Откажешься отцу повиноваться, То ты должна навек оставить свет И навсегда бесплодною остаться, Чтоб гимны петь к бесчувственной луне. И чем сильней его я ненавижу, Тем он сильней преследует меня.
Каллисто был в баре, не только из-за своей врожденной погони за странностями, или потому, что ждал свою жену, у которой сегодня был день рождения, а из-за того, что увивался за куском юбки, сидящим у барной стойки. Она была молода, всего восемнадцать, но на вид ей было меньше, с понимающим взглядом, который он так любил, с тонкими чертами, как у его Софи, и манерой одеваться, которая говорила ему, что она готова к продолжению ночи. Ну что ж, он тоже был готов, щедро инвестируя в свою будущую сексуальную жизнь, покупая ей выпивку и очаровывая ее своими историями. Он был Доном и лицом Палермо, а потому уже был наполовину в ее преисподней. Каллисто спешил произвести впечатление на эту маленькую потаскушку с надеждой переспать с ней до наступления ночи, осматривая бар на явление Софи народу. Он знал, что она водится с Лукой, и только молча уповал, глотая ревность, как ром, что она не спит с этим смазливым прощелыгой. Женатым прощелыгой. Но что он мог сделать, за исключением того, что отправить его в Штаты раньше или позже. Софи и ее связь с Лукой были для Каллисто одним большим несчастным случаем. Через несколько месяцев он уедет, а Софи, как это часто случается, родит одного, может быть, двух за раз, и будет низведена до уровня добычи для местных бесшейных. Однако, в данный момент он хотел ее и был полон решимости заполучить. Каллисто был в восторге, когда Меира и девочки вошли в бар. Девушка, сидящая за стойкой, бросила презрительный взгляд на Меиру, которая теперь стояла рядом с мужем, как его смотритель. Софи же благоразумно направилась к другому концу заведения. Некоторое время назад ссоры Софи и Каллисто участились и обычно вспыхивали по пустякам, например, из-за того, в какое время она ложилась спать, но они оба знали, что это было из-за Луки. Меира, как всегда, была пассивным, а иногда и заплаканным зрителем. Когда Каллисто ударял Софи, она нехотя вмешивалась, и часто, когда после особенно громких криков девушка скрывалась в своей комнате, она приходила с горячим напитком и печеньем в качестве предложения мира. «Неужели ты не можешь быть более тактичной, Софи?» — настаивала она. — «Почему тебе обязательно нужно злить его?» Софи презирала ее миротворчество и однажды, не выдержав, сказала: «Послушай, мам, если ты действительно на моей стороне, ты разведешься с ним; иначе заткнись». И Меира предпочла заткнуться. — Ты собираешься поздравить меня с днем рождения, дорогой? — женщина улыбнулась, взмахнув копной густых волос, проследив за взглядом мужа, что волочился за Софи. Каллисто улыбнулся и небрежно сказал, пытаясь привлечь внимание девушки, протягивая Меире коробочку с украшением: — Да, само собой. Софи услышала счастливый вопль матери и, закатив глаза, оглядела паб, велев часам идти быстрее. Теперь она ненавидела это место, хотя когда-то ей нравилось приходить сюда с отцом. Заведение было по-прежнему устланное теми же коврами, что и много лет назад, то же пиво из железных тар с осадком, тот же запах сигарет, те же столики и, что еще более тревожно, на них в тех же самых местах сидели те же люди, что и тогда, когда она впервые вошла сюда, будучи ребёнком. Каллисто был за баром, а её мать неприметно беседовала с ним, стараясь не привлекать чужого внимания, во всех жестах изображая свою брезгливость к подобного рода заведениям, но в то же время с удовольствием поглощая шампанское. Поло Блази вился у входа, не пропуская никого, кроме «своих», Маттео и Федерико громко смеялись, играя в карты, Лилиана о чем-то беседовала с Анджело, поглаживая его пряди, а Лука медленно пробирался к ней, держа в руке два бокала вина, а в ее прошлом — лимонада. Это место было похоже на какое-то мрачное искривление времени, от которого Софи стало абсолютно не по себе, благо, в её жизни был Лука — бесконечный свет в окошке, с которым, как она думала, у нее была особая духовная связь, потому он всегда знал, где она и как она, чтобы быть рядом. Однажды Софи ждала автобус домой после занятий, — в этом июле у нее заканчивались курсы первой помощи, которые помогали ей держать извилины головного мозга в тонусе, — когда подъехала гладкая красная «A.L.F.A.'