Рыночные отношения

— Приборы у вас, конечно, клёвые всякие. Я вот думал всегда, что пора бы уже научиться хоть ключом пользоваться, и всё как-то не до этого. — Антон крутит в руках пару болтов с прилавка Петра Порфирьевича и доверчиво заглядывает тому в глаза. Своего отца Антон толком не помнит — тот ушел из семьи уже лет двадцать назад и не оставил после себя никаких следов. Нет, понятно дело, что в старом выцветшем альбоме, запихнутом на самую высокую полку в мамином шкафу, есть пара снимков с семейных праздников, но Антон никогда их не рассматривал и сейчас не стремится тоже. И вот Пётр Порфирьевич моментами напоминает кого-то вроде отца. Антону иногда становится стыдно, что он так редко заходит, и почти не интересуется чужой жизнью, но он успокаивает себя тем, что его компания и не особо нужна. Обычно Пётр Порфирьевич понимающе улыбается при встрече, но никогда не выглядит так, будто хочет продолжить диалог. Катя как-то раз сказала, что с ней он вообще не заговаривает, да и не только с ней. Это довольно странно, но правдоподобно, потому что Антон ни разу не видел, чтобы Пётр Порфирьевич сидел хоть с кем-то рядом. Так что наверняка это общение между ними двумя значит что-то особенное и, вроде как, семейное. Пётр Порфирьевич — это что-то вроде дедушки из дальней деревни, который под самогонку расскажет пару историй о войне, даст совет, но потом запрется в своей комнате или уйдет в сарай. — Попробуй, парень — полезно. Первая попытка практически провальная — переделаешь, потом пойдет. — Пётр Порфирьевич показывает на пару железяк, намекая, чем лучше научиться пользоваться для начала, и Антон задумчиво вертит их в руках. — Все пальцы ж себе переломаю, — он усмехается и откладывает инструменты от себя. Антону не хочется это признавать, но он лучше вызовет мужа на час или еще что такое, чем полезет сам. Лучше, чтоб в доме не ломалось то, что нельзя починить синей изолентой. — Порой происходит. — Петр Порфирьевич мельком показывает руку с явно когда-то вывихнутыми не один раз костяшками. Антон такого своим рукам не желает, хотя и понимает, что с его желанием добиться хоть чего-то запачкать те придется. Арсений пару дней назад рассказывал про какого-то немецкого художника, у которого брат руки расфигачил, чтобы тот рисовать смог… или там все не совсем так было, но суть Антон уловил — кому-то всегда приходится работать руками, и уж лучше это будут его руки, чем Арсения. Ну и хуйня — даже подобные мысли Антон считает бредом: он не герой третьесортного блокбастера, который жертвует собой ради вселенной. Да и работать руками можно по-разному. — Парень? Помнишь, про подругу? Получилось? — Петр Порфирьевич так улыбается, будто все знает, и Антон замирает. Как вообще можно всё ещё держать в мыслях? — Да, там все… хорошо. Я бы даже сказал очень — она замечательная, и я ей, вроде как, тоже очень сильно понравился. — Говорить об Арсении как о женщине довольно забавно и чутка неловко, а в голове тот пищит этим своим голосом «Что, не хочешь по-пидорски и не признаешься?», но Антон знает, что Арсений бы так ни за что не сказал — тот тоже боится России. — Приятно. Помню переживал — понапрасну, получается. — И коротко усмехается. Антона немного передергивает от внутреннего стыда: действительно же зря столько ходил вокруг да около. Еще и позвал не на свидание, а «погулять». Ужасно. — Ага… Вам бы философом быть, а не гайки разгребать. Я тогда реально загнался, поэтому типа… ну… спасибо вам. Я бы может до сих пор сидел, а вы так легко в два слова… — Антон замолкает через каждые две секунды, потому что с благодарностями у него всегда было сложно, а как разговаривать с Петром Порфирьевичем, он в целом не особо понимает. — Поговорить просто — пустое. Поговорить по правде правильно. Помни. — Антон на эти слова только кивает и продолжает крутить гайки в руках. Рынок потихоньку засыпает, палатки закрываются, а бабушки с покатыми сумками уже пару часов как ушли. Антон у Петра Порфирьевича всегда оказывается по вечерам — то ли ноги тянут именно сюда в закатной атмосфере, то ли просто стечение обстоятельств. Антон пытается обдумать сказанные ему слова, но раз за разом