Вокруг нас

      Дома всё пошло вверх дном, и единственное, что радовало Ури в поднявшемся бардаке — сумел опередить брата и заставить его любовницу уехать. Так безопасней для всех и для неё самой. Установить и подобие мира, и даже почву для диалога между Родом и Элфридой при Альме просто невозможно по определению. А король хотел, чтобы эта проблема решилась быстро — видеть страдания всех близких было просто невыносимо. Покой родного дома обернулся раскалённым горнилом, в коем всё прежнее плавилось, растворялось. Столько оров, слёз и скандалов он не видел с самого раннего детства, когда отец руководил всем по-своему усмотрению. И вот то время словно вернулось: кричал Род, кричала, к удивлению, и Элфрида. Её терпение лопнуло, и всё то, что она копила и сдерживала годами, нашло выход — брак, о коем оба не просили, но оба пытались тянуть, утратил единственную опору для существования. Уважение. Так продолжалось уже несколько дней. Род, лишённый общества любовницы, ругался со всеми подряд. С женой, с увещевающим братом, со слугами, но короля больше тревожило совсем иное. Дети. Они откровенно плакали, испытывая первый серьёзный удар судьбы, не знали, что будет дальше. Сильнее всех переживала Фрида — как Ури не пытался её успокоить, дать ей взрослую поддержку. Её слёзы прерывались лишь на слабые проблески обиды, негодования, попытки понять это крушение всего привычного. По большей части она общалась лишь с дядей и братом, а когда отец или же мать приходили к ней, чтобы убедить в своей правоте — девочка убегала. Улькин старался держаться спокойней во всём этом, но с Ури наедине говорил, захлёбываясь эмоциями. Старшему родственнику это всё сжимало сердце мучительной болью. Разве мог он за родителей ответить на все вопросы? Сказать, что родители не любили друг друга, что брак и сами дети появились из банальной необходимости, что несмотря на всё это отец взаправду любит их? Нет, и всё, что оставалось королю, быть рядом с детьми и помогать им найти силы, в спешке готовить их к тому, что жизнь далека от укромного приюта, где есть любящая мать и любящий отец, наполняющие мир теплом и светом. «Впрочем, здесь случаются вещи и похуже», покачал головой щуплый мужчина и прильнул лбом к высокому окну.       За стеклом уже смеркалось — солнце забирало краски природы, давая небу последние грязно-жёлтые всполохи. Тьма сгущалась, но ночь не принесёт покоя. Не в этот раз. Ури выдохнул, ощущая всю ту напряжённость позади себя. А ещё приходилось попутно думать о сложных делах. Весь незримый груз давил на короля, сжимал и вдавливал в пол. Примирить супругов и не пытался, но старался говорить с ними и успокаивать. Как будто его хоть кто-то слушал — эмоции слишком сильно играли во всех них. Всё это отнимало силы. Лишь усилием воли он оставался ясным сознанием в особняке — не мог себе позволить такой блажи как отстранение, иначе эта ссора разрушит всё, проблемы достигнут небывалых высот и детям будет ещё больней — этого нельзя допускать. Райсс, пользуясь передышкой в виде удушливой тишины, задумчиво вглядывался в тени, и в какой-то момент сам собой встрепенулся, а потом и различил силуэт на подъездной дорожке. На душе прошлась волна облегчения. Кенни в своей шляпе и излюбленном длинном плаще. «Значит, есть новости», кивнул мужчина и пошёл к входной двери, чтобы встретить гостя и опередить нервного Рода, который сейчас легко мог сцепиться с кем-угодно. Визит друг ощущался необходимым во всём этом безумии. Однако когда Ури сам открыл тому дверь, подобрался и изготовился давать поддержку и прибывшему. Аккерман вошёл в поместье мрачной, угрюмой и на удивление молчаливой тенью. Выглядел тот совершенно не как обычно, и король тихо спросил: — Кенни, что случилось?       Потрошитель чуть дёрнулся, и в этом движении проступила вина, начал стягивать плащ. Райсс чётко, слишком чётко, распознал эту скрытую ото всех эмоцию. Столь редкую в этом мужчине, но очевидно очень насущную. Сердце исполнилось крайне дурным предчувствием. Гостю было плохо. Как не бывало уже очень давно. — Кенни, — мягко повторил Ури, взял того за мозолистую руку, обхватил двумя своими, — скажи мне.       Тот всё молчал, кривя губы. На секунду в глазах вместе с отсветом светильников что-то мелькнуло, но мужчина наклонил лицо, скрывая это полем шляпы. Тишина продолжала угнетать. Райсс ощущал, что исполняется внутренней силой помогать другу, чтобы тот ни изрёк. — Кива к вам, — Аккерман, не глядя на близкого человека, мотнул головой и, явно пересиливая себя, вытолкнул из глотки, — не заскакивала?       