Планы на этот день все ещё в силе?
Используя те же чары, что и в предыдущий вечер, она отправила записку в соседнюю квартиру, прикусив губу в предвкушении. Ответ пришел почти мгновенно.Конечно. Я с нетерпением жду этого. У меня есть несколько дел, но я буду ждать тебя там в три?
Гермиона широко улыбнулась, радуясь, что никто, кроме Крукса, не видит, как глупо она выглядит. Не то чтобы он несомненно осуждал её, но с его критикой она могла справиться. «Отлично. Увидимся там.» ответила она. Теперь оставался только поздний завтрак, полный неизбежных расспросов матери о том, видела ли она Рона после каникул, и неуклюжих попыток отца сменить тему, чтобы сохранить мир. Все это казалось гораздо более приятным, если знать, что по ту сторону её ждет хотя бы что-то стоящее.***
Позже тем же днем Нарцисса стояла под деревом возле Тейт Модерн, наблюдая за проносящейся мимо рекой и пытаясь сохранить достоинство, пока она с нетерпением всматривалась в толпу в поисках знакомого силуэта Гермионы. В голове постоянно крутились нехарактерные для неё мысли о том, что Гермиона не придет, что она ошиблась временем, несмотря на ранее полученное подтверждение. Она проклинала себя за эти глупые нервы, которые заставляли её чувствовать себя глупо и стесняться, и удвоила усилия, чтобы выглядеть спокойной и собранной, как ей хотелось бы. Как раз когда часы пробили три, она увидела приближающуюся Гермиону и почувствовала, как её тело наполняется облегчением. Прогуливаясь вдоль реки, молодая женщина выглядела совершенно по-маггловски в своей кожаной куртке и шарфе, развевающемся на раннем осеннем ветерке, что Нарцисса не могла не улыбнуться. Удивительно, как хорошо она вписалась в шумную толпу, гораздо лучше, чем сама Нарцисса. Как бы тщательно она ни изучала их моду и обычаи, Нарцисса всегда осознавала свою чужеродность. Магглы, казалось, тоже это чувствовали: они всегда странно смотрели на неё, словно пытаясь разгадать. Но только не Гермиона, маленькая перевертыш, она путешествовала по обоим мирам с одинаковой лёгкостью. Когда их взгляды встретились, Гермиона поспешила вперед, чтобы поприветствовать её с не меньшим энтузиазмом и нервами, чем в тот вечер. Нарцисса поборола ухмылку, появившуюся на губах, вспомнив безудержное волнение Гермионы, бросившейся обнимать её в ту минуту, когда она согласилась прийти. Они отправились в путь, Нарцисса уверенно шла к входу. Она почувствовала на себе вопросительный взгляд Гермионы. — Ты бывала здесь раньше? Нарцисса улыбнулась, услышав в её голосе намёк на замешательство. — Бывала, несколько раз, — ответила она. — Тебя это удивляет? Гермиона слегка наклонила голову. — Думаю, немного удивляет. Хотя не должно; я не знаю, с чего я решила, что ты обнаружила вкус к маггловскому искусству. Нарцисса кивнула и потянулась к воспоминаниям. — После того, как мы с Андромедой воссоединились, она заставила меня больше выходить в свет, так как ей было комфортно в маггловском мире после всех этих лет с Эдвардом. Я всё время жаловалась на это, но, честно говоря, я была удивлена. В каком-то смысле это было даже захватывающе. Для такого измученного человека, каким я себя часто чувствую, найти что-то новое было… ну, это само по себе было «новым», не говоря уже о таких простых вещах, как заказ еды или поездка на поезде. Гермиона рассмеялась. — Ехать на поезде? Мне трудно представить тебя в метро. — О, Мерлин, отбрось эту мысль! — в ужасе воскликнула Нарцисса. Она была готова приехать в маггловский Лондон, но даже у этой обновлённой версии себя должны были быть пределы. — Нет, это был тот поезд в Париж, как бы он ни назывался. Андромеда убедила меня попробовать, сказав, как сложно в наши дни получить международную визу. Конечно, когда я узнала, что он идёт под водой, ей пришлось практически усыпить меня. Удивительно, как ей вообще удалось вернуть меня в Англию. Гермиона смеялась над ней, но в