Слабак.
Скоро я почувствовал легкое прикосновение к предплечью, выводящее из ступора и самокопаний. Подняв от асфальта глаза выше, наткнулся только на тревожный взгляд, прошедшийся по телу мурашками. Уже подумал, что услышу очередные заботливые речи о «забей» и «не слушай», но мне сказали совершенно об ином: — Минус стоит уже неделю, одевайся теплее. Кажется, вздрогнуло сейчас что-то даже внутри меня. Такой акт заботы неожиданным теплом отдался и растворился в груди, а на щеках, кажется, тоже снова выступила краска. Слава Богу, её легко можно было сбросить на собачий холод и этому не придалось вовсе никакого значения. — Эм… Ладно, — тихо проговорил я. Он тут же тоже отстранил от меня руку, откашливаясь. Почему-то это очевидное смущение, пусть и офигенно скрываемое, показалось мне очень милым. Неловкость теперь обуевала нас обоих, но мне вдруг стало намного легче. Мой начальник тоже не такая уж и уверенная непробиваемая скала без «людских» эмоций, пусть он даже сейчас старался держать подобный облик. — Садись, — бросил он, отшагивая в сторону и по-джентельменски открывая мне дверь авто. Я молча улыбнулся и последовал его просьбе, залезая на переднее сиденье. И я не понял, почему вдруг решил сверкнуть подобным выражением лица. Вежливость, меня так веселило его поведение или тут было что-то ещё? И почему я, блять, действительно пошел с ним так, как будто на мне сейчас был ебучий ошейник с поводком?! Даже докоснулся до шеи руками. Никаких ошейников и уж тем более поводков. Я совершенно свободный в своем выборе взрослый человек. Но почему я все равно так покорно слушаюсь и следую за ним, ещё и так довольно улыбаюсь? Кажется, я немного не в себе. Нервно поправляю воротник не своей футболки, которую так и не переодел в итоге. Надо вернуть её Косте. По-крайней мере, о принадлежности ему этой вещи я сужу по запаху его одеколона. Такой привычный и приятный, даже странно становится. Как же охуенно часто мы путаемся — не удивлюсь, если именно этот придурок куда-то мою футболку и дел. — Ну что, говори адрес, — заводя машину, сказал Игорь. Мне пришлось назвать улицу. Тут же его лицо помрачнело и он удивленно-недоверчиво взглянул на меня. Неудивительно, ведь её можно считать ебучей столицей бандитов, наркоманов и прочих ублюдков Питера. — Антон, разве тебе не достаточно платят, чтобы съехать оттуда? — поинтересовался он, но я только болезненно опустил взгляд себе в ноги. — Я… Я просто не могу, — не хочу называть ему причин. Впрочем, он все равно докопается до истины — через Жанну Николаевну, через других «артистов», через бармена, которые знают о моих проблемах; Может быть, даже умудрится напоить и мне самому залезет в душу, но найдет причину этой невозможности. Сожалеюще окидывает меня взглядом, как будто я уже выдал ему все свои тайны, волнительно прикусывает нижнюю губу. — Я могу снять тебе квартиру до устранения этих обстоятельств, — предложил он в итоге. — Не в три же часа ночи! — я только беззаботно улыбнулся. Думаю, сейчас я был похож на глупого ребенка. — К тому же, я не хочу становиться обузой… Ну или вашим подопечным, если вам так нравится, папочка. Я надеялся и думал, что он сейчас отступит и замолчит. Однако он взял мою руку в свои, прижимаясь губами к костяшкам. У меня снова перебило всё дыхание и я только ошарашенно посмотрел на него и вокруг, словно сейчас мог наткнуться на осуждение в чужих гомофобных глазах. Но если здесь меня сейчас и могли осуждать, то только за то, что я отказываю бесчисленному множеству мужчин, а сейчас сижу в машине у одного из. — Кот, если ты захочешь, я могу обеспечивать тебя до конца жизни. Я одернул руку, нервно усмехаясь: — Н-не нужно, — поежился, продолжая держать нелепую улыбку и сжимая руку в кулаке. Игорь вновь быстро прошелся по моему телу глазами, уточнил адрес и тронулся с места. Минут десять мы провели в абсолютном молчании. Никаких тем для разговоров не было и быть не могло, а в воздухе так и осталась та тревожная пауза. Она никуда и не уходила после предложения «обеспечивать», лишь залегла «на дно», а сейчас снова всплыла и творила беспредел в моей голове. Всё больше разных мыслей начинали роиться в ней, и самая главная — зачем Игорь всё это делает? Но ответ пришел откуда не ждали. От него самого, пусть и не напрямую, но догадаться было не сложно. После разговора, начавшегося с его вопроса: — То есть, с кем попало ты за деньги не спишь? Он продолжал смотреть на пустынную дорогу, на которой не было больше ни единой