Рыночные отношения

Вот он. Прям там, в паре метров, за стойкой, на большом кресле сидит и учится. Арсений просто добровольно проводит время на рынке, даже без какой-то выдуманной причины типа покупки шапки, перчаток, очередного исследования. Он сам пришёл и сказал, что просто хочет проводить больше времени со своим парнем. Антон в этот расклад до сих пор поверить не может. Они с Арсением встречаются, и теперь можно законно пялиться, иногда прижиматься и хватать за задницу, целовать, когда вздумается, и все остальные прелести, которыми он не пользуется. Потому что, вроде как, можно, а, вроде как, и нельзя. Несмотря на то, что Арсений удивительно уверенно называет их парой, жмётся со всей подростковой любовью и вечно на что-то подначивает, Антон мнётся. «Я не такая — я жду трамвая». Он сам особо не понимает, откуда взялась эта очковость, но если раньше он боялся получить от Арсения по лицу за опрометчивые поступки, то теперь боится, что за эти поступки его бросят. Они встречаются что-то типа недели — Антон отмечает каждый день на карманном календарике с собачками, поэтому точно знает, что на самом деле они вместе девять дней — но тот поцелуй в парке остался единственным. Антон пиздец как влюблён, и похерить всё несвоевременными домогательствами не хочется. И, вроде как, всё понятно: они официально мутят (хотя Арсений и шутит, что обещал маме не лезть в питерские мутки) и любого другого человека Антон бы уже разложил на первой попавшейся поверхности, но не своего Сеньку. Тот же, ну, мелкий. Опять же, Арсений не тупой, не маленький, не ничего не осознающий — он просто мелкий, и Антон не знает, как это объяснить. Когда Арсений спешно пытается залезть ему руками под куртку, жмётся носом к шее или специально притирается своей возмутительно мягкой жопой, Антон впадает в ступор. Он сам был таким же, и тогда ему казалось, что секс — это вообще новая Вселенная, которую нужно открыть как можно скорее, а потом… ему просто не понравилось. В плане, всё было охуенно и даже больше, он кончил и все вытекающие, но ему в кайф был именно сам факт: теперь взрослый, теперь может обсуждать свои похождения с одноклассниками. А вот эмоционально как-то больше не особо тянуло — в кулачок и на бочок было всё ещё кайфовее: не надо ни о чем париться. Антон представлял себе самую охуенную из возможных фантазий и спускал, не заботясь о том, что ща надо, вроде как, чем-то заняться вместо того, чтобы просто залипнуть в телефон. Да и ощущения оказались не совсем те. Его девчонке всё понравилось, и она уверяла его, что кончила, хотела ещё, но не сам Антон. Он не знал, как сказать, что ему вообще не в кайф вся эта тема с засосами, поцелуями в шею — дрочка быстрая ему тоже не нравилась. В итоге во второй раз он просто подрочил себе чужой рукой. Не предел мечтаний. Ему не хотелось разочаровывать в сексе и Арсения. Тот наверняка представил себе всякие штуки из рассказов старших товарищей и картинки из женских журналов с секси мужиками, а Антон дрищ с пузиком, ищущий простату с тем же успехом, что и свои носки по утрам: всё находится, но для этого надо сидеть с лицом дебила минут двадцать. Хуй упал — магии не произошло. И показывать эту сторону Арсению не хотелось. Поэтому любые потирания Антон сводил в целомудренные поцелуи в щеки, нос и лоб, прикрывая себя тем, что в прошлый раз ему просто сорвало крышу. Конечно, когда-нибудь тот самый крекс-пекс-фекс наступит, потому что трахаться хочется неимоверно, но у Антона в планах сначала начать нравиться Арсению так сильно, чтобы тот не кинул его после первого же позыва в туалет на моменте пихания первого пальца. — Антон? — Арсений как-то незаметно показывается из-за перегородки. Антон вздрагивает — он в целом ссыкун, каких только поискать, а когда его так резко вытягивают из самого себя, то тем более. Лет в пять его так позвал один чувак из детсадовской группы, так реально же обоссался — пиздец стыдно было. — Чегось? — Вот сейчас опять-таки