***
Да, Шэнь Цзю бесился. Этот тупой учитель… Нет, ладно, ладно! Он правда мог понять его хандру в первый день: Шэнь Цзю тоже было немного не по себе. Правда, он мало что помнил. Он мало что помнил после того, как к его лицу приложили тот чертов алый платок. Там было тихо. Потом был учитель. Потом что-то… Какой-то кусок событий, и вот он уже в лесу, под деревом, со своим мечом в руке. Один. Потом… был огонь. И дым. Кровь. Много крови. Он помнил, что использовал Ци. Что спешил. Помнил, как Шэнь Юань блевал и плакал. Потом прошло много времени, и следующие события он помнил лучше. Как в предрассветных сумерках разглядывал труп того извращенца с фаршем на месте шеи. Как хотел выковырять его уродские глаза и отрезать хрен напоследок, но Шэнь Юань… Не хотел, чтоб он смотрел на тело? Почему-то. Он все… повторял «не надо, не надо, пойдем»… Да чего там Шэнь Цзю не видел! Но потом они пошли. Пешком, и Шэнь Юань хрипел с каждым вдохом, капал кровью изо рта и очень хромал, опираясь на меч. На Шэнь Цзю опираться он отказывался. Дурак. Шэнь Цзю помнил, что его мутило. То ли от последствий зелья, то ли от… ну… из-за идиота учителя, в общем. В смысле, он же заклинатель! Почему ему не становилось лучше? Он дурак?! Почему ему было так худо, и почему он был такой пришибленный, и почему на Шэнь Цзю даже не смотрел?! Дурак. Дурак, дурак, дурак, дурак! И вообще, что он тут строил из себя непонятно что?! Это же он все был виноват! И что согласился на авантюру Шэнь Цзю, и что не додумался просто улететь… Вот надо было драться?! Правда, надо было?! Герой нашелся! …В общем, к полудню добрались до какого-то города. В постоялом дворе им даже не хотели давать комнату, и немудрено: оба в крови и грязи… Но Шэнь Цзю положил перед хозяйкой один сверкающий духовный камень — залог, — и та вмиг сделалась тупой и угодливой. Расщедрилась и на две комнаты, и на бадьи с водой, на обед и даже местного лекаря привела. Лекарь был особенно нужен, потому что Шэнь Юань так и… не лечился сам. …Дурак! Лекарь, когда пришел, осмотрел его, покачал головой и сказал, что, не будь его Господин Сутенер заклинателем, то откинулся бы еще ночью. Что очень обнадеживало. Потом он натер ему чем-то все раны, перебинтовал, что только можно, поставил на стол пару склянок и велел пить из них трижды в день для укрепления тела и снятия боли. Потом предложил осмотреть и Шэнь Цзю, но тот самым вежливым образом со всем почтением объяснил ему, куда пойти с такими предложениями, и лекарь, пуча глаза и потрясая своими стремными (как выразился бы Шэнь Юань) усиками, ушел. Потом приходил пару дней подряд делать перевязки. Потом сказал, что будет приходить раз в три дня, потому что раны хорошо затягивались. Короче, как понял Шэнь Цзю, Господин Сутенер таки лечился сам, и пусть это происходило значительно быстрее, чем у простых людей, по меркам заклинателей было все равно медленно. Почему? Шэнь Юань не говорил. Он вообще мало что говорил, а когда убедился, что с Шэнь Цзю все в порядке, то и вовсе стал… Ну, вот таким. И сначала Шэнь Цзю думал, ладно, может, ему больно разговаривать или у него нет сил, не важно. Шэнь Цзю оставит его лечиться, а сам пойдет займется чем-нибудь полезным. Так что он обрядился в свое самое богатое ханьфу, взял мешочек с духовными камнями и отправился в банк, потому что им нужна была мелочь, правильно? Он решил пока разменять один, а за добытые монеты закупиться провиантом. …И если «провиант» состоял на две трети из сладостей, что ж… Шэнь Цзю мог себе позволить. Он забрал залог у хозяйки постоялого двора, отсыпав ей золотой за проживание и еще один сверху «за хлопоты» — что было совершенно излишним, технически, но Шэнь Цзю справедливо подозревал, что, подержав в руках настоящий духовный камень, женщина могла начать возмущаться, заплати он ей как положено. Лишний скандал им сейчас был ни к чему. На второй день Шэнь Цзю заметил, что учитель ничего не ест. И да, это само по себе не страшно, заклинатели могут обходиться без еды, но… Он болел и не лечился, и Шэнь Юань обычно любит поесть. Что это все значило, Шэнь Цзю не знал, и