***
В такой же радостной и искренней атмосфере любви и взаимопонимания проходит ещё целая наша совместная неделя. Я просто не смог вернуться домой... Вернее, собирался; даже свою одежду надел, которую по поручению Саши постирали и накрахмалили! Но в последнее момент, когда я уже выходил из его покоев, Александр взял меня за руку и притянул к себе; взглянув глубоко в мои глаза своим влюблённым взглядом, всем своим видом давая понять, чтобы я не уходил; тогда я понял, что расставаться в столь значимое для нас обоих время будет самым настоящим преступлением и действительно остался, заключив его в свои крепкие объятия. С того момента мы не оставляли друг друга наедине ни на миг. Какими же замечательными были эти дни... Один раз, Саша, решив на денёк распустить прислугу, чтобы мы остались наедине, перед этим велел им снести на кухню необходимые продукты для приготовления его любимого яблочного пирога! Будучи заняты немного иными делами, пирог мы так и не приготовили... Но видимо, судьбе-злодейке было скучно просто бренно существовать, не трогая влюблённых сердец и не давая им трудных испытаний. От того она решила нарушить нашу идиллию, пытаясь разлучить.***
Проснувшись поздно ночью от громкого и настойчивого стука в дверь, я вздрогнул, мгновенно же взглянув на полуобнажённого Сашу, наготу которого прикрывало лишь одеяло, постоянно предательски спадая куда-то вниз, наровясь выставить все его прелести наружу. Заглядевшись на Пушкина и невольно покраснев, я вновь услышал стук в дверь, сразу же придя к себе. — Кому там не спится... - совсем тихо, дабы не разбудить Сашу, но понятное дело, недовольно, произношу я, привстав со своего места. На улице всё ещё темно и мне даже представить сложно, который сейчас час. Откинув одеяло, я, стараясь не слишком громко задевать пружины, наконец встаю ногами на пол, ища в темноте хоть что-то из своей одежды. И кажется нахожу! Ночную рубашку Саши... Чёрт, она даже пахнет им... Эти нотки апельсиновых корок и ванили просто дурманят меня... Вдохнув приятный аромат исходящий от его одежды, из-за чего в моём животе запархали бабочки, я аккуратно расправляю приятную на ощупь ткань, дабы надеть на себя. В темноте совершенно ничего не видно, и я прищуриваюсь, рыская глазами по комнате в поисках халата, вдруг услышав то, как Саша начинает ворочаться на кровати. Видимо, шум разбудил и его. — Сашенька... Ты где? - шепча произносит чуть взволнованным голосом проснувшийся Пушкин, к сожалению или счастью имея чуткий сон. Слыша голос своего уже не только любимого поэта, а... Любимого... Я ощущаю, как по телу приятно растекается тепло. Рядом с ним всё же намного спокойнее и уютнее. — Я здесь, mon amour¹. - ласково отвечаю я, садясь рядом с Александром на край кровати. — Что произошло? - присев на кровать спрашивает Александр, и нащупав моё плечо, заключил меня в нежные, особенные объятия, от которых я непроизвольно начинаю улыбаться, утякаясь носом в его вкусно пахнущую шею. — Стук в дверь разбудил меня... Кто-то пришёл. Я не хотел тревожить твой сон, вот и решил сам сходить проверить. - негромко говорю я, даже в темноте видя то, как искренне и лучезарно он улыбается. Саша знает, как я дорожу им... — Разве ты можешь тревожить меня, милый? - целуя меня в макушку риторически спрашивает Саша, а мне ещё больше не хочется вставать и идти открывать эту чёртову дверь. — Ну вот и кто решил нарушить нашу идиллию... - досадно глядя на любимого, я тяжело вздыхаю, но он не даёт мне загрустить, сразу же беря за обе щёки и приподняв