подходящая ситуация, чтобы притянуть Арсения к себе, обволочь объятиями и быстренько чмокнуть, но Антона сдерживает даже не тот факт, что они посреди рынка. — Я доделал первую часть домашки. — Арсений хитро улыбается, будто на что-то намекает. Антон намёк пропускает мимо ушей даже ненамеренно: просто из-за того, что думает о том, насколько же удивительный человек перед ним. По его принципу дела надо делить как бы по… делам. Даже с той же самой домашкой — сначала литра, потом матеша и русский под конец. Главное, чтоб с перерывами. Арсений делит по-другому. Сначала он высчитывает общее количество заданного, потом оценивает, сколько времени у него уйдет на это всё, а потом делит время на равные отрезки. Его вообще не волнует, если задание не доделано — просто прервется и всё. Осталось дописать страницу лабораторки — нет, тридцать пять минут кончились и нужно сделать гимнастику для глаз и дать мозгу передохнуть. Может, схема и действенная, но Антон её вообще не догоняет. — Ну, ты молодчик. Я ща тут всё доразвешиваю и ценники поставлю, а потом можем пообедать, если хочешь? — Антон говорит неуверенно, потому что уже чётко осознал нелюбовь Арсения ко всем видам еды на рынке, но им тут сидеть ещё часа четыре минимум, а вообще не есть нельзя. — Ладно. Только давай ты со всем закончишь потом — у меня иначе перерыв кончится. — С перерывами между учебой схема тоже действует. — И за едой идёшь ты! Такая настойчивость понятна — дня три назад Антон отправил Арсения пойти и выбрать то, что захочется самому, так на него цыганки начали охотиться. Ситуация вообще-то стрёмная, но привычная, к тому же Арсений очень долго и смешно пыхтел про нагаданную жену, вызывая откровенные смешки. У Антона тогда сопля от смеха вылетела на каламбуре «невеста из невесть откуда» — крайне тупо. Зато Арсения отвлекло, да настолько, что тот, сам не заметив, съел всё принесенное без сморщенного лица. — Сейчас схожу. Слушай, а ты не хочешь супчику? Тут лавка на днях открылась — что-то по типу столовки, так что могу нам с тобой по борщу принести. — Арсений с некоторым опасением, но кивает, и Антон уже порывается пойти за их обедом, когда в голову приходит совершенно другая идея. Приходится просить недоумевающего Арсения подождать около палатки, а самому нестись за вешалку-перегородку и выискивать табуретку. Понятно, что они бы могли поесть, как и обычно, на картонных коробках, но сегодня душа требует романтика. На середину табуретки-стола водружается стремная фигурка горлицы, которую Антон таскает в рюкзаке с тех пор как её ему подарили, а деть было некуда. По обеим сторонам встанут тарелки с борщом и пластиковые ложки на салфетках. Конечно, не ресторан, но это единственный тип свидания, который Антон может себе позволить. К тому же все дело в настрое, а у Антона он боевой: задача понравиться Арсению должна быть выполнена. За борщом приходится откровенно бежать: Арсений порывается заглянуть за стойку, и оставлять его дольше чем на минуту слишком опасно. В итоге все пальцы в супе, и пластиковая чашка неприятно липнет к рукам, зато человек, ради которого это всё устроено, стоит на месте. Антону немного неловко, что он так безбожно игнорирует Катю, но приглашать её сюда было бы странно, а написать даже короткую смс-ку нет времени — потом всё расскажет и объяснится. Катя не из обидчивых. — Я даже боюсь представить, к чему всё это шоу, — Арсений говорит неуверенно, когда Антон всё же показывается из-за вешалки с видом победителя. — Если ты там оборудовал тотем борщу, то я лучше останусь здесь. — Не муди, Сень. Я там, ну… Короче, пойдем — сам всё посмотришь. — Антон оглядывается по сторонам и быстро цепляет чужие пальцы, заводя за собой, пока не передумал. Это всё далеко не предел мечтаний, но Антон, вроде как, делает всё, что может — Арсений стоит рядом с широко распахнутыми глазами, и, значит, всё получается. Сейчас бы сказануть что-нибудь пафосное из разряда тех речей, что толкают парниши, стоящие