***
У Мирона и его друга Сани образовалась традиция за то время, что Федоров провел в этой «ссылке», — каждый вечер воскресенья созванивались в фейстайме с баночкой пивка и делились новостями. Они, конечно, списывались и в течение недели, но переписка совсем не тоже самое, когда ты можешь слышать и видеть собеседника. Сегодня Санек немного задерживался. Мирон решил скоротать время проверкой тетрадей учеников. На носу итоговое сочинение, к которому дети должны быть готовы. Сам по себе экзамен не был сложным. Не сдать его можно было лишь в том случае, если ты хочешь сделать это намеренно. Но вот он читает одно сочинение за другим и хочется биться головой об стену. Казалось, что цель не сдать была у половины класса. Мирон ставил уже пятую по счету тройку, перечеркивая целые абзацы и ставя знаки вопросов на полях. Вера в свою компетентность улетучивалась с каждым последующим открытием тетради. И вот, когда он добирается до сочинения Карелина, надежда уже почти покинула его, но несмотря на весьма корявый и танцующий в разные стороны почерк, текст Славы был читабелен относительно содержания. Мирон даже слегка вскинул брови от удивления. Карелин использовал непривычные конструкции вместо обычных клише, да и мыслил в целом интересно. Он был далеко не глуп. Мирон, боясь себе в этом каждый раз признаться, даже считал его умнее сверстников, однако характер парня оставлял желать лучшего. Порой Федорову казалось, что у Карелина личные счеты с жидами и слегка антисемитские наклонности. Но чувствовал, что дело было еще в чем-то, что крылось под шелухой этих подколок и стеба, до чего хотелось добраться, расколупать. Для него Слава был, как какая-то замысловатая головоломка, кажущаяся с первого взгляда простой, но потом ты сидишь и ломаешь над ней голову уже второй год, злишься, кусаешь губы, вертишь в разные стороны, а понять так и не можешь. На уроках терпеть его бывает сложнее, чем камень в ботинке, думаешь: «Ну что там в голове вообще остаться может?», а в голове Славы ютились очень интересные размышления, неоднозначные и спорные. Изливал на бумагу он их, конечно, слегка коряво, но его сочинения Мирону всегда было читать приятнее, чем лощеные и отполированные однообразные тексты других учеников. Звонок телефона отвлек Мирона от работы. На экране высветилось имя друга. Федоров отложил тетради и, взяв стоящую поодаль и ждущую своего часа баночку пива, ответил. Разговор отвлек от дурного настроения из-за предстоящей рабочей недели. Саша делился успехами своего бара и хорошей кассой. Мирон от души посмеялся над рассказом друга, как один из гостей решил украсть муляж бутылки с бара, думая, что она настоящая и следом решил рассказать о своей ситуации на выходных. Саша смеялся долго. Его каждый раз веселили выходки Карелина, а про них Мирон рассказывал почти на каждом звонке, за неделю успевали накапливаться. У Сани даже было впечатление, что он этого Славу знает лично. — Чисто вылитый ты в школе! — заключил друг. — Таким в школе я не был, — фыркает Мирон, делая глоток «хайнекена». — Ага, ты был хуже. Это тебе месть за то, как ты над Людмилкой издевался. Вот теперь Людмилка — это ты. Федоров вспомнил свою школьную учительницу биологии — Людмилу Ивановну. Параллель действительно можно было провести, ведь он писал про нее такие же гадкие стишочки и не мог удержаться от колких шуток на темах а-ля «пестики и тычинки». Но все же было сильное различие между отношениями Людмилки с Мироном и Мирона со Славой. Если его учительница искренне ненавидела своего ученика, то Мирон — нет. Слава его раздражал, выводил, но вдруг Федоров ловит себя на мысли, что всегда расценивал это как игру и злился только в случае поражения. Было странно об этом думать с такой точки зрения. — Слушай, а сам-то пишешь сейчас чего? — вдруг задает вопрос Саня, и он на какое-то время повисает в