мою голову, начав пристально смотреть в мои шоколадные глаза. — Кто бы это ни был, наверняка он быстро уйдёт. Поздний час, да и день сегодня явно не приёмный, выходной ведь. Пойдём вместе проверим и вернёмся обратно в постель. Мой мальчик не должен грустить из-за каких-то там стуков в дверь. - настолько тёплым, радушным и уверенным тоном говорит Саша, что я, чувствуя тепло и поддержку, сразу же соглашаюсь, за что Пушкин целует меня в щёчку, шепча на ухо подбадривающие слова. Только рядом с ним моё настроение в секунду может подняться выше небес. Как же всё-таки я люблю этого человека... Кое-как найдя в темноте свои беспощадно выкинутые на пол халаты, а так же мою ночную рубашку, ведь я нагло надел сорочку Пушкина, за что получил от него лёгкий шлепок по заду. — Негодник! - задорно произношу я, притягивая Александра к себе за талию, дабы поцеловать. Кажется, просто так из спальни мы не выйдем...***
Спустя несколько минут мы наконец были готовы, а стуки всё не прекращались, от чего мы оба уже были насторожены. Если бы дело было не важное, этот человек ушёл бы спустя несколько минут... Либо, как и любой адекватный гость, явился бы днём или хотя бы утром; он всё не уходил, продолжая настойчиво добиваться своего. Взяв с письменного стола подсвечник, Пушкин зажёг не длинную свечу, и удобно взяв её в левую руку, правой прижал меня к себе, направившись к источнику шума. На удивление, никто из прислуги так и не вышел открывать, за что утром, думаю, они получат от Саши. Послышался ещё более громкий и настойчивый стук. — Да иду я, иду! - уже раздражённо крикнул Александр своему неизвестному собеседнику, и чуть потянувшись ко мне, поцеловал в щёку, отстранившись из наших трепетных объятий. Я и без слов его понял, на всякий случай встав так, чтобы при открытой двери меня не было заметно; я поправил наспех надетые очки, только сейчас поняв, что надел их наоборот... Наконец повернув несколько замков, Александр отворил дверь, и прищурившись, вытянул руку с горящей свечой, дабы рассмотреть ночного гостя. И им оказался... — Сашка? - послышался удивлённый голос поэта, от чего я сразу же облегчённо вздохнул. Это был мой камердинер - Александр Грибов. Да-да... Практически тёзки! — Так точно-с, Александр Сергеевич. - серьёзным тоном ответил Сашка, сразу же замолчав. Это было даже слишком похоже на него... — Мне стоит спросить, видел ли ты, который сейчас час? - тон Пушкина был спокойным и не тяжёлым, а взгляд, на всякий случай полностью изучив камердинера, всё же остановился на тусклой свече. А вот это уже было похоже на Сашу! — Прошу прощения-с, но это важное дело-с не могло терпеть до утра. Мне нужен Александр Сергеевич... Грибоедов! - начал тараторить Сашка, стараясь угодить своим ответом самому Пушкину! — Он несколько дней назад отправил-с мне записку о том, что если что-то произойдёт, я могу доверять и обращаться только к Вам. - уже нервничая произнёс Грибов, и о боже, как же я понимаю его. — Ну, раз сам Александр Сергеевич Грибоедов велел так, будь по-твоему. Проходи. - таким же спокойным, и что самое главное, не осуждающим голосом ответил мой любимый поэт, отходя в сторону, ближе ко мне и вновь приобнимая меня. — Благодарю-с! - уже не так нервно ответил камердинер, и зайдя в дом, сразу же бросил свой удивлённый и широко раскрытый взгляд на меня. Кого-кого, а меня видимо он не ожидал здесь увидеть. Ещё и в каком виде... Не дай бог кто узнает от него это - высеку. Но опережая все эти необоснованные обвинения хочу добавить, в его верности ко