Я знаю грядку, где цветут в избытке
Фиалки, дикий тмин и маргаритки
И где кругом густой шатер возрос
Из жимолости и мускатных роз.
Титания там любит спать порой,
Укачанная пляской и игрой; Там часто кожу сбрасывают змеи,
— Удобнейший ночной покров для феи.
Я этим соком трону спящей вежды
И ей внушу противные надежды.
Несколькими неделями позже, через день, после того как был убит эрцгерцог Фердинанд, Софи услышала голос Луки за очередным обедом: — Это, несомненно, будет означать войну. В то время у Софи ещё не было понятия о войне, а о смерти только из-за гибели отца. Но события в Сараево и споры о начале боевых действий стали занимать все разговоры за обедом. Даже пассивный Каллисто ходил настороженным. Софи старалась не обращать внимания на эти рассуждения, ибо она их не понимала, не хотела понимать, и они не относились к лету и ее нежному состоянию, которое ей было все сложнее прятать под платьем. — Давай, Софи, взбодрись. Лилиана улыбнулась ей, и Софи заставила себя улыбнуться ей в ответ, заметив любопытствующий взгляд Луки. Они больше не разговаривали с той встречи в сумерках. Всю неделю или около того Софи представляла его, умоляющего ее о прощении, с признаниями в вечной любви и поцелуями, видя себя абсолютно неприступной. Она часто наблюдала его у патио, слышала его в коридоре и в кабинете Каллисто, пока в мафиозном мире чередом шли их повседневные рабочие дела. Ей удавалось избегать с ним встреч, и даже тогда, когда Меира пригласила его поужинать — Софи притворилась, что у нее болит голова, и осталась в своей комнате. Сегодняшний обед стал исключением из ее правил. — Ты снова чувствуешь себя плохо? — Лилиана прикоснулась к щеке Софи и та отрицательно покачала головой. — Я немного не в своей тарелке из-за разговоров о возможной войне, вот и все. Лилиана внимательно посмотрела на кузину: ее волосы были аккуратными, лёгкий макияж почти безупречен, но все равно Софи выглядела немного ветхой, выбираясь из-за стола. Она, как обычно, вышла из дома и молча прошла через сад, обводя отколотую плитку под ногами, вдыхая пьянящий аромат созревающих фруктов, срывая их с дерева. Жадно откусывая яркий нектарин или налитый солнцем абрикос, Софи жила в своем глубоком мире все эти беспощадные месяцы; и когда она смотрел на пшеничные поля вдали, то видела только мерцающий цвет её будущего. Знойный день обливал город ярким солнцем, от которого было невозможно спрятаться. Софи опустилась на качели в утекаемой с каждой минутой тени от дома преисполненная одиночеством, от которого ей было значительно легче, с учебником на коленях, когда Лука подошел к ней через четыре дня после ссоры. Это было чудесное утро, без дуновения ветра, и Софи уже некоторое время сидела там, глядя вдаль и слушая жужжание шмелей на лаванде поблизости, пытаясь сосредоточиться на своём образовании. Возможно, это был аромат роз или жасмина, успокаивающие ее чувства, вызывающие долгожданную сонливость. Тайна убивала ее, обвившись вокруг шеи, мешая дышать, пока Каллисто использовал любую возможность, чтобы дразнить ее, насмехаться над ней. Она знала, что он лежит в постели с её матерью ночь за ночью, вспоминая, что произошло между ними. Он снова и снова шептал ей на ухо, склоняясь к щеке, что никогда не спал так хорошо, как после их ночи, а она сидела за обеденным столом, пытаясь прожевать кусок хлеба с маслом, все время желая вырвать свой завтрак и закричать от досады и гнева. — Сеттима, — Лука уронил на нее длинную тень, найдя опору в стволе дерева. — Можно я присяду рядом с тобой? Софи нахмурилась, глядя на него из-под