с бумбоксом под окнами самой красивой девчонки, но получается выдать только «Ну… вот такие пироги». — Это не пироги, это борщ. Или ты их тоже успел принести? — Арсений глупо хихикает и кидает на Антона реально застенчивый взгляд. И Антон с этого внутренне умирает: как же легко засмущать его Сеньку. Пара глупых фраз, несколько комплиментов, и тот же реально растекается — он будет проворачивать такое до конца жизни. — Это не просто борщ. Это свидание, Сень. Не то чтобы прям полноценное и настоящее, но что-то типа того. Просто мы с тобой встречаемся девять дней, а я так тебя никуда и не сводил, кроме леса. — А в лесу это тоже было свидание? — Вот теперь Антон ещё больше не уверен. Он и раньше стремался этого своего «погулять» в сообщении, а теперь совсем не понимает, зачем такое написал. Да и это реально не похоже ни на какое свидание: из тематического там были только поцелуи, которые тоже случились непонятно как. — Господи, у тебя сейчас голова лопнет от напряжения. Я с самого начала понял, что это свидание — просто до сих пор иногда забавно с формулировки. Не только Антон любит доводить Арсения. Тот, оказывается, та ещё сволочь: ладно бы тоже делал комплименты, так он же просто открыто издевается. Становится более неловко от осознания того факта, что и точное количество дней было сказано — Антон реально как какая-то школьница трясется от любого упоминания факта их отношений. — Не издевайся надо мной. — Прости. Мне нравится. И тогда, и сейчас. Поцелуешь меня? — Арсений разворачивается всем корпусом, приближается и смотрит внимательно. Антон застывает. Вот он, их второй поцелуй. За вешалкой, на рынке, где кипит жизнь, но они вдвоем не замечены. В мечтах Антона Арсений должен был упасть к нему в руки, сбивая какую-нибудь коробку с товаром, пока он сам бы уверенно сжимал чужую задницу, наплевав на покупателей. Но нет. Это так не работает. Антон неловко наклоняется вперед и чмокает в самый краешек губ, тут же отстраняясь и усаживая Арсения на кресло. Очень сильно хочется забить на всё и потянуться обратно, но у них тут, вообще-то, нормальное свидание без домогательств — всё как у приличных людей. Зато Арсений с ним, по виду, не согласен. Он стягивает кроссовки и поджимает ноги под себя, смотрит неодобрительно. Понятно дело, что такая реакция не на борщ, но Антон просто не знает, как всё объяснить. «Сенька, мы с тобой не сосёмся, потому что тогда я захочу тебя, а потом ты разочаруешься и вообще станешь натуралом», — Антон хрюкает в тарелку с борщом, получая ещё один неодобрительный взгляд. — Кто это сегодня у тебя там ругался? Я пока историю учил, то услышал, как мужской голос что-то требовал. — А, да там мужик один просто не понимал, почему я не продаю обувь. То есть реально не понимал, что одежда и обувь не обязаны продаваться вместе. Думал, что я прям от него всё скрываю, а остальным продаю. — Антон мысленно радуется, что Арсений не стал спрашивать про неудавшийся поцелуй. — Но это же очевидно, что тебе выгодно было бы продать товар, если бы он у тебя был, нет? — Да хуй его знает. Может, он ваще там с инопланетянами заобщался, и теперь у него другое сознание. — Арсений прыскает от этих слов и принимается за еду. Антону кажется, что атмосфера прям свиданческая несмотря на всё их окружающее. Просто вот такой их вечер, когда они так по-особенному сидят друг с другом, купаясь в романтике. Пластиковая горлица посреди стола даже не смотрится неуместной или глупой. Супчик идёт хорошо, а Арсений улыбается — что может быть лучше? Арсений кажется уморительно смешным — взять даже то, как он спрашивал про этого мужика. Антон уже двести тысяч раз на него хуй забил и забыл, а тот всё так же топит за справедливость, будто готов всем и каждому объяснять, почему они неправы. Хотя это, может быть, и хорошо — сам Антон всякую хуйню объяснять ненавидит: ну не поняли его и не поняли. Смысл в том, чтобы усираться, рассказывая каждому встречному основы продаж, если