натыкается на один вопрос: а если спросить Петра Порфирьевича про его первую любовь, то это будет пустым разговором или нет. Хотя тот вроде сам в прошлый раз про это заговорил — значит никаких прям больных тем не будет? Или будет? Антона съедает любопытство. — Петр Порфирьевич? — Антон терпеливо дожидается, когда к нему повернутся и кивнут. — А помните, вы говорили, что полюбили с первого взгляда? Вы потом поженились… А расскажите, как у вас там все? Внутренне Антон уже готовится к подзатыльнику и тому, что больше никаких советов не будет, но его только мягко треплют по плечу. Опять же, по-отечески так. — Полюбил-полюбил. Прекрасная подруга поначалу, потом… — он умалчивает. — Пережил Полинку. — И отворачивается, чтобы не смотреть в глаза. Хотя Антон сам бы это контакт бы не выдержал — зачем только спросил. Знал же, что любовь разная бывает и по-разному заканчивается, а лезть к почти незнакомому человеку с этим было тупостью. — Простите. — Извинения сейчас вообще не к месту, да и от них только хуже, но Антон чувствует необходимость хоть что-то сказать, но он не умеет ни благодарить, ни поддерживать. — Переставай. — Петр Порфирьевич снова похлопывает Антона по плечу и улыбается чуть печально. — Просто полюби, проживи подле по полной. Пустозвонов правду-правду поговаривает. — И подмигивает. — Повернись. Антон резко оборачивается и видит Арсения, стоящего с выгнутой бровью. Да, Антон опять не на своем месте — позор ему. Остается только кинуть последний извиняющийся взгляд на Петра Порфирьевича, дождаться его прощального кивка и уйти к недовольному. Внутри все еще что-то скребет после чужих слов, но любопытство успокаивается. Антон не знает, стоила ли это история того, хотя где-то глубоко в душе рад, что теперь история дорассказана. Арсений приветливо цепляет его мизинец своим, но сразу отпускает, потому что тени, скрывающие руки — не залог безопасности, а любовь бьет все препятствия, а не гопников. Зато Антон точно знает, что есть любимая стойка в палатке, которая прикроет от лишних глаз, поэтому с Арсением им путь только туда. — Ты опять был не на месте, — хмыкает Арсений, устраиваясь в кресле на антоновских коленях. На самом деле нихера не удобно: даже такая мягкая задница давит, и страшно даже представить, насколько самому Арсению некайфово чувствовать кости под жопой. — Ты меня всегда подлавливаешь. — Несмотря на все неудобства Антон только ближе подтягивает Арсения к себе и целует в щеку, в висок, в лоб и хочет поцеловать в нос, но тот прикрывают рукой. — Как у тебя дела? Арсений закатывает глаза. Антон помнит, что того этот вопрос раздражает, потому что «он вообще бессмысленный и лучше спрашивать что-то конкретное», но его не ебет. У Арсения куча закидонов, и прислушиваться к каждому заебешься, поэтому кое-что Антон позволяет себе игнорировать. — Да никак. Заебался. — Арсений тяжело вздыхает и ныряет носом к шее, расслабляясь в руках, и продолжает говорить уже в кожу. — Я же закрыл все, и задания нужные сдал, а препод по сучьей экономике не принимает эти тупорылые графики. Говорит «переделывай», а что переделывать не говорит. — Бля. Ну он и уебок. А у остальной группы принял? — Антон ерошит чужие волосы на затылке. Вот в такие моменты он действительно осознает, что старше. Антона волнуют поставки товара, не сходящаяся изредка выручка и квитанции за воду со светом, в то время как Арсений вчерашний школьник, парящийся из-за чего-то вроде пятерок и четверок в зачетке. И это то ли мило, то ли смешно, то ли грустно. — Да! Я сделал все даже лучше — он не принял, поэтому я переделал на точно так же как у остальных, и все равно меня чуть ли не нахуй послали. Этот мудак мне вечно задвигает, что я должен к нему на личную консультацию прийти вечером после пар, чтобы все разобрать. — Арсений в руках снова напрягается, но потом делает глубокий вдох рядом с воротником куртки и подуспокаивается, а у Антона в голову лезут дурные мысли. — А сколько лет твоему преподу? — Да под пятьдесят — обычный дед, который ставит отлично той, кто наденет юбочку покороче. Короче, мудак одним словом. — Арсений продолжает бурчать, но Антон слушает уже в пол-уха, потому