***
Накормив меня вкусным завтраком и напоив горячим кофе с кусочком яблочного пирога, от чего в моей душе начало потихоньку наступать умиротворение, я оказался в кабинете, куда меня отвёл Саша и усадил на диван, сказав ждать его, пока он убирает на кухне. Пусть я и предложил свою помощь, друг мне отказал, сказав, что хочет поухаживать за дорогим для него гостем. То-есть за мной... Сбросив с себя довольно тонкий плед, я встаю с дивана, и подойдя к книжному шкафу, начинаю рассматривать весь этот масштаб, аккуратно дотрагиваясь своими пальцами к корешкам книг. Здесь просто невероятно... Библиотека Пушкина — его гордость. А то, с какой он любовью к ней относится, нужно увидеть только собственными глазами. Дотронувшись к очередному корешку одной из многочисленных книги, я достаю её с полки, и прищурившись, убеждаюсь в том, что мои глаза не врут. Это моя книга... Пусть я не так давно написал её, но чёрт... Что она делает в Сашиной коллекция? Вернее... Я понимаю, что у него большая коллекция... И он любит её пополнять... Но эта книга... Она ведь мной написана... А значит он читал мои мысли и возможно, даже выделял что-нибудь для себя. Мысли слишком сильно спутываются воедино, казалось бы, от совершенно незначительного события, а глаза начинают растерянно бегать по книжным полкам. Вытянув руку, я опираюсь ею о шкаф, закрывая свои карие глаза. Мне не стоило столько пить за последнее время и я понимаю это только сейчас. Вот вам и дипломат. Вот вам и человек из культурного общества. Но... Пил ли я?***
Неизвестно сколько стоя в таком положении около книжного шкафа, я вновь чувствую на себе прикосновения Пушкина... Ну вот, теперь мне начинает казаться несуразный бред. Кажется, я скоро вовсе с ума сойду. — Саша... Я ведь просил тебя несколько минут просто подождать меня на диване... Горе ты луковое... Пойдём. - слышится негромкий и крайне приятный голос поэта. Я облегчённо выдыхаю. Всё-таки не показалось. Аккуратно забрав из моих рук книгу, Александр кладёт её на место, и взяв меня под руку, ведёт к дивану и усаживает на него, вновь укутывая в плед, только уже в другой, мягкий и очень тёплый. Он принёс его для меня, зная, что плед, лежащий в кабинете, тоненький, как паутинка. Что это, если не забота? — Спасибо, Саш... Пусть я слишком не многословен эти дни... Я правда безмерно рад и благодарен тому, что ты мой близкий... друг, который не боится быть рядом даже в трудную минуту... - негромко говорю я, и на этот раз проявив инициативу первым, прижимаюсь к Саше. Не сдерживая свои эмоции, Пушкин улыбается, прижимая меня в ответ. Рядом с ним я начинаю чувствовать себя котом, который так сильно любит сидеть на руках своего хозяина. — Это и беспокоит меня. Я действительно не узнаю тебя. Ты весь такой... Тихий, немного неловкий, и... Смущённый что-ли. Но при этом я вижу и чувствую в тебе... - Александр замолкает, пытаясь подобрать нужные и правильные слова. — Жалость и ничтожность? Я тоже это чувствую. - неожиданно даже сам для себя выдаю я, и только спустя мгновение осознав, что именно произнёс, начинаю прятать свои глаза. Отныне мне стоит следить за языком. — Никогда больше не говори так. - голос Пушкина не то серьёзный, не то строгий от этих слов, он тяжело вздыхает, а я уже морально готовлюсь к тому, что он будет ругать меня за эту глупую фразу и ещё сильнее пытаюсь спрятать свои глаза, чтобы не видеть на себе его осуждающий взгляд. — Ты ведь не такой, каким себя считаешь... Добрый, умный, красноречивый, мужественный, обаятельный, красивый и просто замечательный молодой человек... Почему только ты сам никак не поймёшь этого? - голос