Мужчинами не будь вы только с виду,
Вы б женщине не нанесли обиду.
За что обречена я на мученья?
Чем заслужила эти оскорбленья?
Иль мало вам, иль мало вам того,
Что ласки я не вижу от него… — Шекспир.
Шел одиннадцатый час Рождественского утра и Софи понуро сидела в большом зале с братьями, глядя на сад через открытые створчатые двери. Юноши размышляли не начать ли им шуточный турнир по фехтованию прямо здесь, или не пытаться довести Каллисто до взрыва и мирно сыграть в карты. Гаспаро, самый старший из шести братьев, взял на себя ответственность, как обычно, и проголосовал за то, чтобы все переждали, пока ветер унесет декабрьские дождевые тучи, и приступили позже с уже проделанной жеребьевкой. Но не успели Нанни и Евангелиста схватиться за гарды шпаг и встать на лужайке, как небо разверзлось своей зимней серостью и вся компания рванула обратно в дом, прежде чем вымокнуть насквозь под промозглым дождём. — Дядя Каллисто приказал, чтобы рождественский обед подавали в большой столовой, сеньора Ува. — Сообщил Сантино, закрывая дверь, взъерошивая свои светлые волосы, и Софи тихо вздохнула — очередное тоскливое Рождество, которое преследовало её из года в год. Каллисто показался на лестнице, побритый и одетый с иголочки в белую рубашку и серый жакет, чванливо поправляя запонки, в приподнятом настроении, будто этой ночью не пытался прикончить свою жену и, заметив мрачное выражение Софи, зловредно скривился: — Ах, наша золотая Сеттима не на праздничной мессе?! — его голос звучал саркастически, а знакомый неприятный смех прорубил гостиную, — Тебя отвернули от церкви, дорогая? Софи прикрыла глаза, титанически игнорируя этого человека, печально принимая факт того, что не все желания сбываются, и даже в такой светлый праздник, как Рождество. — Ты что, не вовремя закровоточила? — спросил Гаспаро и все окружающие её мужчины рассмеялись. «Нет, — Софи густо покраснела, опуская голову, заметив зажженный взгляд Каллисто, — Их нельзя называть мужчинами. Так, обладатели мужских половых признаков». В это время сеньора Ува вышла из столовой, обтерла свои руки о край фартука и, подозвав Софи к себе, коснулась её взъерошенных золотистых локонов. — Ах, тебе бы стоило образить себя, — она смочила слюной свой сухой от домашних дел палец и стерла с переносья Софи серую полосу краски, которую ей невольно нанесла Сиена. Софи опустила плечи, мол, ради чего. — Знаешь ли ты, дитя, кто к нам пожаловал из Англии? — прощебетала экономка, и её карие глаза с морщинками озарились, глядя на девушку с улыбкой. — Ой, да кто там? Очередные воротилы? Может, мне пойти и расстелить красную дорожку? — раздраженно пробурчала она, собираясь уже идти наверх. Ува рассмеялась своим искренним смехом, остановив её. — Нет-нет, с этим уже все в порядке, милая. Пойдем через прихожую и вместе ещё раз всё проверим, если хочешь? — Сказала она, подмигнув, оглядываясь. — Проверим?.. — Промямлила Софи вдогонку её пожилому, но шустрому силуэту в чёрно-белом обличии по коридору, смотря вниз на светлый и отливающий плиточный пол, пытаясь, как в детстве, не наступать на черные полосы. Но теперь это было невозможно. Её ступни были слишком большими, да и сама она сильно повзрослела. — Да, — Торопливо бросила Ува, остановившись у завешенного створчатого окна, — Он не похож на твоих братьев, — поворачиваясь к Софи, — У него в крови сицилийски-пламенная мужественность, слишком преданная семейному делу и традициям, но очень нежная душа, — сдвигая тонкую вуаль и открывая Софи вид на заливаемый карниз, двор и кеб, из которого выбрался знакомый ей с детства мужчина, скрывшийся под раскрытым для него помощниками зонтом. Софи пронзило разрядом тока, как от электрического фонаря, которые были установлены в официальной приемной её покойного отца и гостиной. Их блеск казался