её глазах была добрая искорка. Нарцисса почувствовала, как её пульс предательски участился в груди, и прочистила горло, глядя вперед. Как только они оказались внутри музея, Нарцисса почувствовала, что нервы Гермионы ослабли. Музей — это не библиотека, но он должен был быть чем-то похожим. Это было одно из тех редких мест, где мир погружался в тишину, где люди больше слушали, чем говорили, где Гермиона, от природы отличавшаяся любознательностью, чувствовала себя как дома. Через две комнаты, где стены были в основном посвящены фотографиям Альфреда Штиглица, Гермиона замолчала и остановилась на цитате О’Киффа на стене. Она гласила: «Когда люди читают эротические символы в моих картинах, они на самом деле говорят о своих собственных делах». — Знаешь, — начала Гермиона с неожиданной колкостью в тоне. — Именно Штиглиц закрепил всё фрейдистское сексуальное повествование о её работах, которое она так ненавидела. Он был тем, кто хотел заклеймить её таким образом, даже если ей это было неприятно. Однажды он сказал, что женщины всегда чувствуют всё на свете через своё чрево, а разумом — во вторую очередь. Нарцисса скривила лицо, ненавидя эту фразу так же сильно, как и то, что за ней скрывалось. — Так вот над чем ты размышляла? Что здесь так много места уделено ему, их отношениям? — спросила Нарцисса. Гермиона удивилась, что Нарцисса заметила её глубокую задумчивость, но кивнула. — Просто у меня такое чувство, что если бы их роли и слава поменялись местами, здесь не было бы комнаты О’Киффа в экспозиции Штиглица. — Несомненно, не будет, — без колебаний ответила Нарцисса. Гермиона выглядела довольной, что та согласилась, но как она могла не согласиться? Конечно, она могла сочувствовать тому, что репутация зависит от действий эгоистичных мужчин в её жизни, а не от неё самой. — Да, хорошо. Штиглиц был ублюдком, — продолжила она. — Жаль, насколько упрощённым может быть повествование о женском искусстве. Её собственная интерпретация своей работы так мало значила, когда все решили, что это «женственно» и «рискованно». — Не могу не согласиться, — сказала Гермиона. Они прошли перед особенно большим цветком и остановились, их мысли развивались в одном направлении. — И все же… — размышляла Гермиона, наклонив голову в сторону — сравнение было слишком вопиющим, чтобы предполагать что-то ещё. — И все же, — согласилась Нарцисса. Она повернулась к Гермионе, нахмурив брови и лукаво ухмыляясь. Они обе посмеялись над собственным ребячеством и пошли дальше. Приятно было находиться рядом с человеком, который мог говорить о таких вещах как серьезно, так и игриво. Как редко можно было встретить и то, и другое в одном человеке. Нарцисса украдкой поглядывала на Гермиону, когда та размышляла над соседней картиной, выглядя при этом потрясённой и задумчивой. Ей было интересно, как много людей имеют возможность видеть Гермиону такой. Ведь так мало людей, которые могли бы заинтересоваться и захотеть отправиться с ней в чужой мир. Конечно, Нарциссе пришло в голову, как мало людей, которым она позволила бы увидеть её такой, немного не в своей тарелке, потакающей интересу, который все ещё заставлял её стесняться всех тех, кто считал её вкус к маггловскому искусству недостойным или, в лучшем случае, эксцентричным — мнение, которое она находила невероятно покровительственным, хотя и предпочтительным. Но Гермиона тоже не находила его таковым. Для неё это было просто искусство, и Нарциссе не нужно было ничего защищать. Она подумала, что, возможно, нет ничего настолько простого или настолько редкого, как всё это.***