что в голове звенит тревога: таких преподов могут привлекать не только девочки с декольте. В свое время весь его универ облетела сплетня, что один третьекурсник трахался с преподом по лингвистике — таким же дедом за сорок. Доказательств кроме автоматов за все сессии не было, но пацана все равно избили за курилкой, хотя самому преподу ничего не было. Антон не гуру психологии или чего-то такого, но искренне считает, что все подобное мерзко. Эти деды только самоутверждаются за счет глупых студентов, потому что сами нихера в жизни не добились, а система гнилая и позволяет все это. В школе его одноклассница еще в десятом классе начала спать с физиком, чтобы получить золотую медаль, и никого это даже не удивляло. И если даже на Соньку с ее нулевым и кривым лицом засматривались старперы, то на Арсения будут тем более. Сенька он же чуть ли не образец харизмы и красоты, поэтому неудивительно, что на него будут пялиться чуть ли не все — Дашка из соседней палатки почти сразу после появления того на рынке интересовалась номером. Только Арсению не нужна помощь по учебе, и на пятерку он сосать не будет, поэтому у старых пидорасов остается только один выход. Те, кто думает, что этих стариков привлекают только молодые девочки, неправы. В стране все «нормальные», но по итогу «пидорасов» выше крыши в любой отрасли. Только забивать этим голову Арсению не хочется — Антон надеется, что тот расскажет ему, если что-то случится, а пока что предпринять все равно ничего не получится — не пойдет же он бить ебало этому деду без доказательств. — Но слава богу у меня больше не будет с ним пар — только одно задание. К тому же я собираюсь сходить в профком, чтобы разбирались уже они. — Арсений умный и явно сам все понимает. — Только все равно придется еще ебаться с лекциями у лекторши по ОБЖ, потому что видите ли она принимает их только синей ручкой — что за маразм? Арсений продолжает бухтеть в шею, и Антон успокаивающе гладит по спине, периодически слюнявя поцелуями в висок. С лекциями, конечно, реально маразм — он бы предложил сам переписать, но у него почерк все равно что говном по асфальту, так что не сработает. Хотя картинка была бы забавной: Антон на своей кухне в окружении ластиков, карандашиков и учебников переписывает лекцию о спорах опасных грибов — или что там на ОБЖ проходят? Он уроки класса с пятого не делал — а тут на тебе. Вот и называется завел себе молодого любовника. От одного словосочетания передергивает и бросает в холод, поэтому Антон прижимает Арсения к себе поближе повторяя про себя мантру, что ему двадцать два, а не пятьдесят два. К тому же через лет шесть тире десять разница в четыре года станет совсем незаметной. И да, Антон уверен, что они будут вместе и через шесть, и через десять, и даже через двадцать. За всеми разговорами Антон упускает момент, когда Арсений начинает дрожать и стучать зубами, и что-то подсказывает, что не от злости. — Сень, ты чего замерз, что ли? — Антон спрашивает непонимающе. — На улице ж всего минус три, а ты вроде нормально одет? Или ты под толстовку ничего не пододел? — Не кудахчи, будто ты моя мамочка, Шаст. — Арсений зыркает неожиданно зло. — И да, я пододел футболку с длинным рукавом, но, блин, мерзну. Мне что, каждый раз нужно это объяснять? — Блин, нет, сорян. Если мне тепло — не значит, что тебе тоже. Затупил. — Взгляд Арсения смягчается, и Антон ласково гладит того по бедру. Вообще проблема мерзлявости Арсения очень серьезная, потому что до декабря осталась пара дней, и продолжать зажиматься на рынке — хуевое решение: Антон не Джейкоб, чтобы согреть свою Беллу одним теплом тела. Из теплых вариантов у них только квартира Антона и общага Арсения, но ни то, ни то не кажется подходящим вариантом. Постоянно сталкиваться с мамой не хочется, а из закрытых дверью пространств в доме только туалет и ванная, где в первый раз трахаться было замечательно, но сидеть там на постоянной основе не катит. Хотя по правде и после секса у Антона еще три дня болело колено, ударившееся об стиралку в процессе. В общагу лезть опасно: если засекут, то Арсению потом несдобровать, да и качать руки Антон вообще не планировал. К