соломенной шляпы. — Да. Он опустился рядом, тесно-тесно, заглядывая в книжку, которую Софи тут же захлопнула. — Нам надо поговорить, — он наклонился и Софи увидела капельки пота на его висках. — О чем? Я думала, мы закончили. Лука повернулся, по-видимому, чтобы проверить выражение ее лица, которое было почти доброжелательным, немного смеющимся и глубоко подавленным одновременно. Смех на грани полного отчаяния, и Софи выжидающе подняла брови. — Я знаю, как усложнил тебе жизнь, tesoro. — Да, — решительно сказал Софи, не имея точного понятия, что стоит за этой репликой, заглядывая в его оливковые глаза. Лука почти не спал эти дни, что было очевидно для Софи: она была рада, поскольку он был с Каллисто, разрешая некоторые трудности. Ей даже удавалось немного поспать, расслабившись от осознания того, что Каллисто далеко и не собирается забегать к ней, чтобы поговорить с ней ни о чем конкретном, при этом все время терроризируя ее. — Я действовал немного эгоцентрично, в паре с чувствами и инстинктами… — на этом он остановился, и Софи немного подождала, прежде чем рассмеяться. Это был звонкий смех, первый, за последние несколько месяцев. Лука растерянно улыбнулся, опустив ладонь на колено Софи, и она приняла его касание. — Что смешного? — Я тоже: мои негодные ноги обвивали твои ягодицы каждый раз, чтобы удержать тебя во мне до самого конца, — сказала Софи, инстинктивно протянув руку и положив ему на плечо. Лука рассмеялся, сжав зубочистку зубами. — Ты знаешь, в этом что-то есть. Всё подтвердилось? Софи провела пальцами по его густым волосам, что переливались на солнце блеском помады, черные, как смоль, впиваясь глазами в яркий свежий порез на скуле. Он был идеален, всё, чего она когда-либо хотела. — Да, определённо. Лука счастливо улыбнулся, его глаза горели, когда он нежно поцеловал ее в губы, и она не отстранилась. Чем позже он сообщит об этом своей семье и кому-либо, тем будет лучше и для него, и для Софи, и для сохранения мира. — Я скучал по тебе, — сказал он, снова наклоняясь вперед, к ее губам. — Тебя не было на курсах. Я как последний болван ждал тебя у входа после занятий, пока не вспомнил, что у тебя практика. Я не видел тебя за обедом, у озера, и даже у патио… — Лука сделал паузу, — какое-то время. Как ты себя чувствуешь? — Обычно. Он повернулся к ней. — Может быть, если хочешь, позже прогуляемся? Это была не совсем мольба о прощении, но Софи было достаточно, чтобы согласиться. Несмотря ни на что, она по-прежнему боялась потерять как его, так и свой шанс уехать в Америку. Ребёнок мог стать ее маленькой путеводной звездой, билетом в счастливую жизнь вдали от Каллисто, крошечный козырем.***
Очердным вечером Софи сидела перед пустующим камином, касаясь пальцами ледяной чёрной решётки, на полу в их спальне и играла с котенком, которого подобрала на улице несколько часов назад. На ней было ажурное домашнее платье, чулки, а волосы, рассыпанные по плечам, ниспадали густыми волнами. Войдя в спальню, Лука закусил губу, подумав о том, какое же красивое дитя у них может родиться, и тоска разъела его сердце, когда он инстинктивно почувствовал, что никто не позволит ему появиться на свет. — Привет, Лука! — прощебетала Софи, осматривая его одурманенный напитками вид, сглатывая необъяснимую дрожь. Он устало улыбнулся ей — это был плохой день. Все предпосылки к войне, и вот он уже был вынужден задержаться на Сицилии, суверенитет которой он не собирался защищать, если придётся. Лука опустился на край постели, сняв шляпу, досадливо поджимая губы. Софи была чудо как хороша, а ее, впервые за эти