можно через пару минут продать ту же самую куртку нормальному человеку? Да и в целом, каждый может сам хоть чутка поискать информацию, а не донимать его. Так что пускай в их паре будет хоть один любитель разглагольствовать. Капля борща за всеми этими размышлениями незаметно падает с ложки, оставаясь красным подтеком на черной толстовке — вроде и незаметно, но всё равно лажа какая-то. Арсений хрюкает где-то из глубины кресла, и от этого сам давится остатками супа. Он закашливается, и смеются они уже вместе — мама Антона назвала бы их свинтусами. — Так, всё, я наелся. — Тогда супер. Чего, тебе ещё много осталось домашки делать, а то там уже стемнеет скоро, а я не хочу тебя одного отпускать шататься по городу. — Антон со спокойным видом допивает борщ из чужой тарелки и выбрасывает пластик, хотя внутри чутка перекашивает с картинок, где его Сеньку кто-то волочет в подворотню. — Там ещё часа на два. — Антон понятливо кивает и уже собирается идти к своим курткам и перчаткам, когда подошедший своими кошачьими шагами Арсений тянет его за руку. — Но у меня ещё не кончился перерыв. Антон хлопает глазами и даже не сопротивляется, когда его толкают на кресло, а потом пиздец как по-блядски усаживаются сверху, перекинув ногу через его бедра. Этого вообще не было в планах, да и обеденный перерыв явно кончился, но Арсений крепко ладонями придавливает плечи к креслу. Антон пытается убедить себя, что кладёт руки на бока под расстегнутым пуховиком чисто за неимением выбора. Чужие бедра проезжаются в опасной близости от члена, и ладони непроизвольно сжимаются сильнее вместе с тяжелым выдохом, вырвавшимся из груди слишком резко. Арсений та ещё сука. — Почему ты со мной не целуешься? — Да бля. — Абсолютно согласен. Дело во мне? — Арсений произносит это на серьёзных щах, будто с ним реально что-то может быть не так. — Нет. Ну да, но не прям в тебе. Скорее во мне. — Арсений уже открывает рот, но Антон торопится продолжить, пока тот не надумал лишнего. — Просто я подумал, что нам бы с тобой нормально повстречаться сначала. Секс — это, конечно, круто, но не настолько. Мне просто кажется, что если мы будем так продолжать сосаться, то я ж реально не выдержу, и, ну… — Трахнешь меня? — Бля. Не говори так. Но да, по сути это именно то, что ты сказал. А я не то чтобы Бог секса и всё такое. У тебя же это в первый раз? — Антон дожидается уверенного кивка и продолжает. — Типа, если ты во мне разочаруешься, то бросишь меня, а я так не хочу. — Ты придурок? Мне в школе, конечно, скидывали порно по блютузу, но там тигр трахал какую-то телку. Так что любой секс будет явно лучше этого. К тому же, может, мне твои хуевые навыки как раз и зайдут. — Арсений хихикает со своего каламбура, а Антону не смешно: чужие бедра снова проезжаются слишком близко к паху. — Так, давай поговорим об этом позже. У меня осталось пять минут, а я планирую восполнить все девять дней, пока ты меня динамил. Возразить всё ещё нечего, да и не получится, потому что Арсений впивается в него как пиявка, забрасывая руки за плечи и царапая короткими ногтями в шею. Конечно, Антон потом ему ещё раз всё объяснит на чистую голову, а пока что просто поддаётся восемнадцатилетним гормонам. Неужели он был таким же в восемнадцать лет? Антон и сейчас тот ещё дрочер, но это уже не настолько важно: перед сном на воспоминания о том первом поцелуе — да, на воспоминания о том, как красиво Арсений улыбнулся, пока они ели хачапури — да, и… возможно, Антон всё ещё во власти гормонов. И всё же в Арсении прослеживается что-то такое, что есть только в подростках: лёгкость. Он не парится и всегда может списать всё на «парни, это просто возраст такой», а вот Антону тот факт, что у него хуй со среды стоит, так просто не оправдаешь. Почему-то Арсению можно быть перманентно возбужденным, а он уже взрослый и ответственный. И это именно Антон должен сейчас Арсения остановить, перейти к лёгким поцелуям и тисканьям вместо того, что происходит, но