тому же колено, ударившееся об стенку в процессе сна на узкой кровати вдвоем, болело еще два дня. — Бля. Я хз, чо с этим делать, Сень. Я что-нибудь придумаю, чтоб тут постоянно не сидеть, но пока можем сходить в макдачку? Там этот чикен-бекон клевый появился — я по телику рекламу видел. — У Антона следующие дня четыре из башки не вылезало «Как яблоко-закон-Ньютон — курица, лук и бекон». — Можно, но я в общаге уже поел, так что придется тебе справляться с чикен-беконом одному. — Арсений улыбается, и Антон буквально чувствует, как в чужой голове крутится «Как камень-ножницы-бумага». Такое надолго запоминается. — Но учти, что постоянно я с тобой в Макдональдсе сидеть не буду. Антон тяжело вздыхает, потому что и сам это прекрасно понимает, но у него действительно ноль идей, что делать с холодом. Обычно он ставит батарею и протягивает удлинитель, но и это решение тоже хреновое. Даже с таким раскладом им придется сидеть закутанным в двести слоев одежды, а сосаться через шарф та еще херня. Антон пользуется моментом и чмокает Арсения в губы, пока нет никаких препятствий. Тот уже с готовностью растянуть это прикосновение подается вперед, но распаляться и потеть сейчас все-таки не стоит. — Ну и не дразнись тогда, — бурчит Арсений, когда Антон отстраняется. — А на счет макдоналдса, то я в целом не в восторге от этой идеи. Во-первых, я против поддержки этих мировых корпораций — малому бизнесу клиенты нужны больше, а еда там не хуже. — Слушай, в целом по фа… — Я не договорил. Во-вторых, Антон, я честно очень люблю твое пузико и ни за что не готов с ним расставаться, но чтобы оно росло, я не согласен. — Арсений вскидывает брови вверх что-то вроде «Понял меня?», но Антон обращает внимание только на то, что Сеньке нравится его фигура. Во время секса он не успел над этим запариться, но до этого загонялся пиздец. Потому что на худых людях пузико — это самое ужасное, что может быть: у него и так руки и ноги похожи на палки, а тут еще вот это вот маленькое недоразумение. Антону ужасно не нравится, что у него и ребра торчат, и вот это жировой стрем — непонятно чо к чему. Катя шутила, что это у него такой минибар под ноль тридцать три, и Антон поржал, но перед Арсением было вообще не смешно. Поэтому чужие слова если не успокаивают окончательно, то хотя бы придают уверенности. — Не, отращивать я точно ничего не буду — отвечаю. — Антон «словом пацана» не разбрасывается. — Но сидеть по малым бизнесам тоже залупа. Короче, я что-нибудь подумаю, поищу варианты. Но чисто в теории, если что, то ты… — Мы не будем трахаться на рынке. — Арсений сначала хмурится, но спустя пару секунд складка между бровями уходит. — Хотя если так подумать, то летом, как-нибудь ночью вполне себе можно… — И улыбается так хитро и нахально, что у Антона внутри все сжимается. — Я вообще-то скорее имел в виду могли бы мы сидеть в местной столовке, Сень. — Антон на рефлексе бросает взгляд по сторонам, а потом лезет рукой под пуховик, чтобы немного помацать за задницу. Мягко и успокаивающе. — Шастун, а можно я хоть раз зайду к тебе и увижу не порнографию? — Антон шугается катиного голоса и резко убирает руку, но Арсений даже с места не двигается, только невозмутимо здоровается. Вообще, это уже вроде как шестой раз, когда Катя натыкается на подобную картину — вроде как ничего страшного, и никто не осуждает, но Антону все равно стремно. Он в целом не фанат прилюдных (даже случайно-прилюдных) лобызаний, а когда Катя с усмешкой прокашливается почти над самым ухом, пока Антон пытается достать языком до чужих гланд, то вообще ужас. — Ну можно же стучаться? — Куда? В ткань палатки? Или может в демисезонное пальто? — Катя как всегда права. — Неважно. Я вообще по другому поводу пришла. Катя опирается плечом на стойку, показывая, что не намерена уходить, и только в этот момент Арсений плавно слезает с коленей, позволяя крови наконец-то начать циркулировать, из-за чего мышцы начинает покалывать. Крайне поганое ощущение — к тому же без Арсения еще и холодно. На Антона все еще легким приливом накатывают волны стыда, и он пропускает мимо ушей последнюю фразу, пытаясь придумать, за что бы схватиться. Мол, он