а». «Привет, Детка!» — Лука улыбнулся ей своей очаровательной фирменной улыбкой и Софи быстро забралась в автомобиль. Ей нравился запах кожаного салона, сигарет, и гладкие сиденья. «Хочешь кофе, Сеттима?» — этот вопрос всегда был скрытым олицетворением удовлетворения иной мужской потребности, которая чаще не имела ничего общего с напитком. «Не сегодня. Я должна быть дома к восьми — Каллисто взбесится, если я не появлюсь за ужином». Лука раздраженно дернул рычаг коробки передач. «А что насчет завтра?» Софи покривила губами: «Завтра я буду сдавать первый пробный экзамен. К сожалению, у меня не будет свободных вечеров до субботы». Вывернув руль, Лука спросил, что за экзамен, и Софи сказала, что это первая помощь в главном корпусе больницы «Винченцо Червелло». Приехав туда следующим утром, она обнаружила в раздевалке огромный букет, адресованный ей от Луки. Другие медсестры мяукали от зависти: «Эти цветы, должно быть, стоили целое состояние». Когда она вышла из здания несколько часов спустя, то увидела его автомобиль, припаркованный у входа, и Луку, что крутил в зубах палочку, облокотившись на капот в своем лучшем костюме и шляпе, надвинутой на глаза. Софи рванула к нему и зарылась в его объятия: она всегда бессознательно нуждалась в мужчине постарше, в ком-то искушенном, целуя его в губы, чтобы произвести впечатление на маленьких выскочек, с которыми она сдавала экзамен. Эта встреча с поводом «выпить кофе», который Софи не переносила с детства, превратилась в ужин. Лука повел ее в одно из лучших заведений на улице Рома, и, конечно, Софи была ослеплена. До романа с Лукой она никогда раньше не была в настоящих ресторанах, ей просто не позволялось, только в чайных с родителями. Софи не разбиралась в меню, но ей понравились глубокие бокалы для вина, тяжелые столовые приборы, рисовые шарики «Аранчини» и шампанское. Она была впечатлена разговорами Луки, мало понимая, о чем идёт речь, потому что её знания основывались на уроках Сеньоры и всех томах Вергилия. Софи всегда предательски краснела, когда Лука просил ее рассказать ему о друзьях с курсов, учителях и оценках, потому что, по сути, это была вся её жизнь. В течение мартовских дней стало беспрецедентно, что Лука будет появляться в ее жизни, чтобы сходить на концерт или в фестивальный зал, но в основном они ходили в рестораны и изредка в тот самый прославленный бар, в котором она сейчас с благодарностью приняла от него бокал с напитком. И все же Софи была вынуждена признать, что она ничего не знала о настоящем Луке. Он умел не отвечать на вопросы, но на самом деле ему это требовалось редко, потому что Софи практически никогда их не задавала. Ее нормальным инстинктом было задавать вопросы, расспрашивать о каждой детали его дня и жизни, даже вторгаться в его молчание со словами «О чем ты там думаешь?», но, как только они оказались в постели, что-то между ними разорвалось. Софи казалось, что она становится для Луки менее интересной, поддавшейся своим чувствам, а не рассудку, поэтому, она предполагала, что, задавая вопросы, показывает, что она наивна и слишком увлечена им, больше, чем он увлечен ею на данный момент. Софи ужасно хотелось быть утонченной, неприступной и ледяной, а потом бросаться к нему в постель, сваливаясь на Луку, как первый снег. — Итак… — начал он, смотря на остальных из-под бокала, стараясь не привлекать чужих взглядов, делая шумный глоток, причмокивая губами. — Какие у