неестественным после того, как они прожили много лет под лоском свечей. В то время по дому ходил слух, что, нельзя слишком долго смотреть на лампочки, иначе она может разорваться и осколки попадут в глаза. Также и Софи боялась смотреть на объект своей любви слишком долго. — Приехал этим утром из Бирмингема на Рождество, и твой дядя любезно пригласил его на праздничный обед. Софи фальшиво-безучастно кивнула и её живот свело, дыхание перехватило, а подрагивающий ком в горле потребовал, чтобы его судорожно сглотнули. Ей казалось, будто голову обвевает горячий ветер, а руки и ноги налились свинцом. Высокий джентльмен в костюме-тройке, заполненный смешанной харизмой, благочестиво названный родителями Лукой, вальяжно поправил шляпу. О, его имя — оно жило в памяти Софи и на страницах хорошо спрятанных тетрадей, и долгие годы крутилось трепетом на языке. Она любила его неестественной для девочки любовью и грезила им ночами, погруженная в собственные мысли и фантазии, которые помогали ей жить. Однажды, когда она была ещё совсем ребёнком, Лука сообщил ей, что отправляется в путешествие и скоро вернётся. Прошло несколько недель, прежде чем Софи поняла, что не увидит его долгие месяцы. В ночь, когда ей пришла эта настойчивая мысль, она почувствовала себя брошенной и абсолютно одинокой. Увы, её чувства, кажется, не прошли за все годы его отсутствия, иначе почему сейчас её колени сводило, а сердце колотилось в желудке, обдавая липким потом впившиеся в оборку платья ладони, пока она смотрела на то, как он представительно поправил свое пальто. — Нет!..— Выдала она невнятно, отступая к гостиной, когда Лука учтиво протянул ладонь матери, что-то сказав Анджело, — Я не уверена. Я так не думаю… Лилиана услышала голос своего мужа в открывшейся двери и выбежала из кухни, держа на руках Сиену, едва не сбив кузину, на каблуках и с ярко-красной массой возбуждения, подавляя дрожь волнения. — Анджело! — Она прыгнула в его объятия, стоило ему переступить порог, и он с трудом удержал ее. Младший Чангретта смотрел на свою подросшую дочь несколько мгновений, прежде чем крепко обнять её и поцеловать в макушку. Лилиана мысленно улыбнулась: Сиена стала старше — она может показаться ему более интересной. Девушка надеялась, что теперь он, наконец, дома, и они все смогут стать настоящей семьей. В большом зале братья Софи уже расселись за столом. — Софи, будешь с нами в карты? — Спросил её Тициано, прежде чем она дала нерасторопный отказ. Играли все шестеро братьев, и Софи авансом знала, что у неё нет шансов. Вместо этого она наспех поправила взъерошенную чёлку. В глубине души она была счастлива, что надела новое платье и слегка подкрасилась. Она знала, что еще никогда так хорошо не выглядела, проходя в другой конец гостиной и усаживаясь на персидский ковер перед открытой дверью в кухню, куда проследовали гости, унимая дрожь в пальцах в ожидании даже самой короткой встречи с Лукой. Взяв на руки большого рыжего кота Дино, Софи попыталась задавить, вспорхнувших в животе бабочек и заметила, что Лука, усаживаясь за стол с дороги, пожимая руки, принялся искать её глазами в недрах гостиной. Она не улыбалась, смотря в сторону на яркое пламя камина, тиская кота, горячо надеясь, что это лишь не плод её воображения. Софи грациозно поднялась на ноги и проследовала в кресло, в поле досягаемости зрения Луки, с удовлетворением отмечая, что он наблюдает за её передвижениями, усаживаясь за стол, чтобы немного перекусить. Софи придвинулась поближе к братьям, взяла какой-то журнал и стала листать его. Резко подняв глаза, она снова поймала его взгляд, и на этот раз Лука улыбнулся и коротко подмигнул ей. Софи знала, что это особый жест, предназначенный только для неё. Она, конечно, понимала, чего эта улыбка могла стоить для него за столом, где