Сенька сам перекладывает его руки себе на задницу, а потом заставляет сжать. Получается, что Антон не такой уж взрослый и ответственный. Арсений трётся и целует мокро, одёргивает Антона, когда тот переключается на щёки, и тянет к шее вместо этого. Нос прижимается к вороту пуховика, и от всех движений жарко. Причем жарко не в смысле горячо, а вот прям так жарко, когда потеешь. Антон чувствует, как по спине течёт капелька пота, и в районе подмышек всё тоже не слава Богу, но Арсений трётся так потрясающе, что хочется на всё забить. Ровно до того момента, как нос-кнопка прижимается вплотную к коже и вдыхает тем самым особенным способом — Антон научился отличать простую потребность в воздухе от откровенного обнюхивания. Ну непонятно ему, почему Арсения так пидорасит, когда Антон начинает вонять. Никто не считает такое сексуальным. Только Арсений чуть ли не лезет под ворот толстовки своим носом, глубже дышит, когда Антон слюнявит шею. Это не мокрые поцелуи, а именно вылизывание — расслабленным языком по шее так, что от слюны вся кожа мокрая, а капли вязко текут вниз. Никто не считает такое сексуальным. Кроме Арсения. Арсения, у которого телефон звенит будильником, у которого кончился перерыв. Сенька стонет от разочарования и слезает с коленей с видом побитой собаки, у которой отобрали конфету, и которую дернули за косичку. Антон примерно так же себя чувствует. Единственная радость, что член ещё не успел полноценно встать, и можно забить на это всё, не прикрываясь ничем, и подождать всего минут пять-десять, пока уляжется. — Дай мне свою толстовку? — несмотря на то, что это явно требование, в голосе всё равно читается вопрос. И Антон бы запротестовал, потому что пропотел же, но он знает. Сам не знает, что знает, конечно, но знает, поэтому просто стягивает с себя куртку и отдает толстовку, забирая в обмен арсеньевскую, пропахшую порошком. — Спасибо. Антон снова ныряет с головой в работу, продает стрёмным женщинам стрёмные куртки и не стрёмным — не стрёмные, хотя где-то внутри всё ещё бьется мысль о том, что если он сам справился с возбуждением, то Арсений, тершийся пахом о его живот — явно нет. *** — Ма, я дома! — Антон впервые за долгое время заваливается в квартиру до полуночи, позволяя себе кричать на всю квартиру. До закрытия он всё время проговорил с Петром Порфирьевичем о каких-то колодках, винтах, шурупах, но Антона больше интересовал тот факт, как старик продаёт хоть что-то со своей странной речью. «Повыбирали — попросили парочку. — Кивает на гайки. — Прибрали, пошли» — и вроде всё понятно, но Антон-то уже к такому привык, а покупатели? Антону вместо винтов, конечно, хотелось бы докопаться до истории, про первую и навсегда любовь — не для того, чтобы сравнить с собой (тут он уже уверен на все сто), а просто узнать, что было когда-то давно. Тот разговор не отпускает, а за ним, кажется, стоит какая-то длинная история, а Антон любит сказки. Хотя у него привычка оставлять работу за порогом дома, и загадочные истории Петра Порфирьевича выветриваются из головы с улыбкой мамы, вышедшей с кухни. — Ты так быстро сегодня сбежал утром — даже раскладушку не убрал. — В голосе нет осуждения, но Антону всё равно стремно. Ему двадцать два года, он живёт с матерью и даже кровать за собой прибрать не может. Узнал бы об этом его старшина — пиздец бы был. — Блин, прости, я просто там реально не успевал — утром прокопался ещё и проспал… С приходом Арсения в его жизнь Антон действительно начал пытаться спать по ночам, а не днём урывками: не хотелось просыпать приход его Сеньки. Да и продажи так лучше пошли — получалось уходить чуть раньше, обедать не впопыхах. Зато вставать в шесть утра критически не получалось. — Зато ты начал спать вместо стрелялок. Я хоть по ночам как на поле боя не просыпаюсь, — мама усмехается, но от этого чувство вины накрывает новой волной. По факту, Антон всегда играет в наушниках, чтобы никому не мешать, но даже синяя изолента уже не держит старый