Короля словно обдало холодящей усталостью — он понял всё по этому вопросу. С девушкой что-то случилось, а ещё и то, что сам прибывший приложил к этому свою руку, о чём сейчас сожалеет. Ещё одна беда к последним. Всё катилось по наклонной.       Ури крепче сжал чужую ладонь, хотя его пальцы на ней смотрелись хрупкими, тонкими, небольшими. Они могли друг друга понять, не разглагольствуя в пустую. Невысокому парню хватало и того раскаяния. В коридор ещё никто не выходил — слуги благоразумно не показывались лишний раз, а остатки семьи старались не пересекаться друг с другом. Разговор оставался сугубо личным, и они оба друг друга слышали по-настоящему. В отличии от всех прочих. — Нет, — собрано ответил король с особым участием: не лицемирно-сладким, как у некоторых проповедников, но с поддержкой и готовностью решать сперва действительно жизненно важную проблему. — Ты её искал? — Её нигде нет. Ни в ратуше, ни в Подземном, ни дома. Она не приходит туда, даже когда меня нет там. Кажется, — Аккерман запнулся с резкого тона на прежний неуверенный, — мы поругались. И она убежала, с тех пор я её не видел.       Райсс, усваивая сказанное, медленно кивнул. Понимал, что такое крайне не типично для девушки, как и уходить в неизвестность, когда вокруг шла работа. А вот как эти двое могли поругаться оставалось лишь догадываться, но и эти думы отдавали тяжёлой мрачностью — сорваться там мог лишь один. Сдержанный усталый выдох слетел с губ короля, быстро обдумывающего всё. — У нас она не была, — ответил парень, заглянул снизу вверх в глаза гостю. — Кива не могла просто так уйти, бросив всё даже в разладе с тобой. Надо спросить у Рода, возможно, она ему передавала сведения на днях. — Тогда он бы делился этим с тобой, — скептично пожал плечами Жнец и потёр переносицу свободной рукой. — Ему не до этого, Кенни, — произнёс Ури с осторожностью и отпустил крупную ладонь убийцы. — В особняке тоже поругались. Фрида застала Рода с Альмой.       Аккерман протяжно хмыкнул, но без особого, прежнего ехидства. Больших пояснений не требовалось. Всё случилось так, как и предсказывалось.       Мужчина с проступившими синяками под глазами, с щетиной на щеках, что обычно выбривал, оглядел коридор, заглянул в холл. Дети по своему обыкновению не сидели у камина. Тихо потрескивал лишь огонь, разведённый непонятно для кого. — Хочешь, чтобы я её прирезал? — совершенно спокойно и серьёзно спросил он, заправив большие пальцы за ремень брюк. — Это не решение, — отрезал Райсс, потом медленно направился по коридору, приглашая жестом своего друга. — Идём в библиотеку, вызову его спросить о Киве. Она не из тех, кто забудет о деле. Скорее, либо сторонится тебя, либо с ней что-то случилось.       Жёсткая, но всё же правда. Самообман ни один, ни другой не могли себе позволить. Им придётся решать всё это, так или иначе. И реальность штука жестокая. Сейчас оба ощущали одно: они стоят вместе, плечом к плечу, во всём этом, без укоров. Одному за бездействие, второму за несдержанность. Оба остались с последствиями. — Она говорила об исчезновениях в Гермине, я прочёл дела — выглядят как похищения, так что я готов ко всему. И я тоже не забывал о деле, — Кенни двинулся за ним, в лицо вернулась прежняя цепкость. — Пока подбираюсь, и одна задумка у меня имеется. Но нового пока ничего не могу сообщить. — Хорошо, но прошу тебя, — Ури обернулся и приложил руки к груди, — будь сейчас сдержан с Родом. У меня нет ни малейшего желания видеть, как вы цепляетесь.       Аккерман просто кивнул — сам был далёк от того состояния, чтобы подтрунивать над старшим представителем королевской семьи. Слишком переживал за Киву, чтобы открыто злорадничать. Вдвоём они дошли до библиотеки, и он молча, тяжёлой фигурой прошёл к столу и сел, а Райсс вызвал слугу, наказал пригласить брата, принялся самостоятельно разжигать свечи.       