мне я уверен с самого нашего детства. — Александр Сергеевич! - опережая все мои слова произнёс Сашка, еле сдерживаясь, чтобы не наброситься и не обнять меня. Отношения у нас с ним не как у барина и прислуги. Ненавижу это сравнение. Всегда одетый, обутый, накормленный и всегда с немаленькой суммой денег в кармане. Он для меня всегда был как брат, впрочем, моим молочным братом он и является. Это тот из немногих людей, кому действительно могу доверять уже не только я, но теперь и Саша. — Сашка, что ты такой взволнованный? Неужели дело настолько серьёзное, что нельзя было подождать до утра, аль прислать мне письмецо? - спокойно спрашиваю я, видя то, как Грибов кивает головой. — Как раз-таки о письмеце и идёт речь, Александр Сергеевич. - Сашка лезет во внутренний карман своей не слишком тёплой верхней одежды в поисках письма и я сразу же замечаю это... — Сашка... Негоже так холодно одеваться, середина декабря. - негромко произношу я, делая своему камердинеру замечание. Но... Если бы дело было пустяковым, он одевался бы потеплее, тем более ему есть во что. — Времени не было... Как доставили письмо, я сразу же к Вам побежал. - оправдываясь, сказал Сашка, но ругал я его лишь по одной причине... Он ведь мог простудиться. — Даже если дело государственной важности, лучше на одну минуту задержаться, но всё же одеться теплее. Впредь следи за этим. - уверенно сказал я, видя то, как Грибов кивает головой. Надеюсь, что он действительно послушается, хоть и покивал просто из вежливости. Меня грызут догадки, но я даже думать о них не хочу. Пожалуйста, пусть это будет что угодно, но только не приказ вернуться на службу. Видя моё напряжение и бегающие от волнения глаза, Саша кладёт руку на мою талию, притягивая к себе. Ощущая его одновременно нежные и уверенные прикосновения, я чувствую надёжность и опору... Взглянув на Пушкина, я в полутьме вижу его красивые блестящие глаза, скромную улыбку, а так же довольно высоко поднятые широкие брови, делающие его лицо поистине живым и даже особенным. Благодарно улыбнувшись Сашеньке в ответ, я незаметно подмигиваю ему, всё-таки ещё не решаясь при Грибове более взаимодействовать с ним. Нам обоим важна безопасность, как бы мы не доверяли моему верному камердинеру... — Нашёл! - пусть и не радостно, но от осознания того, что не потерял конверт восклицает камердинер, протягивая письмо мне. Я невольно вздрагиваю от слишком неожиданного крика, вновь взглянув на Пушкина, волнующегося не меньше меня. Думаю, наши мысли насчёт этой ситуации идентичны... Мы, только найдя друг друга, больше всего на свете боимся разлучиться. Моя профессия опасна и от неё можно ожидать чего угодно... — Подсветить? - негромко произносит Пушкин, и я одобрительно киваю головой. — Да, пожалуйста. - прижимаясь к Александру отвечаю я, немного опустив письмо, чтобы ему было так же удобно читать. Секретов друг от друга у нас быть не должно. Осторожно раскрыв конверт и достав из него аккуратно сложенную бумагу с царской печатью, мы оба довольно заметно побледнели. Затаив дыхание, мы начали читать следующие строки:«Письмо дипломату Александру Сергеевичу Грибоедову.
С-Петербург, 12-13 декабря 1828 г.
Александр Сергеевич! Спешу сообщить Вам о том, что в понедельник сего месяца ожидаю Вас в Зимнем дворце с чрезвычайно важным для нашего с Вами государства поручением.
Надеюсь, что Вы в добром здравии и будете готовы выполнить столь ответственную миссию, которую Вам выпала честь возлагать.
Надеюсь на Ваш ум и благоразумие.
Персия вновь ждёт Вас.
Николай.»
