О долгая, мучительная ночь!
Умерь часы, пошли хоть луч с востока,
Чтоб я могла уйти в Афины прочь,
От тех, чья ненависть ко мне жестока. — Шекспир
Всю ночь Софи не могла уснуть. Её мама тихо посапывала рядом, вернувшись относительно недавно, подкошенная жутким известием, и девочка осторожно выскользнула из своей постели. Приходил доктор, вколол Меире снотворное. Натянув одеяло на плечи матери и нежно поцеловав её в щеку, Софи прокралась в коридор и спустилась вниз. Дверь в гостиную была приоткрыта, и Софи увидела своего Луку. Мрачный и задумчивый, он расхаживал по просторной комнате и что-то говорил. Она обвела его стан, поняв, что сейчас это был совсем другой Лука, со стиснутыми зубами и темными тенями под глазами, злой, взбешенный, с заостренными до некуда чертами. — Клянусь, я убью ублюдков! — прорычал он, — Господи, помоги мне с ними расправиться! — он очертил себя крестом и коснулся губ. — Успокойся, Лука, остынь, — сказал Маттео. — Остынь? — взревел Лука, — Остынь? И это, когда ублюдки застрелили нашего консильери в этом чёртовом доме? Маттео сглотнул, когда кулак Луки врезался в обивку дивана точно рядом с его скулой. — При всем уважении, Лука… Лука нанёс ещё три яростных удара и внезапно остановился. — При всем уважении?.. — прохрипел он, хватая кузена за грудки. — Один из старейших товарищей нашей Семьи мертв, его жена овдовела с шестью бесполезными шавками! — Лука осекся, — И малолетней дочерью… — Остынь и все хорошенько обдумай — вот что я тебе говорю! — Маттео грубо сорвал с себя хватку, — Поработай мозгами, а не долбанным сердцем! Лука выпрямился вразумительным словам и схватился за бокал с джином, делая жадный и громкий глоток. — Кто это мог сделать, а? — Лука шумно разомкнул губы, — Кто, блять, мог осмелиться на такую наглость?! Маттео безразлично вздохнул: — Что поделать, Лука, теперь уже ничего не поправишь. Федерико тут же вмешался, сбивая пламя гнева кузена: — Единственное, что мы можем, — это отомстить по-сицилийски, — подмигнул он и Лука задумчиво потёр левую скулу, обрабатывая информацию раскаленной головой. — Мы разведаем, кто они такие, и разнесем на куски этих сукиных детей! — Анджело щелкал ночником, сменяя тусклое освещение на полумрак. Все согласно кивнули. — У тебя есть мысли, кто захотел убрать Цезаре? Лука, углубленный в свои размышления, провел пальцами по подбородку, на выдохе опускаясь в кресло. — Меира, — запуская в рот зубочистку, — Меира уехала рано и вернулась подозрительно поздно. — тянул он, — Её блядские глаза горели, когда она вошла в дом и её первым вопросом было — где Цезаре? Федерико расправил плечи. — Ты не можешь подозревать её из-за вопроса, Лука. Тот раздраженно потёр лоб, прежде чем начать приглушенно хрипеть. — Я не рассказывал отцу, никому не рассказывал, но думаю, что у Меиры роман с Каллисто. Все присутствующие напряженно переглянулись. — Этой ночью, когда я уходил с веранды, то нашел их на кухне переплетенными. Они быстро отдалились друг от друга, и Меира что-то заикнулась мне о поиске аспирина для Каллисто, но он никогда не пьёт его: у него проблемы с запиванием таблеток. Я знал это, черт возьми! За кого она держит меня? — Это очень опасно, Лука, делать такие заявления, — напомнил Маттео. Софи слушала, затаив дыхание. Ей было страшно. Эти мужчины собираются разнести кого-то. Девочка и прежде слышала от людей, что ее семья — безумная мафия, способная на все. Почти все обитатели Палермо были такого мнения. Но никогда его не высказывали, напротив, даже фальшиво симпатизировали. Несколько