нас планы на вечер? Поедем ко мне? Займёмся чем-нибудь приятным для нас двоих? Софи безучастно пожала плечами, понимая, что ей придется признать поражение, потому что у нее не было достаточно сильных аргументов — она прибегала к ним дважды в месяц, и это было правдой. В отличии от её преподавательницы по играм, которая верила ей на слово, если она отказывалась играть в футбол и теннис, аргументируя это циклом, то Лука обычно возмущенно-недоверчиво сетовал: «Но ты говорила, Сеттима, что у тебя были регулы или что-то вроде них полторы недели назад». Поэтому, хотя Софи и встречалась с Лукой около шестнадцати недель, она провела слишком много ночей в постели с ним, часто в номерах отелей или в его доме. Но ни этого ли она хотела? — Ты обещал мне день за городом — я не вернусь на улицу Messina Marine. — Когда мы оказались там впервые, ты сказала, что это был дом твоей мечты, м-да? — Лука решил взять инициативу в свои руки, как и всегда, делая глоток. — Мы же будем там счастливы, пока не уедем? — Нет, — Софи поставила бокал на стол, ощущая танинность вина, от которой ей стало дурно. — Я нахожу его мрачным. Лука рассмеялся. — Тебе так трудно угодить, Сеттима. — Мне скучно, Лука. Мне наскучили Bimba и Pasticcione, бесконечные поездки по городу, ожидание, пока ты выполнишь свои таинственные поручения, — Софи прорвало, и она говорила это тихо, будучи явно не в себе, но Лука не мог понять, что на нее нашло. — Мы закончили. Я должна сосредоточиться на своих оценках и курсах, чтобы получить хоть какую-то корочку. Лука сжал в руке бокал, встав перед Софи, смотря ей в глаза блеснув недобрым огоньком: — Мы еще ничего не закончили. Ничего не закончится, пока я этого не захочу. Раздраженные до предела, каждый по своей причине, они резко обернулись на высокий голос Меиры, которая была в бешенстве, оскорбляя сидящую недалеко от них девушку, на которую Каллисто смотрел, ухмыляясь. Он поднял глаза, игнорируя жену: все в баре смеялись и шутили, а этот Лука Чангретта смотрел на Софи так, как будто он только что выиграл ее в лотерее в качестве главного приза, виновато заглядывая в ее капризные очи, шевеля губами. Софи услышала голос матери из-за плеча Луки, пропуская через себя его виноватый в излишней резкости тон, и закрыла глаза, а когда снова открыла их, то увидела, как Лука и его отец сдерживают Каллисто, а Лилиана с Анджело пытаются помочь Меире подняться с пола. У нее был окровавленный нос, и Софи почувствовала естественное желание расплакаться от жалости к матери и злости к дяде. Вместо этого она встала, подошла к маме и, нежно взяв ее за руку, помогла родной женщине подняться на ноги и пройти в уборную. Каллисто оттолкнул от себя мужчин, отпивая рома, видя, как его жена ковыляет в туалет с Софи. Федерико и Маттео смотрели, как Каллисто выпивает бокал за бокалом. Они видели, что случилось, видели лицо Софи в этот момент, и, как и многие другие, ждали чего-то ещё. После сцены бар стих, и когда Софи вышла из уборной, все поняли, что беда может случиться в любую секунду. Это было в ее глазах, в ее походке, в самом ее поведении. Лука напрягся всем телом. — Ты чертов псих, меня тошнит от тебя! — Маттео взглянул на Луку, что потягивал свой бокал, смотря на Софи без особого одобрения, но с восхищением, встав у нее за спиной. Он знал, как и многие другие — несмотря ни на что, Каллисто не тронет и волоса на голове девушки, тем более не при Луке. — Мне постоянно приходится разбираться с тем, что ты оставляешь мне, моей матери и нам всем, но ты зашел слишком далеко. Моя мать может подумать, что ты святой, но я знаю тебя таким, какой ты есть, и мой отец тоже знал тебя. Он видел тебя насквозь! — Отъебись, Софи, — Каллисто звучал скучающе, но в его голосе был скрытый страх, и Софи, и Лука уловили его. Каллисто посмотрел на племянницу, представляя, каково было бы выключить свет и навалиться на нее сверху, пока