собралась основная часть Семьи, и понятия не имела о его дискомфорте, поскольку Меира подавала всем чай с фальшивой улыбкой и тонной макияжа, скрывающего ссадину на её скуле, а его мать Одри — охраняла устои. Воспитание подготовило Софи к обыкновенной жизни: она никогда не сомневалась в своей будущей роли или в актерском составе тех, кто разделит ее пьесу. Брак с кем-то из высших слоев мафии и три-четыре сына, аккуратный дом и ухоженный сад были предрешены. Дать хорошее образование девочкам было очевидной современной идеей но, по мнению Каллисто, не было такой уж большой необходимостью. И поэтому Софи училась (в то время как Лилиана закончила свое образование ещё полтора года назад) сначала дома у одной из сеньор с большим словарным запасом и колоссальной ненавистью к мужчинам, отсутствие последнего видимо и сделало ее такой бледной, ломкой и истеричной. Ее жизненные уроки в основном зависели от раскрытия клапанов в сердце, делающим её лицо румяным, а речь насыщенной. Она часто говорила Софи, сидя над её математической тетрадью с кучей ошибок и жирной красной пастой, что мужчины скоты, потому что они просто произошли от животных с их соответственными инстинктами. Но к этому Рождеству, когда Софи захотелось только предстояло разобраться в мужском скотстве, сеньора навсегда ушла из её жизни, поскольку считалось, что Софи знает и умеет достаточно, чтобы разговаривать в приличном обществе, не выглядя глупышкой. Теперь ей предстояло двигаться дальше самостоятельно, осваивая престижные на тот момент курсы первой медицинской помощи. Как и розы Меиры, Софи выращивалась в контролируемой среде: в атмосфере поддерживалась постоянная температура, защищалась от холодов, но не была застрахована от чужих любопытных пальцев. С другой стороны, её шестерым братьям было разрешено и даже поощрялось — развить непослушные усики, чтобы они могли прорастать за пределами любой теплицы, беспрепятственно распространять свои корни по той сицилийской земле, к которой они принадлежали. Для Софи же все было иначе, и это было основной ее бедой. — Ну же, Софи, давай с нами? — Пожалуйста, — сказала она раздражительно, когда молодые люди одновременно уставились на сестру, — Играйте без меня. День тянулся медленно и перед обедом экономка, как обычно, разогнала всех по своим комнатам, чтобы домочадцы не хватали со стола до начала праздничной трапезы. Софи вяло поплелась в библиотеку, рассматривая книжные полки отца. Она схватила первую попавшуюся книгу и плюхнулась за стол, удобно устроившись на обитом бархатом стуле, поджав под себя ноги. Уткнувшись в первую страницу, пытаясь сосредоточиться на чтении, она вздрогнула, почувствовав чье-то возбужденное присутствие позади и безошибочный шлейф знакомого одеколона, и волосы на её затылке встали дыбом. — Должно быть, прохладно сидеть здесь только в этом платье, Сеттима, — Лениво заметил властный и низкий голос с отчетливой английской артикуляцией, без какого-либо приветствия, направляясь к ее застывшей оси, молниеносно исследовав тончайшие и притягивающие к себе изгибы цепкий маскулинный взгляд. Лука вошёл в библиотеку, плотно закрыл за собой дверь, и у Софи появилось малейшее подозрение на близость. Какое-то время он оставался совершенно неподвижным, глядя на вздернутый девичий профиль. Софи проглотила вопрос, поднимая взгляд на обошедшего ее Луку. Брови ее приподнялись, стоило столкнуться глазами с захваченным взглядом мужчины. Она обвела его волосы, цвета королевского оникса, чуть длиннее, чем у ее братьев, зачесанные назад без пробора. Он был высок, выше Гаспаро, сменив темно-серые фланелевые брюки с подтяжками и простые бледно-голубые рубашки на тройку с жакетом, галстуком и пиджаком. Теперь это был действительно мужчина, как говорила её мама несколько лет назад. Его плечи стали шире, а