Возвращённые, чтобы исправить

Через час со всех четырёх сторон замка в одну точку начали собираться студенты, напоминая быстрые ручейки, текущие в одно большое озеро. Каждый, кто появлялся в проёме дверей, ведущих Большой зал, на какой-то миг застывали, изумлённо разглядывая утратившее свой привычный вид помещение. Вместо длинных деревянных столов и лавок по всему периметру расположились разноцветные мягкие диваны, кресла и пуфики, а между ними нашли своё место миниатюрные кофейные и журнальные столики. Каменный пол устилал огромный пушистый ковёр, украшенный изображениями четырех символов Хогвартса — Львом, Барсуком, Вороном и Змеем. Вдоль стен ярко горели камины, освещая помещение, даруя студентам тепло, придавая обстановке некий уют и комфорт. Раньше никто даже не подозревал, что в Большом зале находятся такие же камины, как и в общих гостиных. В зале до появления студентов находилось всего несколько человек. Джеймс Поттер сидел за одним столом с профессором Макгонагалл, они о чём-то тихо совещались между собой, одновременно с этим фиксируя свои размышления на пергаменте. Лили Поттер сидела в обнимку со своим сыном Гарри, и они тоже тихо разговаривали; по печальному лицу гриффиндорца было видно — слова, которые говорила ему мать, студенту не нравились, потому что он то и дело отрицательно качал головой. Губы зеленоглазого брюнета были плотно сжаты, словно он опасался, что из самого его нутра вот-вот выльется скулёж, переходящий в натуральный вой боли. Глаза юноши были переполнены тоской и печалью — казалось, что этими эмоциями можно отравить всех людей мира, он держал за руку маму, буквально мёртвой хваткой вцепившись в её ладонь… Что же такое говорила ему удивительной красоты женщина, пряча грусть за тёплой улыбкой? Возле одного из каминов, прислонившись спиной к стене и сложив руки на груди, стоял профессор Снейп. Он так же, как и Гарри, смотрел на рыжеволосую Лили, словно пытаясь навечно запечатлеть её облик в своем сердце. Странная грусть, смешанная с чувством вины, отражались в чёрных глазах мрачного мужчины. Джеймс изредка бросал на застывшего в монументальной позе школьного недруга полные подозрения взгляды, но Макгонагалл, невесомо касаясь предплечья мужчины, мягко возвращала его обратно к обсуждению актуальной на данный момент теме — кого стоит пригласить на чтение книг о Гарри Поттере? За отдельным столиком, поверхность которого была заставлена целой батареей разных фиалов и колбочек с зельями, расположилась школьный врач, суровая с виду, но добрая внутри мадам Помфри. Она была уверена, что вечер без успокаивающего бальзама не обойдётся — повествование о жизни Героя явно не будет представлять из себя добрую розовую сказкой. За троноподобным креслом, откинувшись на его спинку, уже привычно расположился директор Дамблдор, закрывший глаза и сцепивший руки в замок. Один из величайших волшебников этого времени напряжённо размышлял: мужчина понимал, что после прочтения этих книг ничего хорошего ему не светит, слишком уж много он сделал ошибок в отношении Гарри Поттера. Альбусу смертельно не хотелось признавать эту горькую правду и терять с таким трудом заработанный авторитет человека, который всегда знает, как стоит поступать людям «ради общего блага». К тому же, профессору не нравилось, что многие тайны сейчас могут быть раскрыты, а ведь их время ещё не пришло. Рано ещё… Слишком, слишком рано ещё делать достоянием общественности то, в чём он сам не уверен. Но поделать он ничего не мог. Раз Поттеров отправили из небытия с этими книгами, то значит, таково решение Высших Сил, и уж точно не Дамблдору этому решению сопротивляться. Постепенно зал стал заполняться студентами. Первыми пришли самые дисциплинированные хаффлпаффцы. Они, тихо переговариваясь между собой, прошли к месту, где на ковре был изображён талисман их факультета Барсук. За ними в зале появились рейвенкловцы, в руках у них находились пергаменты и самопишущие перья — студенты факультета умников не любили трать время попусту и всегда находили возможность научиться чему-нибудь новому. Спустя какое-то время вальяжно и неторопливо, сохраняя равнодушие на лице, прошествовали на участок со змеем слизеринцы. Последними шумным стадом, простите, прайдом, в помещение ввалились гриффиндорцы. Семикурсники, идущие впереди, затормозили в дверях и тем самым создали затор; на них налетели остальные львята, что привела к образованию кучи-малой детей. Разобравшись с происходящим, ученики с задорным смехом устремились на свободные места. — Ну всё, Гарри Поттер, мы сейчас узнаем все твои тайны и секретики! — весело прокричали шумные