воздухе. Мирону сложно говорить на эту тему. Такие вопросы можно сравнить с тем, как спрашивать у импотента о его последнем сексе. — Нет, — Федоров отводит взгляд к куче листов, написанное на которых было перечеркнуто толстыми, резкими линиями. — Давно уже ничего не выходит. Хабаровск как-то, знаешь, не особо на это вдохновляет. В Питере было легче. Тимарцев понимающе закивал. Он знал, как тяжело Мирон переживал переезд, но тогда это было необходимо. По крайней мере, по мнению самого Мирона. Саша же пытался его отговорить уезжать, предлагал уволиться со школы вообще, писать и публиковаться, — в общем, начать исполнять свои мечты. Но Федоров отказался. Испугался. Да и бросать преподавательство ему тогда не хотелось, как и свою школу, в которой он работал. Ему пришлось согласиться на эту «ссылку», но, к сожалению, до того, как узнал, куда его закинут. Другой конец страны вовсе не то же самое, что «да в область закинут, ну или максимум в соседнюю, в село какое-нибудь». Но документы уже были подписаны, да и подводить человека, который пытался отчаянно спасти его положение, а именно своего коллегу, — не хотелось. Сам Мирон тоже понимал, что остаться там было бы невозможно, и пойти преподавать в другую школу тоже. По крайней мере пришлось бы ждать, пока скандал утихнет, а в той ситуации он мог еще только сильнее разгореться. И то, что это дошло до нынешнего начальства и только сейчас — было проблемой. Теперь Федоров правда думал о том, чтобы поменять род деятельности. — Знаешь, я забыл ведь сказать, — продолжает Мирон. — Есть шанс, что уже после нового года я смогу вернуться. — О, правда? Хорошая новость, — приободрился Санек. — В свою школу вернешься? Там уже улеглось все? Мирон пожал плечами. — Не знаю пока. Тимарцев почесал затылок, отпил свое хитровыебанное крафтовое пиво и, подвинув телефон ближе к себе, сказал: — Слушай, я хочу тебе одну вещь сказать. Я тебе ее уже говорил, но повторю, — Саша сложил руки в замок и внимательно посмотрел в камеру телефона. — Тебя обвинили в растлении собственной ученицы, такое не забудется. То, что тебя не посадили – уже чудо. — Да за что меня сажать-то? Ты же знаешь, что я не виноват! — взъелся Мирон. — Да если б меня даже девушки привлекали, я что, долбоеб, чтоб с учениками своими спать? Тем более с несовершеннолетними, — он стукнул банкой по журнальному столику, чуть расплескав содержимое на лежащую рядом тетрадь. — Ой, бля, ауч, — Мирон оттряхнул ее и отложил в сторону. Благо, попало всего пару капель. — Короче, ничего у нас с ней не было и не могло бы быть. — Я знаю, что ничего и не могло бы. Мне ничего доказывать не надо, а им и не докажешь. Как бы за тебя там не пытались договориться, в какую бы жопу мира не отправляли, это просто так не оставят, — Саня вздохнул, откидываясь на спинку стула. — Думаешь, смысла возвращаться нет? — Его никогда не было. Но я знаю, что тебе нравится преподавать, и все же… возвращаться не вариант. Слова Тимарцева звучали логично. Его совет был вполне разумен. И Мирон уже был с ним согласен. Но что-то все равно придавило грудь, когда он подумал о том, что больше не вернется в свой кабинет. В такой родной и вместе с этим ненавистный. Может, у Мирона какой-то стокгольмский синдром? Когда после прохождения практики в школе он остался там работать, то постоянно вторил себе, что это временно и он вот-вот найдет себе работу в какой-нибудь редакции. Но, как говорится, нет ничего более постоянного, чем что-то временное. Со временем он как-то прикипел к тому, чтоб вдалбливать знания в непутевые головы подрастающего поколения. Да и к детям привязываешься. Только думаешь: «Вот этих балбесов подготовлю к экзаменам и свалю», так появляются другие балбесы. Круговорот балбесов в природе. Даже сейчас, когда Федоров загорался от мысли о скором возвращении, этот огонь гасился неприятной мыслью, что