Ни говоря с Сашей друг другу ни слова, я почувствовал то, как к горлу подступил тяжёлый, и будто горький ком. Произошло то, чего я больше всего на свете. Персия... Оперевшись рукой о стену, я, довольно сильно побледнев, зажмурил глаза, ощущая, будто земля уходит из-под моих ног. Воздуха стало мало, сердцебиение участилось, а в ушах начало гудеть. По всей видимости моё давление стало ниже нормы... — Александр Сергеевич...? - взволнованно спросил камердинер, глядя на меня испуганным взглядом. Но будто не слыша его, я ещё крепче сжал глаза. Воздуха стало не хватать, от чего я, опираясь о стену, стал тяжелее дышать, ощущая, как силы начинают покидать меня. — Сашенька... Милый... - дрожащим голосом произнёс Пушкин, прекрасно видя то, в каком я состоянии, — Забери у меня эту чёртову свечу! - взволнованно крикнул поэт, довольно резко всучив подсвечник в руку камердинера; времени на нежности и объяснения явно не было. — Саша, я ря... - не успел произнести Пушкин, как вдруг я, и сам такого не ожидая, ощутил падение. Ноги словно отказались держать меня... Молниеносно поймав меня, от чего чуть и сам не свалился, Пушкин, чудом удержавшийся на ногах, крепко прижал меня к себе, стараясь полностью опирать на свои хрупкие плечи; пусть Александр и выглядит миниатюрным, сил у него хоть отбавляй. — Потерпи, родной... Ещё немножко осталось... - взволнованно произнёс поэт, и я одно мгновение собрав в себе всю свою силу, бережно взял меня на руки, быстро, но не спеша, дабы не упасть, направившись в спальню. — Сашка, дверь! - крикнул моему камердинеру Пушкин, который, крепко держа в руках подсвечник, побежал помогать Александру и беспрекословно выполнять все его поручения. Отныне, для Сашки Грибова теперь два Александра Сергеевича. Отворив двери спальни и сразу же отскочив, прекрасно понимая, что Сашу на эмоциях лучше беспрекословно слушать и лишний раз не дёргать, Грибов, остановившись в коридоре, и не решаясь войти в спальню, оставил дверь открытой, прекрасно зная, что Пушкин в любую секунду может позвать его. В ту же минуту я перестал что-либо слышать, казалось, просто провалившись в пустоту. — Сашенька...? Саша, маленький... Саша, очнись! - дрожащим голосом кричит Пушкин, чувствуя, как я обмякаю, ещё сильнее облокотившись на него; пусть ему и явно тяжело, отпускать меня Александр не собирался и всё-таки донёс до кровати, аккуратно, бережно положив на мягкое и большое ложе.***
То, как сильно испугался за меня Саша и говорить не стоит; на уши он поднял абсолютно весь дом. На всех крича и давая каждому из прислуги какое-либо поручение, мой поэт, стараясь держать ситуацию в узде, делал всё возможное для того, чтобы вновь привести меня в чувства. Использовались всевозможные мерзко пахнущие мази, которыми он натёр мою грудь, а так же губной желобок; отвары, которые он не рискнул вливать мне, а просто водил ими около моего носа; а так же холодные компрессы, действительно довольно сильно охлаждающие те места, в которые их подкладывали. Около полутора часов спустя я очнулся. Приоткрыв ореховые глаза, я, видя перед собой довольно расплывчатые фигуры, сразу же почувствовал то, как мою руку крепко и бережно держат, по всей видимости, не отойдя от меня ни на мгновение. — Саша... - чуть слышно произношу я, невольно расплываясь в уставшей, но искренней улыбке, ощущая нежное прикосновение моего, не побоюсь этого слова, возлюбленного. Он мгновенно поднимает на меня свои влажные лазурные очи, а я, пусть и расплывчато, вижу то, как по его щекам бегут солёные слёзы; Саша слишком сильно испугался за меня... Он любит меня, а кроме осознания этого мне больше ничего не нужно. — Иди ко мне. - осевшим голосом произношу