тело более грузным. Софи пребывала в незыблемом восторге. — О, здравствуй, Лука! — сказала она с удивлением. — Счастливого Рождества… — чуть застенчиво поправив пуговицу на левом рукаве, начал он, — Я надеялся найти тебя здесь. — Лука прошел в глубь библиотеки, — Что ты читаешь по прошествии лет, tesoro? Бронте? Остин? Харди? Софи взглянула на книгу и заметила, что она покрыта обычной плотной бумагой, и быстро открыла где-то в первой четверти. — Нет, я уже выросла и не верю в английские сказки, — смело заявила Софи, ища глазами название или автора. Ее руки дрожали, пока она перелистывала страницы. — Я читала какой-то роман… Тебе нравятся романы? — спросила она, заполняя тишину, пока Лука лениво осматривал полки, запустив руки в карманы, позволив ей оценить его стан и полюбоваться. Наконец, обнаружив свободное место, откуда Софи вытянула книгу, он схватился за соседнюю. — Временами. — выдал он с улыбкой, повернувшись к ней, пробегая глазами по странице. — Я сам иногда читаю подобные вещицы, — Лука покрутил в руках книгу, ощупывая её застеленный бумагой переплет, — чтобы извлечь что-то новое, может, пофантазировать и расслабиться. — и продолжил изучать тома прямо перед ним. Софи украдкой наблюдала за Лукой, на случай, если он вдруг повернется. — Думаю, тебе здесь будет скучно, — сказала она, чувствуя себя неловко из-за повисшей паузы. Лука повернулся с вопросительной улыбкой. — После города не все неравнодушны к тишине сельской местности. Он посмеялся: Софи стала такой серьёзной и милой, а её голосок — он, наконец-то, сломался и звучал теперь достаточно женственно, но эта забавная чёлка золотистых волос — крошечное дополнение к игривому образу, — Я рад быть среди этого умиротворения. В Бирмингеме у меня было достаточно шума и суеты. — Бирмингем? — повторила она, досадливо закусив губу от мысли, что Лука не скучал и в Англии, проведя почти два года в браке с какой-то итальянкой в Бирмингеме, но союз, созданный благодаря решению мафии, не оказался чем-то разумным и не принёс ничего хорошего. — Да. — И что будет потом, в новом году? Лука прочистил горло, от чего его хриплый бас стал ещё более глубоким: — В августе я поеду в Штаты. — пауза была предумышленной и сердце Софи облилось пустой тоской, — В качестве капореджиме. Софи понимающе моргнула, поймав его натужную улыбку. — О, значит, ты будешь жить в Нью-Йорке, я полагаю… — Да, — листая книгу, то и дело открывая её и закрывая, Лука качнул головой, — это мой план. — В конце концов, кажется, что все уедут в Америку. Чего не скажешь обо мне. — заметила Софи. Лука уставился на неё, полуулыбаясь. — У тебя будет ещё много дней и ночей, чтобы передумать. — Лука кивнул и не сдержал очередной улыбки, многообещающе приподняв уголки губ. — О нет, в январе мне исполнится шестнадцать. — Софи мрачно захлопнула свою книгу, не сумев расценить его намеки, — Я закончила домашнее образование и скорее всего буду вынуждена выйти на какое-нибудь светское мероприятие по приказу Каллисто, чтобы познакомиться с каким-нибудь бесчувственным болваном в шляпе, — сказала она, и его улыбка стала шире. Лука выглядел таким красивым, таким беспечным в этот момент. И когда Софи почувствовала, что краснеет, то отвернулась. Его позабавили, тихо позабавили. Ей показалось, что она была для него еще ребенком, наивным и невинным; заперта в современной крепости. — И я уверен, тебе будет весело: никакого отбоя от мужчин, — сказал он, все еще улыбаясь, продолжая смотреть ей в глаза, — Странный ритуал, — продолжил он, отойдя от полок, теперь сжимая книгу в своей руке, — эти светские мероприятия, чтобы найти мужа. Такие браки — сплошное разочарование, тебе следует знать. Лука обошёл её и присел на край полки, коротко оглядывая её длинную и утонченную шею, где красовались несколько следов