он оставит свой зоопарк посреди учебного года. Не сказать, конечно, что между ними были уж такие теплые отношения. Мирон строгий учитель, а эти дети — распиздяи. Но даже они понимают, что Федоров такой не потому что он мудак, а потому что правда хочет для них как лучше. А учились те только в том случае, если их кнутом почаще стегать, а пряник если и давать, то такой, который в буфете года три провалялся, заветренный и твердый, как камень. Да и не всегда же он с ними так. Мирон и за жизнь был рад поговорить, и шутку поддержать какую, — в общем, если задумываться, то по нему будут скучать ровно так же, как и он по ним. А это тяготило. Как бы Федоров не пытался от этого спрятаться, как бы не пытался сосредоточиться на мысли о возвращении, все равно в голове эта мысль стояла, как шлагбаум, не дающий двигаться дальше.***
Как говорится, понедельник — день тяжелый. Но для Славы это было мягко сказано. Все утро он строил из себя больного, чуть ли не при смерти человека, чтобы мать сжалилась и позволила остаться ему дома. Не вышло. Либо из Славы херовый актер, либо его мать самый жестокий человек из всех, кого он когда-либо знал. Скорее всего первое. Вчера половину воскресенья он провалялся в кровати, отходя от похмелья, а вторую же половину он провалялся, отходя от случившегося. Он сто раз проклял Замая, потом себя, потом коньяк и, наконец, жида, так не вовремя сунувшего длинный нос не в свое дело. Обсудить это даже не с кем было, ведь Вано объявился только под вечер, чтоб сообщить еще одну «охуительную» новость о том, что в понедельник, помимо теста по литре, будет контрольная по физике, с которой Слава удачно съебался в пятницу. Потом же Светло опять пропал с радаров, поэтому Карелин сейчас надеялся выловить его на тропинке за школой, где они обычно курили до, после и во время уроков. Сигарета сейчас очень не помешает. Сказать честно, она была необходима. До звонка оставалось буквально минут пять и, вроде бы, Вано всегда опаздывал, но именно сейчас это заставляло Славу нервничать. Почему-то. Карелин топтался на месте, постоянно смотря в телефон на время и на непрочитанное сообщение в диалоге с Вано, и когда уже Слава решился на отчаянный зумерский шаг, а именно позвонить, Светло вывернул из-за угла школы. — Ты че, охерел? — вместо «привет» сразу начал возмущаться Карелин. Не сказать, что он злился, скорее был просто не в настроении. — Что за игнор? Вано нахмурился, слегка вжав голову в плечи, мол, не понимает, о чем речь. — Все выходные хер пойми где бухал, даже не позвал, — продолжил Слава обиженно. —Или случилось, может, че? — Да нет. Просто бухал, — пожал Светло плечами, доставая пачку сигарет. Голос его был глухим и бесцветным. Карелин подумал, что бухал он явно по-черному и, скорее всего, в состоянии, в котором находился Вано после, было не до переписок. — Ты чего такой нервный? — он протянул Славе «бонд», и того аж передернуло от снова вставшей перед глазами картинки рокового вечера. — Не выспался, — отмахнулся Карелин и хотел было рассказать охуительную историю с выходных, но какая-то подавленность и незаинтересованность друга заставила передумать. Потом расскажет, когда Вано немного начнет одуплять вообще. К счастью, сигареты они докурили прямо к началу урока. К несчастью, этим уроком была литература. Карелин нацепил на себя привычную маску похуизма, чтобы не показывать, как ему стремно смотреть Мирону Яновичу в глаза. Он, конечно, понимал, что максимум ему учитель просто выговор сделает, ну или матери настучит. Однако было просто как-то… стыдно? Пиздец. Стыдно. Карелину стыдно. Докатились, приехали, конечная. Но это было так — стыдно, что его поймали на такой херне, стыдно, что Федорову пришлось оплачивать все это из своего кармана, а у Славы даже сейчас не было денег, чтобы вернуть их. — Доброе утро, — поздоровался вошедший в кабинет Мирон