будто амнезия

в попытках глотнуть кислород, в лёгкие залетает лишь углекислый газ. отравление углекислым газом смертельно.

крис

— эта сука будет гореть в аду, — выкрикивает маша в пустоту. скрыться в густом тумане — легко. незваная гостья воспользовалась этим, и теперь вы обе стоите в растерянности, вглядываясь в серую дымку. проклятый туман. — расскажешь, что за настя? — от таких нужно держаться подальше. плохой человек и ужасный друг. — как и ты? — спрашиваешь, играя бровями. все ещё помнишь её совет, но принятое совсем недавно решение отменяет все её слова. просто перечеркивает. беги, крис. убегай. я не тот, человек, которому стоит помогать. — да. чего ты хочешь? — в её взгляде не намека на скрытый смысл, вечно прячущегося за такими неоднозначными словами. она устала. маша лебедева сегодня не пахнет вишней, а может ты просто привыкла к приторному запаху, что не замечаешь его? но красной помады тоже нет. и улыбки. на её лице нет улыбки, но лучше бы она была сейчас. — ты знаешь. — вглядываешься ей в глаза, может сегодня? может сегодня она слишком устала от своих же тайн, что так просто выдаст самые глубокие секреты. тебе нужно ей помочь, а значит ты должна быть в курсе. ну и конечно, интерес. тебе до жути интересно, отчего она такая. — и? что изменится от того, что ты узнаешь ещё больше грязи? я думаю, тебе хватит, крис. пора заканчивать играть в детектива, пора заканчивать таскаться за мной. и олей, — последнее слово звучит непринуждённо, но все же ты обращаешь на него внимание. — ревнуешь, — хитро улыбаешься, пытаясь хоть как-то разрядить обстановку. маша подавлена и не настроена усмехаться, а тебе сейчас нужно это больше всего на свете. ты хочешь чувствовать себя живой, как всегда раньше с ней, но рядом с умирающей внутри машей ты умираешь сама. — ага. сто раз. они не такие простые, какими ты их видишь. поспрашивай про их скелеты, которых они так тщательно скрывают в шкафах. и посмотришь, как много они расскажут тебе. оля не та девушка, с которой стоит начинать отношения. тебя возмущением захлестывают её слова. хочется напомнить, что не оля убила человека, который её убил. но в этот раз, помня, чем закончился предыдущий, решаешь держать язык за зубами. не хватало ещё, чтобы она отставила тебя в тумане одну. оглядываешься, а тумана нет. без него стало ещё хуже, теперь рядами видны могилки и ограды, теперь кладбище намекает о том, что им здесь не место, навевая неприступным холодом и одиночеством. все, кто похоронен здесь, были когда-то счастливы. — может надо выпить? ты убиваешь нравоучениями, снова. — ей тоже не нравится, что ты притворяешься её мамочкой, таскаешь за ней, учишь жизни, словно она маленький ребенок. но ты делаешь это не для того, чтобы попытаться контролировать её. ты сама не можешь разобраться в своей жизни, а единственное, что держит от самокопания — такие же разбитые люди, как и ты. вы с машей нашли друг друга. ненавистью, презрением и ложью выстраивая отношения, не заметили, как стали ближе, чем просто одноклассницы, не поделившие между собой главенствующее в классе место. — выпить? когда в твоей хорошенькой, но глупой головке начали появляться здравые мысли? — ты сказала хорошенькой? — растягиваешь губы в довольной улыбке чеширского кота. — я пошутила, — она чуть улыбается в ответ, но этого хватает, чтобы снова почувствовать спокойствие и уверенность. если маша возвращается, значит и тебе не надо терять самообладание. все-таки, под землей лежишь не ты. и почему-то именно сейчас, снова, в голову приходит мысль о том, что ты больше не хочешь оставлять её одну. не только потому, что боишься того, что она может сделать с настей и другими людьми, но и из-за того, сколько жизни она дает своим присутствием. воздух рядом с ней более живой, особенно здесь, на кладбище. дышать им с ней — отдельная категория удовольствия. все живое в мире начинается с первого глотка воздуха. нет, ты не хочешь не оставлять её, ведь у неё столько знакомых, среди них она никогда не будет одинокой. ты хочешь, чтобы она не оставляла тебя одну. слишком медленные шаги для тех, кто убегает из наводящего ужас места. вы не спеша обходите могилки в попытках вернуться на то место, откуда, не подумав, побежали за человеком настей, прятавшимся за деревом. снег переходит в град, что затрудняет движение ещё больше. каждой клеточкой кожи чувствуешь пронзительный ветер, не жалеющий твой теплолюбивый организм. черная джинсовая куртка не спасает, а, шагая кругами по кладбищу, вы думаете, что вы никогда не найдете яркую красную машину, специально оставленную в тени деревьев, чтобы не выделяться. и могилу костьи найти теперь точно не получится, все замело снегом. — возьми, — маша протягивает неизменное черное пальто, оставаясь в темно-серой толстовке, когда зубы стучат друг об друга так, что ещё немного — и с них посыпется эмаль. — ты заболеешь, — качаешь головой, но она сама накидывает пальто тебе на плечи, и не остается другого варианта, кроме как принять его. благородство из неё так и плещет. — я люблю холод. он приводит мысли в порядок. кутаясь в нагретое пальто, как в защитную оболочку, успокаиваешься. спокойствие попадает в кровь и разносится по венам к сердцу. тебе уже не кажется, что ходите вы слишком долго. иногда поглядываешь на машу, но она никак не показывает того, что ей хоть капельку холодно. она непробиваемая, точно. первое, что ты видишь — не огонь. серый густой дым обволакивает комнату, царапая горло. глаза щиплет, появляются слезы. прикрываешь рот рукой, но это не спасает от черного облака, постепенно отравляющего тебя. еще немного, и ты потеряешь сознание, оставшись здесь навсегда, если не предпримешь попытки сбежать. но кровать такая мягкая, а тело такое тяжелое. надо прилечь и отдохнуть. это всего лишь сон.