чьих-то безжалостных пальцев, пока она смотрела на переплет своей книги, царапая его ногтями, оставляя длинные полосы, — Исторически эти празднества предназначались для поиска мужа, но сейчас все по-другому: знакомство с новыми людьми и тому подобное. Двадцатый век, — продолжил он и опять растянулся в улыбке, чуть злой, но всё же улыбке, — все изменилось. Софи растерянно пожала плечами и Лука снова засмеялся. Он был так красив, когда смеялся; так раскованно и свободно, обнажая зубы, но она чувствовала себя шутом. — Значит, твой брак был разочарованием? — быстро спросила она, откашлявшись, чтобы её голос звучал тверже и взрослее, и увела взгляд. — Абсолютным, Софи. — когда он произнес ее имя, это было так, как будто она впервые услышала это слово, как будто он положил руку на ее голую кожу. Она встала с места, пропустив через себя разряд знакомого возбуждения, которым упивалась одинокими ночами, соблазненная Лукой в своих снах. — Думаю, мне пора идти, — подытожила она, не совсем понимая, что делать с появлением этого тугого клубка внизу живота, — Мне нужно одеться к Рождественскому обеду. — Хорошо, — ответил он, взглянув на часы. Покинув библиотеку, она наткнулась на Анджело и кузинов. — О, Софи! — воскликнул Маттео, осматривая её с головы до ног одновременно с остальными. — Счастливого Рождества, дорогуша. — Его улыбка была мягкой и приветливой, а карие глаза осветились. — Спасибо, и вас, — ей стало неловко из-за свиты, уставившейся на неё в узком проходе. — А ты выросла, — язвительно заметил Федерико и, сверкнув своими прозрачными глазами, задержал взгляд на немного непропорциональной по отношению к ее стройному телу средней груди. Софи рефлекторно прикрылась руками, скрестив их, нахмурившись. Федерико больше не говорил, но было ясно что он имел в виду, и молодые люди усмехнулись. — Ты не видела Луку? — вернулся к вопросу Анджело. Софи сглотнула, растерявшись, — Он в библиотеке, — и мужчины, театрально хмыкнув, прошли дальше. Примерно через двадцать минут, когда она вошла в гостиную, Лука уже был там и выглядел необычайно щеголеватым. Он сидел у огня с Ариэллой, родной сестрой ее матери, и Федерико. Оторвавшись от беседы, Лука взглянул на нее, и Софи улыбнулась — рада, что он заметил ее появление. Она подошла к мальчикам, которые собрались у окна вокруг Каллисто: они смеялись и выглядели непринужденно, раскладывая карты. — Софи, давай с нами? — позвал её Евангелиста. — Нет, спасибо, братишка. Карты мне немного надоели. Вернее, надоело проигрывать в них на разные глупые желания, — ответила она, и посмеялась. Ее взгляд нашел Луку с вопросом, о чем он и Ариэлла говорили. Она слышала, как тетя что-то щебечет о Нью-Йорке. Она любила говорить о Нью-Йорке, то и дело переходя на английский. Ей было около тридцати пяти и она любила мужчин, а мужчины — любили ее, это было видно по ее глазам и улыбке. Софи посмотрела вперед, в окно. Ничего не шевелилось. Каждая травинка, каждый стебель, цветок, лист и куст казались совершенно неподвижными, как будто вся природа затаила дыхание, дождавшись чудесного праздника. Рождественский вертеп со скульптурами из керамики и дерева, создавал идеальную атмосферу, чтобы воспроизвести древний Вифлеем и время рождения Иисуса, озаряясь подсвечниками. Софи не знала, как долго она простояла так, потерянной в этом безмятежном моменте, но, отвернувшись, она задумалась, что принесет ей предстоящий год до следующего Рождества. Всё будет так же? Вздохнув светлой тоской, Софи подошла к Лилиане, что сидела у елки вместе с Сиеной и Анджело, разбирая разноцветную мишуру. — Хочешь украсить ель с нами, дорогая? — спросила Лилиана, сверкая от счастья, наблюдая, как Анджело поднял дочь и усадил на шею, чтобы та дотянулась до самого верха. Софи задорно кивнула: — Ещё бы! Традиционно ель