недель назад Софи и Цезаре гуляли по рынку и остановились купить для нее сладостей. Так уличный торговец ни за что не хотел брать у Цезаре деньги, говоря, что это подарок, словно отдавать свой товар за так было для него делом обычным. Только сейчас Софи поняла, что разносчик просто боялся того, кем был её покойный папа. Охваченная страхом, девочка переминалась с ноги на ногу. Отца убили, а теперь Лука собирается отомстить, но причём здесь её мама? Неужели он хочет привлечь её? Внезапно входная дверь распахнулась, и на пороге появился Федерико с его стеклянными глазами и тонкой полоской усов. Он был очень бледен сам по себе, а в черном одеянии это было ещё более контрастнее. Лука сдвинулся в бок, чтобы посмотреть кто там, и, заметив Софи в пороге, взял в рот тонкую зубочистку: — Что с тобой, Сеттима? Не спится? — неестественно громко спросил он, — Подойди. — и Софи, испугавшись его ледяного баса, неуверенно прошлепала босыми ногами в гостиную, пожалев, что рискнула подслушивать. Лука поддался вперёд, чтобы взять её за руку, но Софи отстранилась от него и наткнулась на боковину дивана. Она не привыкла видеть Луку таким, и он пугал ее. Неужели Лука, которого она любит, способен разорвать человека? Она с тревогой вглядывалась в его заостренное лицо. Лука это заметил. После того, что случилось с Цезаре, он был сам не свой. — Иди же ко мне? Ты боишься меня, Сеттима? Софи скорее это почувствовала, чем поняла, и судорожно вдохнув в повисшей тишине гостиной, кинулась к Луке, а из груди ее посыпались бессвязные рыдания. Но глаза оставались сухими. Лука крепко прижал её к груди, зарылся лицом в ее мягкие волосы. — Я хочу, чтобы папа был жив… был жив! — кричала она каким-то не своим голосом, громко всхлипывая. — Разорви того негодяя, Лука! Он ухмылялся, когда убивал папу! Зачем я только позвала его? Лука обвел коротким взглядом собравшихся в комнате мужчин, и глаза его задержались на пустом пространстве. Лука обнимал Софи, пока она не успокоилась, сжимая в пальцах ткань его рубашки. Потом заглянул ей в лицо и с тревогой произнес: — Послушай, Сеттима, о том, что ты здесь услышала, никому ни слова! Никогда! Поняла? Никогда! Она мрачно кивнула. — Ты — хорошая девочка, очень хорошая. — Он провел по её щеке пальцем и Софи прикрыла глаза от удовлетворения, что отдавалось растекающимися бабочками в животе, — Иди спать. — Лука внезапно отнял руки и Софи почувствовала себя одиноко. — Уведи её. — Бросил он небрежно Федерико, и тот схватил Софи за руку на правах кузена, но, прежде чем выйти с ним из комнаты, она оглянулась и очень серьезно посмотрела на свою любовь: — Помни же, что я тебе сказала, Лука. Отомсти за моего отца! — В белой ночной сорочке, с золотистыми волосами и босыми ногами, Софи была настоящим ангелом. Лука с грустью взглянул на неё, но ничего не ответил. Слишком рано пришлось ей познать не самые лучшие стороны жизни. Первого мая тысяча девятьсот двенадцатого года хоронили консильери Цезаре Леоне. Погребальная процессия следовала пешим шагом по вымощенной булыжником дороге, вдоль высоких стен песочного цвета за повозкой, на которой лежал гроб, и дальше — к католическому кладбищу в конце улицы Piazza Cimitero. За гробом шло огромное количество людей в виде друзей, соратников и родных. В первом ряду шёл Лука рядом с Анджело и Федерико, держа за руку Софи, что не нашла отклика в сердце матери, как всегда, одинокая и предоставленная сама себе разбираться в терзающих её чувствах: вины и тоски. Папа — самый главный человек в её маленькой