Когда они вышли из «Тейт», было уже почти время закрытия, но Гермионе казалось, что она могла бы остаться там гораздо дольше. Она могла бы провести целые недели в этих странных комнатах без окон, обмениваясь с Нарциссой комментариями, взглядами, улыбками и смехом, которые становились всё легче по мере того, как проходил день. Женщины свернули на улицу без какого-либо заранее намеченного пункта назначения, просто идя дальше по оживлённому берегу реки. Странный приступ ностальгии овладел ею, когда она шла по знакомому пути. В детстве она так часто приходила в этот музей, и всякий раз, когда она уходила оттуда, у неё всегда возникало новое ощущение себя. Внезапно, несмотря на то, что была ребёнком, она чувствовала себя культурной и взрослой, и ей с трудом удавалось поддерживать иллюзию того, что она уходит в гламурное и достойное место, а не возвращается в отель на другом конце города. Это было захватывающее ощущение, что сегодня вечером это было почти правдой: она возвращалась в свою эксклюзивную квартиру с очаровательной женщиной рядом. Эта мысль вызвала улыбку на её губах. Когда Нарцисса предложила аппарировать в «Мерлин», чтобы выпить по чашечке чая, Гермиона не могла не согласиться. Так они искали подходящий укромный переулок, куда можно было бы свернуть. В квартире Нарциссы Гермиона чувствовала себя гораздо спокойнее, стоя в сторонке, пока Нарцисса наливала им вино и зажигала лампы в вечерней темноте. Гермиона с любопытством заглянула в гостиную. На этот раз более спокойная и совершенно трезвая, она обнаружила, что узнала гораздо больше предметов искусства, чем накануне вечером. Хотя было и несколько полотен, которые показались ей совсем не знакомыми; она внимательно их рассматривала. — Вот эта прекрасна, — сказала Гермиона, подходя к потрясающей цветочной картине, усыпанной белыми и золотыми розами. Нарцисса обернулась и улыбнулась, увидев картину, которой Гермиона любовалась с таким вниманием. — О. Спасибо, Гермиона. Мне и самой очень нравится эта картина. Гермиона нахмурилась, когда не смогла назвать картину; ей показалось, что она была известной и дорогой, как и все остальные картины в этой квартире. — Я не думаю, что узнаю её; кто художник? — наконец спросила она. — Я, — ответила Нарцисса. Гермиона подумала, что, возможно, она шутит, но, посмотрев в правый нижний угол, она смогла разобрать инициалы N.B., написанные золотом. — Ты рисуешь? — недоверчиво спросила Гермиона. — Да, время от времени, — бесстрастно ответила Нарцисса, пожав плечами, хотя Гермионе показалось, что она выглядит весьма довольной похвалой. — Вообще-то все картины в библиотеке мои. Не задумываясь, Гермиона направила свои ноги в библиотеку, восхищаясь каждой картиной по очереди. Она резко остановилась, когда стояла перед большой картиной с изображением обнаженной женщины, скромно склонившей голову набок. Ну, обнаженной, за исключением того, что все самые возбуждающие части тела были прикрыты в той или иной форме — по крайней мере, если считать соски и волосы на лобке самыми возбуждающими частями тела женщины, в чём Гермиона не была уверена. Конечно, эта нарисованная женщина прекрасно обходилась без них. — Это шедевр, — сказала Гермиона, не в силах оторвать взгляд от нарисованной перед ней фигуры. — Они все такие, — поспешно поправила она, — но эта… Нарцисса подошла и встала рядом с ней, рассматривая картину, или, возможно, рассматривая Гермиону, рассматривающую картину. У Гермионы мелькнула мысль — столь же заманчивая, сколь и привлекательная — о том, что именно она стоит перед мольбертом Нарциссы, её фигура едва задрапирована тканью, а глаза Нарциссы следят за ней с непреклонной интенсивностью художника. Она вздрогнула и с силой отогнала эту мысль. — Кто был моделью? — Гермиона не могла не спросить. Нарцисса наклонила голову и тихонько хихикнула про себя, повернувшись к Гермионе с задумчивым взглядом. Она сделала паузу, как будто не была уверена, что хочет разглашать секрет, из-за которого её губы приподнялись в уголках и слегка ухмыльнулись. Наконец, она вздохнула, и её улыбка стала шире, когда она сказала: — Ну, вообще-то, это автопортрет. Гермиона почувствовала, что её дыхание стало немного труднее регулировать, чем