Вокруг нас

      После того как отец целое воскресенье провёл дома и будними вечерами приезжал с работы пораньше, дети заметно повеселили, и коридоры скромного особняка вновь наполняли смех и веселье. Улькину казалось, что те мрачные переживания и пугающие догадки отступили, и он просто мог радоваться общению, которого так не хватало последний месяц или даже больше. Род выглядел и вёл себя совершенно как обычно, никаких причин для тревог. Мальчик даже пробовал уверить себя, что всё замеченное и увиденное не имеет того подтекста измены, но всё же до конца отмахнуться от этого не получалось. Он знал, что слышал и наблюдал, а если сопоставить с теми шорохами и шагами, какие они с сестрой частенько слышали по ночами, и что вели чаще всего к кабинету отца, то длится всё это не одну неделю. Срок, который родитель их обманывал и изображал из себя довольного члена семьи? Так далеко мальчик ещё не отваживался мыслить — сердце начинало часто биться, разнося горечь по крови. Появлялось неприятнейшее ощущение… что их предали. Что они не нужны и одиноки. «Но это не так», настаивал Улькин, обращая в такие моменты взор на младшую сестру. Фрида же собой являла олицетворение детского счастья, и оно лучилось, согревало всех вокруг. Девочка радовалась без особой оглядки: вернулось ощущение порядка и любви — теперь по-прежнему можно ждать папу вечером, и тот придёт, поиграет с ними или же просто посидит, и они поговорят обо всём подряд. А день принадлежал им, практически предоставленным самим себе. Мать закончила им уроки на сегодня и отправилась заниматься прочими делами. Впрочем, детей те не касались, и они были этим весьма довольны — их ждали свои хлопоты. — Только помни, это требует аккуратности и неспешности, — увещевал брат девочку, идущую рядом. — Я хочу собрать самый лучший гербарий. Нужны только самые красивые листья и цветы. — Я не буду срывать всё подряд как в прошлый раз, — заверила Фрида, тряхнула ручками и скомкала ткань своей юбки. — Все пальцы были зелёные, ещё и ты ворчал как папа. Но как же мне тогда определить какие листья хороши, а какие нет?       Она чуть насупилась, в синих глазах сверкнуло упрямство и желание разобраться в том, до чего ещё не доросла. Да и не в её характере было спокойно сидеть, осматривать каждый листок, выискивая один нужный.       Ей больше нравились активные игры и приключения, но всё же девочка любила брата, который не всегда хотел заниматься подобным. Поэтому они кое-как делили свободное время, учились перенимать интересы друг друга, лишь бы провести день в хорошей компании. Улькин выдохнул, скрывая особую улыбку счастья: — Можешь принести энциклопедию из библиотеки. Только смотри, чтобы никто не заметил, а то нас наругают, — назидательно произнёс он как и полагается старшему брату. — Я пока схожу за своим гербарием. — Хорошо! — кивнула Фрида, на лице появилась радость: решение найдено и ей доверили его исполнение.       Без промедления она развернулась и побежала в другую часть особняка, чтобы там спуститься вниз по лестнице, что поближе к библиотеке и подальше от всеобщего внимания домочадцев. Улькин проследил за тем, как та скрывается за поворотом, как топот её ног затихает, и пошёл к себе. Сквозь окна падал яркий свет солнца, день казался безмятежным. Мальчик чуть улыбнулся этому, прибавил шагу, чтобы сестра не долго ждала его у двери в сад. Но когда вывернул к двери, что скрывала его комнату, замер как вкопанный. Та служанка. Та девушка, которая тогда была с отцом. Сейчас она стояла перед его спальней, как бы оглядывая дверной косяк и что-то… прикидывая про себя. Ребёнок тут же признал именно это выражение лица, но вот представить то, что могло так привлечь эту особу у его комнаты, просто не мог. Смятение спутало мысли, а Улькин такую потерянность испытывал крайне редко. Не успел он и попробовать взять себя в руки, как эта девушка со светлыми волосами, собранными в строгую причёску, повернулась к нему. Её лицо приняло нейтральное, обычное выражение, но стоило ей увидеть маленького Райсса, как её тонкие, аккуратные губы изогнулись в улыбке. — Тебе помочь с чем-то? — сказала она, аккуратно приближаясь. — А то тебя не было в комнате, хотя ваша матушка отправила вас на отдых.       