она не закричит. Лука попытался коснуться её плеча и спокойно сказал: — Ладно, Софи, сейчас не время и не место. Остынь, милая. Она резко повернула голову к Луке: — Мне очень жаль, но я намерена высказаться! Тогда Каллисто рассмеялся и сказал Луке: — Послушай ее, а? Девочка почувствовала, что повзрослела, — он быстро двинулся к Софи, и она испуганно подпрыгнула, что только заставило его расхохотаться еще громче. — Убери ее, Лука, пока я не забыл, что она моя родственница. — Я тебе не родственница. Ты подонок, и однажды я прикончу тебя! — она тут же плюнула на него, и капля светлой мокроты свисала с его подбородка. Он улыбнулся ей еще раз, но она знала, что набрала высший балл. Теперь Каллисто был ее врагом. Он обращался с её матерью, как с ничтожеством. Он обращался со всеми, как с ничтожествами, и Софи больше не могла его терпеть. Чангретта посмотрел на Софи и сделал такое выражение лица, которое говорило, что он хочет уйти отсюда и как можно скорее. Она кивнула в полном согласии. Софи сделала свое дело, и теперь они могли уйти и наконец помириться. Она вышла из бара с гордо поднятой головой и разбитым сердцем, крепко сжимая ладонь Луки, как единственное, что сдерживало ее от отчаяния. Каллисто вытер лицо рукой и с удовольствием слизал ее слюну, к большому отвращению смотрящего на это Маттео. Дело было сделано, и многие восхищались юной Софи, хотя знали, что Каллисто никогда ей не простит публичного унижения.***
Тем же апрельским вечером Софи сидела на бронзовом песке в затененной части пляжа Палермо, наблюдая закат, прижимаясь к скуле Луки, чувствуя его сердцебиение, впитывая аромат его духов и тела. Голубое море медленно прогревалось с каждым теплым днем, наполняясь манящей бирюзой, наполняясь пеной и шипя, слушая глупые обещания и ласковые признания, что оставлял здесь Лука Чангретта. Мягкий ветер колыхал водную гладь и волосы Софи, вздымая её светлые локоны в воздух, уже пропитанный шлейфом цветущей зелени. Синева неба удлиняла горизонт, наполняя сердце Софи великим счастьем и абсолютной опустошенностью, вызывая смешанный восторг. Наглые чайки парили над ними, разрывая криками пространство, заставляя влюбленных отвлекаться друг от друга и вскидывать глаза. Лука крепко сжал ее ладонь, касаясь губами шеи и плеч, вынуждая Софи извиваться от трепетных касаний. Она приподняла голову, уставившись на его подбородок, обводя пальцами шрам от падения с велосипеда, ведя линию к скулам и тонким губам. Он был таким непревзойденным и абсолютно мужественным в жакете и рубашке, смотря в алую даль. Она сидела под ним с этим милым личиком. Ее светлые волосы выглядели, как всегда, безукоризненно, а макияж не был тяжелым. — Мне так жаль, детка, — начал было Лука и Софи знала, что он имел в виду. — Мы не виделись почти неделю, и я ждал сегодняшнего вечера. Я действительно хотел, чтобы у нас всё было хорошо, но этот бесполезный пиздец Каллисто… — он не закончил фразу, потому что это было не нужно. Софи посмотрела в его красивое лицо, увидела его глубокие оливковые глаза и его смуглую красоту, и она захотела его так, как никогда раньше. Он крепко поцеловал ее в губы. — Ты знаешь, что не должна принимать близко к сердцу его фокусы. Она улыбнулась. Это был мужчина, которого она любила, единственный мужчина, которого она когда-либо любила. В ее жизни никогда не было никого, с кем бы она хотела быть. Даже в детстве, когда ее друзья мечтали о звездах, ее всегда интересовал только ее Лука. — Я часто думал о том, чтобы попробовать с тобой пляж… Что скажешь? Попробуем? — У нас везде будет песок. Лука выпрямился, и его улыбка стала волчьей. Софи признала поражение перед его игривым взглядом. Она знала, что обязана закрепить этот вечер своим телом, как и то, что Лука не успокоится, если не получит своего. Софи попятилась по деревянным доскам и резко побежала, и Лука побежал за ней, как охотник за