это незнание начинало его раздражать. Но на всякий случай он решил носить еду учителю лично. И все бы хорошо, только же Шэнь Цзю не нанимался в няньки! Прислуживаний ему хватило еще в бытность рабом, больше не надо. О том, что Шэнь Юань, вообще-то, и не просил ему помогать, Шэнь Цзю решил не думать, а обидеться все равно. Между тем, день сменялся днем, а Шэнь Юань все не вставал с кровати. Лекарь разрешил ему подниматься уже на третьи сутки, но он так и продолжал спать до обеда, вставая только по нужде. И он так и не заговорил. В смысле, это же Шэнь Юань! Да его обычно не заткнуть, он же заболтает до смерти любого (но в основном Шэнь Цзю)! Расскажет тебе и о прекрасной погоде, и о необычных птичках, и о пригожих юных девах, мимо которых они прошли накануне, о монстрах… Ладно, про последних Шэнь Цзю слушать нравилось. Но все равно! Только не говорите, что виной всему муки совести или прочая подобная чушь! Если Шэнь Юань себя не лечит из-за какого-то акта самонаказания — а с этого дурня станется — Шэнь Цзю клянется, что скоро наказывать ему придется уже Шэнь Цзю. Так что да, он бесился. А оттого лупил несчастное персиковое дерево во дворе трактира с особым рвением. Не то чтоб ему доставляло особое удовольствие выражать гнев через грубую силу… но последние дни побить что-нибудь — или кого-нибудь — хотелось ну очень уж сильно, а оттого разрешение хозяйки на использование этого трухлявого персика «для тренировок» (да, Шэнь Цзю спросил разрешения, он же не животное!) было как нельзя кстати. Тук, тук, тук-тук. Левый удар, правый, двойной. Левый, правый, двойной. Раз — и очередная веточка полетела на землю. Шэнь Цзю бросил на нее взгляд, а потом яростно затоптал свежий зеленый листок. Будут тут еще деревья зеленеть, пока он вне себя от злости!!! Тук, тук, тук-тук! Дурак, дурак, ду-рак! А Шэнь Цзю еще — подумать только — извинялся перед ним! В самый первый день. Когда лекарь ушел, а Шэнь Юань от лекарства погрузился в сон, и на Шэнь Цзю душной волной нахлынуло… все. Что он сам заставил своего учителя себя продать. Как на него смотрела та сволочь. Как прислуга той сволочи мотала его туда-сюда словно куклу, раздевала, мыла — трогала своими скользкими ручонками, ничуть не заботясь о том, как тряслись у него поджилки (и нет, у него не тряслись поджилки!!!). Тот дурман, в котором его не слушались ни голова, ни тело. Тот огонь. Тот дым. Как блевал и плакал Шэнь Юань. Как он всю дорогу хромал и хрипел на каждом шаге. — Шэнь Юань?.. — прошептал он тогда, пусть и знал, что тот его не услышит. Его колени сдали, и он так и осел на пол у изголовья кровати. — Шэнь Юа-а-ань… я… Извини, что затеял все, ладно? — бормотал он тихо. — Я не хотел… Я больше не буду… Он несмело коснулся лежащей поверх одеяла ладони Шэнь Юаня, подергал за палец. И если Шэнь Цзю тогда так и уснул, привалившись лбом к боку учителя и держась за его палец, никто, — никто, даже Шэнь Юань — не узнает. …Но это было в первый день. Сейчас же шел девятый, и Шэнь Цзю отчаянно желал вернуться назад и вырвать прошлому себе язык. Нашел перед кем извиняться! Перед идиотом, глупым мямлей, который даже взять себя в руки не соизволит! Ну сколько можно-то?! …Лучше б уж вернулся назад нормальный учитель, которого всегда все устраивает, было бы только с кем жизнерадостно потрындеть. До чего же бесит. Тук, тук, тук-тук. Левый, правый, двойной.***
«Дорогой Ци-гэ! Пишет тебе твой сяо Цзю!..» Фу, сопливо. «Шэнь Цзю передает весть для Юэ Ци о том, что…» Слишком официально. «Ци-гэ. Тебе пишет Шэнь Цзю. Я сбежал, не спасай меня.» …Нормально. Но слишком коротко, и если письмо прочитает кто-то еще, наверняка будут вопросы, откуда это он там сбежал. Хм. Вот поэтому он и откладывал написание письма до последнего! Он никогда их не писал и, честно, не имел ни малейшего представления, как это делается. Он бы спросил учителя, но тот… М-да. Пока учитель «лечился», делать Шэнь Цзю было особенно нечего, так что он самозабвенно посвящал дни совершенствованию. А поскольку он снял себе отдельную комнату, ни один заунывный одеяльный кокон не мешал его душевному