Улькин почувствовал, как внутри поднимается ворох всех тех тревог, оплетает нитями сердце, потому что… ему показалась, что чужая улыбка ничем не лучше оскала хищника. Что та наполнена фальшью. Ложь как и её дружелюбный голосок. Что-то скрывалось за этим всем.       Нечто… опасное, может даже враждебное. Или же то говорило простое предубеждение, заложенное теми наблюдениями. Мальчик не думал об этом — мысли сбивали эмоции. Он даже не нашёлся с ответом — без слов отступил на шаг при чужом приближении. Интуитивно. Так ощущалось безопасней. Внезапно пришло осознание, что тут кроме них двоих никого рядом нет. «Если только дядя не выйдет… Хорошо, что я отправил Фриду вниз… Сказать папе? Маме?», бессвязно пронеслось у ребёнка в голове. Улькин ощущал ту непонятную угрозу, желание уйти отсюда, но умом не мог определить чёткую причину этому. Только ли потому что эта женщина в чёрном, служебном платье встречала отца тем вечером? Только ли из-за тех полуразобранных слов, произнесённых отцом и ею шёпотом? — Что? Что-то случилось? — спросила она прежним тоном, когда молчание затянулось. — А где твоя сестрёнка? Может, с вами поиграть, раз вы не хотите отдыхать?       Горничная хотела было изобразить улыбку, но заметила его смятение, беспокойство и явное недоверие. Заметила, и добродушная маска немного сползла, тонкие черты проступили острее. Это заставило мальчика отмереть и сосредоточиться на самом простом — прекратить это непонятное столкновение в пустынном коридоре. — Нет. Не стоит, — выдавил из себя Улькин, голубые глаза метнулись к двери, на пути к коей стояло это препятствие. — Хорошо, но ведите себя тихо — родителей не стоит ничем расстраивать, — и на краю чужого тона промелькнула насмешка.       Уходить Альма не спешила — стояла и смотрела сверху вниз с некой надменностью. И ребёнок, стараясь выглядеть как можно спокойней и уверенней, пошёл к ней навстречу, чтобы обогнуть и укрыться в своей комнате. При этом он чувствовал, что это продвижение идёт наперекор его переживаниям, предчувствиям. Тем не менее Улькин, не глядя миновал девушку, не оглядывался и через несколько непростых шагов уже открывал дверь. А через несколько секунд плотно затворил её за собой, и только там позволил себе выдохнуть, выпустить эмоции. Он спиной привалился к двери, прижал руки к лицу и зажмурился.       «Что мне с этим делать? Или же мне всё это только кажется?! Папа же не мог… не мог изменить маме… Но тогда бы эта девушка так себя не вела. Что она делала у моей комнаты? А Фрида… Надо быстрее идти к ней», мальчик тёр лоб и щёки ладонями. Минутная передышка, и он пошёл к своему рабочему столу. Слишком большому для такого ребёнка как он, однако сидел тот за тем на специальном стуле и с особой важностью. Держал строгий порядок, как и учил отец. Собственно, его такая недетская серьёзность не отягощала. Улькин нашёл свой гербарий там же, где и положил его в прошлый раз — в верхнем ящике, прихватил карандаш и пошёл на выход. Перед дверью всё же непривычно помедлил. «Вдруг она ещё там?», собрался с духом и вышел в коридор. Никого. Тишина. Облегчения особого это не принесло — мальчику всё равно казалось, что на него кто-то продолжает смотреть. В родных стенах сделалось неуютно — он перехватил тетрадку с твёрдым переплётом, прижал к груди, почти что побежал к одной из лестниц. Ни в одном из поворотов эту женщину не увидел. Как на втором этаже, так и на первом. Разгоняя волнение, ребёнок дошёл до того места, где должна была ждать Фрида, уже поспокойней. А увидев, что девочка стоит и ждёт его, сжимая в руках большую и чистую энциклопедию, что всё в порядке, он и вовсе начал расслабляться. — Ты долго-о, — заметила сестра, недовольно свела тёмные брови. — Я бы успела два раза вытащить из библиотеки нужную книгу. — Просто задумался, — отмахнулся Улькин, не решаясь посвящать девочку в эти события. — Главное, тебя же не видели с ней? — Нет! — гордо похвасталась она. — А теперь идём в сад? — Да, пошли, — он огляделся напоследок и открыл тяжёлую дверь, пропуская девочку.       