В Италии нельзя шутить с любовью

Мне кажется, что обществом наполнен Пустынный лес. В тебе одном весь мир! — Шекспир

      Софи ворочалась в постели, слушая, как Поло Блази кашляет и сплевывает в раковину, вероятно, собственную кровь. Она лежала и с неподдельным ужасом ждала, когда Каллисто, надравшись, как обычно, попытается ворваться в ее комнату, но этого не случилось. Проснувшись рано утром, Софи улыбнулась самой себе и новому дню. Затем она привычно подумала о Луке Чангретте: «Нежная душа», — повторив про себя, выскочила из постели. Путешествуя по дому и территории после завтрака, Софи осознала, что времена ловли мотыльков и бабочек закончились. Новости о котятах или новорожденных ягнятах на ферме больше не могли заставить ее сердце биться чаще. В этот день Софи могла думать только о нем, о Луке. Интересно, где он, что делает, раз его и всех остальных не было за завтраком. Софи бродила по дому, то и дело заглядывая в библиотеку в надежде найти его там, ступая тихо-тихо возле двери кабинета Каллисто. Три или четыре раза она выбегала во двор, чтобы проверить, не прибыл ли какой-нибудь кеб. Наконец, ближе к вечеру, когда Софи снова вяло рассматривала книжные полки отца, то услышала шаги в мраморном коридоре, идущие к открытой двери библиотеки. Она схватилась за уже знакомую и неправильно лежащую книгу и села как раз вовремя, распахивая её. Лука вошел в библиотеку, поправляя рукава, натыкаясь на Софи, грациозно приподнявшую шею. — О, привет, Лука, — прозвучало из её уст с поддельным удивлением. — Сеттима. Что мы читаем сегодня? — спросил он, подходя ближе, потирая левую скулу. Софи улыбнулась, ища глазами название. — Ты знаешь, это — Маркиз Де Сад. — М-да? — его губы шумно разомкнулись, когда он пропустил между них зубочистку, — Действительно? — Лука сделал ещё один шаг к Софи, касаясь полок длинными пальцами с насмешливым взглядом, который она так любила. В его обычно суровых глазах теперь играли озорные огоньки. — Что-то не так? — поинтересовалась она, глядя на него с ответной улыбкой, абсолютно влюблённой, как и прежде. — Вообще-то, я не ограничиваюсь только сестрами Бронте. — Софи… — протянул он медово на её попытки выглядеть более зрелой, чем представлялось возможным. Повернувшись, она посмотрела на упрямые губы Луки. — Да? — Ты действительно читала эту книгу? — Лука обошёл её, не сводя глаз с её стана. — Я остановилась где-то здесь, пока ты не ворвался в библиотеку… — Софи пролистала страницу или две. — Думаю, вот оно — то самое место, — и снова подняла глаза, часто моргая. Лука сел в кресло напротив неё и облокотился, закинув правую руку на обивку, левой запуская в рот зубочистку. Рукава его рубашки были закатаны, и Софи заметила темные волосы на его предплечьях, на которые раньше не обращала внимания. — Тогда прочти мне, tesoro, — сказал он, не стирая ухмылки, подавшись вперёд. — Если честно, мне это показалось довольно нудным… Лука улыбнулся, но эта улыбка была требовательной. — Прочитай, Софи, я бы хотел услышать, как ты читаешь. Софи прочистила горло, поставив книгу на подставку. — Он встал на колени у меня между ног, — начала она с особым энтузиазмом и чистой речью, но резко замолчала, немного сбитая с толку. — Еще мгновение мой любовник глядел внутрь отверстия, — её глаза сощурились, будто представленный перед ней текст был нереальным, — которое я ему любезно предоставила, — разум Софи стал плавиться, а лицо налилось алым, но она продолжила несмотря на то, что её голосок стал тише. — Несколько раз он прикладывался к нему губами, сквозь зубы бормоча какие-то сладострастные слова, которых я не запомнила, потому что не понимала их тогда, продолжив потирать своё уставленное вверх