машины. — Нет. — холодно ответил я, вспомнив, что первое, что во мне было интересно этому человеку — не работаю ли я ещё заодно и проституткой. — А с друзьями? — Только с очень хорошими. Я выдохнул. Если он будет только пытаться сдружиться со мной — значит, мне нужно просто не подпускать его слишком близко. Вот и решение всей проблемы. Держать дистанцию и всё. Но как, если к нему так влечет? Словно между нами натягивается нить, которую никак нельзя было порвать, и я вынужден шагать ближе к нему, чтобы она осталась целой. Что-то мне подсказывает, что эта нить — моя работа. Но это никак не оправдывало момента, что я следую и тянусь за ним сам, а не под действием обстоятельств. И я ведь знаю его только полчаса… — Ну и как же с тобой сдружиться, Антон? — снова спросил Игорь, прерывая тишину. Я усмехнулся: — Пытались сдружиться когда-нибудь с котами? — я посмотрел на него, на что он в ответ недоуменно глянул на меня. — Нужны всего лишь ласка, забота и быть человеком, которого кот в друзья выберет сам. Впрочем, при последнем пункте первые два необязательны, — я пожал плечами и отвернулся к окну. С той стороны послышался лишь смешок.***
— Антон, вернулся, ебаная ты шлюха! — сразу доносится крик из родительской спальни. Увы, уже очень давно не родительской — там обосновался старший брат. Я только нервно сглатываю, смотря на тень от силуэта брата на стене. Нерешительно стягиваю ногами кроссовки, расстегиваю пуговицы джинсовки. Тень становится все четче — брат уже находится в коридоре. В мою сторону летит бутылка и разбивается об деревянную дверь на мелкие осколки, а её звон режет уши. — С кем ты, блять, приехал?! — снова гневные крики, а я начинаю думать о том, что не так уж и плохо быть объектом вожделения офисного планктона. — Что, уже в постель к богатым мужикам лезешь?! Понятно. Он все видел. Если будет следующий раз — нужно быть осторожнее в плане того, что мой братец любит не спать по ночам и пялиться в окно. — Нет, — отвечаю дрогнувшим голосом, вешая джинсовку на крючок, — меня подвез начальник. Брат, конечно, никогда не ценил того, что я, чтоб оплатить родительские и его долги, пошел в танцы. Тем более он не обрадовался, когда устроился я в гей-клуб — но я ничего не мог поделать, необходимость в деньгах давила на меня! — Да пра-авда что ли, — фигура брата явилась передо мной. Теперь я чувствовал себя жалким и маленьким, пусть и был он меня выше всего на пару сантиметров. — И сколько ж он тебе за секс платит? — тычет пальцем в грудь, непонятно в чем меня обвиняя. — Чё вы все прикопались ко мне с тем, сколько он мне платит?! — вспылил я, толкая его. — Да нисколько, блять! Нисколько! Пощечина заставляет отвернуться. Я чувствую, как запылала моя щека. — Ты ещё и по собственному желанию с ним, да? — мрачно ухмыляется, но больше не трогает. Знает, что если избить — останутся синяки, с ними меня не пустят на сцену, следовательно, и денег я с выступления не получу. А я — единственный кормилец в нашей «семье», который почему-то все ещё не бросил его наедине со своими зависимостями и долгами, хотя вполне мог эгоистично уйти из родной квартиры и начать новую жизнь после похорон родителей. Сжимаю зубы, прохожу мимо в свою комнату, зацепив его плечом. Слышу, как он ругается себе под нос, опираясь на стенку. Нажрался, не может стоять сам. Наверняка на одном только гневе до коридора и дошел. Сейчас чудом вернется в родительскую комнату, опять закурит и продолжит страдать от бессонницы. А я… Лучше бы я остался в гримерке. Лучше бы отказался в ответ на предложение подвезти, лучше бы дождался времени, когда начнут ходить первые автобусы, и вернулся домой попозже. Лучше бы я вообще не шел работать в этот клуб и не знал их всех, показавших, что существует забота и тревога о человеке, никак с тобою не связанном. Что можно волноваться о другом, кто связан с тобой даже не проблемой столь гомофобного мира и кто близок твоему пониманию не из-за того, что вы составляете меньшинство; У кого с тобой лишь одна общая проблема: отсутствие средств для более-менее хорошей жизни. Лучше бы я не знал Игоря. Ведь он так сильно покачнул мой мир, где до этого я был уверен, что мне нравятся девушки. Где я мечтал о той красивой одногруппнице и паниковал, едва ли она со мной начинает говорить. Лучше бы не вспоминались те слабые прикосновения к костяшкам, заново прогоняя мурашки по коже. Лучше бы это имя ассоциировалось только с тем стремным преподом по философии и беспрестанно не крутилось в мыслях.Игорь.