жизни, который обожал её, теперь лежал в закрытом гробу, потому как запах был невыносимым. Её рвало и разрывало на части во время прощания, и она не могла коснуться руки отца, отекшей и белой. Его лицо было неузнаваемым, и когда Софи сидела у гроба, пытаясь проглотить кусок липкого теста, следуя традициям, ей на мгновение показалось, что папа спит, и желание разбудить покойного напугало её. Во втором ряду шла Меира, глаза ее без слез были устремлены в сторону. Но тут взгляд её остановился на силуэте их единственной дочери и глаза её замерцали мрачностью. Эту проницательную с мозгом двадцатилетней, Цезаре любил, даже больше, чем её. Лучше бы Меира родила ему семь мальчишек, потому что они унаследуют всё, что осталось от Цезаре, а Софи?.. Она не получит и цента, как дочь, и будет вынуждена искать себе богатого муженька, чтобы удержаться на плаву в этой жизни. Успокаивающим был факт того, что Софи была абсолютной красавицей и Меиру буквально распирало от гордости. Светлые волосы, зелёные глаза. Само совершенство, переданное ей далеко не от Цезаре. Софи сжала руку Луки своей влажной ладонью, и он сжал её в ответ, опуская на неё глаза. Сейчас, не заплетенные в косы, ее светлые волосы шикарными волнами падали на опущенные плечи. В затуманенных печалью глазах сверкали слезинки. Несчастная! Как она страдает из-за случившегося! Лука чуть согнулся, не прерывая шага, и заставил себя подмигнуть ей: — Поплачь, Сеттима. Наконец повозка остановилась и все замедлили ход, тихо переговариваясь. Мужчины подняли гроб с телом Цезаре и понесли на кладбище. Главная служба и погребальная месса были проведены часом ранее в церкви. Оставалось только похоронить консильери. Самый младший из братьев, Евангелиста, нес гроб вместе со старшими братьями, а Софи, одетая в белое платье, шла впереди процессии, направлявшейся к кладбищу. Так распорядился Лука. Святой отец Бернардо Антонини молча стоял у вырытой могилы, его голос лился мотонным потоком, и голова Софи кружилась. Солнце уже высоко поднялось и немилосердно жгло, припекая тонкую соломенную шляпу на её голове. Только пчелы и бабочки парили над цветами, жужжа и размахивая крыльями — они не могли усидеть в такой замечательный летний день, и Софи захотела глотнуть их беззаботности, чтобы больше не чувствовать горя. Когда гроб с отцом стали опускать в могилу, Софи стала стирать слезы, бледная и взволнованная, крепко сжав руку оказавшейся рядом Лилианы. Заглянув в могилу, она оцепенела. На крышке дубового гроба было большое бронзовое распятие, и надпись «I H R I» над головой Христа сверкала в солнечных лучах. Софи попыталась представить себе лицо папы, теперь уже погруженное в вечную тьму. Она стиснула зубы, чтобы сдержать готовое вырваться рыдание. Впервые за последние несколько лет она принялась горячо молиться Святому Духу, чтобы тот явился и забрал душу отца, чтобы заботился о нем и защищал его. Лука шепотом молился Непорочному Зачатию. Молился всем святым и мученикам, которых помнил еще с тех пор, как учился в католической школе. Сегодня, каким-то непостижимым образом, он вдруг ощутил всю важность существования Бога, посматривая на Софи. Краешком глаза он заметил движение в толпе и повернул голову. Возвышаясь над всеми из-за своего роста, он устремил взгляд на кого-то, стоявшего слева, метрах в десяти от столпившихся у самой могилы людей. Это не ускользнуло от Софи, и она внимательно осмотрела того, кто привлек внимание Луки. Мужчина был темноволосым, с маленькими глазами, в чёрном костюме и серой шляпе. Она