украшали гирляндами, шарами, фруктами и пряниками, которые она развешивала вместе кузиной. К ним подтянулись Нанни и Сантино. Маттео неуклюже балансировал, чтобы установить на макушке жёлтую звезду, а Федерико отыскал одну из старых рождественских пластинок, привезенных из Англии и по гостиной потекла мягкая музыка: Joy to the World. Софи, покачиваясь на стуле, развешивала гирлянду, слушая как Ариэлла говорила об Англии, еще одном из ее самых любимых мест, поймав взгляд Луки. Она обернулась и он улыбнулся ей и Софи увидела, как его взгляд переместился с её лица вниз по телу. «Не позволяй больше грехам и печали расти…» — раздавалось в пространстве звонкое песнопение. Софи сделала глубокий вдох, чтобы немного округлить грудь и выпрямить спину, вытянувшись на носочках, отчего её созревающие изгибы стали более притягательными. И именно этого эффекта она и добивалась. — И Лука, ты должен зайти ко мне, когда в следующий раз будешь в Палермо. Я просто обожаю общество молодых мужчин. — сказала Ариэлла так непринужденно и Софи почувствовала, как её кожа встала дыбом, а пряник выпал из рук и раскололся. Она была вертливой женщиной, покорившей самые интересные экземпляры, — так выражалась о ней Меира, а теперь она пыталась заманить Луку в Палермо. Он приподнял один уголок рта: — Благодарю, Ариэлла. Софи подобрала пряник и периферией увидела, как ее тетушка облизывает нижнюю губу. Тогда ее взор скользнул к Луке — он смотрел куда-то вниз, но все еще улыбался. «У него будет роман с Ариэллой», — с горечью подумала Софи, заламывая руки и чувствуя себя совершенно бессильной. Против этой соперницы у нее не было шансов. «Лука собирается поехать в Палермо и завязать бурный роман с этой женщиной» — подумала она, уставив взгляд в сторону столовой, видя мать в обществе Одри и других женщин, участвующих в общем украшении стола, устеленного яркой красной скатертью. Такие совместные приготовления к застолью, сопровождаемые неизменной суматохой, являлись выражением семейного единения, создающие неповторимую сицилийскую атмосферу веселого шума. Софи вновь перевела взгляд на окно: небо изменилось: серые тучи ускорили ход, посыпая мелкой ледяной моросью голый сад, бросая мраморные струи света на узорчатый ковер и шелковую мебель, отражая от стекла яркий блеск елочных огней. Она вздохнула, опуская на ветку стеклянный шар, и, потеряв равновесие, едва не завалилась на бок, но почувствовала горячую страхующую руку на своей пояснице. Она обернулась и увидела за своим плечом лицо Луки, так близко и тесно, освещаемое игривыми бликами. — Осторожней, Сеттима, — его голос был таинственным, пока он был мнимо увлечен развешиванием конфет в ярких обертках рядом с ее рукой, касаясь своими пальцами её тонкой кисти. — A la notti di Natali Ca nasciu lu bammineddu… — сипло протянул Лука одну из рождественских новен на корсиканском, рассказывающую о рождении Иисуса, тихо, почти приглушенно, зная слова наизусть: будучи ребёнком он исполнял её во время Мессы в церковном хоре. Софи несмело провела по его указательному пальцу своим, обводя тонкий шрам, тянущийся по фаланге, и он посмотрел на её, преисполненный тактильными ощущениями. Голоса стихли, маячащие тени за их спинами померкли, и Софи показалось, что в этой гостиной больше не существует никого кроме них. «Подари мне всю любовь, на которую ты способен» — прозвучало в её мыслях, прежде чем ей показалось, что Лука услышал её, как неожиданно Маттео разорвал их тонкую нить нежной и жутко короткой связи, обвив Софи за талию и опустив её на землю. — Время подарков, принцесса! — Ой! — пискнула она, покрываясь краской, ретируясь и поправляя платье. Зашелестели яркие упаковки в руках, по комнате покатились смех и звонкие голоса. Софи принимала и дарила, и первое нравилось ей больше. Каллисто