Саши негромкий и даже грустный, я слышу в нём нотки досады, понимая, что его задели слова, сказанный мной в мой же адрес... Но мне нечего ответить ему. Находясь в полном шоке от того, каким он на самом деле меня считает, я печально вздыхаю и всё ещё не глядя на него, вновь начинаю бегать глазами по комнате. Знал бы ты, что творится в моей дурной голове, возможно, считал бы по-иному... Стараясь хоть на мгновение отвлечься, я чувствую на своей коже прикосновение его холодных пальцев. Пушкин берёт меня за руку, и аккуратно сжав её в своей ладони, возвращает меня в реальность. — У тебя такие холодные руки. - негромко говорю я, и чувствуя в этом необходимость, неуверенно сжимаю его руку в ответ. — Ты тему-то не переводи, человек с тёплыми ручками. - пусть и не громким, но уже тёплым тоном говорит Саша, и уткнув меня в свою грудь, начинает гладить меня по голове, перебирая пальцами тёмные пряди волос. Наконец я улыбаюсь, чувствуя себя в своей тарелке. А он понимает, как растопить меня...***
На улице всё ещё идёт дождь и довольно громко бьёт крупными каплями по стёклам, оставляя на них мокрые разводы. В доме тепло от камина, который, пусть и успел перегореть за ночь, всё равно оставил после себя приятную атмосферу. Я лежу на груди Саши уже несколько минут, а он и не собирается торопить меня, лишь продолжая перебирать пряди моих волос, от чего мне хочется закрыть глаза и промурлыкать, словно кот. — Меня задело то, как общество отнеслось к моей комедии... - наконец выдаю я спустя долгое молчание, и ещё сильнее сжав руку Пушкина, пытаясь найти поддержку в его прикосновениях, решаю излить близкому другу свою душу. — Цензура, мало того, что заставила убрать многие моменты, так ещё, я уверен, не пропустит его в театр... - произнеся эту фразу негромким голосом, я чувствую, как Саша продолжает аккуратно гладить меня по голове, всем своим видом показывая, что он готов выслушивать меня столько, сколько потребуется. — А люди читают произведение лишь по той причине, что оно сейчас модное... Но я понимаю, что модно оно не потому, что тронуло читателей до глубины души, нет... Они просто увидели в этом нечто новое, а когда начитаются, знаешь, как ребёнок, которому надоели его игрушки, то просто забудут и выкинут моё произведение в урну в лучшем случае. - я тяжело вздыхаю, всё ещё утыкаясь в грудь Саши, но наконец начинаю чувствовать нотки облегчения. Мне необходимо было выговориться... Всего навсегда излить душу тому человеку, кто бы понял и поддержал меня. — Мне так не нравится это всё... - тяжело вздохнув, я начинаю гладить пальцами руку Пушкина, и даже не заметив этого, просто продолжаю договаривать свою мысль. — Они не видят меня и не воспринимают как писателя. Я остаюсь и буду оставаться дипломатом, который от нечегоделания написал комедию и который, я уверен, ещё и будет наказан за неё в будущем... Да и не только за неё... - в моём голосе, уже кажется, слышатся нотки отчаяния... Мне действительно тяжело, но то, что рядом со мной Саша, даёт хоть какую-то поддержку и надежду, даже если он ничего не ответит мне. — Я в западне, а отказаться от всего этого просто невозможно... Разве... Разве можно отказаться от того, что любишь? - всё ещё гладя руку Пушкина, я продолжаю лежать на его груди, не пытаясь даже взглянуть в глаза своего друга, действительно боясь увидеть в них не то, что мне сейчас необходимо... Но как же сильно я ошибался. Внимательно слушая каждое моё слово и ни разу не перебив, понимая, что я наконец нашёл в себе силы высказаться, Пушкин начинает говорить, не убирая руки с моей головы. — Тебе действительно важно мнение