я, осторожно разводя свои руки в стороны, дабы Пушкин прилёг рядом со мной, в мои объятия. — С удовольствием, Сашенька... - тихо отвечает мне лучший из поэтов, максимально аккуратно зарываясь в мои объятия. Чувствуя его, мне действительно начинает становится лучше... Он - моё лекарство. — Думаю, я очень сильно напугал тебя... Сам не пойму, что это было, обычно я очень достойно принимаю поручения такого уровня, а сейчас... Неужто сдаю позиции? - негромко и даже грустно произношу я, запуская свои пальцы в мягкие кудри Пушкина, от чего он расплывется, словно кот. — Нет! Даже думать об этом не смей. Ты просто перенервничал. - нежно гладя мою грудь, Саша крепче приживается ко мне, стараясь отдать всё тепло и поддержку мне. — Сам понимаешь, какой у нас с тобой период. Нам бы цветы да свидания, а они со своей Персией... - еле слышным досадным голосом говорит Александр мне на ухо, опасаясь, что кто-то посторонний может услышать нашу личную беседу. Безопасность для нас обоих крайне важна. — Это ведь на несколько месяцев... Такая долгая разлука пугает меня. А если что-то страшное произойдёт? Если я не вернусь... - в моём голосе действительно слышится страх и боязнь, ведь больше всего на свете я боюсь того, что потеряю свою любовь, которую буквально только-только приобрёл. От досады и злости на жизнь, мне хотелось плакать. Останавливало только одно - кудрявое и вкусно пахнущее чудо, так старательно делающее меня счастливым. Саша стал смыслом моей жизни, а потому сдаваться я явно не собирался, хоть и чертовски боялся. — А кто сказал, что ты поедешь один? С Николаем Павловичем у меня не плохие отношения... Авось даст добро ехать с тобой. - с надеждой произносит Пушкин, кладя свою нежную руку на мою идеально выбритую щёку. Слыша слова Александра, я обеспокоено гляжу на него, отрицательно покачав головой. — Саша, это слишком опасно... Никогда нельзя узнать, как всё пройдёт. Я не могу допустить, чтобы с тобой что-то произошло. - голосом полного волнения отвечаю я, — Да и... Ты к сожалению больше не работаешь в коллегии иностранных дел... Не разрешат ведь... - тихо добавляю я, боясь задеть Александра этими словами. — Да плевал я на эту коллегию! Мне любовь важнее! - выпаливает Пушкин, и резко замолчав, из-за чего в комнате повисла неловкая пауза, заметно смущается, отводя от меня взор своих небесных очей. — Милый... Со мной всё будет хорошо, обещаю. - нежно отвечаю я, прижавшись к моему любимому не только поэту, но и просто любимому... — Если бы всё было так просто... - шёпотом отвечает мне Саша, и прижавшись ко мне своим хрупким телом, кладёт голову на мою грудь. — Может всё обойдется и Николай Павлович откажется от моей персоны. - с последними каплями надежды говорю я, гладя кудрявую голову Александра. — Этот коллежский асессор никогда не откажется. Пристанет, как репейник в поле, и зудит, зудит... - слегла раздражённо произнёс Пушкин, но я, не желая чтобы тот злился, наклонился, оставив нежный поцелуй на его лбу. — У стен есть глаза и уши, забыл? - произношу я, но Саша сразу же добавляет. — Ещё и цензором моим сделался! Это возмутительно! - пусть и злясь, Саша, сам того не подозревая, вызвал на моём лице улыбку. Как же мне нравится наблюдать за тем, как он злится. — Ну всё, чайничек, сейчас закипишь! - сквозь искренний смех произношу я, обхватив руками его изящную талию. — Тебе смешно?! - ещё более возмущённым, а от того забавным тоном восклицает Пушкин, и вскочив со своего места, усаживается передо мной на колени, не решаясь сесть сверху на меня из-за недавнего обморока. Глядя на Александра, я не в состоянии ответить; за меня это делает искренний и заливистый смех. — Да я тебя забодаю! - пусть