маша

скриптонит — танцуй сама

настроение выпить есть всегда. для этого не нужен повод. крепкий дорогой алкоголь расслабляет, давая чувство ложного спокойствия. все хорошо. ты просто отдыхаешь и ни о чем не думаешь. чем больше алкоголя в крови, тем больше желания сделать что-то ненормальное. клуб «бэлла», в котором каждый угол напоминает костью, идеальное место для необдуманных поступков. разбить зеркало в ванной, например. осколки летят на пол, а руку сковывает резкая боль. смотришь на свое отражение в остатках зеркала, проклиная свою ничтожность. костья умерла. ее убили, и ты даже знаешь кто, но ничего не делаешь, снова напиваясь до помутнения в мыслях. крис заходит, как только слышит шум. она серьезно стерегла тебя у двери?

да не, я в норме

я не болен, вали из ванной

она упрямо пытается удержать твое непослушное тело в руках. локтем поднимает кран, пуская ледяную воду, обжигающую брызгами голую кожу, выглядывающую из разреза на спине. она старается не смотреть в глаза, вероятно от того, насколько ужасно твое состояние сейчас. наверное, ей противно. но тогда почему она ещё здесь? высвободиться из крепких рук оказывается легче лёгкого. хочешь оттолкнуть её подальше, но руки сама противятся этому грубому действию. даже не соображая, понимаешь, насколько важно не потерять контакт, не разрушить ничего сейчас.

смотри я в хлам

смотри в глаза

хватаешься за угол тумбочки, пытаясь устоять на ногах. она недовольно вздыхает и, намочив руку, бьет по щекам. то, что она видит на твоих щекам, не вода с её ладоней. — держи себя в руках, — шипит она, стараясь не размазать стрелки и красную помаду. от запаха вишни противно даже тебе. попытка вернуть машу лебедеву у тебя провалилась. вернуть её не получится никогда, но разве слова о том, что каждый получает по заслугам, не твои? костья была наркодиллером и наемником. костья была любящим и искренним человеком. пятьдесят на пятьдесят, но жизнь не прощает ошибок. — маша, приди в себя! — кричит она, вглядываясь в пустые глаза. ты не потеряла сознание, ты потеряла себя. и, видимо, окончательно и бесповоротно на этот раз. — думаешь, я идеал? — все же отталкиваешь ее, вглядываясь в свое отражение в зеркале. в нем мария лебедева с идеальными стрелками, ровно подкрашенными губами. слегка покрасневшие от слез глаза придают лицу особенный оттенок отстраненности. ты выглядишь так же, как и когда бухала ночами перед школой, надевая черные очки и не боясь никого и ничего.