Янович. — Сегодня у нас тест, все помнят? Ребята закивали. Сегодня никто не волновался насчет своих результатов — в пятницу одноклассник слил ответы, которые удачно подпизднул у Мирона Яныча, но для приличия все вымученно простонали. Федоров попросил убрать все со столов и достал из ящика стола варианты. В вопросе контрольных он был даже строже, чем обычно, а потому старался следить за тем, чтобы никто не списывал. Ведь ему было важно знать, усвоили ли эти оболтусы вообще хоть что-то, иначе потом за плохие результаты с ВПР выебут именно его. А ему, несмотря на легкий недотрах, это вот вообще не всралось. Карелин выдернул листок из первой попавшейся в рюкзаке тетрадки. — Где твоя тетрадь для контрольных? — Мирон вскинул бровь, кладя на их стол два варианта. Слава непроизвольно дернулся от того, что не заметил, как подошел учитель. Настолько сильно старался абстрагироваться. — Не знаю, — пожал парень плечами. — За отсутствие тетради минус балл, — вздохнул Мирон. — Об этом сегодня тоже поговорим, — после этих слов мужчина пошел раздавать варианты дальше, попутно объясняя какие-то моменты. — Что значит «тоже»? — сощурился Светло. Слава зажевал внутреннюю сторону щеки. Он-то сам забыл про то, что Федоров хотел провести с ним беседу. А Вано сейчас так вкратце и не расскажешь. — Эй, че за игнор? — друг пихнул Славу в плечо, обращая на себя внимание. — Так, тихо! — прервал их Федоров, стукнув по столу. — У вас осталось сорок минут. Вано наклонился к Карелину чуть ниже, чтобы продублировать свой вопрос. Но Славе нечего было ответить. Точнее, было что, но точно не в этой ситуации. Он шикнул на друга и тот, обиженно фыркнув, принялся «решать» тест, периодически поглядывая под парту, где на коленях заранее разложил шпору. Карелин же ответы заранее написал на внутренней стороне ладони. Буквы уже успели подстереться. Ладони у него потели от волнения все утро. И особенно сейчас, когда он ощущает каждой клеточкой своего тела пристальный взгляд учителя. Слава поднимает глаза и встречается с ним взглядом, который тут же отводит. Парень сглатывает и делает вид, что вчитывается в вопрос теста. Конечно, теперь к нему будет повышенное внимание от Федорова, чего можно было еще ожидать. И теперь мало того, что нужно умудриться как-то списать, так еще нужно выдержать этот взгляд. Карелин вновь зыркнул в сторону учителя. Тот смотрел по сторонам, обходя соседний ряд. Слава мог бы воспользоваться этой возможностью и приняться за списывание, но не мог оторвать глаз от Федорова. Они снова встретились взглядом. Мирон слегка сощурил глаза и коротко кивнул, как бы говоря Славе, что тому нужно тест решать, а не зевать. Карелин вновь уткнулся в свой лист, в котором еще было пусто. Вано уже что-то успел накарябать, пока Мирон Янович от них отворачивался. — Заебал пялиться, — коротко шепнул Светло в пустоту. Слава уже сам устал от этих переглядок, но что-то опять заставило его оторваться от своего все еще пустого листа. — Карелин, — «ловит» его Мирон. — У тебя итоговая оценка на балл меньше будет, а ты сейчас вообще в минус уйдешь, если продолжишь ворон считать. — Давайте без минусов? У нас же все-таки не математика, а литература, — заулыбался Слава. Любое внимание учителя поднимало ему настроение. Даже тогда, когда это внимание было совсем некстати. — Похвально, что ты хотя бы знаешь предмет, по которому у нас сейчас контрольная. Вижу прогресс, — съязвил Федоров в ответ, усаживаясь к себе за стол. Пройдясь по рядам, он не обнаружил ни у кого шпаргалок. Потому что в основном смотрел на Карелина, который то и дело цеплял его взгляд, как дверная ручка цепляет проводные наушники. Со вчерашнего разговора с Саней он стал смотреть на Славу чуть иначе. Может, сыграло роль осознание того, что скоро жизнь разобьет их по разным городам и дорогам. Хотя, будто могло бы быть иначе? Но в любом