месяцы, улыбающаяся мордашка несказанно подняла ему настроение. — Иди ко мне, — издал он на последнем издыхании безысходности. Софи поднялась с пола и присела на его правое бедро, запуская пальцы в волосы, целомудренно поцеловав в щеку. Она могла догадываться, что будет между ними дальше, обводя глазами, как в последний раз, его гладкие скулы, подбородок и полосу над губой, что уже потемнела за эти несколько часов после бритья. Софи прикоснулась к ровно подстриженным вискам, останавливаясь на мелких морщинах под веками и на лбу. Словно пытаясь запомнить его таким, пахнущим свежим одеколоном с нотками джина и чистой примесью его сильного тела, опуская голову на твердое плечо, которое обещало вот-вот сломаться, рухнув, вместе с его невыполнимыми обещаниями. Софи осторожно сбросила вцепившегося в платье котенка на ковер и обвила своими тонкими руками шею Луки, и он улыбнулся ей одними уголками. — Как прошёл день? — У меня все хорошо. Съела целую плитку шоколада. Неожиданно, правда? Лука усмехнулся и почувствовал, что раздражение, вызванное мыслями, медленно покидает его. — Ты была у доктора Фальконе, адрес и время приема которого я передал тебе вчера через Федерико? Софи вытянула губы. — Ага. Как ты и указал в записке, я пришла в половине одиннадцатого, сказала что от тебя — основная причина, по которой он относился ко мне доброжелательно, без презрения и даже предложил чашку чая, да? Лука не стал акцентироваться на ее выпаде. — И что сказал доктор? Все идет хорошо? — опуская руку и гладь касаний на ткань ее ночного платья, под которой слабо очерчивалась проекция живота. Коснувшись его ладони, Софи сказала: — Да, растёт. Она сидела перед ним, вынашивая их дитя, создание, которое Лука хотел больше всего на свете, и она выглядела совершенно разрушенной. — Ты опечалена тем, что у нас будет ребенок? — поинтересовался Лука, заглядывая в ее глаза снизу вверх, как безропотный щенок в теле зрелого мужчины. Софи посмотрела на Луку в ответ: он был так хорош собой в тёмной тройке с чуть опущенными бровями, и он был всем, чего она хотела. Ему нужно было, чтобы она сказала ему то, что он хотел услышать, и она знала, что должна лгать убедительно. Софи заставила себя тепло улыбнуться и сказала: — Конечно нет. Это всё тошнота: она не покидает меня последние несколько недель, ты же знаешь. Софи посмотрела на Луку, и мужчина увидел нотки страха в ее глазах. Обняв её, он в недоумении спросил: — Что не так? Пожалуйста, скажи мне, Софи. Ты боишься того, что беременна? — Я беспокоюсь о том, какая будет реакция у остальных — у меня не получится прятать живот вечно, Лука. Лука вздохнул, поднимаясь на ноги и наливая себе в бокал джина, продолжая её слушать. — Мне кажется, Каллисто догадывается, заставляя мою мать смотреть на меня искоса. Он шумно втянул носом воздух и причмокнул губами. — Мы не можем уехать раньше, Софи. Я все держу под контролем, в том числе и Каллисто, а твоя задача посещать доктора и не волноваться о пустяках. Со для на день я поговорю с родителями — и всё встанет на свои места. Софи почувствовала, как ее глаза наполняются слезами, и печально сказала: — Спасибо, Лука. Он поднял ее лицо за подбородок и заглянул в испуганные глаза. — Маленькая девочка, — проговорил он и Софи захлебнулась слезами неупиваемого страха предстоящего. — Девочка? Лука провел ладонью по низу ее живота, склонившись, коснулся губами нежной кожи, попытался прислушаться к крошечной жизни. — Мальчик не попросит шоколада, верно? — указал он пальцем, заглядывая в ее опечаленные глаза. — Девочка, — выдавила из себя Софи, в