Что ж, сейчас за ними никто не наблюдал, да и в саду их навряд ли потревожат без особых на то причин. Взрослые редко когда обращают внимание на детей. Особенно, когда те не шумят и не доставляют хлопот. Это старший сын Рода знал и понимал прекрасно.       Снаружи летний день играл более живыми и приятными красками. Ветер мягко обдувал прохладой, приносил запахи из-за ограды. Солнце светило ярко на чистом голубом небе, и всё вокруг наполнялось цветом, теплом. Впрочем в саду, среди одуряющего разнотравья дети отыскали уютную полутень. Старую книгу разместили на каменной скамье. Все книги в библиотеке были старыми, но всё же из-за тщательного ухода и хранения выглядели вполне себе ново. Никаких измятых страниц, потрёпанностей или чего-то ещё. Поэтому-то их и запрещали выносить за пределы библиотеки, играться с ними. Но дети относились к энциклопедии осторожно. Улькин чистыми руками переворачивал страницы на нужную, где указывалось название растения вместе с его свойствами и красивым расписным изображением. И пока он делал разметку в своей тетради с тем, чтобы потом написать всё чернилами, девочка шустро бегала среди кустарников и деревьев, искала нужный, потом возвращалась сравнить с картинкой, убегала снова и только потом приносила брату сорванный листок или же цветок. Так прошёл час, дети основательно увлеклись, однако их небольшое исследование было нарушено — их позвали из особняка. — Может, маме что-то нужно? — спросила Фрида, без особых раздумий вытирая пальцы о подол простого платья. — Но вроде ещё не время обеда. — Не знаю, — пожал плечами её брат, встал с примятой травы. — Лучше поспешить.       И они вдвоём направились к дому, оставляя позади себя гербарий, собранные листья и раскрытую книгу. Правда, стоило им переступить порог, как прислужник им строго велел следовать за ним к Элфриде. Невысокая женщина, которая начинала набираться сил после родов, приходить в себя благодаря отдыху, ждала их в гостиной на одном из диванов. И дети по её строгим голубым глазам поняли, что вызвали их не просто провести вместе время. Сейчас та должна была отдыхать, однако она явно хотела что-то обсудить. Как только слуга удалился, она выдохнул и прямо спросила: — Вы взяли книгу из библиотеки?       Её отпрыски на пару секунд замерли от испуга — нагоняя им теперь не миновать, потом быстро переглянулись. Отпираться? Бессмысленно.       Ещё родительница так смотрела на них, что даже от мыслей об увиливании делалось стыдно. Улькин сделал шаг вперёд, собираясь взять слово, чтобы взять вину на себя, но Фрида схватила его руку и тоже вышла. — Да, мы взяли энциклопедию по травам, — начала она, смотря открыто и прямо на мать, — но, мам, мы… — Дети, сколько раз говорить, — прервала её женщина, поморщилась, отчего на лице проступили морщины: — Если что-то запрещено брать, то это нельзя брать. Это правила. А правила нужно соблюдать. Ваш отец будет вами недоволен сегодня вечером.       «Если он придёт не поздно ночью», мелькнуло у мальчика на фоне неловкости. Он ощущал себя провинившимся, однако не настолько, чтобы просто молча стоять и получать порцию нотаций большую, чем они заслужили по факту. — Но, мама, мы не испачкали её, — спокойно начал Улькин, привлекая осуждающий взор матери к себе, выдерживая его. — Мы очень аккуратно с ней обращаемся и вернём на место в целости и сохранности. Ты можешь посмотреть и убедиться в этом.       Элфрида поджала губы, но дочурка начала убеждать её, рассказывать, как они стараются над гербарием, как они запоминают растения, и это несколько смягчило ситуацию. Мать встала с дивана и позволила детям отвести себя на улицу. Казалось, что с каждым шагом гроза рассеивается, что женщина обдумывает довод сына. И оба ребёнка прекрасно знали, что увиденное её успокоит в полной мере, что она с облегчением выдохнет. Может, и порадуется тому, что дети ответственно подошли к такому вопросу, покорит за нарушение правил, но не станет очень уж ругать и наказывать. Они уверенно вели её во внутренний сад, хотя просто детское волнение продолжало играть внутри — бороться против взрослых нелёгкое дело.       