добычей, смеясь. — Беги, Сеттима, беги. Лука бросился за Софи, но она со сдавленным визгом отскочила и метнулась прочь. Ее ноги погрузились в песок, а прохладный вечерний ветерок вскидывал ее волосы. Она бросила взгляд через плечо и обнаружила, что Лука снимает туфли, рубашку, брюки и шляпу. Закатив глаза, она уронила с плеч платье и крикнула: — Тебе не догнать меня, Лука Чангретта! Лука был, на удивление Софи, быстрым, быстрее любого человека с его ростом и мышечной массой, принимая её правила игры с плотоядной ухмылкой. Смеясь, Софи выпрыгнула из платья и ускорилась, потому что Лука гнался за ней по пятам, огибая дюны. — Попалась! — прорычал он за мгновение до того, как его руки обвили Софи вокруг талии, и он оторвал ее от земли. Его горячие губы прижались к ее шее, заставив Софи задохнуться. Несмотря на ее усилия, он перенес Софи к берегу моря. — Будет холодно, но, к счастью, я знаю идеальный способ согреть тебя. — Лука, не смей! — Софи предупреждающе вскинула палец, но Лука уже шагнул в волны. Холодные брызги ударили ей в икры. — Лука! Он бросил ее в воду. Шок от прохлады пронзил тело Софи. Она прорвалась сквозь водную гладь, задыхаясь, резко вдыхая, поскольку ее сердце изо всех сил пыталось привыкнуть к холоду. Лука выглядел так, словно купался в тёплой ванной. У него даже не было мурашек. Софи посмотрела на него и не смогла сдержать ухмылку. — Как насчет того, чтобы согреть тебя сейчас? — Лука приблизился к Софи, прижимая ее к своему удивительно горячему телу, смотря в глаза. Его губы легли на ее шею и Софи ахнула. — Я не хочу заниматься этим в воде! Лука громко рассмеялся, уткнувшись Софи в скулу, когда она опустилась на песок под тонким слоем водной глади, и он навис над ней. — Ты еще не пробовала, — его губы двинулись к груди, а затем сомкнулись вокруг ее левой ореолы. Она часто задавалась вопросом, бывал ли он с другими женщинами. Она знала, что они вились возле него, почему бы и нет? Он был чертовым богом во многих смыслах. Но она выбросила эти мысли из головы. Софи схватилась за его волосы, кивая. — Ты любишь меня, скажи? Лука ухмыльнулся. — Ты узнаешь, как сильно я люблю тебя без слов, когда почувствуешь, как она растёт и развивается внутри тебя, милая, — прошептал он ей в кожу, и она решила, что оно того стоит. Душу Софи переполняли гордость, и подхваченный от Луки энтузиазм. Толстый слой песка покрывал каждый дюйм их тел, и не одна песчинка нашла свой путь в расщелинах, которые Софи предпочла любезно предоставить Луке. Он был всем, чего она когда-либо хотела, и всем, что ей когда-либо понадобится, как она думала, позволив ему взять себя.***
Лука ждал Софи у подножия лестницы в их доме, в который она сегодня так не хотела возвращаться, несмотря на дрожь после холодной воды и тонны песка, что осел в ее волосах и в платье, которое Лука любезно помог надеть. Прежде чем спуститься, Софи взглянула на себя в зеркало — она стала совсем другой, как ей показалось. Да, она была розовощекой и немного взлохмаченной, но что-то совершенно изменилось в ее внешности. Софи улыбнулась своему отражению, плеснула холодной водой в лицо, а затем вытерла его о мягкое белое полотенце для рук. Пока она спускалась, Лука пристально смотрел на нее, улыбаясь. Когда она подошла к нему, он подхватил её на руки с предпоследней ступени и крепко прижал к себе, покружив. — Ты такая красивая, — прошептал он ей в губы, отрывая страстный поцелуй, раздавшийся звонкими щелчками в тишине маленькой прихожей. — Я хочу тебя снова. Софи, довольная собой, кокетливо улыбнулась: — В постели? — как неожиданно в дверь заколотили, заставив ее вздрогнуть, а Луку насторожиться. Никто не должен был знать, где они, за исключением его верных кузенов, поэтому Лука опустил Софи на ноги и, застегнув распахнутую рубашку, направился к двери. Софи инстинктивно схватила его за рукав, останавливая. Он обернулся. — Прошу, не