вечер. Несколько картин она узнала, но большинство — нет. Особенно в библиотеке, каждая картина казалась ей незнакомой — хотя она рассудила, что её неузнаваемость может быть связана скорее с количеством выпитого вина, чем с недостатком знаний в области истории искусства. Насколько она знала, она могла быть достаточно пьяна, чтобы пройти мимо Пикассо и ничего не заметить. Она чувствовала, что Нарцисса наблюдает за ней, обводя взглядом комнату. — У вас здесь так много произведений искусства, я раньше не замечала. — Она остановилась, когда увидела картину, которая висела рядом с входом. — Это О’Кифф? — Да. Потрясающе, не правда ли? — Нарцисса подошла к ней, чтобы полюбоваться чувственными лепестками. Гермиона уловила мимолетную нотку цветочного парфюма Нарциссы, и ей показалось, что сама картина обволакивает её. Она поймала себя на том, что почти упала в обморок. Возможно, последний бокал был ошибкой, подумала она, хотя должна была признать, что ощущения были не иначе как приятными. — Прекрасно, — вздохнула она. — Это оригинал? — Ты думаешь, я согласна на копии? — спросила Нарцисса с дьявольской ухмылкой. Гермиона подняла бровь. — Мои извинения. Я не хотела сказать, что ты такая же крестьянка, как и все мы. Я просто удивлена, что у вас так много маггловских произведений искусства… — Она снова огляделась вокруг, ища хоть какое-то движение в глубине рам. — Это всё маггловские работы? Нарцисса кивнула и улыбнулась своей коллекции. — Почти все, да. Было время, когда это было скорее постыдным удовольствием, чем чем-то ещё. Но я всегда находила их более пронзительными, неподвижными. Заклинания, используемые в волшебном искусстве, наделяют картину собственным разумом, что, конечно, является чудесным магическим подвигом. Но маггловское искусство… — она сделала паузу. — Всё, что хотел создать художник в тот момент, сохраняется навсегда, неизменным. К лучшему или худшему, этот момент остается неизменным, а жизнь продолжается вокруг него. Это так ограничивает, и всё же… У тебя есть один шанс запечатлеть невоспроизводимое, и почему-то почти более значимо, что тебе это никогда не удаётся. Гермиона смотрела на неё с таким напряженным выражением, что женщина, казалось, потеряла немного нервов. — О, простите, — сказала Нарцисса с самозабвенным смехом. — Вы можете сказать, что я слишком много выпила. Я пробую свои силы в поэзии только после того, как открыта вторая бутылка. — Не извиняйся, я думаю, это было прекрасно. В её голосе прозвучала нотка благоговения, которая, вероятно, должна была смутить, но она была слишком оцепеневшей, чтобы почувствовать это. Гермиона почувствовала, как сердце забилось быстрее, когда взгляд Нарциссы прошелся по ней, рассматривая её с небольшой улыбкой на губах. — Я не уверена, что доверяю твоему мнению, — сказала Нарцисса. — Ты выпила столько же, сколько и я. И я бы рискнула предположить, что ты ещё более легковесна. Гермиона рассмеялась; она не могла с этим поспорить. Она снова повернулась, чтобы уйти, но не дойдя шага, повернулась лицом к Нарциссе, движимая лишь чистым порывом. — В Тейт Модерн сейчас проходит выставка работ О’Киффа; она идёт весь месяц. Я очень хочу пойти, но ненавижу делать такие вещи в одиночку. Не хочешь ли ты присоединиться ко мне? Нарцисса выглядела немного удивленной, но из-за позднего часа и вина её глаза затуманились, притупив истинный шок от предложения. — Я… да, почему бы и нет? Похоже, это очень приятное времяпрепровождение. — Что вы делаете завтра, скажем, поздно вечером? — Похоже, я иду с тобой в художественный музей, — сказала она с легким смешком, который звучал в ушах Гермионы до конца вечера. — Замечательно. Я могу встретиться с тобой там около трех. Так будет