Однако у скамьи им открылась совсем не та картина, какую они оставили. Энциклопедия валялась на земле в клумбе, смятые листы уродливо торчали из-под обложки. Увидев это, и Улькин и Фрида не просто замерли — обомлели. У них отвисли рты, а девочка едва ли не осела на землю. Такого не могло быть. — Мы же оставили её на скамье… — пролепетала она, а широко-раскрытые глаза наполнялись непониманием и даже испугом.       Девочка бросилась к бесценной книге, подняла её и принялась суматошно смахивать землю. Как-будто это что-то могло исправить. Улькин чувствовал дурное предчувствие — книги не летают сами по себе, а мать рядом удручённо выдохнула, покачала головой. Это было самым ужасным — расстроить Элфриду и разочаровать её. Сердце у мальчика забилось сильнее, он не знал что делать. Извиниться? Но за что? Это сделали не они. Совершенно точно. Объясниться? Этот чужой укор, который наполнил всё пространство вокруг и без всяких слов, делал плохо. Собрав мысли во что-то внятное, мальчик поднял голову, чтобы начать говорить, однако мать опередила. — Ты соврал, Улькин. Я не учила тебя врать, — заметила она расстроенным и строгим тоном, что вызывал желание заплакать от такой несправедливости.       Но его сильнее кольнуло другое. Кровь прилила к щекам, он сжал руки, а на сердце сквозь всё горькое пробилось оскорблённое. — Я никогда не вру. И ты это знаешь, — твёрдо ответил мальчик.       Мать ничего не ответила, и он понял: для неё всё было ясно. Она даже не допускала мысли о том, что это сделали не они. Она ему, им… не верила. И это открытие стало самым болезненным для него. Улькин отвернулся — ему сделалось невыносимо смотреть в лицо родительницы, в коем ничего не поменялось от его слов. Мука наполняла его и возмущение. Всё мешалось: обидное, горькое и сильное желание справедливости.       Если бы только найти последнюю было так просто. Фрида всхлипнула, пытаясь привести в порядок строки, что пострадали от грязи, выпрямить скомканные листы. Ей было очень жалко именно книгу, но мать строго заговорила снова, отвлекая её, возвращая в насущный мир. — Вы оба наказаны до конца дня: не выходите из своих комнат, — холодно произнесла Элфрида. — А потом отец решит, что дальше. Вы меня очень расстроили.       Девочка тряхнула головой, прищурилась, смахивая слёзы. Даже у неё не складывалась последовательность событий. Она решительно подскочила на ноги и сверкнула синими глазами, требовательно глядя на мать. — Но, мама! Мы этого не делали! Мы оставили её тут! — Фрида подбежала с книгой на руках к скамье. — Здесь! Смотри, примята трава тут, потому что Улькин сидел рядом и перелистывал страницы! Даже его гербарий здесь и смотри, листья, что я собрала!       Всё это она показывала, проговаривала себе, убеждаясь в том, что тут кто-то был в их краткое отсутствие. Но это эмоциональное и торопливое не подействовало на женщину. Та осталась непреклонной. — Идите. Книгу отдайте мне, — выговорила та, стараясь удерживать на лице больше строгости, чем откровенного расстройства.       Фрида уставилась на неё, не веря в том, что мать даже не хочет выслушать, предположить, что это не они виноваты. Девочка начала тяжело дышать, но не расплакалась. — Нет! — крикнула она, прижав к себе пострадавшую книгу, и сломя голову бросилась к особняку.       Мать не успела остановить её ни словами, ни действиями. Улькину впервые за всю жизнь хотелось поступить так же как и его сестра. Развернуться и убежать к себе. В надёжную и безопасную комнату, где это несправедливое обвинение не будет иметь ни силы, ни веса. Но он молча подобрал свой гербарий, сорванные листья и так же молча удалился, не сказав матери ничего более.