следовало бы. — Это ты? — смогла прохрипеть она. Нарцисса рассмеялась. — Это не совсем точное изображение. Я признаю, что упустила несколько недостатков ради собственного тщеславия. Но в остальном — да. В этот момент Гермиона не знала, что было бы более невежливо — продолжать смотреть или отвести взгляд, хотя последнее было не таким уж хорошим вариантом. — Люди знают, что это ты? — Конечно, нет, — сказала Нарцисса, как будто эта идея была абсурдной. — Я никогда никому не говорила, что это я. Я не очень-то застенчива, но вряд ли мне нужно, чтобы все в моем кругу общения думали о том, как я выгляжу обнаженной… по крайней мере, не так точно. «Я больше никому не говорила.» Гермиона сглотнула. — Почему я? — не могла не спросить она. Нарцисса посмотрела на неё и, казалось, внимательно обдумала вопрос. — Я действительно не уверена. Просто как-то так получилось. Решив, что дальнейшее созерцание картины граничит с пикантностью, Гермиона перешла к другой безобидной цветочной картине. — И все твои картины неодушевленные? — спросила она, вспомнив, как Нарциссе нравилась неподвижность маггловского искусства. Лицо Нарциссы засветилось от этого вопроса. — На самом деле, все они в какой-то степени магические, хотя и не традиционно; чары просто скрыты. Нарцисса подошла к картине, перед которой стояла Гермиона, и нежным движением пальца погладила стебель цветка, бутон которого ещё не раскрылся. С трепетом цветок распустился, полный и сочный. Гермиона не могла не рассмеяться от удивления. Это была прекрасная магия и прекрасное искусство, каким-то образом одновременно причудливое и чувственное. Её взгляд вернулся к автопортрету. — Все они? — спросила она. Нарцисса не упустила переключения внимания и подошла к картине с кошачьей ухмылкой. — Не волнуйся, я не сброшу одеяние, — нахально сказала она. Гермиона хотела отрицать, что именно так она и думала, но знала, что была ужасной лгуньей. — Этот оживает, только если погладить бедро… — Нарцисса снова протянула руку, и на этот раз, вытянув несколько пальцев, проследила длину слегка выступающей бедренной кости. Портрет выгнул спину в удивительной имитации чувственного блаженства, грудь ещё больше прижалась к ткани, которая была была на ней, и в конце концов вернулась в неподвижность. Гермиона почувствовала лёгкое головокружение, практически бред. — Это… это ммм… Нарцисса засмеялась. — Я приму это как комплимент, — сказала она. — Пойдёмте, вино начинает нагреваться. С последним виноватым взглядом Гермиона устроилась в кресле, и обе женщины погрузились в беседу. По мере того как текла беседа, Гермиона ненавидела себя за то, как часто её взгляд переходил на картину над каминной полкой. Ещё больше она ненавидела себя за то, что Нарцисса, казалось, ловила её каждый раз. Женщина словно обладала шестым чувством, когда ею восхищались, даже если это было лишь косвенно. Гермиона вздохнула и отпила вина. Даже если бы не эта нарядно одетая версия хозяйки, надвигающаяся на неё, она не была уверена, что смогла бы оторвать взгляд от искусства. Всё это было так красиво и так умно в своем очаровании. В них было столько причудливости, но при этом они сохраняли своё достоинство и свою ценность. Какое редкое и безупречное сочетание, — размышляла Гермиона. Гермиона издала звучный вздох, когда перед её мысленным взором возникло видение. — У меня только что возникла невероятная идея! — воскликнула она. Нарцисса настороженно посмотрела на неё, явно задаваясь вопросом, не переклинило ли у неё в голове от вина. — Какая идея? — спросила она. — Твоё искусство, это именно то, что я искала, — сказала Гермиона, наполовину отвлекаясь, когда её смутные планы начали обретать форму, хотя бы в собственных мыслях. — Для чего именно? Для моей книги! Моей книги о Департаменте тайн! Я так старалась передать то чувство удивления и причуды, которое я испытывала при всех этих открытиях, но