провод, поганя ситуацию. — Как дела-то? — Всё норм: выручка хорошая, у Кати всё тоже клёво, сегодня ел борщ. — Антон проскальзывает мимо мамы на кухню, бросая стандартный ответ. Ему нечего особо рассказывать: из переменных только еда, а всё остальное… не обязательно тревожить человека. — Лучше расскажи, как ты. Антон суетится на кухне: ставит чайник, вытаскивает конфеты с верхней полки, намазывает батон толстым слоем масла и ставит всё перед мамой. У них не так много возможностей провести время вместе, и Антон каждый раз рвётся окружить заботой, когда тот всё же выпадает. Он с удовольствием размешивает сахар в чужой чашке и пододвигает бутерброды ещё ближе, и Майя мило хихикает над этим. Она всегда говорит, что вырастила истинного джентльмена, закрывая глаза на иногда разбитые костяшки и тихий мат, слышимый во время игр. Антону тоже с этого смешно. — Антош, у меня всё хорошо. Обещали со следующего месяца прибавку к зарплате, — и замолкает. Антон уже давно не маленький — догадывается, что у мамы тоже не всё так радужно, но беречь друг друга от проблем у них семейное. — А что у тебя за толстовка новая, купил? И только сейчас Антон понимает, что Арсений в очередной раз уволок его одежду. Толстовка немного жмёт в подмышках и чутка коротковата, а меняться гардеробом подобным образом вообще не хочется. Объяснить, откуда на нём толстовка с какими-то двумя буквами на груди, не кажется возможным — ну какое тут купил, если Антон новой одежды не брал уже года два. — Да это друга. У меня толстовка теплее была, а он замерз, и мы поменялись, короче. — Антон сам запихивает в рот бутерброд лишь бы не ляпнуть лишнего. — Это когда это у тебя друзья кроме Катюши появились? Неужели кто-то новый на рынке? Что продаёт? — Ну не знает Антон, что ответить. Не знает, и всё. Арсений действительно на рынке новенький, но как это вообще всё объяснять. — Да не. Так, один Катин знакомый. — По факту, Арсений действительно Катин знакомый. — А, ну и хорошо. — Мама кивает и улыбается. — И раз уж речь зашла. Я хотела всё цветное позавчера постирать и не нашла твою другую толстовку. Которая с пятнами, помнишь? А как не помнить? Толстовка, очевидно, до сих пор у Арсения — он в ней пару дней назад приходил. Антона тогда стыдом обдало, потому что при объятии он отчетливо ощутил, что та всё ещё чутка пованивает. Не, может, Арсению в общаге негде постирать, но Антон понимает, что это как-то связано с этими мухтарскими замашками. Ему и не жалко по факту — даже в радость. Арсению рукава чутка длинноваты, да и в плечах слишком большая — в целом смотрится как восьмиклассница, которая спёрла вещи из гардероба своего парня-старшеклассника. Вообще, всё так и есть, без учёта того, что Арсений так-то тоже высоченный. Нет, всё равно маленький, малюсенький. Антон тупит в стол, пытаясь придумать, как рассказать, что этот «Катин знакомый» пиздит его грязные вещи, явно провонявшие двести тысяч раз. Так на обосранной козе и не подъедешь — надо самому сказки рассказывать. — Она тоже у Катиного знакомого. Он мерзлявый сильно — я ему отдал, когда тот зубами трещал, а он её видимо забыл. — В целом, даже правда. Без учета того, что этот знакомый сам сломал свою куртку, чтобы спереть чужие вещи. — А как зовут-то этого Катиного знакомого? Должна же я знать, если мой сын ему вещи раздаёт. — Мама явно наслаждается тем, что у её сына появилось больше друзей, и даже не подозревает, какие нюансы есть у всей этой истории. — Арсений. Сенька. Он только недавно переехал в Питер, на первом курсе учится. Хороший парень. — Антон надеется, что его рожа не треснет пополам от улыбки. — Ну раз учится, то точно хороший. Тебе бы с него пример брать. — Ма, не начинай, — Антон устало тянет и поднимается со своего места, чтобы подлить чаю и помыть тарелки. Время стремится к двенадцати, и им бы уже расходиться, но жёлтая лампочка над головой так приятно светит, уговаривая провести в спокойствии ещё хоть пару минут. — Я не