орудие… — второпях прочла Софи и на последнем слове повернулась к Луке, что, запустив в рот зубочистку, не сдержал смеха, обнажая зубы. Приподнявшись, он протянул руку, стащил книгу с подставки и закрыл ее. Растерянное лицо Софи покалывало от стыда. — Я уверен, что твой покойный отец не хотел бы, чтобы ты знакомилась с этой литературой так рано, Сеттима, — его тонкие длинные пальцы ударили по переплету. — Нет, — это все, что она могла сказать, сгорая от стыда. Софи почувствовала, как задрожали губы, и на мгновение ей показалось, что она может заплакать. — Пойдём на улицу. Тебе нужен воздух, — он поднялся на ноги и пошел впереди нее по библиотеке, не глядя положив книгу на полку. Софи последовала за ним через коридор, а затем в сад. Возможно, он думал, что Софи действительно читает только такие книги, или, что она выбрала её специально, чтобы прочитать ему и намекнуть на нечто подобное. Она остановилась, закрыла глаза и задрожала, а зубы заплясали чечетку волнения рядом с объектом любви. — Тебе дать пальто? — спросил он, стягивая с плеч наброшенный в прихожей верх. — Нет-нет, спасибо, — Софи замешкалась, когда на её плечи лёг тёплый драп, и по сравнению с ним её плащ был ничем, влагоустойчивой тряпкой. Они молча прошли по плитам, мимо нового маминого кресла-качели, спустились по ступенькам и вышли на лужайку. Был ещё один хмурый вечер, и сад выглядел угрюмо. Лука прошёл под свисающими ветвями тиса и остановился. — Тебе лучше? — спросил он, обращаясь к ней. — Чуть-чуть, — Софи, не глядя на него, всё ещё пребывала в рассеянном состоянии с тех пор, как прочла об «уставленном вверх орудии», представление о котором в облике Луки будоражило её подсознание. — Здесь есть скамейка. Папа установил её незадолго до смерти, — указала она пальцем на тёмное сырое дерево под кроной, подавляя взявшуюся от столь тесной близости дрожь в губах, и желание узнать о том, нашли ли виновного в смерти отца вновь всплыло в ее душе. — Идеально. Нам не хватает только белого вина и пледа, — коротко улыбнулся Лука, опустившись на деревянное сиденье, почерневшие от влаги. Софи слабо нахмурилась, проглатывая его отсутствие манер, но Лука, кажется, прочел её нехорошие мысли, разметав их, складывая пальцы в объяснении. — Скамья ледяная, а ответственность за здоровье будущего поколения всегда за тобой. Софи недоверчиво фыркнула и Лука сделал серьёзное лицо. — У меня есть предложение: ты можешь сесть ко мне. Подавив улыбку, Софи натянула маску недовольства, подумав с пару секунд, делая шаг к Луке, и он притянул её малый вес на свое правое бедро, оглядываясь по сторонам. — Ты сказал не хватает вина. Почему именно вина? — Его принято пить на природе, — найдя опору, он с любопытством повернулся к Софи. — Ты когда-нибудь пила что-то алкогольное? — Однажды я выпила шампанское… в прошлый Новый год, — её голос подрагивал. Можно подумать, он хотел съесть её, и Лука мысленно ухмыльнулся этой мысли. — И тебе понравилось? — Да. Это заставило меня почувствовать себя влюбленной в жизнь, — Софи вспомнила свой танец с красивым юным садовником, который с тех пор исчез с работы ее дяди. Лука посмеялся. — Алкоголь делает это — расслабляет людей, заставляет их чувствовать себя свободнее, — сказал он, жестикулируя и глядя вдаль. — В Англии было много светских раутов, которые ты посетил? — Софи вздохнула: ее равновесие почти восстановилось благодаря сочетанию воздуха и разговора, но горячая рука Луки, опустившаяся на её бедро, вызвала бешеное сердцебиение, а ещё захлест крови к желудку, где в безудержном танце томились сотни разноцветных бабочек. — Я не частый гость из-за бизнеса — отнимает все мое время, — объяснил он и его вторая рука легла на ее поясницу. — Это