мне всегда удаётся потерять серьезный тон, когда я пытаюсь это сделать. Но, возможно, если мы объединим мои слова с вашими иллюстрациями всех этих вещей, это наконец-то будет правильно. По крайней мере, книга была бы настолько визуально привлекательной, что люди не могли бы не купить её. — Гермиона поняла, что говорила очень быстро, а Нарцисса смотрела на неё, казалось, немного ошеломленная. — Ты хочешь, чтобы я сотрудничала с тобой над твоей книгой? — спросила она с недоверчивой усмешкой. — Да! Я думаю, это было бы чудесно. Кроме того, ты такая талантливая, люди должны видеть твои работы! — Гермиона прочистила горло, пытаясь сдержать свой энтузиазм, который выходил из-под контроля для плана, который всё ещё был полностью гипотетическим. — Тебе это было бы интересно? Глаза Нарциссы опустились на бокал вина, зажатый в руке Гермионы, и она слегка приподняла брови. — Ради Мерлина, Цисси, я даже не выпила целый бокал. Я не настолько легковесна! Это прозвище вырвалось само собой, и Гермионе показалось, что в глазах Нарциссы промелькнул слабый намёк на удивление. Она молчала, наблюдая за Гермионой, за этими загадочными глазами скрывался целый мир размышлений. Гермиона боролась с желанием надавить ещё сильнее и старалась не замечать сомнений, которые, как она знала, зарождались в голове Нарциссы. К сожалению, Слизеринцев не так легко увлечь. Когда Нарцисса наконец снова заговорила, её слова прозвучали медленно и осторожно. — - Гермиона, я польщена, что ты хочешь, чтобы я работала с тобой, особенно над проектом, который так дорог тебе. И дело не в том, что я не думаю, что это было бы полезно и приятно, даже если бы я внесла свой вклад; мы, очевидно, очень хорошо ладим, но… — она замялась и слегка вздохнула. — Ну, я буду откровенна. Вы уверены, что вам было бы приятно видеть мое имя на обложке вашей книги? Или вашему издателю, если она так беспокоится о рекламе, как вы намекнули? Если честно, я сомневаюсь, что мое участие принесёт что-то кроме споров и плохой прессы именно тогда, когда вам это меньше всего нужно. — Я в это совершенно не верю! — сказала Гермиона без колебаний. — Я не думаю, что люди будут настроены против тебя так сильно. Неужели после войны о вас так много плохой прессы? — Я не получаю ничего подобного, Люциус позаботился об этом. — язвительно сказала Нарцисса. — О. Точно, — сказала Гермиона, задумавшись на мгновение. — Сразу после войны было много негативных статей о чистокровных; думаю, тогда было бы очень трудно привлечь людей, но сейчас всё немного улеглось. Вряд ли ты станешь первой, кто продвигается дальше по жизни. — В её сознании начала формироваться чёткая картина их двоих на фотографии в газете. — К тому же чистокровная и магглорожденная пишут совместную книгу? Люди бы купили её, чтобы проверить, правда ли это. Подумай о всех интервью, которые мы бы получили от людей, которые только и ждут, чтобы узнать, убьём ли мы друг друга! Нарцисса тихонько засмеялась, её любопытный взгляд немного смягчился, когда она в последний раз внимательно осмотрела Гермиону. — Ты действительно серьёзно к этому относишься, не так ли? — Смертельно. Нарцисса сделала глоток своего вина, и по небольшой улыбке на её губах Гермиона поняла, что та уступает. — Ну, если твой издатель согласится — без шантажа или использования Империуса, заметь, — тогда я действительно не вижу причин отказаться. Гермиона задорно улыбнулась женщине. К счастью, она не выпила достаточно вина, чтобы желание обнять Нарциссу набрало силу, как это было накануне вечером. Но всё же она чувствовала, что почти лопается от вновь обретенного возбуждения по поводу проекта, который до сих пор был для неё лишь источником сожалений и отвращения к себе. — Не хочешь ли ты приступить к работе над ним? — Гермиона не могла не спросить. — Что, сегодня вечером? Гермиона кивнула. — Мы могли бы заказать еду и обсудить различные части, сделать