кучки людишек, которые не в состоянии даже верно изложить свою мысль не то, что на бумаге, но и в устной форме? - негромким голосом произносит Саша, но не слыша в его голосе ни единой плохой нотки, будь то презрение или осуждение, я облегчённо выдыхаю. — Mon amie¹... Их мнение совершенно не важно, уж поверь мне на слово... Пусть говорят, что им вздумается. Пусть как угодно реагируют, раз уж им не дано такого тонкого ума, как у тебя. - Саша сжимает мою руку, и обхватив своими пальцами мои, сплетает наши ладони. — Ты прекрасный писатель... Настолько прекрасный, что я ревную тебя... К литературе. Точнее литературу к тебе... - услышав эти слова, я невольно улыбаюсь, понимая, что Саша оговорился, но Пушкин, неловко прокашлявшись, лишь улыбается, ведь тоже понимает, как именно звучала эта фраза, от чего моё настроение действительно улучшается, а щёки друга лишь предательски краснеют... Неужели он действительно смущён от этих слов? — Знал бы ты, как я, сидя на этом диване зачитываюсь твоими произведения... И... Скажу тебе по секрету, кажется, я уже что угодно могу процитировать из твоего творчества! - голос Пушкина звучит задорно и громко, а я не перестаю улыбаться, уже краснея от всего того, что он мне наговорил. — Твои произведения, как глоток чистого воздуха... Как солнце, после страшного урагана... И я горжусь тем, что у меня такой прекрасный и талантливый друг. Не загоняйся из-за всего этого, прошу... Пиши для себя. Пиши так, как чувствуешь... Но только не опускай руки. - сказав это хоть и не громким, но подбадривабщим голосом, Пушкин утыкается в мою макушку, а я, всё ещё не переставая чувствовать румянец на щеках, продолжаю сжимать его ладонь. — Ты словно моё лекарство, Саш. - чуть ли не шёпотом произношу я, кажется, чувствуя биение его сердца. — Мне такого ещё никто не говорил... - таким же тихим голосом отвечает Пушкин, и улыбаясь, оставляет на моей макушке лёгкий поцелуй, от чего мы оба ещё больше смущаемся. Что же он творит... — Прости, что потратил твоё время и заставил волноваться. Я не хотел беспокоить. Но кажется, что без тебя бы просто загнулся... - негромко говорю я, и повернув голову, начинаю смотреть снизу вверх на Сашу виноватым взглядом. На что он, опустив голову, смотрит на меня своими голубыми и искренними глазами, кладя на мою щёку свою ладонь, от чего моё тело начинает покрываться мурашками. Я каждый раз буду так реагировать на его прикосновения..? — Извиняешься из-за каких-то пустяков, честное слово. Не думай даже об этом. Сашенька, всё хорошо, а это самое главное. - приятным тоном говорит Александр, и продолжая смотреть на меня, расплывется в улыбке. Он назвал меня Сашенькой... Я смотрю на Сашу в ответ, внимательно рассматривая его приятные черты лица, уже не так стесняясь делать это... Его щеки играют лёгким румянцем... Пухлые губы чуть приоткрыты из-за улыбки, а ясные голубые глаза по-особенному играют на дневном свету, от чего, глядя глубоко в них, кажется, будто погружаешься в омут. — У тебя красивые глаза... - тихо произношу я, всё ещё не убирая взгляда от Пушкина, из-за чего мои щеки мгновенно покрываются слишком заметным румянцем, а улыбка Саши на удивление становится смущённой. — Спасибо... - шёпотом отвечает мой дорогой друг, и неловко отведя взгляд от меня, запускает в мои волосы свои пальцы, от чего я закрываю глаза и лишь вздыхаю от умиротворения. Кажется, я готов вечность лежать вот так рядом с ним и ни о чём не беспокоится. Именно в этот момент у меня возникло неимоверное желание его поцеловать... Но разве я могу разрушить нашу многолетнюю дружбу одним необдуманным порывом чувств?