Я, ты, МЫ

Отклонение от курса хоть и оказалось незначительным, но впереди всё чаще попадались то яма, то канава. Обходить что-либо приходилось довольно часто, будто неизвестно на что обидевшийся лес решил их вовсе никуда не пускать. По дороге Опал встретился молодой дуб, но на прибежище Мендация он не смахивал. Шаги трёхметровой женщины лишь спугнули отиравшегося неподалёку в ожидании желудей кабанчика. – Если здесь такое обилие дубов, – пробормотала Амарис, отмахиваясь от крайней настойчивого комара, – То мы отыщем необходимое в два счёта. – Молись, чтобы впереди не была целая роща… Уф, – Лейтон заставил общее тело наклониться, опёршись ладонями об колени. Ноги медленно, но верно начинали протестовать. – Перерыв на сладенькое? – Уговорила. Опал устроилась под раскидистыми лапами сосны, шурша ореховым батончиком. Неподалёку по палым листьям ползла крупная улитка – янтарная в белую полоску. – Амарис, нам хорошо бы найти источник воды. Ещё лучше – не стоячей. Когда вода закончится, надо будет пополнить запасы. «Не парься. Скоро вода будет. Дождь собирается» – не собираясь отвлекаться от еды, объявила ему девушка. Лейтон, на миг засомневавшись в своём психическом здоровье, взглянул наверх. На небе не было ни облачка. «Нет здесь никакого дождя» – сочтя, что товарку по несчастью чревато отрывать от поедания сладкого, также мысленно возразил танцор балета. «Будет. Отвечаю, у меня перед дождём уши чешутся» «Да ладно. Скажи лучше, что ты их плохо моешь» «Не-не, я знаю, о чём толкую» – последние остатки лакомства потекли по пищеводу навстречу новым приключениям. – Я уверен, что это предрассуд… – Начинай искать кучу валежника, чел. Я-то воду люблю, но промокнуть до нитки, а потом восседать в одних труселях при такой-то москитной армии – ух, скажу я тебе. Мужская половина Опал пробурчала что-то нечленораздельное, но полное искреннего скептицизма. Через пятнадцать минут, гневно чертыхаясь, трёхметровая женщина тряслась от бегущих по спине ручьёв с волос под сенью какого-то крупнолистного дерева. – Я не буду говорить «ну я же говорила». – Ты уже это сказала, – Лейтон сел по-турецки у корней, принимаясь рыться в пожитках, – Благо, чай в термосе пока не остыл. – Какой на этот раз? – довольная своей победой, искренне поинтересовалась девушка. – Пятилетний пуэр. – Ох, чернющий-то какой… Надо же, не горький. – И не должен. Очень хороший. У меня с собой есть ещё… Так, погодите, откуда здесь шоколадка? – верхняя правая рука покачала в воздухе слегка мятой «контрабандой». – Не удержалась. Давай по дольке с чаем. А потом можно консервами подровнять. Огонь всё равно не разжечь. Танцор балета взглянул на стену дождя и согласно кивнул. Закончился ливень только после заката, и идти куда-либо уже не имело смысла. – Я его вижу, – сказала вдруг Амарис. – Кого «его»? – Щенка. Там, – она указала вдаль. – Думаю, ты принимаешь желаемое за действительное. Он, даже если и благодарен, не обязан за нами идти. – Уже и помечтать нельзя, – беззлобно буркнула девушка, – У тебя что же, никогда не было щенка или котёнка? – У моей тёти была аллергия на животных. – Тебя растила тётя? – Ну да, – он пожал общими плечами, – А что в этом такого? – Боюсь представить, кто у тебя предки. Учёные, погибшие во имя науки? Или они готовятся к колонизации Марса? – Увы, нет и нет. Мама была певицей в кабаре, – и не думая шутить в ответ, на полном серьёзе принялся рассказывать танцор балета, – Закрутила роман с одним из посетителей, потом были слёзы, расставания, а в итоге профукала момент аборта и родился я, – понимая, насколько неловкой выдалась эта тирада, он хмыкнул, – Не повезло, защита не прокатила. – Так… Это же