смотри я в ноль

танцуй сама

сейчас больше всего ты боишься вернуться. если люди расплачиваются за грехи, то какой тогда должна быть твоя смерть? рассудок медленно теряет самообладание, мысли беспорядочно вертятся в голове и теряют всякий смысл. ты сходишь с ума? — думаешь, мне легко живётся? я же убийца, я же могу решить все свои проблемы, даже не прикладывая особых усилий? вот что ты думаешь? это настоящая я? — я думаю только о том, что ты выпила достаточно, чтобы нести всякую хуйню. я не хочу слушать тебя сейчас, но готова выслушать, когда ты протрезвеешь.

стой, тебя не волновало,

почему я запил? тебя не волновал я и моя жизнь и как ты вообще вошла,

я думал, я заперт, да в норме я,

че ты меня здесь сторожишь?

а жаль. ведь именно сейчас ты говоришь ей истину, говоришь ей то, о чем никогда не признаешься в трезвом состоянии. ты ужасно устала от своей двойной жизни. ты же не чертова ханна монтана. — а ты послушай. мы достаточно долго играли в дьявола и детектива, не думаешь? — хватаешь её за руку, остановив в сантиметре от своего лица. легкие пощёчины с холодной водой не помогут. — играли, так это теперь называется? для тебя это игра? эники, бэники … сегодня умрет настя? она понимает, разговаривать бесполезно. но сама не лучше, сама пьяная в ноль, и ты замечаешь это только сейчас. слова отрезвляют получше ледяной воды. — настя. заслуживает. смерти. испепеляющий взгляд ставшими на миг трезвыми глазами не пугает её. она все ещё придерживает тебя за талию, а ты жалеешь, что жуткое черное платье прилипло к телу. кожа к коже было бы сейчас не лишним. она усмехается, но не продолжает. это больная тема для вас обеих, и ты до сих пор не понимаешь, почему её так сильно задевают твои пристрастия к пистолету. — давай повеселимся, — вдруг говорит она, в очередной раз удивляя тебя. что творится в голове у этой девчонки, тебе никогда не будет известно. тонкие пальцы чуть сжимаются на талии, — можно пригласить тебя на танец? словно под холодной водой подержала, ей богу…

смотри я в хлам

смотри в глаза

ноги сразу находят под собой твердую землю, а взгляд наконец фокусируется на её лице. замечаешь веселую улыбку и хитрые пьяные глаза. крис выглядит так охуенно, почему бы не подарить ей один танец? дежавю. необдуманные решения, когда вы обе пьяны? легко. двойное дежавю. подаешь ей руку так, словно делала это всю жизнь, а она улыбается, слегка поклонившись, как на самом шикарном балу, какой ты можешь представить в голове. такого ты не видела ни на одном из скучных вечеров отца. слишком невинно и сдержанно, слишком вызывающе. из ванной вы выходите вдвоем, смешно держась за руки, словно тут же начнете танцевать вальс. людей вокруг слишком много. они пришли отдать дань уважения костье, оторвавшись за неё как следует. этим занимаешься и ты, притягивая крис ближе. наклоняешься к её лицу, ожидая получить в ответ поцелуй, но она лишь снисходительно улыбается, медленно повернув голову. приближает губы к уху, пуская рой мурашек. — ты в себя поверила? она смеётся, и ты вдруг чувствуешь себя беспомощной, хотя никогда не покажешь этого. то, что она делает с тобой, — ненормально и необъяснимо. так умеет делать только крис. твои руки опускаются чуть ниже, но остаются на допустимом расстоянии от того, чтобы, плюнув на все, принять необдуманное решение и увести её в приватную комнату. музыка слишком не подходит для объятий, но вы уже не сможете друг друга отпустить. — мария, у меня от тебя мурашки. — слишком приятно слышать свое имя из её губ, находившихся так близко. снова игры. общение с ней — сплошная игра, слишком медленная и слишком сложная.