только что не с Арсением зажимался, а перчатки перебирал, решая на какие какую цену поставить. Приходится перебороть в себе желание действительно взяться за какую-нибудь коробку. — О, надеюсь повод радостный? — Арсению эмоции не мешают нормально вести разговор, и Антон этому даже чуточку завидует. — Смотря с какой стороны смотреть. Для вас — не очень, — Катя хмыкает, но говорит явно не всерьез. — Бля. Та слойка, которую я хавал днем, реально просроченная была? — Это тупо, но первое, что приходит в голову Антону. — Нет. Вам всю ночь придется таскать и распаковывать коробки. Я съезжаю от этого мудака. — Катя даже не обращает внимания на удивленные лица. — Хотя о бывших либо хорошо, либо никак, так что я съезжаю от прекрасного нарика. Поднимайте задницы и пойдемте — я договорилась с Михалычем, что он на газели вещи перевезет всего за пятьсот рублей. А сказать все еще нечего. * Арсений бегает с коробками на третий этаж с легкостью, пока Антон останавливается на каждом лестничном пролете, тяжело дыша. И это с учетом того, что Арсений носит коробки с посудой, а он сам с одеждой — хотя шуба тоже нифига не легкая. Катя сама между прочим ничего не таскает, а только смотрит с насмешкой и поддерживающе приговаривает «Давай-давай, Шастунишка! Я в тебя верю» — нашла себе рабочую силу и радуется. Хотя в глубине души у Антона тоже чистое и беспросветное счастье: наконец-то. В итоге большую часть коробок все равно перетаскивает Арсений, а потом насмешливо смотрит на Антона и показно играет мускулами, хотя руки у него тоже тонкие и даже более аккуратные — иногда так и подмывает укусить за выделяющуюся косточку на запястье. Хотя лучше о таком не думать — на стояке коробки тоже можно таскать, но что-то Антону подсказывает, что окружающие от таких фокусов в восторге не будут, и аплодисменты не разольются эхом по всему относительно новому подъезду — даже надписей нигде нет. Антон попутно оглядывается по сторонам, отмечая, что примерно в таком доме он бы и хотел жить — здесь чисто, на входной двери домофон, и есть мусоропровод: можно будет спокойно выйти выбросить мусор в домашней майке и шортах. На площадке между вторым и третьим этажом даже кресла есть с пепельницей рядом — просто сказка. В самой квартире у Кати оказывается охуеть какая огромная кухня — там даже диван стоит. У Антона своей комнаты в жизни не было, но примерно как-то так он и представлял себе идеал: рядом с холодильником, нормальное спальное место и даже рассады на подоконнике нет — только вид двора с детской площадкой под окном. Да и вся квартира в целом Антону нравится — светлая, уютная, обои не отходят — Катя такое заслужила. Вообще самая роскошь заключается в том, что тут целых, мать его, две комнаты, которые существуют отдельно друг от друга. Никаких тебе общих дверей, только коридор и все — не жизнь, а сказка. Господи, как же он рад за Катю. Разбирать коробки лень, но чутка приходится, потому что Катя «не собирается корячиться тут в одиночестве». Сам Антон бы с удовольствием расставил все шмотки по углам и сел обмывать переезд, но он связался с дуэтом «Все по феншую», поэтому приходится с красным от натуги лицом двигать хозяйский комод от правой стены к левой. Композиция комнаты еб твою мать. До Кати здесь жила какая-то семья с ребенком, и вторая комната ожидаемо обустроена под детскую с обоями-ракетами, и вот это реально мечта Антона. Как можно было не забрать с собой лампу-человека-паука? Одним словом, тут все пиздато. Только самым приятным фактом становится то, что здесь и близко нет той атмосферы, что была в той квартире в голубой цветочек. Никаких желтых пятен и разбухших от постоянных потопов косяков. Здесь и так уютно, но Антон понимает. Что спустя пару дней Катя все обживет так, что домашней атмосферой будет крыть еще с лестничной клетки. — Ладно. Так уж и быть на сегодня все, — с улыбкой заявляет Катя. Они с Арсением сидели на диванчике, болтая ножкой, пока Антон пыхтел над перетаскиванием стола — заебись устроились, хорошо поработали. — Точно, хозяйка? Не надо потаскать еще что-нибудь на три тонны? — Антон вытирает пот со лба и смотрит заебанно. — Сейчас договоришься и я тебя