даже хорошо, чел, – довольно быстро смогла опомниться Амарис, – Значит, у тебя сильные эти многоточия как их… Гены, вот. А потом что было? – А мы не рано перешли к откровенным разговорам? – Дай подумать. Едим в одну пасть, смотрим через одни зенки, ходим одними ногами… Да нет, всё нормально. Но раз ты не хочешь, я спать. Видимо, сработал эффект обратной психологии, ибо уже укладываясь, Лейтон договорил: – Три года. Мама нянчилась со мной три года, на четвёртом я стал ей не по карману. К тому же, мой отец не изволил взять на себя ответственность. Ну вот она и сплавила меня к тётке. Та меня и вырастила. – Как-то ты это сухо говоришь, – Амарис впервые прислушалась к общим ощущениям. В груди царил неприятный холодок. – Я был её... Хм, крестом. Так что моим долгом было побыстрее вырасти и избавить её от своего присутствия. Мы оба играли роли и достойно управились. Ничего личного. А теперь самое время спать. – Но я же ещё не... – слабо запротестовала на фоне столь резкого облома девушка. – Я ел твои сладости. Твоя очередь кооперироваться. – О чём это ты? – Парадокс заключённого, – тело протяжно зевнуло, пихая кулаком ортопедический валик под голову, взятый вместо подушки, – Взаимная кооперация ведёт ко взаимной выгоде. – То есть, когда я соглашаюсь и ты соглашаешься? Да? – Да. – А в чём тогда парадокс? – Отказ выгоднее при условии, что кто-то не отказывается, – Лейтону не слишком-то хотелось лезть в объяснения, но и упустить шанс поумничать он не мог, – Скажем, я ем твои сладости по твоей прихоти, но если я прошу спать, а ты отказываешь – что ты прямо сейчас и делаешь – то ты чувствуешь себя бодрее всех на свете, а я выжат до предела. Или как тогда с музыкой в твоём доме. Тебе кайфово, а мне не очень. – А есть примеры не со мной? – Эх, – танцор балета перевернул общее тело на спину, уставившись в густую листву, – В традиционном объяснении парадокса двум заключённым, совершившим кражу, предлагают пари. Или условия, если хочешь. Они ограбили банк, но не сознаются. Каждому предлагают следующее: если они отказываются сотрудничать – молчат или всё отрицают – будут сидеть три года. Не будем вникать в законодательство со сроками, ладно? – Ладно, – согласилась вторая половина тела. Они оба уже расслабились, что соответствовало тому, чтобы непринуждённо лежать под деревом неподалёку друг от друга, не будь они склеены коварной тварью Мендация. – Ну и вот. Если оба признают свою вину, они будут сидеть по полтора года. Конечно, это честно, ведь оба виноваты… Ты слушаешь? – Да я вроде не храплю. Излагайте, Ваша Просвещённость. Лейтон чуток повременил, но в итоге оценив это как беззлобный оборот речи, продолжил: – Вся соль в том, что, сдав другого, можно выйти на волю. Признался один – другой донёс на него дополнительно – и последний получает свободу. Вот угадай, как играют наши парни. В мозгу снова возникла вспышка, обозначившаяся где-то на периферии зрения: – А-а, вот оно как! Ловко! Сам выдумал? – Альберт Такер, математик. – Во всяком случае, прикольно… Как вернусь в бар – надо будет подкинуть ребятам эту фишку. Пусть мозгами поскрипят. И спасибо, что объяснил. – А теперь я могу спать? – ощутив её признательность, тут же решил упаковаться в броню Лейтон. – Спи, кормилец ты наш, банк памяти, целитель ран и… – Прекрати. – Да боже мой, чел, ты вообще умеешь смеяться? Эй? Лейт? Половина тела уже погрузилась в дрёму, и только теперь Амарис поняла, до чего и сама устала. В конце концов, и она по лесу не каждый день лазила, если такое вообще было. – Что ж. Спокойной ночи, – она натянула накидку и закрыла (предположительно) свой глаз под угасающий энтузиазм всё более тихой песни дождя.