надо. Не открывай проклятую дверь. Он коротко улыбнулся ей, поправляя запонки. — Это Маттео. — Что, если это кто-то чужой? Лука?.. Мужчина погладил её по щеке, живо обводя завернутый в ткань полотенца сексуальный стан, и природная ревность овладела им ровно на миг. — Иди в постель. Я приду и возьму тебя без разговоров. Софи нехотя выпустила его и покорно побрела наверх, оглядываясь, испытывая животный страх, в отличие от Луки, что распахнул дверь, вопросительно встречаясь взглядом с глазами запыхавшегося и опирающегося о порог кузена. Лука осмотрелся по сторонам, нахмурив брови: — В чем дело, Маттео? Молодой человек сделал глубокий вдох. — Полчаса назад твой склад в доках взлетел на воздух. Каллисто всегда вызывал много неприятностей, и теперь он наспех позаботился о том, чтобы оттянуть силы Луки подальше от его племянницы. Ох уж этот Лука Чангретта. Его уважали и побаивались, но предпочитали вести дела с Каллисто, поэтому он улыбнулся ему, когда тот уходил с Софи, пожал руку и пожелал всего наилучшего. По крайней мере внешне — внутри Каллисто дымился. Софи планировала провести свою ночку с Лукой, и теперь все это улетучилось, и, судя по тому, как Лука быстро сорвался к вспыхнувшему, как спичка, складу, оставив её в доме, она уже не была такой счастливой зайкой, как ей хотелось быть. Каллисто посмотрел на часы, допивая свой пятый бокал, поднимаясь на ноги. Смотрящий на него бармен почувствовал, что Каллисто собирается сделать то, за что ему будет стыдно. Это было в его походке, грузном стане и его биополе.***
Софи лежала в постели, смотря то на часы, то на блеклый свет ночника, думая о Луке и о том, во сколько он вернётся. Решив дождаться его, она накинула халат и побрела вниз — ждать на кухне с чашкой горячего чая куда веселее. Разливая шипящий кипяток, быстро растворивший сахар, звякая ложкой о фарфоровое дно, Софи думала о Луке и о предстоящем занятии любовью по его возвращению. Добавив ещё сахара, она улыбнулась, услышав шаги позади себя, и почувствовала, как сильная рука коснулась ее плеча. Она обернулась, её глаза широко распахнулись, а серебряная ложка выпала и ударилась об пол. Софи скривила губы от ужаса, посмотрев в смеющееся лицо дяди Каллисто. — Это для меня, моя девочка? — он кивком указал на напиток, улыбаясь Софи, и она была поражена, увидев его здесь. — Лука сейчас вернётся, — отрапортовала она, быстрее, чем пуля покидает пистолет неестественно резким и громким голосом. Каллисто расплавлено улыбнулся, проходя в глубь кухни, осматривая интерьер, который они с Лукой успели обжить за эти недели. — Это не правда. У него слишком много дел этой ночью. Ещё бы! Такой страшный пожар. Софи почувствовала себя уязвимой, испуганной, ретируясь от Каллисто, и, что хуже всего на свете, она чувствовала полное одиночество, находясь в милости дяди. Она знала, что этот час придет, а теперь он здесь, и Софи была готова биться об заклад, что у нее не хватит сил, чтобы справиться с ним. И тот факт, что она не спросила его, что он тут делает или чего хочет, был красноречивее всего. — Уходи. — Не очень-то гостеприимно, Сеттима. Он обошел гостиную и Софи прикусила губу: Каллисто уничтожит ее сегодня, и сделает это с колоссальным наслаждением. Теперь у него как бы появилось законное право смешать ее с грязью, а ещё случай, когда она находится в полной недосягаемости Луки и других защитников. Каллисто, проведя пальцами по свежей мебели, припомнит ей все оскорбления, которыми она осыпала его этим вечером. Он отплатит ей за все. У него был вид как у глубоко оскорбленного мужа, который мучился от неупиваемой ревности все эти месяцы: его глаза налились кровью, а от всего существа исходила угроза. Он некоторое время просто смотрел на Софи, а затем произнес сквозь зубы, указав на нее пальцем: — Ты уже догадалась, зачем я пришел? Я вышибу тебе мозги за твою дерзость, мерзавка. Затрахаю тебя