перерывах между всхлипываниями. Лука согласно улыбнулся. — Наша Лучиана. Софи вскинула брови. — Лучиана? Лука опустил голову, пригубив угол ее живота. — Наша Лучиана слышит нас, — он улыбнулся, стирая с ее щек соленые капли, — а ты плачешь, чуть ли не навзрыд, пугая ее. Я здесь, я рядом и я люблю вас, Софи. Лука погладил ее бедро под платьем и почувствовал первые признаки желания. Он хотел утонуть в Софи, вместе с ней исчезнуть из этого мира, но даже сейчас, в затуманенном спиртным разуме он понимал, что им ничего не остаётся, кроме как сбежать. Если они переплывут океан, их обязательно прикроют в США, той или иной ценой. Потерев бровь, Лука представил себе маленькую девочку с вьющимися волосами цвета королевского оникса и большими зелёными глазами. Он знал, что ему придется протянуть ещё немного, прежде чем все увидят их с Софи тайну, но к тому времени все будет готово к отплытию. Он постарался забыться, лаская своей огромной рукой грудь Софи, и она зашипела. — Ах, всё ещё слишком чувствительна. Лука понимающе свел брови, выглядя застенчивым: — Это все пройдёт, — и поцеловал ее в шею. — Может быть, мы покажем нашей девочке, как мама и папа сильно любят друг друга, прежде чем… Софи улыбнулась: — Прежде чем что? Он не ответил. Софи позволила Луке раздеть себя в перерывах между поцелуями, и, оставшись в одних чулках, опустилась на постель. Лука принялся снимать с себя одежду, аккуратно складывая ее и вешая на спинку стула, словно собирался уйти, как только все закончится. Обнажившись, он подошел к кровати и сел возле Софи. Он задумчиво приоткрыл рот, но, не найдя слов и сил рассказать ей о его планах, взял ее маленькую ладонь и, поцеловав, положил ее на свой член, и Софи начала ласкать его, прекрасно зная, как он любит. Она обвела глазами свой вздымающийся живот, на который смотрел и Лука: всё тайное очень скоро станет явным. Уложив Софи на кровать, он долго любовался ею: изгибами и тоном кожи, а после впился в ее губы, опускаясь сверху. — Лука, подожди, — прошептала она: он хотел любить ее, а она всё еще была не готова к этому, и теперь у неё было новое оправдание. — Все будет в хорошо, — проговорил он, не акцентируясь на том, что она не в восторге от его ласк, безошибочно читая её тревогу, — Я никогда не позволю себе навредить вам двоим. Я буду осторожен. Софи опустилась на простынь и просто позволила Луке взять ее, и он был достаточно проницателен, чтобы понять это. Теперь он поцеловал Софи, и это было оправдано. Его руки на ее теле больше не казались нежными, его язык между ее ног вызывал у Софи рвотные позывы, потому что она могла видеть его толстым и жестким, покрытым белой пеной, как у Каллисто в ту ночь. Она все еще чувствовала запах его мерзкого тела, продолжая жить с осознанием того, что Лука больше не был единственным человеком, имевшим доступ к ее телу. Когда он бережно проник в нее, Софи видела только себя на полу, с руками Каллисто в ее волосах, когда он грубо насаживал её, заставляя рыдать от боли. Постель была чистой, но она все еще видела длинные светлые волосы, которые он вырвал с ее головы, когда она пыталась соскользнуть с него. С того дня занятия любовью с Лукой больше не были для нее удовольствием. Она ненавидела это, оказывая ему услугу. С каждым глубоким толчком, с которым Лука проникал в нее, она выгибала спину, чтобы встретить его и создать иллюзию того, что ей нравится.***