смотри я в ноль

танцуй сама

— мне нравится, когда ты называешь мое имя. — мария? — шепчет, наклоняясь ближе, почти касаясь твоих губ своими. в животе завязывается тяжелый узел, подталкивая к нереальному. убегай, крис. — можно поцеловать? — шепчешь тоже, уподобляясь ей. как же жалко звучат твои слова, но поделать со своими чувствами и желаниями ты уже ничего можешь. вы обе хотели этого слишком долго, чтобы так легко отказаться. она усмехается уголком рта, а затем просто накрывает твои губы, пуская свой язычок тебе в рот. голова раскалывается. слишком жарко, и тебе не хочется вставать. перед глазами серая пелена, а воздух слишком тяжелый. он придавливает обратно на подушку, где минуту назад было так уютно и тепло. соприкасаетесь лбами, не отрывая глаз друг от друга. она настолько близко, что запретов больше нет. обратной дороги тоже, мосты сожжены. можешь рассмотреть прозрачную глубину её глаз, увидев свои в их отражении. она вдруг отстраняется, прикладывая холодную ладонь к твоему лбу. пожалуйста, оставь её, мне слишком хорошо… затем целует. проверять температуру поцелуем в лоб очень мило, но тебе так хотелось снова поучаствовать ее губы своими. — да ты горишь, — она улыбается, но выглядит обеспокоено. — перевозбудилась, — пытаешься отшутиться, но и сама чувствуешь, как тело одолевает слабость. а в голову сквозь толстый слой алкоголя начинает просачиваться музыка, отдаваясь звоном в висках. — у тебя жар… — она качает головой, помогая спуститься со сцены. ты даже не заметила, как вы там оказались. — просто ты рядом, и мое сердце горит. — ещё и бредишь. мария, да ты заболела. больше никогда не возьму твое пальто и не поверю в то, что тебе не холодно. она привезла тебя домой и даже уложила на диван. мучаясь от головной боли, глотаешь третью таблетку, заботливо протянутую бэллой. — мне остаться может? — спрашивает крис, недоверчиво оглядывая тебя. может она думает, что ты сейчас соскочишь с дивана, как только она уйдет, и побежишь в снегу валяться? у тебя нет сил даже глаза закрыть. — ну ещё чего. думаешь, я не справлюсь с ней? — бэлла улыбается слишком мило, но она по-другому не умеет. а крис видимо думает, что она пойдёт валяться в снегу с тобой, поэтому тут же отвечает: — нет. всё-таки я останусь с вами. мало ли что случится, — она кладет руку бэлле на плечо, и ты все понимаешь. она боится, что вы с бэллой сломаете себя до конца, разговаривая о костье. но бэлла не будет обсуждать её с тобой. бэлла больше не скажет о костье ни слова, иначе разбитое сердце вообще никогда не получится склеить заново. — крис, я справлюсь. выспись, пожалуйста. вот увидишь, завтра маша, как новенькая, придет в школу и будет всех бесить. она это умеет. — взгляд бэллы серьёзный. даже слишком серьезный для её детского лица. — да… — протяжно отвечаешь ты, но это больше похоже на болезненный стон. не верится, что ты могла заболеть. крис успокаивается. кто-то сильно трясет за плечо, и как только ты откроешь глаза, этот человек получит за то, что вырвал из приятного небытия. но открыв глаза, ощущаешь, что тобой овладевает страх. ты не можешь дышать. еле как различаешь рядом силуэт и пытаешься встать. но сил нет. поворачиваешь голову и видишь огонь, расползающийся по шторам. ангел-хранитель только что спас