начинаю. Просто говорю. — Ну да, конечно. — А что этот Сеня? Вы с ним общаетесь, или он только с Катей? Бля, любопытной Варваре на базаре нос оторвали! Конечно, Антон маме так не скажет, но и всю правду выложить не сможет, хотя поделиться хочется жутко. Катя на весь его потрясающий рассказ о белках и лесе сказала только, что не хочет ничего знать о чужом слюнообмене — самого факта произошедшего ей вполне достаточно. — Да не, мы с ним тоже общаемся, но не прям близко. — Ну ты его всё равно в гости приводи. Тоже чаем напоишь — я могу шарлотку испечь или ещё что-нибудь. Что ему нравится? — Антону хочется ответить, что Арсению нравится он, но вместо этого он аккуратно переводит тему, расспрашивая об интересных случаях в буднях кондуктора. Уходя спать, мама щёлкает выключателем, оставляя Антона маяться с раскладушкой в темноте, но для него это скорее облегчение — ночь привычна, а в одиночестве свечение экрана компьютера приятнее ламп. Пружины скрипят, когда Антон наконец-то валится на свое лежбище. В детстве раскладушка казалась батутом, но прыгать на ней точно было не лучшей мыслью, но кого это волновало. Сейчас волнует, потому что часть пружин так и норовят отойти, и приходится спать с особой аккуратностью, чтобы не упасть ночью на пол. Антон всё равно считает это лучшей кроватью. Единственное, что его напрягает — необходимость засыпать почти неподвижно: и бок не почешешь, и ногу поудобнее не устроишь — провалишься нахрен, а потом карячься полночи, пытаясь починить. Телефон перед носом так и манит хотя бы позалипать в змейку, но нельзя даже пять минуточек: потом точно не заснёшь. На ночь же тоже не подрочишь — идти в туалет значит опять скрипеть пружинами и телом, а на кухне это какое-то святотатство. Слетевшая пружина и воспоминания о прижимающемся днём Арсении всё-таки заставляют встать. Кончить перед сном — то, что доктор прописал, а спать захочется даже со слетевшей пружиной. Часы на экранчике телефона показывают час ночи, и Антон, чтобы не тратить времени, мнёт член параллельно с разбирательством с щеколдой. Настроиться у него никогда проблем не вызывало, поэтому пара воспоминаний о мягкой заднице в руках и крем для рук уже достается из нычки за бачком. Антон стаскивает семейники и быстро проводит рукой по члену, прикрывая глаза. В голове Арсений уже снова сидит на нём и целует отчаянно, смазывая гигиеничку о чужие губы, и тяжело дышит. Член встает окончательно, и Антон трёт уздечку, кусая кулак правой руки, чтобы не застонать. Вообще-то мужики не стонут, но Антон себе позволяет. Он позволяет себе обречённый стон, когда слышит вибрацию телефона. Ну еб твою мать. Надо было реально просто спать лечь. Антон пережимает член у основания, а очко поджимается само, когда становится понятно, что звонит Сенька. — Да, Сень? — Антон сам себя ругает за то, насколько сипло звучит его голос, когда член дёргается от самого факта происходящего. — Привет. Я хотел спросить: ты не находил мою ручку? Я просто ей у тебя конспект переписывал, а сейчас найти не могу. — Арсений молчит пару секунд и опоминается. — Блин, я ж тебя разбудил, наверное. Ручку, блять, он потерял. — Нет, не разбудил. Сеня, чо за хуйня про ручку? Я думал, мы с тобой на молниях и социологическом опросе закончили с такими отмазками. У тебя запасной нет? — На другом конце провода слышится возмущенное пыхтение: Арсений ненавидит, когда его как котенка тыкают носом в дыры в собственном плане. У самого Антона проблема похлеще ручки. Ему бы сейчас очень пригодился отлив возбуждения, но вместо этого член приходится пережать сильнее от одной только мысли, что он сейчас разговаривает с тем, на кого дрочил с минуту назад. В голове картинка мясистых бедер, обтянутых похожими на женские джинсами, и с этого пиздец как пидорасит. — Ладно. Я просто хотел немного поговорить, если ты не спишь. Ты там опять играешь? — «Холодно, Сень, ищи дальше». — Да, решил один бой перед сном, чтобы крепче спалось. — И этот бой, видимо, с