и задорно, но не слишком громко, чтобы не привлекать лишнее внимание слуг, кричит Пушкин, и взяв меня за обе щёки, наклоняется, начав напористо целовать. А мне в это мгновение, кроме его губ, совершенно ничего не нужно... С удовольствием отвечая возлюбленному взаимностью, я аккуратно усаживаю его сверху на себя, и углубив поцелуй, начинаю развязывать не нужные и даже мешающие завязки на его, точнее моей, рубашке, одетой на спех во время того, как нас потревожил Сашка. — Я погляжу, Вы ненасытный, Александр Сергеевич. - до чего же ехидным тоном произношу я, видя то, как Саша ещё сильнее заливается краской. — А с Вами по-другому нельзя, Александр Сергеевич... - кладя руки на мою грудь отвечает Пушкин. В это же время обе наши ночные рубашки летят в неизвестном направлении, оставляя нас полностью обнажёнными. — Никогда не устану говорить о том, как ты прекрасен. - трепетно гладя мою щёку, говорит Саша, глядя глубоко в мои ореховые глаза. — Тоже самое могу сказать о тебе, солнце русской поэзии. - ласково глядя в морские глаза Александра, я обвиваю руками его талию, прекрасно ощущая то, как мы оба возбуждены, ведь мой половой орган упирается в него, а его... Ой, господи. — Кажется, Вы уже совсем выздоровели? - мурлыча мне на ухо произносит Саша, медленно проводя тыльной стороной ладони по моей щеке. — Рядом с Вами по иному просто невозможно. - трепетно отвечаю я, сплетая наши пальцы под тёплым одеялом. — По иному и не хочется... - аккуратно целуя своего возлюбленного в висок, я медленно провожу носом по его щеке, невольно вдыхая приятный аромат. Саша, прикрыв небесные глаза от удовольствия, обрывисто выдыхает тёплый воздух в моё лицо. — И всё же испугал ты меня до чёртиков... - с осторожностью начинает беседу Александр, боясь случайно задеть меня своими словами, что отчётливо слышится в его тоне. — Ты только выздоровел после... - на мгновенье Саша замолкает, не желая обозначить то состояние, в котором я пришёл к нему ещё в первый день конкретным словом. И я прекрасно понимаю его, оттого и не тороплю. — А теперь, когда всё только-только наладилось, тебя заставляют ехать в Персию! Это ведь опасно... Да, Персия прекрасна, а Тегеран просто великолепен, но Сашенька... - произнося моё имя с особенным трепетом, от чего я покрылся мурашками, Саша берёт меня за обе щёки, внимательно, но скорее волнительно глядя в мои ореховые глаза. — Я очень сильно боюсь отпускать тебя одного в чужую страну... Пожалуйста, не уезжай... - одними губами шепчет Саша, и больше не в состоянии сдерживаться, только крепче прижимается ко мне, зарываясь в мои объятия. — Если с тобой что-то произойдёт, я этого не переживу... - настолько тихо шепчет мой возлюбленный, отчего скорее похож на незащищённого котёнка, чем на известного в прошлом дуэлянта. На мою шею капает несколько его солёных слёз. — Сашенька... Тише... Прошу... - дрожащим голосом произношу я, прекрасно осознавая то, почему именно Саша боится за меня. Это опасно. Причём настолько, что волосы встают дыбом. Возможно, когда-нибудь в будущем дипломатические миссии будут чем-нибудь мирным и безопасным, но сейчас, когда на дворе декабрь 1828 года, одной надежды крайне мало... Далеко не все дипломаты возвращаются живыми на родину. Если вообще возвращаются. Но я не могу дать Саше рвать себе душу. Нам рвать душу... Я обязан успокоить его, как бы мне и самому не хотелось расставаться. Не могу ведь я подвести Сашеньку. Пусть мне и самому страшно, мой возлюбленный бояться не должен. Эта поездка затянется минимум на несколько месяцев и постоянно находится в состоянии страха своему Саше я позволить не мог. — Всё обязательно будет со мной хорошо, я клянусь тебе. - начав