равновесию и концентрации! Так что он смиренно жег благовония, медитировал и читал книжки, а во дворе упражнялся с мечом. Привыкшему к темпу путешествия (а еще к болтливой компании…), за девять дней, впрочем, ему решительно надоело ждать! Не говоря уже обо всех вопросах, что продолжали крутиться в голове Шэнь Цзю и продолжали оставаться без ответа, потому что кое-кто отказывался разговаривать! И когда Шэнь Цзю нужна была помощь с книжкой — потому что он до сих пор знал не все иероглифы, и иногда ему попадались те, которые он видел впервые — учителя не было рядом, чтоб объяснить. И когда у Шэнь Цзю закончились благовония, ему некого было спросить, выбираются ли они по какому-то определенному признаку, или подойдут любые, что ему нравятся. Он изучал боевые приемы по свиткам с картинками! Ему учитель шутки ради дан?! И сейчас, когда Шэнь Цзю от полнейшего отчаяния и скуки сел за письмо Ци-гэ, учителя не было рядом, чтобы помочь. …А какого, собственно, демона? Шэнь Цзю поспешно положил кисть на подставку, встал и, прихватив меч, через миг уже громко хлопал дверью в соседней комнате. — Вставай. Солнце заливало комнату так же, как и вчера, яркие лучи оставляли пятна на стенах, полу и шэнь юаневом коконе. Из кокона послышалось унылое «м.», что нынче переводилось как «оставь меня в покое, Шэнь Цзю». Ну нет. Не сегодня, учитель. — Поднимайся, — потребовал он уже громче. Как и вчера, никакой реакции. Со следующей попыткой Шэнь Цзю пнул кровать: — Шэнь Юань. — Отстань, сяо Цзю. — Нет, ты встанешь. Он пнул уже кокон. — Шэнь Юань. Ничего. — Шэнь Юань! Он дернул одеяло, намереваясь стянуть его с учителя, но когда и это не увенчалось успехом, Шэнь Цзю решил, что к черту. С него достаточно. В следующий миг в цуне от кокона просвистел меч и громко вонзился в деревянную стену. Расчетливо перед самым носом Шэнь Юаня. И тут он — наконец-то! — пошевелился. Дернулся, подскочил на кровати и уставился на Шэнь Цзю осоловевшими глазами. — Ты совсем сдурел?! — вскричал. — Надо же, оно живое! — Ты что творишь?! — А ты что творишь?! Тут Шэнь Юань запнулся. — Я-… — Головка от хуя! — ну все, теперь-то Шэнь Цзю выскажет ему все, что думает! — Шэнь Юань, ты совсем совесть потерял? Кто здесь ребенок? Кого опоили зельями, кого кучка грязных слуг той свиньи лапала своими мыльными ручищами, переодевала, как дурацкую наложницу?! И над кем собирались надругаться?! Почему я спокойно это пережил, а ты свалился с хворью, будто у тебя, нежной девы, муж помер?! Шэнь Юань на это только захлопал ртом, как дурацкая рыба. Вот и правильно! А чего он ожидал?! Что Шэнь Цзю будет радостно сидеть и ждать, пока его придурок-учитель соизволит снова стать нормальным?! — Ты… — наконец проблеял он, — ты где таких слов понабрался?! …Его, что, правда только это в словах Шэнь Цзю зацепило?! — Так от тебя и понабрался! — … Шэнь Юань нахмурился: в его голове явно начался какой-то процесс. Чем сильнее молчание затягивалось, тем смурнее становился учитель, тем больше Шэнь Цзю убеждался, что мыслительный процесс шел туго. — Ну так что? — в конце концов не выдержал он. Шэнь Юань выдохнул и осел на кровати. — Чего ты хочешь? И Шэнь Цзю много чего хотел. Хотел, чтоб Шэнь Юань помог ему написать письмо. Хотел, чтоб тот сам спускался есть. Чтоб сам ходил менять деньги в банк, и чтоб учил Шэнь Цзю, как раньше. Хотел, чтоб тот снова шичэни напролет рассказывал про монстров, и лыбился каждому прохожему, и по-стариковски ныл о больных костях… — Сяо Цзю, давай потом, ладно? Вот! И именно этого Шэнь Цзю не хотел. — Я хочу, чтоб ты снова стал обычным, понятно?! — он отвел взгляд. — Ты дурак! Обещал меня учить, а не учишь. Только и знаешь, что лежать целыми днями да тосковать не пойми из-за чего. Снова повисло молчание. Шэнь Цзю не смотрел, и Шэнь Юань не шевелился, и он не видел лица учителя, а потому не знал, проняло того или нет. Может, опять попробовать с душевным рассказом? Слезу пустить? Тупо, но в прошлый раз же сработало… — Я просто… — вдруг начал Шэнь Юань тихо. — Я никогда никого не убивал, ладно? Шэнь Цзю фыркнул. Ну да, конечно. — Меня