Шагаю по своей комнате — единственному чистому углу в доме. Все тело продолжает ломить и конечности гудят от нагрузок, однако совсем привычных. Я падаю наконец в кровать, не раздеваясь и не расстилая её. Завтра надо хоть на занятия сходить, не помню уже, когда там был в последний раз. Мысленно перебираю список пар: среди более-менее нужных и полезных — как раз философия. Отлично. Может быть, Игорь Всеволодович выбьет из головы дурные мысли о Викторовиче. А еще заодно найдет ответ на вопрос о том, почему я, блять, будучи чистокровным натуралом, кружусь у шеста перед десятками гомосеков и перед сном думаю о своем начальнике. Что есть влечение и почему оно может проявляться к своему полу? Слышу шаги по комнате и чувствую, как рядом со мной проминается матрас, а затем чужие руки обхватывают поперек живота. Так хочу на месте брата вообразить его, но запах перегара справедливо мешает этому. Даже к лучшему — нечего лишний раз фантазировать о начальнике! — Тош, прости, — шепчет брат, как будто в соседней комнате лежат уже уснувшие родители. — Знаешь же, как нервно у меня с учебой щас, — дышит в шею. Ладони скользят ниже. — Андрей? — распахиваю веки и оборачиваюсь к нему. Его конечности застывают на ремне, поглаживая вдоль него. Он слабо улыбается, смотря на меня. Глаза сверкают пустым, пьяным блеском. Он не просто нажрался — он ещё и обкололся чем-то! Шарахаюсь от него, как от огня. Едва устанавливаюсь на ногах, ретируюсь подальше от брата, но быстро упираюсь спиной в стену. Пьяная туша кое-как ползет вслед за мной. А мне страшно так, словно передо мной не брат, а ебаная нечисть, я вообще живу один и эта хуйня не пойми как и зачем увязалась за мной. Да и выглядит он так же. Все же устанавливается передо мной, упираясь рукой в стену. Продолжает лыбиться, свободной ладонью гладит по груди. Я не думал, что закоченение всех конечностей от страха — правда. Но я не мог двигаться и даже дышал еле-еле, пока взгляд лишь беспорядочно бегал по различаемому привыкшими к темноте глазами силуэту напротив. — Ты красивый такой, Тош, — жутко проговаривает брат, пусть и ласково это выглядит со стороны. Сейчас вполне можно подумать о том, что мы счастливая парочка, если не знать, что мы кровные братья. — Я его даже понимаю. Слабо задирает футболку, а я наконец имею возможность двигаться. Рвусь от прикосновений, отталкивая нетрезвое тело от себя. Брат не удержался на ногах и тут же упал, матеря меня. А я убежал в коридор и снова застыл. Что мне делать? Мне некуда идти дальше. Ни одного хорошего знакомого, доверять могу только людям из клуба — но, блять, они сейчас все на работе, а я не могу туда вернуться! Шаги за мной заставляют думать быстрее и взгляд падает на дверь в ванную. Выбора нет, так что уже через пару секунд я запираюсь в ней. Прижимаюсь спиной к двери, пока в неё слышится настойчивый стук. Брат просит выйти и не заниматься дурью, но я только ошарашенно пялюсь на бортик ванны, нервно вздыхая. Мой брат тоже из этих?.. Оседаю на пол, зажимаю рот руками, пока по щекам потекли слезы, стоявшие в глазах всю эту и множество предыдущих ночей. Пытаюсь сдерживать всхлипы, словно мне нельзя выдать своего присутствия здесь. Брат щелкает выключателем и включенный мной на автомате свет в ванной тут же гаснет. Знает, что я боюсь темноты — в детстве часто не давал покоя и мерзко ржал потом, пока меня мой страх доводил до слез. Теперь наивно полагает, что меня можно так легко вытащить отсюда, ведь я все ещё страдаю этой фобией. Но, увы, его я теперь боюсь больше.