говорить довольно уверенным тоном, от чего я и сам удивился, но всё же стараясь не подавать виду, я крепче сжал Сашину ладонь в своей руке. — В Персию я отправляюсь не один, со мной будут коллеги, а так же секретарь, врач и конечно же Сашка! Ты с ними всеми знаком и так же, как и я, уверен в этих людях и их преданности. - подчёркивая надёжность всех вышеперечисленных людей, я начинаю аккуратно гладить спину Пушкина, стараясь успокоить и расслабить его. И кажется, это действительно работает, ведь он начинает медленно расслабляться, зарываясь носом в мою шею. — Да и тем более, это ведь не первое прибывание в Тегеране. Я прекрасно знаю их законы и обычаи. Никогда их не нарушал! Да и не собираюсь это делать, упаси господь... Всё обязательно будет хорошо. - всё так же не громко говоря, я нежно целую Сашу в висок, и слыша то, как он приятно вздыхает, улыбаюсь. — Я тебе привезу самый лучший персидский ковёр, лишь бы только не видеть твоих слёз, mon précieux². - всё так же улыбаясь Сашеньке, я с предельной аккуратностью кончиками пальцев беру его за подбородок, и приподняв его голову, внимательно гляжу в его глубокие голубые глаза, которые из-за слёз стали ещё более чёткими. На мгновение я даже теряюсь, но Саша поддаётся вперёд, оставляя на моих губах невинный, едва заметный поцелуй. — Не нужен мне ни персидский ковёр, ни другие богатства. Самое главное, чтобы ты вернулся в целости и сохранности. Дороже тебя для меня ничего нет. Не было, нет и никогда не будет. Ты моё сокровище... Ты моё всё. - со всей трепетностью в голосе произносит Саша, вновь прильнув своими сладкими губами к моим. Прикрыв глаза, я начинаю отвечать на трепетный поцелуй, зарываясь длинными пальцами в мягкие кудри любимого поэта. Господи, пусть это мгновение никогда не заканчивается, пожалуйста. — Я так сильно люблю тебя, Сашенька... - шепча в губы любимого, наконец произнёс я. — Мне правда страшно и я совершенно не вижу смысла это скрывать. Тем более от тебя... Это расставание - худшее, что может с нами произойти. Но я обещаю, что буду беречь себя. И через пару месяцев мы вновь встретимся. Только представь, какой эта встреча будет значимой для...нас. - глубоко глядя в глаза Александра, я нежно провожу кончиком пальца по его щеке, от чего он прикрывает глаза, наклоняясь ко мне, словно кот. — Как нам вынести время разлуки? Это будет невыносимо... Я... Я точно не могу поехать с тобой? Может есть какой-нибудь способ? У нас новый год на носу... - открыв глаза, Саша смотрит на меня с последними искрами надежды и я просто не могу ему отказать. Не могу возразить, глядя в эти глубокие васильковые глаза. Я просто права не имею на это. — Хорошо. Правда я не обещаю, что это получится, ибо сам понимаешь... Дипломатическая миссия, а тем более у Николая Павловича оставляет желать лучшего. Но я постараюсь поговорить с ним. Вдруг что-то получится. В любом случае... Попытка не пытка, так ведь? - тихо, но с полной уверенностью в голосе произношу я, даже в лёгком полумраке видя то, как глаза Пушкина наполняются слезами. — Сhérie, pas besoin de larmes³... - бархатно произношу я, и подняв брови, начинаю трепетно вытирать слёзы на прекрасном Сашином лице, сердечно прижимая его к своей груди. — Ils sont de joie⁴... - всхлипнув, мурлычет мне на ухо Саша, оставляя едва касаемый поцелуй по моём виске. В этот момент мир для нас обоих замер. Мы, решая провести эти последние мгновения вместе, больше всего на свете не желаем расставаться. Но с этим к сожалению ничего поделать нельзя. Оттого, наслаждаясь каждым касанием тонких пальцев и нежных губ друг друга, закрываемся ото всех, подсознательно понимая, что впереди нас ждёт ещё не одно испытание.