должно быть трудно, — заметила Софи, не зная, что еще сказать в повисшей тишине, чувствуя натянутые, как струны, собственные ноги. — Трудно? — Лука посмотрел в её профиль. — Да, тебе приходится управлять людьми, и на свои дела почти не остаётся времени, не так ли? — Сеттима, ты такая милая, — Лука расплылся в мягкой улыбке. — Твои рассуждения… — Ты бы не хотел иметь свою семью? — Её губы зашевелились сами и Лука вопросительно изогнул прямые черные брови. — Мне двадцать семь, — палочка в его зубах заходила, и он поправил её, прижав языком к щеке, — инстинкт продолжения рода берет свое, Сеттима. Так заложено, — чвакнув, он вынул зубочистку и Софи ощутила холод там, где мгновение назад была его теплая ладонь. — Я думаю все, что заложено в Гаспаро в его двадцать шесть и в Сантино в двадцать пять — это увлеченность вечеринками и… безбожным распутством, от которого потом рождаются дети-садовники, — добавила она, позаимствовав одну из маминых фраз и Луку пробил смех. — Дети-садовники? Ох, Сеттима, — смех снова завладел им. Софи пожала плечами в деликатном смущении. — Они не знают своих отцов. Папа называл их «дитя по природе», — пытаясь отстоять свою точку зрения, она несколько раз заикнулась, а на последнем слове ее голос и вовсе сел.— Жуткий позор для женщины и ее ребенка, ведь его даже не станут крестить в Церкви. Лука потер скулу, шевеля жвалами и размышляя: — Тебе следует знать, что это лицемерие, когда пустоголовые священники отказывают бедной девушке, которая вместо того, чтобы возвратить дитя Богу, — Лука тяжело посмотрел на Софи, немного склонив голову, — имела отвагу привести его в этот мир. В наше время это подвиг. Софи поджала губы. — Именно из-за этих страхов: осуждения или стыда девушки идут на разные вещи, безжалостно разбивая сердца отцов этих детей. Молчание, повисшее между ними, как будто стало знаменующим, прежде чем Софи снова заговорила. — Я думаю, у мужчин, на самом деле, нигде не болит, — она услышала скептическое «м-м?» из уст Луки. — Ну, я имею в виду, что женщина, к примеру, чувствует связь с ребёнком. Когда он вдали и тоскует, её сердце тоскует в ответ. А мужчины? Взять того же Анджело. Ему ведь плевать на Сиену, разве нет? А она такая милая девочка. Лука задумчиво шмыгнул и его брови опустились. — Анджело молод и слишком ветрен, но все равно счастлив иметь дочь. Он часто говорит о ней, таскает ее снимок в пиджаке. Лука почувствовал, как ее тело задрожало, когда она громко фыркнула от насмешки. — Счастлив? Ну, да, неделю он будет суетиться, а потом, как всегда, устанет от всего этого. — Это их с Лилианой дело, Софи, и пусть это не мешает нашему вечеру. Ей хотелось рассмеяться: Лука всегда старался сохранить мир и заступался за брата, что бы тот не делал. Он же был главным инициатором венчания, когда стало известно, что Лилиана ждёт ребёнка, а скрывать под подолом подрастающий живот уже было невозможно. Лука же уговорил Одри принять невестку и этот союз, о котором все заранее знали, что тот обречён. Софи понимала, что Лука и Анджело были близки, как близнецы, и она знала, что ему не нравится, как его младший брат обращается со своей женой, но его взаимная преданность была одной из тех вещей, которые она любила в нем. — А мои братья? — У них все иначе, — Лука устало вздохнул. — Посмотри на это со стороны, — показывая на все, что расстилалось перед ними. — Все это будет их однажды, разделенное на части. А я, — и он снова повернулся к ней, указывая на себя сухожильной кистью, — мне этого мало, tesoro, мне мало даже Англии. Я хочу получить Чикаго или Нью-Йорк. У меня с твоими братьями разные цели, и ради их достижения я готов пойти на всё, пожертвовать многим. — Но они могли быть похожи