случае, Мирон смотрел на Славу так, словно смотрит на себя в прошлом. Черт, они ведь и правда были так похожи, как сказал Тимарцев. Это даже пугало. Какого черта? Федоров раньше не замечал этого. Дело в стихах? В проведенной Саньком параллели с Людмилкой? Улетев в свои мысли, Мирон даже как-то забыл о том, что класс сейчас пишет тест. Вернулся в реальность он только тогда, когда перешептывания учеников превратились в перекрикивания. Федоров стукнул по своему столу, обращая на себя внимание. В классе мгновенно воцарилась полная тишина. Мирон поднялся со стула, и все ученики уткнулись в свои тетради, старательно черкая ручками. Он прошелся по классу, заложив руки за спину, выискивая шпоры. На первый взгляд, никакой подозрительной активности у учеников не наблюдалось. Даже Карелин что-то чирикал на своем огрызке. А вот его сосед, Ваня Светло, как-то странно сидел вполоборота и поглядывал то под парту, то на Мирона. — Что там у тебя? — Федоров направился к их парте. Светло в спешке повернулся к нему и будто зашуршал чем-то под столом. — Встань, — потребовал мужчина. Ваня аккуратно поднялся, попытавшись успеть запрятать какую-то бумажку себе в задний карман, но это не осталось незамеченным. Мирон протянул свою руку и кивнул, мол, выкладывай. Однако парень не торопился сдаваться, хотя было очевидно, что от него уже не отстанут. — Не теряй мое время, Светло, — вздохнул Федоров. — Вместо одной двойки хочешь две за сопротивление? На них таращился весь класс, с интересом наблюдая за происходящим. — Вообще двойки не хочу, — мотнул головой Светло и взглянул на Карелина, разделявшего его и учителя. Он искал в друге какую-то поддержку, потому что знал, что никто не ставит Мирона на место так, как Слава. Но Слава молчал, поджав губы. — Я правда не списывал. — А я правда королева Англии, — пожал плечами Федоров и потянулся к тетрадке Вано. — Твоя работа не засчитывается, — он хотел было забрать то, что парень успел написать, а точнее списать, но Светло вдруг вырвал тетрадь. — Дайте дописать, — нахмурился он. — Зачем? Я понял, что ты не готов. Списанная работа мне не нужна, мне нужно проверить твои знания. А твои знания на двойку, — Мирон уже начал слегка раздражаться. На уступки он все равно никогда не пойдет, так что смысла в этом разговор он не видел. Более того, остальных учеников это отвлекало. — Если успокоишься, я поставлю тебе только одну двойку. Продолжишь препираться, влеплю вторую. Светло снова глянул на Карелина, но тот лишь неловко отвел взгляд к своей работе. Слава просто не мог сейчас возразить Федорову, и дело было даже не в субботней ситуации. Просто он понимал, что Вано облажался, а уговорить Яныча было сложнее, чем уговорить продавца из пятерочки продать пивас после одиннадцати. Вано закипал. Карелин это понял по сжавшимся до белесых костяшек кулакам. Только вот причина такой реакции была не совсем ясна. Да, он знал, что у Светло родители к оценкам относились с определенной строгостью и могли даже применять какие-то санкции из-за низкого балла, но двойка по литературе явно не то, из-за чего можно было ожидать такого. — Если хотите проверить мои знания, то дайте переписать другой вариант, — процедил Вано. — Это нечестно. — Нечестно — списывать внаглую, а потом тратить мое время. — Федоров сложил руки на груди и вздернул подбородок. — Я не списывал! — уже рявкнул Вано. — А я королева Англии. Выйди из класса. — Что? — Что слышал. Выйди, — Мирон развернулся и направился к своему столу. — Светло, я могу и третью двойку поставить, мне не сложно. Выйди, сказал же. Вано долю секунды хлопал глазами, находясь в каком-то ступоре, а потом, взбесившись окончательно, швырнул тетрадку в сторону и выбежал из класса, прихватив свой рюкзак. Одноклассники все пялились ему вслед, сдавленно хихикая. Федоров рыкнул на них, заставляя замолчать. У Карелина так вспотели ладони от напряжения, что все ответы стерлись в одно чернильное пятно. Благо, он успел списать хотя бы половину. До тройки должно хватить.***