отправлю обувь чистить. — Катя ухмыляется, и Арсений дает ей пять. Ну конечно, спелись на голову Антона. — Лучше сходи принеси вина — оно у меня в сумке в коридоре. Антон не рискует ничего говорить, чтобы не получить еще и от Арсения. Он этих двоих любит, но иногда готов придушить, потому что это все несправедливо. Зато вино оказывается действительно хорошим — Антон только недавно по телеку его рекламу видел. «Богатый вкус прямиком из лучших виноградников Италии» — вроде как-то так там говорили. Вообще реклама алкашки по телеку — это очень спорно: у Антона двоюродная сеструха пару месяцев назад так загорелась рекламой «Козла», что потом еще неделю упрашивала взрослых ей его купить, и это в десять лет. Хотя работает эта реклама безотказно — они с мамой недавно смотрели «Большие гонки» так там в перерыве так сказочно рассказывали про какой-то эль, что Антон чуть в магазин не побежал. Только, возможно, это его личная проблема — он и на «8-800-555-35-35» позвонить хотел, но в последний момент вспомнил, что нихрена ему микрозаймы не нужны. — Мадам, у вас есть бокалы или мы так, по кругу? — Бокалы есть, но мы что, не родные с вами? Сенька твоей слюне не удивится, а я еще с момента одной вилки на двоих перестала брезговать. — От второго Арсений показательно кривится. — К тому же я не хочу этой дебильной помпезности. Так что откупоривай, и пьем так. Арсений на это только тяжело вздыхает, но свой по очереди глоток делает без всяких пререканий и даже без страдальческой мины. Вообще, Антон опасается за алкоголь в паре с Сенькой, но ничего по этому поводу не говорит — пофиг, сегодня они гуляют. — Ну все Кать, харе уже нас томить. Это что за переезд такой? И куда ты выкинула обручальное? — Антон смеется и отставляет бутылку на пол вместо стола, потому что так хочется. — Обижаешь. Я кольцо в ломбард сдала — на эти деньги меня Михалыч и перевозил. — Катя делает паузу, но никто не заговаривает, молча ожидая подробностей. — Я квартиру начала искать еще после того, как ты ко мне приезжал, но все никак не могла выбрать момент, чтобы свалить. А сегодня мне позвонил этот и спросил, куда я последнюю зарплату положила — он такое спрашивает только когда собирается на всю ночь с дружками своими свалить. Катя удобнее разваливается на диване, и на лице у нее спокойствие. Видно, что она уже для себя все твердо решила и теперь только рада избавиться, уйти, не оборачиваясь. Арсений смотрит на Антона, одним взглядом разделяя радость за подругу. — Ну вот я сразу закрылась, наплевав на все, набрала коробок и пошла домой вещи скидывать — там все равно почти все покупала я, так что разбирать, где мое, где его не понадобилось. Вы не представляете, как я счастлива была, когда застегнула молнию на чемодане и к вам поехала. — Кать, не хотелось бы омрачать твое счастье, но не могу не спросить, не найдет ли тебя Костя? В плане, он точно не знает этого адреса и не заявится? — Арсений спрашивает серьезно, но обеспокоенно. Антон о таком даже почему-то не подумал. На рынке он Катю защитить сможет, но не будет же он сторожить у двери дома. — Нет. Он точно не узнает. Это квартира моей хорошей знакомой, но этот о существовании Нади даже не догадывается, так что все будет окей. Антон расслабляется и снова продолжает следить за медленным переползанием Арсения с дивана на пол к бутылке. Вот от кого он скрывается? Хотя рвение к алкоголю Антон понимает — сам таким был лет в пятнадцать, поэтому он спокойно наклоняется и поднимает вино, чтобы передать то Арсению. — Клевая у тебя подруга, если двушку отдает. Слушай, а сколько вообще по деньгам? — Антон спрашивает без умысла, но сам понимает, что в случае чего готов подкинуть Кате денег. — Да дофига, Антош. Друзья друзьями, но у нее самой семья и два ребенка, так что скинула она мне всего полторы в месяц, но я неплохо отложила, так что на ближайшие два месяца мне хватит. — Катя тяжело выдыхает и делает большой глоток из отобранной у Арсения бутылки. — Ничего себе ты успел высосать. Арсений ничуть не виновато пожимает плечами и забирает бутылку обратно. Антону бы все-таки прочитать небольшую лекцию, посоветовать, но сейчас Сенька под его с