Следующим утром Меира сидела в кресле у окна, глядя куда угодно, только не на Софи, все еще лежащую на кровати, полностью одетую: доктору Грано не потребовалось много времени, чтобы дать свой прогноз. Он задал Софи несколько простых вопросов в своей обычной спокойной и доброй манере, все время улыбаясь: могла ли она вспомнить, когда у нее в последний раз была менструация? Ее грудь стала немного нежнее? У нее утолщалась талия и привычная одежда стала теснее? Затем доктор попросил Софи поднять блузку и расстегнуть юбку. Он прижал руку к ее вздутому животу. — Хм, да, — сказал он, а затем повернулся к Меире, кивнув. — Это то, о чем мы все думаем. Сеньор Грано вытер руки и, дав Софи снотворного, опустился в кресло напротив Меиры, сложив руки над чемоданом, подыскивая ответ на вопрос о том, как справиться с таким позором. — Вы вызвали меня как раз вовремя, девушка едва не потеряла ребенка. Не могу дать вам никаких гарантий относительно того, выносит она его или нет, все решат следующие день-два. Если она будет принимать снотворное, которое я ей прописал, и спать как можно больше, то у нее есть шанс родить. Ей ни в коем случае нельзя вол… — Понятно, — Меира оборвала доктора Грано и прикрыла лицо руками — повисла тяжёлая пауза. — Мы думали, что это несварение, когда ее начало рвать под утро. Потом эта боль в животе. Знаете, всё как в кошмарах. Доктор вяло улыбнулся. — Ошибка по молодости лет. Часто случается. Меира закусила губу и, подумав секунду, произнесла: — Доктор Грано, не желаете выпить чаю или джина? Он шумно втянул носом воздух. — Стакан джина будет в самый раз, сеньора Спинетта. Ува принесла большой стакан джина, и когда Грано выпил его, она тут же наполнила стакан вновь по приказному кивку Меиры. — Я даже не знаю, как такое могло произойти. Какой скандал! — Меира театрально прикрыла глаза. Услышав это, доктор поднял бровь. Доктор Грано закусил губу, заметив, как Софи напряглась всем телом, пытаясь подслушать их разговор: надо быть ошалелой, чтобы принести в подоле под носом Каллисто Спинетты, и поспешил хоть как-то разрядить обстановку. — Я прекрасно понимаю, что это все должно остаться между нами. Я не пророню ни слова о случившемся, обещаю вам, — Грано повернулся к Меире, заверив ее в полной и абсолютной конфиденциальности. — Ребенок — результат неудачного союза, как вы понимаете, — продолжала Меира, снизив голос, — нам надлежит избавиться от плода порока, и вы поможете нам в этом, не так ли, сеньор Грано? — Маленькая распутница! Разумеется-разумеется. И чем раньше, тем лучше. Они услышали шаги в прихожей, и Меира, кивнув доктору, вышла из комнаты. Чем скорее её муж узнает о происшедшем, тем благоприятнее сложатся обстоятельства. Каллисто посмотрел на спускающуюся по лестнице Меиру. — Какого черта случилось? Кто-то умер, иначе зачем я притащился в разгар рабочего дня? Двадцать минут назад ему в контору принесли записку, и Каллисто необъяснимо для самого себя был взволнован. Вряд ли Софи могла растрепать их тайну, но и не отметал эту навязчивую мысль. — Как сказать, дорогой, — по ее тону и ласковому обращению, он понял, что реальная беда обошла его стороной. — Давай пройдем в гостиную. Ува взяла на себя смелость приготовить чай. Каллисто вошел в гостиную, где стоял столик на колесиках, на котором громоздились бутерброды. Он взял с подноса тончайший бутерброд с паштетом и аккуратно отправил его в рот, стараясь не испачкать уголки губ. — Ну? — он раскинул руки по спинке дивана, широко расставив ноги, осматривая комнату. Было беспрецедентно, что Софи находилась в центре внимания, когда находилась в стенах особняка. Теперь же ее не было ни слышно, ни видно. Меира вошла в гостиную с только что заваренным экономкой чаем и села на стул. Каллисто улыбнулся ей: его