тебя, крис. кто знает, хватило бы у тебя сил выбраться из охваченного пламенем здания. закрыв дверь за крис, бэлла присаживается на край дивана, приложив руку ко лбу. покачав головой, она тяжело вздыхает. похоже, если жар не спадет за ночь, придется вызывать скорую. покопавшись в кармане, вытаскиваешь связку ключей, на мгновение крепко сжав её в ладони. — возьми. передай их даяне, или ещё кому-нибудь, пожалуйста, — твои слова подобны жалкой мольбе. ты не справишься с ответственностью, ты разрушишь клуб, когда сердце преисполнится боли. не справишься, потому что осталась одна. близких людей у тебя забирают по щелчку пальцев. предательство тани и ани, нашедших себе подружек, смерть костьи. некому доверять, некому плакаться в плечо, забывая о смелости и власти, которой обладаешь. — нет. — она снова не принимает их. — костья хотела бы отдать его тебе, я знаю. — но это же «бэлла»! — жмуришься, вспоминая сколько всего случилось внутри, в бесконечных коридорах и комнатах в подвале. сколько хорошего. — клуб изжил себя. ему нужно менять имя, не думаешь? — хитрая полуулыбка озаряет её лицо, а взгляд перемещается туда, где минуту назад стояла крис. на что это она намекает? крис не должна стать близким человеком. она должна спастись и выбраться из твоих сетей. она не должна целовать тебя. не должна, но сможешь ли ты так легко отпустить её? качаешь головой, снова сжав их в руке. клуб — не твое наследство, но ты сделаешь все, чтобы сохранить его таким, каким помнишь сама. пожелав спокойной ночи, бэлла медленно поднимается, похлопав тебя по плечу. слишком сильно. слишком сильно болит внутри то, что она пытается сдерживать. — поспи в моей комнате. я уже не поднимусь туда, а кровать у меня, что надо, — закрывая глаза, шепчешь ты. но в последний момент бэлла передумала, словно предчувствовав, что ей нельзя находиться там в эту ночь. в последний момент она повернула в соседнюю комнату, спасая свою растоптанную душу от физической смерти. хотя кто знает, было бы ей от этого лучше, ведь увидеть костью снова — её мечта. — маша! — крик бэллы, сидевшей на коленях перед диваном, почти не слышно, потому что где-то на кухне падает балка, держащая дверной проем. но ты его слышишь, и он придает смелости. либо ты сейчас встанешь, либо умрешь. приложив все усилия, ты скатываешься на пол, начиная ползти за кузнецовой. голова кружится, руки дрожат, а ноги просто безвольно волочатся позади. все в огне. весь чертов дом, отцовское достояние, в огне. бэлла кое-как приподнимается, хватаясь за ручку двери. она открыта! она открыта? как только ты перелезаешь через порог на спасительный участок двора, стена позади рушится. откинувшись на занесённую снегом траву, высовываешь язык, часто дыша. кислород наполняет легкие, позволяя приподняться и оглядеть дом. точнее то, как все, что от него осталось, все больше заносится серым густым дымом. горит весь первый этаж, начиная с кухни, заканчивай гостиной, в которой через несколько минут остались бы лишь твои кости. под звук мигалок и разноцветные огни скорой помощи, ты медленно закрываешь глаза, погружаясь в долгожданный приятный сон. — да ты горишь, — улыбается крис, а ты не можешь понять: это сон, температура под 40 или настоящий огонь охватил твое беззащитное, уже не дающее отпор тело.