приобнял её и мягко коснулся щеки губами, но это было вымученным жестом, и они оба это почувствовали. Когда очередь дошла до Луки, Софи уловила ком волнения. Запустив руку в карман брюк за небольшим свертком, он улыбнулся, прильнув к её шее и она взаимно обняла его. Одна многолетняя и огромная по своим масштабам мечта сбылась, оставив на её плечах и скулах аромат его парфюма и мужественного тела, сочетающиеся между собой в необыкновенный шлейф, граничащий с чем-то особенным, трепетным. — С Рождеством, Сеттима. — Лука вложил подарок в её холодную от волнения ладошку. Софи смущённо улыбнулась. — Это мне? — Тебе, — и она тут же развернула его, как волна восторга захлестнула ее. Софи подняла счастливое лицо, упираясь взором в его чуть опущенный к ней профиль: — Ой, какие чудесные! Это были золотые рифленые серьги с алмазами, сделанные в форме колец. Внизу они были потолще, в верхней части потоньше. Они так и сияли у нее на ладони! — Спасибо, — У Софи захватило дух. Должно быть, она нравилась Луке. Так не вовремя прозвучал гонг, и все направились в столовую, раньше, чем Софи смогла найти ответ на свой вопрос в его глазах. За обедом Софи избегала настойчивого взгляда Луки, с аппетитом поглощая традиционный кекс с лимонным кремом. Она сидела в конце стола, точно напротив, так что она не могла, даже если бы хотела, скрыться от его настойчивых глаз. Каллисто нещадно подливал всем джин, что было ему на руку, как казалось Софи, ведь такими темпами он мог избежать какой-либо трепки из-за ночного происшествия. Лука придвинул Софи свой кусок, на что она довольно улыбнулась, а он подмигнул ей в ответ, возвращая внимание к собеседникам. Одри с презрением взглянула на Софи, вовлекаясь в «светские» беседы с сыном, которому, кажется, наскучили ее вопросы, и он с интересом наблюдал за удовольствием Софи. Тетя Ариэлла долго смотрела на неё, прежде чем Софи заметила этот взгляд: — Ты станешь фигурой ажиотажа в Палермо, дорогая, — Ариэлла допила свой третий бокал, что было плохим знаком, — Я уже предупредила Каллисто, что ему придется держать револьвер взведенным, — продолжила она. — Ты будешь вынуждена отбиваться, Сеттима, отбиваться от настойчивых кавалеров благодаря своей выразительной внешности, — добавила она, улыбаясь с мундштуком в руке, грациозно потягивая сигарету. Софи смущённо улыбнулась поверхностному комплименту. — Даже сейчас ты постоянно отвлекаешь этих бедных, бедных молодых людей от разговоров. — она указала взглядом на Маттео и Федерико, — Я удивлена, что они могут думать о чем-то ещё с таким прекрасным видением в их присутствии. — Если только от того, что они одного уровня. — заметила Одри тише, так чтобы услышала только Софи, и девушка обиженно закусила губу, коротко глянув на Луку, но он был увлечен каким-то спором с Анджело и отцом, но ей показалось, что он слышал. — Ты действительно выглядишь очень красивой, Софи, — сказал Маттео и глаза Луки моментально метнулись к кузену, а рука сама потянулась к бокалу, из которого он сделал жадный глоток, — Румяная и загорелая… — Его сантименты сошли на нет, когда Лука прочистил горло и, разжав кулак, опустил ладонь на стол тяжелым собственническим жестом. — Об этом я и говорю, — скупо заметила Одри, махнув в сторону племянника, — Даме благородного статуса ни за что не позволительно иметь загорелую кожу… —остро подцепив вожделенный взор старшего сына, обращенный к «угнетенной» по матери Софи, — но тебе это идет, тебе очень идет, — добавила она двояко. — Ты согласен, сынок? Софи посмотрела на Луку. Он наклонился вперед на своем стуле, держа в руке стакан с джином, осматривая его дно и делая шумный глоток, причмокивая. — Да, — ответил он и его губы стали ещё тоньше, оглядываясь на нее без тени улыбки и малейших колебаний, приученный с детства следовать мнению