близнецы Уизли, буквально падая на места неподалёку от Гарри. — Мам! — брюнет посмотрел на мать полными испуга и отчаяния глазами. — Солнышко, тебе нечего стыдиться, — ласковым и успокаивающим голосом проговорила Лили. — Стыдно должно быть тому, кто превратил твою жизнь в вечную борьбу за выживание. Женщина посмотрела на Дамблдора со злостью и укоризной — директор ей в ответ лучезарно улыбнулся, словно не замечая укор в свою сторону. Когда все расселись и угомонились, Джеймс Поттер поднялся с места, и, оглядев заинтересованные лица студентов, печально улыбнулся. — Я вижу, что вам всем интересно узнать правду о жизни Мальчика-который-выжил, как вы называете Гарри. Ваши родители и нянюшки рассказывали вам в детстве сказки об этом мальчике… И, знаете, то, что вы слышали — действительно сказки. У Гарри после нашей смерти была далеко не сказочная жизнь. Не знаю, на каком основании директор Дамблдор взял на себя ответственность за жизнь и судьбу нашего сына… Но с этим вопросом мы будем разбираться отдельно и лично с ним, — Джеймс тяжело вздохнул. — После нашей смерти единственного оставшегося в живых наследника рода Поттеров, директор своей волей передал на воспитание в семью сводной сестры Лили, Петунии, то есть стопроцентным маглам. Даже не сквибам — обыкновенным маглам, которые ненавидят всё, что выходит за рамки их понимания. К тому же, у самой Петунии имелась ещё и чёрная зависть к сестре, родившейся волшебницей. Как жилось маленькому волшебнику у этих людей, никого не интересовало, что меня очень, очень расстраивает. Даже сам директор за десять лет ни разу не навестил ребёнка, чтобы удостовериться, что с мальчиком всё в порядке. Дурсли, такая фамилия у этих отвратительных людей, утром первого ноября обнаружили на крыльце своего дома младенца, закутанного в одно лёгкое одеяло — и это в начале ноября месяца — и с кровоточащей раной на лбу. В одеяле была спрятана непонятная записка — и всё. Ни документов, ни каких-либо доказательств родства… Дурсли, как и положено добропорядочным гражданам, отнесли мальчика в полицейский участок. Что было дальше — мы не в курсе, но спустя недели разборок Гарри оказался у своих бабушки и дедушкой, родителей Лили, мистера и миссис Эванс. А вот после пяти лет его вернули на попечение Петунии и её мужа. Что произошло с родителями моей жены, мы не в курсе. — Мистер и миссис Эванс погибли в своём доме, — прервал рассказ Поттера Снейп, всё ещё подпирающий стену возле камина. — Как я слышал от соседей — произошёл взрыв бытового газа. Дом, где жила Лили с родителями, был полностью разрушен. Но вот про мальчика я ничего не слышал. — Когда это произошло, Северус? — спросила Лили, с трудом сдерживая слёзы и крепко, почти до боли сжимая руку сына. — Пятого декабря 1985, — вместо Снейпа задумчиво ответил Гарри. — Я не помню, как жил с дедушкой и бабушкой, но я помню, когда нам с Дадли было лет семь, тётя Петунья взяла нас с собой на кладбище. На памятнике были написаны их имена — Патрик и Тереза Эванс-Джейн, и дата их смерти. Я спросил, кто это, а тётя ответила, что это не моё дело и я виновен в их смерти. Больше она ничего не сказала, я тогда так и не узнал, кто был похоронен в той могиле. Мне не разрешали задавать никакие вопросы и всегда меня во всём винили, где бы что не произошло. Но вот интересно, откуда вы про это знаете, профессор? — Гарри, подозрительно прищурив глаза, посмотрел на Снейпа. Тот лишь состряпал кислую физиономию, по которой было понятно, что отвечать он не собирается. — Мне тоже интересно, откуда ты, Снейп, знаешь про родителей Лили? — Джеймс, как и его сын, прищурился и с недовольством уставился на своего школьного недруга. — Джеймс, Гарри. Мы с Северусом жили на одной улице, — поторопилась пресечь разборки мужчин Лили. — Именно он сказал мне, что я — необычная девочка, что я волшебница. Хотя и до этого со мной происходили разные чудеса. — Так вот почему он в школе таскался за тобой всё время, а ты постоянно заступалась за него. — Джеймс! — неодобрительно воскликнула Лили. — Северус не таскался за мной. Мы с ним были друзьями… Но сейчас мы говорим не об этом. — Да, не об этом, — кивнул Джеймс, — Но по тому, как он обращается с нашим сыном, не видно, что вы были друзьями, — мужчина фыркнул и, насупив брови, хмуро посмотрел на зельевара. — Так на чём я остановился? — На том, что Гарри стал жить у своей тёти, когда ему было пять лет, — подсказал кудрявый гриффиндорец Колин Криви, ярый фанат Гарри Поттера. — Но почему вы нам это рассказываете, неужели в книгах детство героя не описано? — Верно, в повествовании об этом не упоминают. Как нам объяснили — до