бэлла

— доброе утро, — слабо улыбаешься, когда маша наконец открывает глаза, тупо уставившись в белый потолок. немного подождав, касаешься её руки, привлекая внимание. — мне снилось, что я горю. и что дом в огне, и крис… — тут она замолчала, не решив упоминать про поцелуй в клубе. наткнувшись на твой обеспокоенный взгляд, она жмурится, чтобы вернуть словам здравый смысл. — тебе не снилось. дом действительно горел, от первого этажа почти ничего не осталось. ты спала, когда это случилось, но выбралась сама, а потом отключилась. ты такая сильная, маш… — шепчешь последние слова, набирая в легкие побольше воздуха. то, что придётся сказать сейчас, нелегко, и ты не знаешь, как она на это отреагирует. уловив нерешимость в твоем взгляде, она медленно протягивает. — из-за чего случился пожар? проводка? или вилка в микроволновке? — она не собирается прямо обвинять тебя, но тон её голоса говорит об обратном. маша предложила переехать к ней на эти несколько дней, потому что тебе, жалкой и разбитой, вдруг нигде больше не нашлось места. поиски удобной позы для сна не обвенчались успехом. пару десятков минут поплевав в потолок, ты наконец понимаешься, усаживаясь на край кровати, устремив одинокий взгляд в окно. туда, где луна светилась так ярко, что казалось, в её очертаниях можно разглядеть любовь. костью купер, свою любовь. день прошел слишком быстро и смято, сначала ты пол-утра мялась у двери в особняк, не решаясь зайти туда и забрать свои вещи. а когда зашла, тут же пожалела об этом. впечаталась в стену, загнанно оглядывая богатую обстановку. совсем скоро сюда приедет яна с ребенком, и от спокойной жизни родного места не останется и следа. на полу вместо дорогих стеклянных бутылок будут валяться игрушки, а спальня, в которой вы предавались любви, заполнится запахом молока и подгузников. собравшись силами, ты начала собирать себя по кусочкам по всему дому. дорогая одежда, украшения — подарки костьи сразу отправляются в чемодан, но подумав немного, вытряхиваешь из него все, оставляя лишь маленькую подвеску с белочкой. оставляешь её, зная, что никогда не наденешь, иначе небольшое искусное переплетение звеньев вонзится в кожу, перекрыв кислород, и приведет к мучительной смерти. пара вещей, не принадлежавших костье, все же находится, аккуратно складываешь их в чемодан, а затем, на прощание оглядев, с тяжелым сердцем оставляешь свою старую одежду валяться на полу, ведь взять её в руки снова невозможно. пусть яна разбирается с этим, плевать. тебя уже не будет в городе, тебя не будет в их жизни. ты останешься в их памяти гребаной истеричкой, которая даже не убрала за собой, плевать. главное, сейчас, убраться отсюда подальше, пока не стало слишком поздно. ближе к вечеру ты наконец добралась до дома маши, но вопреки ожиданиям не провалилась в сон тут же от бессилия. вскоре маша ушла в клуб, а ты проводила её грустным взглядом, но в нем отчетливо виделось облегчение. тебе срочно надо побыть одной, но нажраться в дрова хотелось тоже, благо маша быстро отговорила тебя от затеи явиться в «бэллу». ты до отметин впивала ногти в кожу на ладонях, зажмуривала глаза и сжимала губы, но мысли о насте снова и снова появлялись в голове бешеным роем. она убила костью, она была твоей подругой, что с ней сейчас? переживает ли она за свою маленькую бэллу? раскаивается? глупо, глупо и бессмысленно. но забыть о ней ты не могла, как бы не старалась. кроме бабушки и сестры, у тебя осталась лишь она. тошнит от самой себя. она убила костью!!! поднимаешь дрожащие ладони, увидев на них кровь. ты любила настю, пока смерть не сделала все возможное, чтобы открыть тебе глаза. весь вечер тупо пялишься в потолок, бродишь по дому, двигаешь стулья, намереваясь поднять и с силой разломать об пол. не делаешь ничего такого. со страхом глядишь в зеркала, не узнавая себя в них. когда крис заваливается в дом с лебедевой чуть ли не на руках, переживания отходят на второй план. у маши жар. а если она заболела и тоже умрет? господи, если ты есть, избавь меня от этих мыслей, пожалуйста… когда она наконец укладывается спать, поднимаешься на второй этаж с твердой уверенностью в том, что ляжешь в её