на нашего отца, учиться на юристов и стать консильери, чтобы разбогатеть. — А как насчет тебя, Софи? — маневрировал Лука. — С твоей красотой и умом ты можешь выйти замуж за графа или даже за герцога, а? Софи попыталась посмеяться. — О, нет! Я не уверена, что хочу выйти замуж за кого-то из них. Обычно, они старые и противные. Лука усмехнулся, запуская в рот зубочистку, и Софи смотрела, как он крутит ее в зубах, сильно сжимает и играется языком. — Я намерена стать счастливой. Лука не ответил. Но Софи наблюдала за ним краем глаза, пока он смотрел вдаль полуприкрытыми глазами, и ей стало интересно, о чем он думает. Ей очень хотелось узнать его мысли. И хотя вечер не был достаточно теплым, чтобы сидеть на улице, Софи не хотела, чтобы этот момент заканчивался. Она заметила крошечные морщинки, блестящие на его лбу и под веками; мелкие и нечастые чернильные рисунки на шее и предплечьях. Софи видела, как он схватил зубочистку, надломал ее, а затем швырнул в сторону, что-то решив для себя. Софи перебирала кружево на оборке своего платья. Невольно задрав его и обнажив тонкие колени, она привлекла взор Луки. Его оливковые глаза заполнились естественным влечением. — Нам пора вернуться. Твои братья, без сомнения, будут интересоваться, где ты. — Я так не думаю, — Софи схватилась за ткань, вытягивая ноги. — Их не интересует, где я нахожусь. Никого и никогда. Взгляд Луки снова упал к её ногам. — Если бы ты была моей — мне было бы интересно, как ты проводишь вечер, — его голос просел. — Тебе стоит знать, что я был бы крайне недоволен, узнав, что ты бездельничаешь с кем-то из мафии. Софи проглотила волнение. — Это зависит от меня, с кем я предпочитаю бездельничать, — её голос звучал твёрдо, пока их глаза находились в нескольких дюймах друг от друга. Она видела, как Лука посмотрел на её губы, а потом в глаза, затем снова на её губы. «Поцелуй меня. Поцелуй меня», — молча умоляла она, уже заранее зная, что данная мантра, скорее всего, не сработает. Лука поднял руку к её лицу — как будто собирался прикоснуться к нему; затем одним быстрым движением он отстранился, опустив ладонь на рейки. — Знаешь, ты опасно красива, Софи Леоне. Хорошо, что тебя запирают здесь. А сейчас идём, я провожу тебя в дом. Лука поднялся на ноги, подтолкнув к этому Софи. — Но еще не поздно. Мне не нужно возвращаться. Никто ведь не ищет нас! — Мне нужно вернуться, Софи. — Почему? Мы не виделись два года, после того как ты уехал и… Лука сглотнул, отчего его губы стали еще тоньше. — Софи, нам не следует оставаться здесь в одиночестве. — Почему? Что произойдет? — она вызывающе скрестила руки на груди. — Я не боюсь темноты! И тебя я тоже не боюсь… Лука криво ухмыльнулся. — В конце концов, ты же не собираешься соблазнить меня, сеньор Чангретта, верно? — добавила она чуть погодя и Лука взмолился: — Ради Иисуса Христа и Девы Марии… — его пальцы коснулись правой брови, когда он проигнорировал ее вопрос-догадку. — Софи, идём в дом? — Но почему? — Лука потянулся и попытался подцепить Софи за рукав его пальто, но та ловко увернулась, ретируясь к дереву. — Ты хочешь соблазнить меня?! — спросила она, глядя на него, в его глаза, пока он с грациозностью тигра крался к ней по пожухлой траве. — Если да, — Софи поправила безмерно длинное пальто, скрываясь от его взгляда за стволом тиса, прижимая затылок к сырой коре, прикрывая глаза, сглатывая дрожь, поразившую ее уста от волнения, — то, пожалуйста, скажи мне об этом, ладно? Я бы хотела немного подготовиться. Лука появился точно с той стороны, с которой она пожелала появиться, чтобы заглянуть в его глаза, и он опустился на нее высокой тёмной фигурой, преградив путь рукой, заключив её в своей невидимой клетке, будто