жена суетилась только тогда, когда случалось что-то непоправимое, то, что требовало его милости. — Ну, что произошло? Не тяни, Меира, у меня много дел. — Наша Софи, она, кажется, беременна. — Она — что? — Каллисто поперхнулся чаем, и настойчивая капля обрушилась на его белую рубашку, растекаясь мелким грязным пятном. — Она беременна. Приходил доктор, и он в этом уверен. — Господи Иисусе, как такое могло случиться! Меира выдавила усмешку. — Если ты не знаешь, как это происходит, то не мне тебе рассказывать об этом, дорогой мой. Софи провела хорошие выходные в апреле месяце, и предположительно в компании Луки Чангретты. Твой непревзойденный капореджиме, не побоюсь этого дерзкого слова, обрюхатил нашу девочку. Каллисто расслабил галстук. Софи провела время не только с Лукой, но и с ним, сидящим в этой гостиной — и все его догадки подтвердились. Он мог быть отцом этого ребёнка в равных долях с Чангреттой. — Мне жаль, Меира. — А этой чертовой девчонке, представь себе, не жаль! — женщина вспыхнула, излив чистый гнев на свою дочь, опускаясь на обивку, закрывая глаза. Каллисто приподнялся, отпивая чаю. — Не думаю, что это только ее вина, — собственные слова поразили его, потому что в них крылась очевидная правда. — Чтобы зачать ребёнка нужны двое. Меира мрачно улыбнулась и прервала мужа очередной злой репликой: — О, хватит, я понимаю ситуацию лучше, чем ты думаешь! Мне ничего не остаётся, кроме как договориться с доктором Грано о том, чтобы избавиться от проклятого ребёнка. Я думаю, Софи сама не захочет рожать в столь юном возрасте. Потом, когда все закончится, мы вместе подумаем, что ей делать дальше. Каллисто напрягся всем телом: избавиться от существа, отцом которого он непреднамеренно мог быть? — Софи достаточно разумна — она не признавалась тебе о своём состоянии, что называется, до последнего. Больше трех месяцев — не поздновато для чистки? Меира посмотрела на мужа, как на пришествие, широко раскрыв глаза. — Ты говоришь об этом так, будто против. Что на тебя нашло, Каллисто? Заиграли инстинкты? Каллисто закрыл глаза и постарался скрыть свое раздражение. — Можно и так сказать. Она разозлилась, хотя сама не знала почему. Неожиданное беспокойство мужа о судьбе ребёнка Софи встревожило ее, она заволновалась. — А если появится семья Чангретта и потребует пересмотреть твое решение? Всякое может быть. Ты не думала об этом? Меира снова пожал плечами. Казалось, уверенности у нее несколько поубавилось. Каллисто догадался, что такой мысли у нее даже не возникало. Она все решила. — Ну, если такая напасть и случится, ты уж как-нибудь с ней справишься, дорогой. Но мне кажется, что все улажено хотя бы потому, что ты Дон. Лука не так уж глуп, и у Винсента с головой полный порядок, это точно. Никто из них не пойдёт против тебя и твоего слова. Каллисто зло захохотал. — Хотелось бы мне посмотреть на лицо Софи, когда я ей перескажу, что тут наговорила её мамаша! — если девчонка подтвердит его отцовство, он никому не позволит избавить её от ребенка. Таков был его план. — Я пойду, проведаю её, отнесу чая, прежде чем познакомлю Чангретту с моими крепкими парнями. — заметил он и Меира беспомощно рассмеялась: — Никогда не знаешь, чего от тебя ждать в следующий момент. — Именно поэтому тебе со мной интересно. Меира проводила Каллисто глазами с особой тревогой. Что-то тут было не чисто. Для Каллисто это был слишком хороший шанс, чтобы его упустить. Войдя в комнату и держа руки скрещенными, он склонился к губам дремлющей Софи и прошептал: — Ты уверена, что тебе нечего мне сказать? Он помнил свои ощущения, помнил, какой