лучше, потому что к этому времени толпы обычно немного утихают. — Гермиона почувствовала иррациональное возбуждение от этой перспективы. — О, это будет чудесно, — сказала она, с энтузиазмом обнимая Нарциссу. Когда Гермиона отстранилась, она на мгновение замешкалась, держа их лица слишком близко, прежде чем к ней вернулось хоть какое-то самосознание. Она со смехом отступила назад и потерла виски. Нарцисса тоже рассмеялась, но Гермионе показалось, что она сама выглядит довольно взволнованной. — Ну, я думаю, это решает вопрос о том, что ты более легковесна, — нахально сказала она. — Думаю, да, — признала Гермиона с последним нервным смешком. Гермиона почти не помнила, как собиралась в постель, хотя знала, что приняла душ и почистила зубы. Всё это время она размышляла о прошедшем вечере с разрозненными, пропитанными вином мыслями. Было так странно, как всё это получилось. Действительно, она полагала, что, как ни странно, её беспокойство было её удачей в тот вечер, поскольку без него она никогда бы не задержалась достаточно долго, чтобы её пригласили внутрь. Когда даже недостатки в кои-то веки показались ей союзниками, Гермиона заснула с улыбкой на лице, простыни и подушки были мягкими, словно облака под её кожей.

***

Нарцисса закрыла дверь за Гермионой и вздохнула. Какая странная группа у них получилась: опальная светская львица, Невыразимец и полукнизл. Это звучало как начало плохой шутки, и всё же она должна была признать, что это был самый приятный вечер за последнее время. И Гермиона попросила повторить его, когда прошло менее двадцати четырех часов с того момента, когда она покинула её. Нарцисса задалась вопросом, не пожалеет ли Гермиона об этом, как это часто случается с решениями, принятыми с оглядкой на бутылку вина. Хотя, по правде говоря, Нарцисса надеялась, что нет, поскольку сама с нетерпением ждала завтрашнего дня. Пока она размышляла, Нарцисса пыталась закрыть окна и жалюзи на вечер, но отсутствие сосредоточенности мешало ей. Она возвращалась назад по меньшей мере три раза, не зная, с чего начать. Честно говоря, подумала она с досадой, она не так уж много выпила. Господь свидетель, раньше она выпивала больше и оставалась в ясном уме. В конце концов, если и было что-то стоящее в крови Блэков, так это невероятная терпимость к алкоголю. И всё же она была здесь: чувства помутились, голова была легкой, а улыбка глупо задерживалась на губах, как у пьяницы, напевающего на улице полузабытую мелодию. Она допускала, что отсутствие терпимости может прийти с возрастом, но подобная перемена не могла произойти так быстро. И всё же, как ни неприятно было думать о том, что с годами какая-то её часть слабеет, это было бы предпочтительнее правды. Быть настолько опьяневшей от вина было бы, пожалуй, прискорбно, но быть такой в компании было откровенно опасно. Но как она могла отрицать, что её пьянил разговор, такой долгий, извилистый и честный, что ей казалось, что они оба обнажили себя. Когда кто-то смотрит на неё с таким вниманием, не льстит и не хвастается, а действительно присутствует — это было необычайно ново для Нарциссы. Она так привыкла, что каждый разговор — это игра впечатлений и преувеличений, а Гермиона просто говорила. Это было невероятно, интригующе чуждое чувство — говорить правду, не омрачая её шуткой. Воспоминаний об этих золотых глазах, их задумчивом взгляде и переменчивых настроениях, столь ясных в свете свечей, было достаточно, чтобы опьянеть снова и снова. При этой мысли нервы, даже смущение, резко натянулись, но она была слишком измучена, чтобы обращать на это внимание. Вместо этого она позволила воспоминаниям согреть её, погружая в сон, а обещание завтрашнего дня нежно держала в своих руках.