улетающей кукушкой, потому что от одного расслабленного голоса, пусть и с помехами, рука начинает двигаться сама собой. — Давай только один. А то я не хочу завтра целоваться с человеком, который заснёт в самый ответственный момент. — Антон еле как глушит свое обреченное мычание от этих слов и от того, как сладко большой палец проходится по головке. — Не засну я, не засну. С тобой вообще хуй заснешь — тут сразу надо в обморок. — Арсений хихикает над его словами, и Антон привычно ликует внутри себя от того, что смог, насмешил. — Я что, настолько плохо целуюсь? Не отвечай: сам знаю, что потрясающе. И да, от скромности не умру. — Арсений предугадывает все его слова. — На самом деле, сейчас сидел, писал вступление к статье и думал только о том, что завтра снова смогу тебя поцеловать. Представлял, что потом ты залезешь ко мне в штаны, а не зассышь как обычно. Антон обреченно вздыхает — закричал бы, но это точно нельзя. Движения руки непроизвольно ускоряются и приходится снова пережать у основания, чтобы не спустить, пока Арсений может это услышать. — Арсений, ты чо нахуй делаешь? — Холодный ободок унитаза жжёт жопу, но сейчас так похуй. Хочется только заставить Арсения заткнуться, допредставлять всё самому и съебаться уже спать от греха подальше. — Ну, это вроде как секс по телефону? Я не знаю. Мне просто очень захотелось чего-то такого. Мы с тобой сегодня так целовались, что я до сих пор не могу успокоиться. — Это пиздец. — У тебя же тогда встал. — Антон не знает, зачем оглашает это, будто хочет получить подтверждение. — Очевидно. Мы до этого разговаривали о сексе, а потом ты меня трогал. Так что всё логично. — То есть от комплиментов этот чудак смущается, а такую хуйню несёт вообще без проблем. — Или я тебя отвлекаю от игры? — Блять. Да не играл я, а дрочил. На тебя. На то, как мы сосались. Антон это всё говорит с помутненным сознанием — иначе бы он уже отправил Арсения спать. Только сейчас так пропирает, что готов любую чушь сморозить, лишь бы Арсений продолжал говорить. Это всё слишком много, и перестать дрочить не получается. Перед глазами темнота со всполохами чужих голубых радужек, будто Антон под ЛСД. Будто он отчаявшийся нарик, который обдолбался в говно, раз его мозг смог собрать такую фантазию. — Я тоже дрочу. Антон, это пиздец. Я так хочу тебя, что голова не соображает. Я бы в штаны кончил, если бы мы так продолжили сосаться ещё хоть минуту. Почему мы с тобой не можем заняться сексом? — Да блять. Арсений говорит это таким блядским тоном, что Антона пробирает до костей. Он готов сейчас сорваться и ехать в чужую общагу, чтобы разложить Арсения рядом со всеми его статьями, но он просто не может. Ни физически, ни морально. — Нельзя, Сень, нельзя. Как ты не понимаешь? Я ж реально хочу, чтоб всё по-особенному, чтоб ты потом от меня не сбежал, — Антон это абсолютно не по-мужски хнычет, быстро двигая рукой по стволу и проходясь по щёлке. — Перестань. Никуда я не сбегу. Я тебя выбрал, всё. Точка, — голос безапелляционный. — По запаху пару нашёл, — вырывается раньше, чем Антон успевает хоть что-то обдумать. — Бля-я-я. Да, по запаху. — Что? — Я тебе потом всё объясню. Сейчас я могу думать только о твоем члене. Блять, Антон, я реально хочу тебя, хочу, чтоб мы занялись нормальным сексом. Называй это хоть сорванным цветочком — мне похуй. Просто перестань загоняться и трахни меня. Эти слова становятся финалом — Антон кончает, громко выдыхая в трубку, и слышит короткий стон в ответ. Он даже не знает, с чего его пробирает больше: с того, что Арсений реально тащится с его запаха, или со всей ситуации в целом. Ситуация в целом пиздец. Антон ещё пару минут что-то бормочет в трубку, в бреду обещая Арсению выполнить все его пожелания, обещая сделать всё, о чем тот мечтает, пока не понимает, что готов отрубиться прямо на толчке — верх романтики. Вызов сбрасывается мучительно сложно, а завтра им точно предстоит серьёзный разговор, но это всё точно того стоит.