Катиным надзором, так что все должно быть хорошо. Да и мысли занимает другое. В квартире две комнаты. Антон еще с весны хочет съехать от мамы. Пазлы в голове складываются в странную картинку, которая кажется слишком неправдоподобной, но вполне себе логичной. В квартире две комнаты, а Антону нравятся ракеты и светильник-человек-паук. Плюсов оказывается очень много — так Антон действительно сможет быть рядом с Катей, если Костя неожиданно припрется, можно будет спокойно спать в своей комнате, а не на раскладушке, у них с Катей примерно одинаковый режим, да и дружат они достаточно давно и хорошо, чтобы попробовать делить одну жилплощадь. К тому же это решает проблему мерзлявости Арсения. Конечно, сосаться при Кате все еще неудобно, но будет закрытая дверь, будет уединение, да и стучаться есть во что. К тому же трахаться через стенку от Кати явно лучше, чем в месте, где каждая вещь напоминает о маме. Вокруг одни только плюсы. Антон не знает, должен ли он высказаться сейчас, но другого подходящего случая может не найтись, а идея жжет черепную коробку. — Кать, знаешь, у меня тоже есть деньги как минимум на ближайшие пару месяцев. — Антон игриво двигает бровями, потому что говорить серьезно о серьезных вещах он не может. — Ой, даже не заводи свою песню про помощь. Я вполне справлюсь с оплатой сама. — Антон боковым зрением видит, как самый умный и догадливый Арсений закатывает глаза, зыркает на него и одним взглядом говорит объяснить все по-нормальному. — Не, я в смысле, ну, ты не хочешь жить вместе? — Антон борется с желанием отвести взгляд. Господи, он что, предложение делает? — Ты серьезно? Ты все-таки принимаешь мое предложение жить вместе? Будем готовить блины и трахаться на муке в процессе? — Катя игриво прикусывает губу и треплет Арсения по волосам. — Не переживай так, Сенька. Я просто шучу. — А давайте как-нибудь обойдемся без подобных шуточек? — Антон прыскает от такой серьезности, и Арсений стреляет в него глазами. — Шастун, я тебе член в рулетик закручу, если ты только подумаешь о таком, понял? Угроза Арсения кажется вполне себе реальной, и приходится немного поумерить градус юмора. Антон действительно никогда даже не подумает о таком. — Ну так что, ты согласна? — Ты придурок? Конечно, я согласна. Но с одним условием, — Катя важно вскидывает палец вверх. — На моей кровати и на кухне не трахаться, а то знаю я вас, кролики малолетние. В этот раз такое предложение даже не смущает — все затмевает градус алкоголя и счастья. Они делают глоток по кругу, а Катя продолжает шутить про прекрасную совместную жизнь, потихоньку доводя Арсения. В итоге заканчивается все тем, что Арсений показательно Антона целует, чуть ли не залезая на колени, и нагло щелкает Кате по носу, но все это вызывает только очередную порцию смеха у всех троих. Уже ватными головами принимается решение, что ночевать Антон с Арсением останутся у Кати, потому что к месту надо привыкать, а переться куда-то ночью вообще глупость. Вот такое радушие хозяев. Пару раз у Кати звонит телефон, а на экранчике высвечивается «мудила», но она просто зажимает кнопку выключения, а потом и вовсе достает аккумулятор, говоря, что неплохо будет потом еще и симку заменить. И каждое слово отделяет ее от Кости все сильнее и сильнее. Улыбки на лицах становятся шире, и Катя продолжает смешить Арсения историями с рынка, которые Антон слышит уже в сотый раз и может рассказывать параллельно Кате причем такими же словами, повторяя шутки дословно. Только Арсений так эмоционально реагирует, что и самому Антону те кажутся новьем, которое можно послушать еще раз сто. На душе спокойно, а еще появляется какая-то уверенность в будущем. Расходятся они уже ближе к утру, наплевав на то, что через час Арсению вставать на пары, а Антону с Катей на работу. Ничего страшного, у них есть проверенный метод сна Антона да Винчи — по полтора часика на будильниках. Перед самым сном Катя подлавливает уже одного Антона и шепчет на ухо: — Раз уж мы пробуем жить вместе, то и семейный бизнес попробовать можно. Ювелир я или нет? И уходит в тень коридора, после скрываясь в своей комнате. Антон не знает, может ли он быть счастливее.