тонкой была ее талия и какие у нее полные груди. Она была прекрасна, и он никогда в жизни так не наслаждался ни одной девушкой. — Я уверена, — голос у нее был сильный, и она была счастлива, что желала сразиться с ним словесно, резко открывая глаза. Она узнала его шаги и тяжёлое дыхание, перебарывая дрожь. — Что я могу сказать такому, как ты? Он улыбался ей той улыбкой, от которой объект его смеха чувствовал себя никем. — Забавно, что ты беременна, тебе не кажется? Я слышал — четырнадцать недель. Ровно столько прошло с нашего свидания. Софи не ответила ему, только подняла брови, как будто он был полным идиотом — ведь так оно и было. Каллисто не учитывал никаких других факторов. — Это может быть маленький Спинетта, не так ли? — он подстрекал ее, но Софи проглотила свой страх и стряхнула его руку со своей руки, когда он опустил свою ладонь на ее. Каллисто был мстительным, но она должна была защищать себя и свое здравомыслие, не допуская невозможного даже в мыслях. — Уходи, — Софи облизнула сухие губы, прикрывая глаза, пока Каллисто нависал над ней. — Я никуда не пойду, Сеттима. Он снова обрел контроль, и Софи знала, что дядя никогда не оставит ее в покое, никогда не позволит ей забыть о том, что между ними произошло. Она крепко зажмурила глаза, надеясь вопреки всему, что, когда она откроет их снова, Каллисто исчезнет, как по волшебству. — Уйди от меня, — ее голос был низким, и он мог слышать скрытую злость вкупе с непревзойденным страхом. — Почему бы тебе просто не ответить мне, Сеттима, а? Софи не собиралась ему отвечать, она просто хотела, чтобы он ушел и оставил её в покое. Это бы ребенок Луки, она безошибочно чувствовала это, она знала это, внушив до абсолютного мозга костей, но Каллисто требовал от неё невозможного, вбив себе в голову какие-то противоречия, которым Софи не должна была поддаваться, отметая любые помыслы о его отцовстве. — Давай, признайся мне во всем сейчас. Я же знаю, что вы спали с Лукой целый месяц до этого и ничего не происходило, пока я не взял ситуацию в свои руки. Каллисто хотел, чтобы она, наконец, сказала ему правду. — Ты уйдёшь? — ее голос частично восстановил свою силу и стал намного громче, чем она хотела. — Сеттима, скажи это. Она прервала его. — Оставь меня в покое! Ты изнасиловал меня, вторгся в мою жизнь и разрушил ее! Тебе мало?! Мало?! Каллисто накрыл ее истеричный рот ладонью, потому что её правда била его ниже пояса, навалившись всем телом. После всех лет, проведенных в статусе Дона и глубоком душевном одиночестве, остановив взор на животе Софи, он увидел сына, которого у него никогда не было. Посмотрев в глаза своему возрасту, осознание того, что он может не появиться рядом, ударило его по подбородку. Он хотел оставить свою империю тому, кто это оценит, сохранит его имя и, возможно, станет отцом достаточного количества сыновей, чтобы раздать его после его смерти. — Скажи мне, что этой мой ребёнок. Четырнадцать, ровно четырнадцать недель насчитал доктор, Меира сказала мне. Всё сходится. Ты признаешься мне, или доктор Грано выскребет тебя до чиста, понимаешь, о чем я? А мои парни размажут Луку по всему Палермо. У меня достаточно власти, чтобы предотвратить кровопролитие. Каллисто встал на ноги, убрав руку с лица Софи, на которую скатились крупные прозрачные слезы, пока она отрицательно мотала головой, и ещё раз посмотрел на ее живот под тканью юбки: у него просто никогда не было либидо настоящих мужчин, которых он знал все эти годы. По мере того, как он становился старше, ему было все тяжелее сдерживать свой интерес к юным девочкам.