сразу узнала его, почувствовала, что это тот самый человек, которому она оказала милость, выставив отца, как живую мишень. Едва заметная холодная ухмылка снова блуждала по его губам. Увидев, что Лука, работая плечами, пробирается сквозь толпу со своим обычным небрежным видом, она дернула его за плечо, чтобы остановить. Тот обернулся и взглянул на нее, на её испуганные глаза и все понял, а когда, секунду спустя, оба обернулись, мужчины уже не было. Софи хорошо запомнила его лицо. Она чувствовала, как наполняются глаза горячими, жгучими слезами, как они катятся по щекам и проникают в рот, она ощущала их соленый вкус. Вдруг откуда-то издалека донесся крик. Софи не сразу поняла, что это кричит именно она. Лука крепко обнял и стал успокаивать, гладя ее волосы, ее спину, пока девочка не затихла, окруженная подбежавшим к ней братьями. Через минуту, показавшуюся вечностью, Софи уже только всхлипывала. Даже самые суровые мужчины из мафии не могли без слез смотреть на разрушенную горем девчушку консильери. Глубоко тронутые, они наблюдали за тем, как сыновья Цезаре успокаивают сестренку. Как Лука то и дело целует её в макушку, шепча что-то вразумительное на ухо, пытаясь успокоить. Для большинства членов сицилийской мафии семья и вера были превыше всего. Чуть погодя, все еще не отпуская руки Софи, Лука швырнул на гроб горсть земли. А когда служба кончилась, он оставил её рядом с Меирой, взял лопату и вместе с Гаспаро, Сантино и кузенами стал забрасывать яму землей. Софи, не отрываясь, смотрела на свежую могилу, поглотившую её отца. К ней подошел дядя Каллисто, на вид, осунувшийся, постаревший, и она рефлекторно сжалась. Дядя пил с самого утра. — Пошли, Сеттима. — Голос его был глухим. В комке вывернутой земли копошился большой червь, и Софи, представив себе, как этот червяк доберется до её любимого папы, до его щек и глаз, закрыла лицо руками и затряслась в беззвучных рыданиях. Софи уже была ростом в пять футов и четыре дюйма, и Каллисто, обняв её, не упустил возможности коснуться её поясницы, сводя ладонь к ягодицам, и ощутил в ней созревшую женщину. Меира наблюдала за ними. В первый раз за все эти дни она начала понимать, что должен испытывать сейчас Каллисто. Ведь Цезаре его родной брат. Куда девалась её враждебность? По телу искрой пробежало давно забытое чувство. Меиру снова влекло к нему. Все эти мысли вихрем пронеслись в голове. Она огляделась. Сияющее солнце, казалось, смеялось над ней. В такой лучезарный день хоронить мужа! Уж лучше было бы холодно и дождливо. Меира смотрела на слегка покачивающиеся на ласковом ветерке цветы, на покрытые лишайником могильные плиты, хранившие тайну смерти, и чувствовала, как душу обволакивает тоска. Слушая пение птиц, Меира медленно пошла к выходу. Вернувшись домой, все принялись выпивать. Софи прошла в столовую и села поближе к столу, осматривая пустым взглядом поминальные закуски для трапезы. Рядом с ней была Лилиана, что держала за руку свою младшую и самую близкую родственницу. Подумать только! Отца Софи убили! Ей трудно было себе такое представить. Последние дни отец только об этом и говорил, удивляясь, как Цезаре не прикончили раньше. Однако у Лилианы хватило ума не рассказывать об этом кузине. Через несколько часов пришёл Лука и отвел Софи в сад на заднем дворе, подальше от одетых в чёрное мрачных людей, и усадил на траву в тени дуба, сам с трудом стоя на ногах. Дела рухнули из-за смерти консильери, а на поиски нового не было времени, поэтому он чувствовал, что Каллисто придётся отдать эту должность