родителей, как самых почитаемых людей в его жизни, — смуглый цвет, — он сложил пальцы, как бы вторив это всем присутствующим, — истинно-сицилийская наружность. Весьма экзотическая, я полагаю, — а потом улыбнулся, но эта улыбка была острой, как и его черты. Очевидно, что он не желал соглашаться с мнением матери, потому что Софи выглядела потрясающе в своем юном совершенстве, однако, был вынужден. Заиграла Элизабет Спенсер с пластинки и Винсент протянул руку своей жене, приглашая её на танец. Проводив их глазами, Маттео прошептал: — Сладострастная? — имея в виду её достаточно развитые для пятнадцати лет изгибы. В особенности бедер, которые манят мужчин, как пламя мотыльков. Вынув изо рта зубочистку, Лука задумался: — Хм, да, сладострастно. — возвращая привычный аксессуар в рот, зажимая зубами. Софи почувствовала, как ее лицо краснеет. Каллисто, держа в руке бутылку шампанского, подошел прямо к компании и громко сказал: — Что ж, вам будет неприятно узнать, что нашей Софи больше нравятся мужчины постарше, правда? — сказал он шутливо, имея в виду свой счет, опустив руку на плечо Луки и тот натянуто ухмыльнулся в ответ, проследив за его движениями. — Скажи им, а? — Каллисто выглядел вызывающе в процент принятого на душу, и пока он искал подтверждения, то смотрел на Софи, и она не могла встретиться с ним взглядом. Вместо этого она приподнялась из-за стола, когда Меира попросила дам удалиться в гостиную, чтобы оставить мужчин выпить по стакану виски и сыграть несколько партий в карты. Лилиана, заметив беспокойство на лице кузины, прошептала: — Всё хорошо? — Я просто утомилась. Софи извинилась и последовала в свою спальню. Распустив волосы и переодевшись в ночное платье, она легла в постель. Покручивая в пальцах новые серьги и любуясь ими, Софи вспомнила, что не поблагодарила Луку. Она вскочила, быстро натянула халат и помчалась в столовую, ступая босыми ногами по холодным ступеням, под которыми послышался шум. Софи опустилась на колени и притихла, в отражении витражного окна наблюдая как Лука схватил её дядю за пиджак и ударил его о стену дома изо всех сил. Она вздрогнула всем телом и поежилась от колючих мурашек: шум эхом разнесся по закрытой на зиму террасе и слабо перетек в коридор, а стекло запотело. Лука, она безошибочно узнала его по высокому стану и закатанным рукавам белой рубашки, что снова и снова бил головой Поло Блази теперь уже о стеклянную стену. Брызнувшая кровь испачкала прозрачную поверхность, но Чангретте было все равно. — Тебе нужен блядский урок, гребаный ублюдок?! — рычащий бас Луки в лицо Поло был приглушенным из-за тонких стен, но Софи смогла его расслышать, — Ещё один сраный раз ты не уследишь за Софи и я увижу следы на ее шее, чьи бы они, блять, не были, я выпотрошу тебя своим костяным ножом! — Затем он подтянул Поло и ударил так сильно, что тот потерялся и Луке пришлось удерживать его, чтобы нокаутированный не рухнул на кафельный пол. Софи в ужасе раскрыла рот, ступая вниз, но Федерико, перехвативший её между пролетами, устланными ковровой дорожкой, ухмыльнулся. — Софи? Ты собираешься присоединиться к нам за бокалом? — спросил он, опустив ладони на перила, перекрывая ей путь. Софи посмотрела на кузена, который устало улыбнулся ей, подбирая слова. — Я только хотела поблагодарить Луку за подарок и пожелать спокойной ночи, потому что иду в кровать. — Ага, — Федерико внимательно выслушал её, — прекрасный сон впереди, Софи? Она кивнула. — Ты такая храбрая, приходишь сюда, чтобы пожелать спокойной ночи, несмотря на то, что тебя окружает столько от природы отвратительных типов, — тихо сказал он, — Возвращайся к себе. Я передам твою благодарность Луке. Софи покорно побрела наверх, в отражении стекла замечая тени на террасе, принадлежащие Луке, в грубой хватке которого задыхался Поло.