учили, что каждая жизнь драгоценна, не важно, кому она принадлежит. — Что за бред. — Сяо Цзю, — прозвучало осуждающе. — Что. Учитель вздохнул. — …Каждая жизнь драгоценна, и человек не имеет права решать, кому жить, а кому — умирать, — устало, но с привычной показной мудростью принялся втирать он. — Кто сильнее, у того и право. — Нет… Слушай, — Шэнь Юань пересел ближе, свесив ноги с кровати, словил взгляд Шэнь Цзю и проговорил, будто делился великим знанием: — С великой силой приходит и великая ответственность, понимаешь? — Да какой болван тебя учил? — отвел глаза Шэнь Цзю. Правда, какой? Потому что все это было очень и очень глупо, и жестоко, и… — Сяо Цзю-… — Нет, ты послушай! — он привык, что мир жесток, и что его учитель — дурень, но как он мог быть настолько неосмотрительным, что… — Тебе наговорили какого-то бреда! А теперь ты лежишь тут и дохнешь от горя, потому что поверил во все эти приятные россказни! «АХ, наставник, я совершил великое зло!!!» — так, что ли?! Это тупо и невыгодно, и только сделало тебе больно! Вот если бы ты сразу был готов уби-… — Но я не был. Ладно? Да, возможно, моя мораль слишком… далека от реалий этого мира. Но знаешь что? Он явно ждал, что Шэнь Цзю поинтересуется. Что ж, это уже лучше, чем когда он пластом лежал и отказывался говорить, так что Шэнь Цзю решил подыграть. Он спросил кисло: — Ну и что? — Она у меня, по крайней мере, есть. … В этот момент Шэнь Цзю решил, что если мораль заставляет человека страдать, то у него ее никогда не будет. — И что, согласно твоей морали, надо было дать ему убить тебя и оттрахать меня? На это Шэнь Юань возмутился: — Этот мастер не желает слышать подобных слов из уст своего ученика, понятно? …Возмутился опять совершенно не тому, чему надо! — Вот только такие слова и будешь слушать до тех пор, пока не изволишь поправиться! На это Шэнь Юань дернул краешком губ. Стоять. Это он улыбнулся так, да? Улыбнулся?! — Так ты меня довести до выздоровления собрался? — уточнил он, улыбаясь уже отчетливее. Шэнь Цзю и сам осклабился: — Затрахать, да. И Шэнь Юань рассмеялся. Захихикал по-придурошному, прикрыв глаза рукой. Ну слава небесам! А то уже, честно, достал своей мрачной рожей! Учитель смеялся долго, и все это время на душе Шэнь Цзю будто бы теплело что-то, что, оказывается, успело за эту треть месяца оледенеть. …Ну и ну, с этим дурнем он совсем размяк. Его передернуло. — Хорошо, я понял, — отсмеявшись, выдохнул Шэнь Юань, а потом, помолчав, добавил: — Прости. Я постараюсь справиться для сяо Цзю, — и потрепал Шэнь Цзю по макушке. И получил болючий тычок в плечо. — Ауч! — Говорил, что буду биться, если будешь звать меня сяо Цзю. — …Мне перестать? — Не надо. Они оба смолкли на какое-то время. С улицы слышался людской гомон. До их окна долетали приглушенные крики: «Роллы с лапшой! Свежие роллы с лапшой!». Доносился аромат мяса и, собственно, лапши. Шэнь Цзю, решив, что раз учителю можно отложить совесть, то ему можно отложить манеры, уселся на кровать рядом с Шэнь Юанем. Тот не пошевелился, и вообще, кажется, ушел в какие-то глубокие раздумья. И вот что, Шэнь Цзю самому все делать, что ли? Он закатил глаза, цыкнул, а потом водрузил руку учителя на свою макушку. Только после этого тот отмер, принявшись поглаживать Шэнь Цзю по волосам. Надо же, додумался! И так они просидели еще с полпалочки благовоний. Один раз Шэнь Юань порывался за каким-то демоном прижать его поближе (зачем это? он что, обниматься лез?!): переложил руку на плечо и притянул, что они аж плечами коснулись! — Фу, извращенец, — пробурчал на это Шэнь Цзю и получил какой-то хлопок по голове, который, вероятно, должен был быть подзатыльником, но оказался настолько легким, что именоваться так не имел никакого морального права. Потом ладонь вернулась в волосы, да там и осталась, пока запах роллов из окна совсем не доконал Шэнь Цзю своей вопиющей аппетитностью. Тогда он встал, и рука Шэнь Юаня сама собой упала на кровать. Шэнь Цзю прошелся до стола, взял учительский кошель, которым нынче сам и заведовал, и заявил: — Я иду есть. Соизволит учитель спуститься со мной сегодня?