***
Эти события в памяти отпечатались плохо. Вместе уже пару лет. Пережили смерть Англичанина, пережили обострение биполярки Оксаны, пережили манию величия, пережили депрессию кризиса среднего возраста. Съели вместе говна, так сказать. Соня рядом всё время была, чуть ли не купала её, укладывала спать, кормила с рук. Оксана тоже старалась рядом быть, когда Соню привычно накрывало сезонным и хотелось вздёрнуться. Убеждала, что это не выход, хоть самой верилось плохо, хоть сама про суицид начала частенько говорить. Вроде не счастливы, но вроде и несчастны. Вроде вместе. Точно вместе. Разрушилось всё, когда приехали в Москву. Ужасная поездка. Всё по пизде пошло-полетело. Всё началось с того, как Оксана, лавирующая между взлётами и падениями, сначала свалилась в падение и из номера по нескольку день не вылезала, а потом резко перешла в агрессивную манию. Она на Рудбоя наорала как сука просто, когда он попросил — нормально попросил, кстати — не бросать таблетки. Потом наорала на Соню за то, что она не приняла её сторону, а приняла сторону врачей, друзей, здравого смысла. Как сказала: чью-угодно, лишь бы не мою. Потом Рудбой наорал на Соню: что это её вина, что она на неё так влияет, что до неё такое было лишь много лет назад, и что всё это их баловство с веществами спровоцировало. Соня сама на пару секунд верить начинает, что она такая хуета, а потом голову включает. А поездка вообще была ради каких-то светских раутов. От Оксаны ждали новую книгу, которую она писать не могла, плакала над ноутбуком и над блокнотом, запиралась в кабинете и выходила лишь под утро. Поэтому оставались лишь рауты. В сети начали появляться слухи: девушка Паши Техника, группа Серебро, ещё кто-то… Соня всё это читала тогда, когда Оксана без объяснений сваливала на ночь. Не было даже плохо, было как-то тухло и безнадёжно. И, вот. Эпицентр бури. Цунами. На одном из таких вечеров Соня видит Аню. С отросшими волосами, прилизанную, но с ехидными глазами и острой ухмылкой. Выбилась в люди, кто бы мог сомневаться. Всегда была решительный и пробивной. Рядом с ней какая-то симпатичная блондинка. — Чуваки с Муз-ТВ, кажется, — комментирует Оксана, проследив за её взглядом. Она упивается шампанским безостановочно просто, бокал из рук не пропадает. — Там моя знакомая, — отвечает ей Соня, допивая своё вино. — Пойду поздороваюсь. Не знает, что говорить. Опять прости? Послать нахуй? Привет, Аня, как дела? Хорошо, что Аня делает это первая. — О, не ожидала тебя тут увидеть. Яся, — обращается к своей спутнице, — это Соня. Моя хорошая подруга. Хорошая подруга и отличная секс-партнёрка, с которой вы не виделись уже тьму лет. Как всегда умело подбирает слова. Жмёт ручку Ярославе Тринадцатко, целует руку Ани. Смотрит на неё, и вспоминает все слухи про Оксану Яновну — предлагает глазами. Её считывают за секунду. Секс выходит отличным, давно такого не было — Соня стонет, руку в волосы запустив, когда Анечка языком в неё практически входит, широко проходится по всей вульве. Туалеты — лучшее место для секса. Выходят обе красные и всё ещё заведённые. Вместе ручки моют. Усмехаются друг другу в зеркале. — А жидовка твоя чё? — учтиво спрашивает Аня, руки вытирая бумажным полотенцем. — Не будет ревновать? В ЧС в этот раз не кинешь? — Да пошла она нахуй, Анечка, — говорит Соня и целует её — глубоко и проникновенно. Оксана её ловит сразу, как они выходят. За локоть жестко тянет, больно, и шипит-рычит на ухо: — Ты думаешь, я нихуя не вижу? Соня лишь ржёт ей в лицо, рукой проводя по лицу от виска до подбородка в жесте вселенской усталости: — А я думаешь ничего не вижу? Оксана выглядит так, словно ей пощёчину дали. Заваливает ебало моментально. — Вот и всё, — мечтательно говорит Соня, чувствуя, как внутри разрастается всепоглощающая пустота, всеобъемлющее похуй, всеблагое прощение. — Вот и всё, милая. В холод Москвы выскакивает с курткой на предплечье. На душе — неадекватное счастье. Сигаретка в уголок губ, голова задрана, губы сами тянутся в усмешку. Аня, как всегда, оказывается рядом — выходит за ней как тень. Кладёт ручки на плечи: — Вот ты, конечно, скандальщица. Никогда бы не подумала, — её издевательство тёплое и домашнее. Соня поворачивается к ней, сигаретку пальцами забирая и целует в уголок губ. — Покажешь мне город? — Могу только свою квартиру.***
Лежат вместе на большой кровати. Соня гладит Аню по ладошке — глупо, слишком мило. — Почему ты всегда меня принимаешь после того, как я тебя нахуй шлю? Аня какое-то время молчит, губу закусывает — но глаза у неё улыбаются, сияют непонятным огнём. — Потому что рядом с тобой — всегда как дома. Сколько бы лет не прошло.***
Оксана звонит ей спустя три дня. Говорит сухо: — Мы уезжать собираемся. Соня покорно едет в отель, где сама жила ещё недавно. Думает, чё брала с собой и чё надо будет сейчас собрать — а, может, так и остаться в этом номере? Попросит остаток вещей Оксану почтой прислать. Или похуй? Хотя, кошку забрать хочется — но её и почтой не пришлёшь. Ей открывают молча. Ждут, пока она войдет вовнутрь, присядет на кровать и сама спросит: — Ну и что? У Оксаны дрожит маска равнодушия на лице. Обнажает неуверенность и дикую боль. Соне, почему-то, даже не стыдно. Она присаживается к ней, обнимает крепко-крепко, просит: — Давай поговорим, пожалуйста. Мне похуй на то, что было на вечере, просто поговори со мной. И сразу нервно проскакивает, и начинает по комнате ходить. Соня следит за ней глазами: туда-сюда, туда-сюда. И подытоживает: — Нам надо расстаться. — Так ты меня бросаешь? — глаза ледяные, подбородок гордо задран, руки сложены на груди в почти угрожающем жесте. Дрожит. Красивое платье идёт складками. — Нет. Я ухожу. — Сонь, я тебя же люблю. Очень люблю. На далёкой станции метро её ждёт Аня с чаем. Да неважно, блять, с чем ждёт. Важно, что ждёт Аня. Та самая, с которой судьба связывала постоянно, сталкивала лоб в лоб. Чёртова прямая, куда не пойдёшь, всё равно вернёшься. А Оксана… Говорят, вселенная проигрывает один и тот же сценарий, пока ты не осознаешь свою ошибку. Соня выбирает исправить ту самую, первую.