этого времени всё шло так, как и было уготовано сыну Судьбой, но именно в этом возрасте в события вмешался смертный человек, направивший линию в другую сторону. Согласитесь: живи Гарри в любящей семье, в достатке и заботе, а главное — в дружелюбной атмосфере, где все все принимают его необычные способности… Разве бы с ним могло произойти то, что происходило все последующие годы? — Что бы сделали его бабушка и дедушка, раз они тоже простые маглы? — пренебрежительно спросил слизеринец-семикурсник. — Не так всё просто, молодой человек, — не реагируя на подобный презрительный тон, спокойно ответила Лили. — Мама не была волшебницей, но она и не биологический мой родитель. Петунья — её единственная родная дочь. А вот мой папа… Он мне родной, и он был сквибом из очень известного в магическом мире рода. Какого, я пока не скажу. Но давайте не будем отвлекаться, у нас не так уж много времени. — Да, к сожалению, мы пробудем с вами всего неделю. Как завершится полный годовой круг, нам придётся вернуться назад, — кивнул Джеймс. — Но это несправедливо! — громко всхлипнул Гарри, утыкаясь лицом в плечо матери. Та нежно обняла его и тихо произнесла: — Живым всегда кажется, что смерть несправедлива, дорогой, но это не так. Ты уже достаточно взрослый, чтобы всё правильно понять и принять. Гарри, мы с твоим папой мертвы, и нам нет места среди живых. Линии наших судеб оборваны. Мы однажды вернёмся в этот мир — вполне возможно, что в телах твоих детей или внуков. — Н-да, — печально покачал головой Джеймс, усаживаясь по другую сторону от сына и притягивая юношу к себе. — Когда Гарри стал жить с Дурслями, те не нашли места в своём доме для него и поселили его в чулане под лестницей. Девочки ахнули, мальчики после секундного ступора взорвались недовольными криками. На Дамблдора и профессоров оказались направлены десятки полных недовольства и злости взглядов. Переждав мгновения всеобщего возмущения, Джеймс неожиданно жёстко произнёс, перекрывая всеобщий гомон:  — Где вы все были, когда мой сын с пяти лет готовил и убирал для этих ублюдков, словно он был не ребёнком, а рабом или домовым эльфом? Дурсли не давали ему свободного времени, Дурсли запрещали ему даже садиться за общий стол — еду, если эти остатки можно назвать едой, Гарри получал через кошачью дверцу. Где вы были, когда он весь в синяках и ссадинах отлёживался в грязном чулане после очередного избиения сыном Дурслей и его дружками? Мой сын не мог даже ответить на постоянные издевательства, ведь за просьбы о защите и поддержке он получал ещё более жестокое и болезненное наказание. Я обращаюсь к вам, профессор Макгонагалл, к тебе, Снейп… Мадам Помфри, вы что, не видели… А может, просто не хотели замечать, в каком он состоянии каждый год приезжает в школу? Я даже не буду задавать все эти вопросы Дамблдору: уж вы то, директор, точно знали о жизни ребёнка, которого заклеймили званием Избранного. Единственными искренними эмоциями в адрес Гарри в канаве под названием «дом опекунов» были лишь ненависть и презрение… А также страх перед его способностями. Не до́лжно жить маленькому магу среди маглов, а тем более — среди магглов, по которым Святая Инквизиция просто рыдает. Это — нарушение Статута Секретности, это — преступление по закону, принятому триста лет назад Визенгамотом. А уж если говорить не об уголовной ответственности, а о нормах морали и об обычном человеческом сочувствии… — Джеймс досадливо махнул рукой, — о чём это я? Какая мораль и сочувствие, когда речь идёт о «общем благе»? Так Альбус? — директор по-прежнему молчал, как будто это всё его нисколько не касается. На некоторое время зал погрузился в мрачное молчание. Молчали все, и студенты, и преподаватели; все, как один, смотрели на директора, который в это время безмятежно улыбался, глядя на какую-то сладость. Дамблдор как будто и не слышал последних слов Поттера. — Что же, видимо, ответа мы не дождёмся, — тяжело вздохнул Джеймс. — Ожидаемо. Стоит, наверное, начинать читать… И да, забыл вас предупредить, читать мы начнём с четвёртой книги, где повествование идёт о событиях прошлого учебного года. Книга так и называется — «Гарри Поттер и Кубок Огня». — А почему с четвёртой, а не с первой? — поинтересовался неугомонный Криви. — Потому что именно май 1995 стал переломным моментом. Весной этого года случились события, не запланированные Высшими Силами, события, полностью изменившие будущий исход истории магического мира Британии. Итак, кто хочет начать первым? — Можно я? — подняла руку Гермиона Грейнджер. — Конечно, мисс Грейнджер, — мягко улыбнулся подруге своего сына Джеймс, передавая девочке книгу.