до смерти! Софи, не мигая, глядела ему прямо в глаза, потуже затягивая края халата, и страх заполнил её. — Я изуродую тебе лицо, девчонка, и получу удовольствие от этого. Двойное удовольствие, когда покажу тебя Луке. Она застыла перед Каллисто, спокойно и бесстрашно наблюдая за ним, словно была сторонней свидетельницей, а не жертвой. — Конечно, получишь удовольствие, ведь ты — чертов развратный старый хрен! Каллисто оценил ее ответ, как и скрываемую под тонким шелком фигуру. — Поглядите на нее! Нарядилась, как последняя гулящая девка! Первая оплеуха пришлась по щеке, и Софи, пошатнувшись, ударилась головой о стену. Каллисто нанес ей еще около трех ударов, умудрившийся не оставить никаких следов, пока она не оказалась на полу. Софи прикрыла лицо руками, раскинув ноги, и Каллисто почувствовал первые нотки возбуждения. — Я знаю, что ты хочешь этого так же сильно, как и я, и ты заставила меня долго ждать. Схватив ее за волосы, Каллисто потащил Софи в гостиную, приподняв, как будто она была ничто, полулегкий вес. Она закричала, зная, что ее крики были пустой тратой времени. Ее никто не услышит, это недостаток добротных сицилийских домов. Она чувствовала, как ее ноги волочатся по лестнице, извиваясь в пустых попытках вырваться из его хватки. Но пока она корчилась, он смеялся все сильнее и сильнее. Швырнув ее животом на кровать, в которой она занималась любовью с Лукой, Каллисто вздернул ткань ее халата, обнажая светлые ягодицы. Отбиваясь от него, Софи силилась подняться на ноги; она перевернулась и попыталась пнуть Каллисто в пах, но он увернулся и, грубо стянув с нее нижнее белье, бросил его ей в лицо. Софи пыталась прикрыть руками обнажившуюся грудь, чтобы он не пожирал ее глазами. — Вот в чем ты красуешься перед Чангреттой, да? Нарядившись, как дешевая портовая шлюха! И это моя Софи! — Каллисто схватил ее за подбородок, склоняясь к ее лицу, продолжая кричать. — Видал я шлюх и получше тебя. А теперь ты еще вздумала оскорблять меня? Ты без конца открываешь свою пасть, не думая, что мелешь. Так вот, с сегодняшнего дня ты не пикнешь без моего разрешения, ты слышишь меня? Я буду следить за тобой с утра до вечера, и днем, и ночью. Тяжело дыша, Каллисто стоял над ней. Он чувствовал, что сердце у него вот-вот разорвется от ярости и возбуждения. Софи лежала перед ним. Грудь ее была обнажена, ноги беспомощно раскинуты. Каллисто смотрел на нее, и ему казалось, будто он понимает, о чем она думает, чего ждет. Он решил не обмануть ее ожиданий. Расстегивая брюки, он, глядя на нее сверху вниз, со смехом сказал: — Так вот чего ты хочешь, Софи? Ждёшь крепкого члена? — он просунул свое колено между ее ног, раздвигая их, и теперь Софи умоляла его остановиться и оставить ее в покое, пока все не зашло слишком далеко. — Нет! Отвали! Нет! Каллисто злобно надавил коленом на ее бедро, передавливая, и Софи умолкла. Ей трудно было дышать, она жадно глотала ртом воздух, корчась от боли, пронзающей внутренности. Когда он взгромоздился на нее, у нее уже не осталось сил сопротивляться. Когда он вошел в нее, Софи неистово закричала: боль и жжение были не похожи ни на что, что она когда-либо испытывала раньше, как будто Каллисто воткнул в неё какой-то предмет. Он был над ней, и когда он пытался поцеловать ее, Софи отворачивалась и шипела, пока Каллисто не схватил ее за подбородок, а затем ввел свой язык ей в рот. У него был ужасный вкус и Софи передернулась от отвращения, роняя слезы. Для Каллисто это был быстрый трах, способ преподать ей урок. И он спланировал это, чтобы использовать ее, а затем уйти, зная, что она никогда не расскажет об этом Луке. Насытив свою похоть, он излился глубоко внутри её лона и рухнул всем телом. Зло хохоча, он следил за тем, чтобы она не могла отодвинуться от него, прежде чем зашептать ей на ухо всякую грязь: — Я буду делать с тобой всё, что захочу. Запомни это, Софи. Выступив против