из этого вечер. Что скажешь? Нарцисса качала головой, как будто считала, что Гермиона сошла с ума, но, тем не менее, она улыбалась. — Да, хорошо. Почему бы и нет? Гермиона взяла свои записи, и в течение вечера они просмотрели значительную часть проекта, обсуждая, какие эксперименты и результаты были бы хорошими кандидатами для иллюстраций, как всё это можно организовать. По мере того, как проходил вечер, вино продолжало литься свободно, возможно, слишком свободно. Хотя в какой-то момент они достигли желанной вершины, когда алкоголь достаточно ослабил их запреты, чтобы наполнить их разум жгучей творческой ясностью. Это было хрупкое равновесие, такое состояние, но они не обращали особого внимания на его поддержание, продолжая снова и снова наполнять свои бокалы. В какой-то момент они перешли к разговорам на диване, а не за столом. Ещё позже они перестали вести какое-либо подобие записей или набросков, и уж точно не тех упорядоченных, с которых начинали. Их мысли блуждали по темам слишком свободно, каждая казалась более блестящей, чем предыдущая, хотя к утру большинство из них неизбежно становились непонятными. Ни одна из женщин не помнила, когда эти разговоры стали затихать или когда они устали настолько, что перестали заботиться о продолжении. Они позволили себе задремать на подушках, их мысли лишь смутно касались их проекта и оставались в основном невысказанными.***
Нарцисса проснулась от неожиданности и не сразу поняла, который час. Даже самые ранние лучи солнца не пробивались сквозь занавески. Она всё ещё ощущала легкую неясность сознания, говорившую о том, что сонливость ещё не покинула её окончательно или не превратилась в злосчастное похмелье. До утра было ещё далеко. Что ещё более интересно, она была не одна. Гермиона лежала на ней, так же крепко спящая, как и она сама всего мгновение назад. Свернувшись калачиком на шее Нарциссы и переплетя ноги с её ногами, она выглядела такой же милой, как котенок. Нарцисса захихикала и попыталась вспомнить, как они оказались в таком положении. Она помнила, как их разговор становился всё более туманным и странным, помнила, как наступила тишина, когда комната начала кружиться. Она тихо застонала от забытья в своей памяти, которое никак не могла преодолеть; она не могла вспомнить, когда в последний раз позволяла себе так напиться. — Гермиона, — прошептала Нарцисса, осторожно касаясь спины спящей женщины. Гермиона даже не пошевелилась. — Гермиона, — повторила она, на этот раз более твердо, и мягко пожала ей руку. — Цисси, — вздохнула Гермиона, не только не проснувшись, но и ещё крепче прижавшись к шее Нарциссы. Сердце Нарциссы забилось быстрее от этого звука, такого мягкого, такого сладкого. Её тронуло осознание того, что Гермиона думала о ней даже в том туманном полусне, в котором она сейчас пребывала. Нарцисса вздохнула и провела пальцами по кудрям Гермионы, отчего её губы сложились в сонную, довольную улыбку. Был момент, краткий и трепетный, когда она почти прижалась губами ко лбу Гермионы. Это был скорее инстинкт, чем осознанная мысль, и она едва сдержалась. Она была рада, что ей хотя бы удалось поймать себя; это было бы ужасно неуместно. Она уже сомневалась, не переступила ли она черту приличия, не попытавшись разбудить Гермиону от этой злополучной дрёмы. Но у нее просто не хватало духу сделать это. Гермиона рассказывала ей, что в последнее время у неё были проблемы со сном, и вот она здесь, спит так крепко, что её невозможно разбудить, так мирно, что улыбка застыла на её губах. Как кому-то могло прийти в голову нарушить такой образ? Это было слишком. Вместо этого Нарцисса притащила из другого конца комнаты одеяло и укрыла их обоих от ночного воздуха. Она не была уверена, потакает ли она себе или Гермионе, так как подоткнула одеяло к их груди и крепче обхватила руками спящую Гермиону, позволяя себе снова погрузиться в крепкий сон.