желая обездвижить и сделать то, что заблагорассудится. — Что ты такое говоришь? — он притянул Софи к себе так, что она осталась смотреть на него свысока. — Ты не представляешь о чем просишь, Сеттима, милая, — его пальцы коснулись её щеки — этот жест был протяжным, означающим, что он полностью в ее власти, но переменчив, как ветер в мае, и он знал, что останется таким, до самой его смерти. — Не имею представления о чем? — спросила она, глядя на его глаза, прикованные к её губам, которые она жадно кусала, чувствуя жар его дыхания короткими резкими порывами на своем лице. Лука рассматривал её прехорошенькое лицо с экзотическими чертами, которое красили зелёные глазки с длинными темными ресницами, и размышлял. Она была такая чистенькая, такая свежая и уже созревшая для него и головокружительного романа, но в глубине души кто-то настойчиво нашептывал ему, что она ребенок, совсем еще несмышленое дитя. От Поло и других своих ребят он кое-что слышал о ее семейных делах, и его интерес к Софи имел не совсем обычную подоплеку. Экзотическая красота, чувство некой жалости из-за смерти её отца и желание вырвать из поруки одинокого существования, а ещё отчетливо выделяющаяся под платьем грудь — вот что влекло к ней Луку. Он улыбнулся, и Софи ответила ему тем же. Странно, но она нравилась ему больше, чем когда-либо. Софи смотрела на него с необыкновенным обожанием. И Лука знал, что не сможет устоять. «Поцелуй меня! Поцелуй меня, умоляю тебя!» — Не знаю, — Лука ослабил напор и выпрямился. Ветер взъерошил его идеальные волосы. Он отступил от неё, запустив руки в карманы брюк, и со стоном посмотрел в небо. — Мне жаль, — Лука вздохнул и повернулся к ней лицом. На его губах читалась слабая полувиноватая улыбка. — Софи? Она остановилась и повернулась к нему. Лука шагнул к ней, и Софи снова смогла заглянуть в его темные, торжественные глаза, и инстинктивно провела языком по губам. Он наклонил голову, его губы почти соприкоснулись с её, и Лука прошептал. — Тебе нельзя мне доверять, Сеттима, когда мы наедине. Соблазн, ты знаешь, он слишком велик. Софи опустила глаза и пошла прочь, миновав Луку и он запустил руку в волосы: — У тебя есть полное право злиться, — его голос ударил ей в спину, — и я могу только извиниться, Софи. Мне очень жаль. Я не хотел тебя искушать. Это не было моим намерением… Софи обернулась на мгновение, прежде чем ускорить шаг к дому: — Лука, пожалуйста, не продолжай. Эти извинения вызывают у меня головную боль. — Ты сердишься, я знаю, — Лука догнал её и прижал к себе. — Я не сержусь. Ты ничего не сделал. Он почувствовал, какие её руки маленькие в его ладонях, а стан хрупкий, почти фарфоровый, прижатый к его сильной груди. — Но я мог бы, если бы ты захотела… — Прости, — Софи вяло выпуталась из его объятий и продолжила идти к дому. — За что, Сеттима? У тебя нет причин просить прощения. Они пошли по лужайке. — Я заставила тебя чувствовать себя как-то некомфортно. Боюсь, что насмешки моих братьев притупили мою чувствительность и сделали слишком, слишком легкомысленной. Лука резко остановился. — Погуляем завтра? — и улыбнулся своей неотразимой улыбкой, которая так ему шла. — Да, возможно, — ответила она, не думая, подтверждая его слова, глядя в сторону моря вдали. — Около шести вечера. Софи повернулась к нему, мысленно благодаря Бога, Царицу Небесную и всех святых за то, что они послали ей благосклонность Луки. — Да, около шести. И, начав отходить, Лука сказал: — И Софи, пообещай мне одну вещь. — Какую? — заинтригованно спросила она. — Обещай мне, что больше не прочтешь ни слова из той книги. Софи улыбнулась. — Конечно, нет. Я обещаю. А потом она зашла в библиотеку, вытащила книгу и отнесла её в свою комнату.