Светло добежал до туалета, располагавшемся на четвертом этаже, где находились не самые «проходные» и заполненные кабинеты, а соответственно, туалет всегда был пуст. А еще там можно было беспалевно покурить в форточку. Во время урока все равно охранник его никуда не выпустит. А курить хотелось очень сильно. Забежав в туалет, он первым делом дрожащими от эмоций руками поджигает сигарету, даже не успев залезть на подоконник. Будет вонять дымом. Впрочем, сейчас ему совершенно похуй. Вано от злости бьет кулаком в стену и тут же шипит от боли. Это немного приводит в чувство. Закусив сигарету в зубах, Светло роется в рюкзаке и выуживает оттуда блокнот. Славин блокнот. Вано за выходные успел изучить все его содержимое. А хули Славян стал от него там что-то прятать? Раньше Светло без проблем мог заглядывать другу через плечо, когда тот выливал на бумагу очередную рифму. Но со временем Карелин все реже и реже давал свой блокнот кому-либо в руки. Читал только то, что сам считал нужным, ссылаясь на то, что черновики показывать ему стремно. Вано чувствовал что-то неладное. И не зря. Парень затянулся горьким дымом, чтобы успокоить вновь поднимающуюся волну ярости. Все выходные он читал стихи, которые его друг посвятил Федорову. Федорову, блять. Человеку, которого они, как думал Вано, ненавидели. А получилось, что ненавидел его только Вано. У Карелина же, оказывается, были совершенно другие чувства к этому залетному жиду. И Светло так и не успел разобраться, с чего разрывало больше. Но разрывало пиздец как. Внутри волны гнева плескались, поднимаясь пеной до самого горла, заставляя захлебываться в этих не совсем понятных ему чувствах. И очередной выпад носатого карлика стал последней каплей. Вано уже хотел было как-то проглотить в себе это дерьмо, подбросить Славяну дневник обратно, и… да блять! Не получилось бы у него дальше жить так, будто он не в курсе, что его лучший друг влюблен в их препода, как тупая пятиклассница. И нет, не то, чтобы Вано как-то хреново к геям относился, ему было в целом насрать. Но дело было в том, в кого именно влюбился Славян. Всплывший в голове образ Федорова снова разжег в Вано искру жгучей ненависти. Скурив сигарету, он бросил окурок в унитаз и достал свой телефон. Хотелось как-то поднасрать этому жиду. Не заслуживает он его Славика. И сам Славик об этом прекрасно расписал. Но вот хотелось, чтобы и сам Янович об этом узнал. Чтобы прочел про себя все то, что написал тот, кто течет от него, как последняя сука, судя по некоторым стихам. Но палить Карелина не хотелось. Светло додумался запостить эти стихи в группу школы через свой старый фейк. Быстро переписав его самые любимые и самые мерзкие, он кинул их в предложку. На душе даже сразу стало как-то легче. Весь адреналин вышел, словно по нужде сходил. Конечно, вряд ли эта выходка доставит кому-то серьезные проблемы. Хотя, это было даже минусом. Теперь оставалось решить другую проблему. Как подкинуть Карелину дневник? Просто так принести он ему не может — будут вопросы. А говорить правду Светло не планировал. Забавно, что этот блокнот попал в его руки довольно легко, — одноклассник, который порылся в кабинете Яныча чуть раньше, чем туда пришли они со Славой, случайно обнаружил этот блокнот и сразу понял, чей он. Только вот сразу отдать забыл, вспомнил только на физике, когда Карелин уже дал по съебам. Все очень удачно совпало для Вано, который давно хотел посмотреть содержимое этого дневника. Но вот избавиться от него было уже сложнее. Кинуть, где попало — было опасно, его могли найти прежде, чем Вано «приведет» Карелина к находке. Вариантов выхода из этой ситуации Светло больше не видел, а потому решил, что пока блокнот побудет у него.