меня, ты на всю жизнь сделала меня своим врагом. Ты сама дала мне право поступать с тобой, как мне будет угодно, и я буду поступать с тобой, как мне нравится, пока не натешусь вдоволь, — Софи могла слышать смех в его голосе, могла слышать торжество и полное и абсолютное удовлетворение, когда он поцеловал ее в кончик носа, прежде чем снова заговорил. — Ты не жалеешь об этом, Сеттима? Она пыталась отвлечь его от себя, пыталась столкнуть со своего тела и убежать от него, но он был слишком силен, и он восторженно наслаждался собой. — Судя по тому, как ты себя ведешь, я мог подумать, что тебя изнасиловали, — даже после того, что он с ней сделал, он говорил так, будто это была игра или что-то, что они запланировали. Это было время расплаты. Если Лука когда-нибудь узнает об этом, будет война. Словно прочитав ее мысли, он мягко сказал: — Представь, что бы сделал Лука, если бы узнал об этом, а? На этот раз он целовал ее в щеки, словно она была любимым ребенком. Он сильно сжал ее груди, обвел их губами и потянулся вниз, где Софи почувствовала его язык между своими ногами, и зарыдала от горя и беспомощности. Когда он наигрался ею, встав над ней на коленях, то ощутил желание помочиться. Софи едва успела отползти по постели, чтобы струя не коснулась ее. Он изнасиловал ее, он уничтожил ее, раздавил. Она сидела на кровати в полнейшем отчаянии, прикрыв свою наготу подушкой, как в дверь постучали. Софи вздрогнула и посмотрела на Каллисто так, словно никогда раньше не видела. Она знала, что это были Маттео или Федерико, вероятно, пришедшие сообщить ей, чтобы она не ждала Луку и засыпала. И вот она в его собственном доме, на грязной постели в чужом семени и слюне смотрит на единственного человека в мире, который мог управлять их судьбами. — Мне пойти открыть гребаную дверь, дорогая? Софи неистово покачала головой. Он насмехался над ней, наслаждаясь страхом, который она испытывала, и она знала, что ничего не может с этим поделать. В дверь всё ещё все стучали, и она смотрела, как он идет к лестнице, чтобы подразнить ее. Любой другой, незнакомец, знакомый, кто сделал бы с ней такое, и Лука проглотил бы это, с трудом, но проглотил. Но не от Каллисто. Лука никогда бы не смог пережить этого, узнай от кузенов, что случилось. Вынужденно или нет, это привело бы к смерти, и она знала, что эта смерть могла бы быть даже и ее. Перебравшись через кровать, она схватила Каллисто за брючину и впилась в его бедро, останавливая. Стук прекратился, и она почувствовала чистое облегчение, зная, что ей не придется объясняться перед кузенами Луки. Он смотрел на нее сверху вниз, и даже в своем глубочайшем горе Софи могла видеть, каким он будет застенчивым и жалким, когда разнесет ее отношения с Лукой на части. — Ты забавная малышка, не правда ли, Софи. Я знал, что ты будешь хорошей сукой, у тебя были задатки чертовой гордой птички, даже когда ты была ребенком! Каллисто выпрямился и, глядя на свое отражение в зеркале над облицованным керамическими плитками камином, застегнул штаны и привел себя в порядок. Все это время он наблюдал, как Софи пыталась оторваться от пола и встать на ноги. У нее с трудом получилось подняться на четвереньки. Она была обессилена, уничтожена и разбита. — Погляди, какая у тебя задница! Погляди, погляди на себя, Софи! Твоя мамаша знатно потрахалась со мной сегодня утром, и ей это понравилось. Сняв ремень, он принялся охаживать Софи ремнем. Пряжка рассекала ей кожу, и она кричала от боли, но Каллисто продолжал истязать ее, улавливая новое возбуждение. Он склонился и укусил ее за плечо, поглаживая её горящие огнём бедра. — Убирайся, — Было так тяжело с ним разговаривать, она дрожала изнутри. — Лука убьет тебя за это! Он снова смеялся, неторопливо лаская себя, качая головой так, как будто она была комиком. — Тогда ты не против, если я как-нибудь незатейливо расскажу ему о нашей маленькой встрече?