комнату, но остановившись в полметре от двери, не решаешься дернуть ручку. это где-то внутри, ты не можешь объяснить то, почему вдруг испугалась. как будто голос внутри говорил не заходить туда и не в коем случае там не спать. как будто этот голос принадлежал костье. конечно, никакого голоса не было, но всё-таки зайти ты решаешься только в соседнюю. комната для гостей. вот здесь ты и переночуешь. — я видела кого-то в ту ночь, маша. я думала, что сошла с ума и вижу призраков. это была девушка с темными короткими волосами, но её лицо в темноте разглядеть было невозможно. она стояла перед твоей комнатой, а когда увидела меня, испарилась. я вернулась в комнату для гостей. я думала, мне привиделось! проснувшись посреди ночи с жутким сушняком, решаешь спуститься вниз и набрать воды. но стоило открыть дверь и увидеть перед собой тень, ты замерла как вкопанная. тень резко развернулась, будто испугавшись, и уставилась на тебя. а затем испарилась, стоило тебе моргнуть. ты побоялась включать свет, поэтому вернулась в комнату, закутавшись в одеяло. ты сошла с ума, бэлла кузнецова, это не по-настоящему. ты сдвинулась на своем горе. — какая ещё девушка? — резко спрашивает маша, порываясь встать, но тут же болезненно опускается на кровать. и почему же ломит все тело? нужно срочно бежать и узнавать, кто, сука, посмел устроить фаершоу у неё дома, но она даже не может встать с долбанной больничной койки. — она будто испугалась, увидев меня. будто её целью было поджечь не дом, а убить тебя. маша, мне страшно. — помолчав несколько секунд, переводя дыхание и стараясь не смотреть в разозленное лицо маши, продолжаешь, — кажется, я отключилась, затем услышала шум внизу. тут же вскочила, но дым уже успел проникнуть на второй этаж. пыталась добраться до тебя, но гостиную по периметру охватило пламя. гарь заполонила комнату, но клянусь, я почувствовала запах бензина. бросилась к тебе, пытаясь поднять, но ты так долго не хотела подниматься… — слезы скатываются по щекам, будто ты уже умерла, но еще рано хоронить. — эй… все хорошо. все живы и здоровы, это главное, — пытается подбирать слова, но ты и без неё знаешь, что виновата во все сама. вдруг в палату влетают крис и близняшки, окружив вас. маша кривится, окинув олю и ларису негодующим взглядом. — ты! ты совсем! тебя вообще нельзя оставлять одну? — с порога кричит крис, не расцепляя переплетённые с олей пальцы. переводишь взгляд на машу, она тоже не сводит глаз с их рук. — вообще-то, меня пытались убить, — нервно усмехается она, наконец посмотрев штрэфонд в глаза. лариса округляет глаза и прикладывает ладонь ко рту, не сдержав удивленного вздоха. — я тут могу инвалидом остаться, если что… крис наконец оставляет олю и подходит ближе. её глаза горят странным беспокойством. — она врет, — усмехаешься ты. — её даже не задело, а в больнице, потому что отключилась из-за температуры и переизбытка углекислого газа. — лебедева! — крис легко толкает её, но смотрит все же обеспокоенно. разве так переживают люди, которым нет дела? — ты меня в могилу сведешь быстрее, чем сама откинешься. — у тебя был шанс выиграть, — улыбается маша, но когда оля кладет руки на плечи крис, улыбка тут же пропадает. — а этих зачем притащила? — мы так-то тоже волновались… — оля упрямо смотрит ей в глаза, а в воздухе вдруг чувствуется раздражение. и непонятно, от кого оно исходит больше. — ты мне не заливай, кравцова! — смеётся маша. — все, время посетителей закончилось. проваливайте. все вместе, — специально задерживает взгляд на крис. она ревнует, и ты, бэлла кузнецова, прекрасно считываешь это с её действий. ты знаешь, потому что настя ревновала так же. потому что маша и настя собственницы. — поторопись, иначе потеряешь её, — шепчешь, как только дверь за троицей громко хлопает. крис постаралась. — да не нужна она мне! пусть теряется, я постоянно говорю ей только об этом. — маша срывается именно на тебе, но разве ты имеешь право её винить? разве вы со стертыми в кровь сердцами имеете право упрекать друг друга в больной любви. ведь маша тоже теряла человека, которого любила… но она справилась с этим слишком быстро, а ты не сможешь справиться никогда.