кому-то чужому. Он опустился рядом с Софи прямо на землю и потёр пьяное лицо. Из-под своей соломенной шляпы девочка наблюдала за ним, даже когда он коротко переговаривался с Маттео и Анджело. И время от времени он, поглядывая на Софи, улыбался, а потом отворачивался. Когда молодые люди ушли, Софи все еще сидела на траве и Лука сел рядом с ней, как можно ближе. Её рука лежала за спиной на мягкой лужайке, и Софи внезапно почувствовала, как кончики его пальцев коснулись её, и вздрогнула. Софи повернулась к нему, но Лука ничего не сделал: не посмотрел на неё и не убрал руку. Им было нечего сказать друг другу. Софи практически не разговаривала после смерти отца. — Странно, правда? — начал Лука, — Лето, кажется, только впереди, — сказал он. Софи повернулась к нему, чувствуя его пальцы кончиками своих. В тот момент она не могла придумать, что сказать, и почему-то прикосновение показалось ей более красноречивым, чем любые слова. Но Лука просто взглянул на неё и отвернулся. Было неизвестно, сколько они там просидели, но достаточно долго. И когда Софи попыталась приподняться, чтобы пойти обратно к дому, Лука окликнул её, назвав по имени. Софи повернулась, ожидая, что он что-то скажет, но Лука просто уставился на неё, нахмурившись. — Да? — спросила она, и ей так хотелось добавить к этому «любимый». — Не уходи, посиди со мной, — сказал он. Софи посмотрела в сторону дома, возвращая взгляд к Луке. — Я должна вернуться. — Мне надо поговорить с тобой, Сеттима. — Сказал он, наклонившись вперёд под тяжестью спиртного, — Ты хорошая девочка, чудесный ребёнок, сильно отличающаяся от своих ровесниц, понимаешь? — Он повернулся, по-видимому, чтобы проверить ее выражение лица. Софи выжидающе приподняла брови. — Но я уже знаю, кто я есть, и другим мне не стать… — Лука разомкнул тонкие губы, чтобы сказать что-то ещё, но повисло пустое молчание и Софи догадалась обо всем сама настолько, насколько ей позволял возраст. — Я должна помнить, кто я и кто ты, и никогда не забывать? Лука отрицательно качнул головой и измученно улыбнулся, питая к Софи исключительно смешанные братско-отцовские чувства. — Давай снова будем друзьями? — он инстинктивно протянул раскрытую руку. Софи отрицательно взмахнула золотистой копной волос, взглянув на его раскрытую ладонь, и Лука усмехнулся: — Но в этом-то и вся суть. — их взгляды встретились, — Я не уверена, что смогу с тобой дружить, Лука. Он, беспомощный перед ней, провел по волосам. — Сеттима, милая, почему мы не можем быть друзьями? Софи насупила свой веснушчатый носик, с упавшей на него тенью крошечных квадратиков в просвете её соломенной шляпы, поиграв плечами. — Не можем, — Её ломающийся голос позабавил Луку. — Упрямая девчонка. — Он наклонил голову и искоса посмотрел на неё, мягко дернув Софи за золотой локон, — Давай я пообещаю пригласить тебя на прогулку, когда ты подрастешь? Через два года тебе уже исполнится шестнадцать, да? Софи впервые за несколько дней слабо улыбнулась, подтверждая его слова. — Тогда все решено. — его заключение опустилось на неё и Софи вздохнула. — Я буду скучать по тебе, здесь, эти два года… — Призналась она и Лука промолчал. — Сеттима…я уплываю завтра утром. Софи понимающе кивнула, поднимаясь на ноги: — Пожалуйста, возвращайся домой на Рождество! — и помчалась к дому. В ту ночь Софи привиделся страшный сон. Тот самый убийца её отца, одетый в костюм дяди Каллисто, гнался за ней по кладбищу с огромными кухонными ножницами. Этот кошмар потом повторялся время от времени на протяжении всей ее жизни.