Род шёл к ним долго — Ури изучал взором знакомые стеллажи, мыслями витая во всех этих новостях. Гость же не шевелился и не стремился начать новую беседу — серые глаза отстранёно смотрели куда-то сквозь столешницу. Но стоило двери открыться, тот подобрался, пересел поудобнее, дурные эмоции ушли вновь на самое дно души, и мужчина стал выглядеть просто утомившимся с дороги и собранным. Старший Райсс же смотрел на них затравленно, с презрительным ожиданием. При виде Потрошителя он сглотнул, но заставил губы изогнуться в усмешке, что скрывала и без того очевидную тревогу: — Уже нашёл фирменное решение, Ури? — выплюнул пришедший, опасливо поглядывая на долговязую фигуру в шляпе. — Я удивлён, что этот не появился тут в самый же первый день.       Кенни лишь ухмыльнулся и воздержался от ответных реплик. Род откровенно боялся, и не столь ясно за себя или же за любовницу. Причём настолько, что зная своего брата лучше всех, сразу же обвинил его в немыслимом. Жалкий и низкий в этой попытке выглядеть храбро. — Замолчи, Род, — мягко сказал король, вскинул руку, призывая ко вниманию. — Я никогда так не поступлю и отослал её из этого дома не по этой причине. Вам всем нужно прийти к компромиссу, раз так. Но позвал я тебя не для этого — сперва сам реши вопрос с Элфридой, сейчас хочу поговорить о делах. Понимаю, что тебе не до этого, но не можешь рассказать что-либо за последние пару дней?       Повисла осторожная тишина, и старший Райсс колебался какие-то секунды. Стоял возле двери, словно хотел уйти и хлопнуть ею. Потом сомнение отразилось и в лице, он скривился, но всё же двинулся к столу. Свечи создавали приятный, потайной ореол света, в коем могло скрываться очень многое.       Даже знакомые этой троице углы полок, стеллажей, ряды корешков казались изученными лишь на половину. — Мне нечего рассказать нового, — наконец изрёк мужчина, потёр усы и сел немного в стороне от двоицы. — Не пересекался с Кивой? — уточнил Ури, а когда родственник нахмурился в нетерпеливом, раздражённом недоумении, добавил. — Это важно, Род.       Тот застыл на две секунды, потом гримаса сползла с его лица в мрачно-удовлетворённую. В синих глаз прибавилось презрения и какого-то торжества. — Ах вот как, — довольно протянул он, откидываясь на спинку стула, сцепил руки на небольшом животике. — Нет, она ко мне не заходила и не передавала записок — это я говорю серьёзно и со всей честностью. Но я и не удивлён этому. Скорее всего, она решила, что с неё тебя хватит, Кеннет. Даже собака чувствует подлинное отношение хозяина. Ури, знаешь, я как-то пришёл в ратушу, — Род вперился взглядом в брата, пальцы начали «играть», — и Кива вся была разукрашена следами бурной ночи. Ей только разбитой губы не хватало для полного образа дешёвой проститутки. И знаешь, она выглядела… растеряно. Маленькая девочка, которая никогда не знала хорошего обращения, выглядела озадаченной. Это ты одобряешь, Ури?       Аккерман издал смешок в пику нахальному собеседнику пересел вальяжней: расставил ноги по шире, закинул руку на спинку стула. В серых глазах мелькнуло хищное. Не то угроза, не то азарт, не то насмешка. Ури же хранил молчание, выражение лица и глаз никак не менялось, и Род продолжил говорить: — Судя по-всему, тебя такое, Кеннет, — в тоне звучало властное пренебрежение, мужчина долго копил в себе эти замечания и теперь паясничал, — устраивало — выставлять её и унижать её. А ты, Ури, ещё после того будешь мне говорить, как себя вести, а как не вести. Займись своим дорогим другом, а в мою личную жизнь не лезь. Я хотя бы не издеваюсь над женщинами. — Не пытайся за мой счёт выглядеть лучше, — тихо и лукаво произнёс Жнец, — потому что ты не можешь быть лучше. Всё, что ты можешь, так это прятаться за чей-то юбкой или пытаться прикрыть своё дерьмо чужим.       От его немигающего взора Род еле-еле удержался от того, чтобы поёжиться. Но совладав с этим страхом и тем глубинным попаданием, он собрался было на ответную реплику. Тишину библиотеки заполнил негромкий, но сильный голос Ури, опередившего назревающую перепалку: — А теперь, — нечитаемо начал он с неоспоримой уверенностью и мощью, — прекратите это. Род, спасибо, что пришёл и ответил на мой вопрос. Иди.       Старший брат резко встал со стула, плохо утаивая невылитую желчь и возмущение. Но потом всё же собрался и кивнул, поспешил на выход. Дверь хлопнула, закрылась. В библиотеке осталось двое. Аккерман молчал, как и его друг. Минута. Вторая. Единственное, что двигалось в этой комнате, был огонь свечей. Прошло десять тяжёлых минут, и Кенни с выдохом потянулся к ближайшему канделябру. Задумчиво затушил пальцами одну свечу. — Пойдём, прогуляемся, Кенни? — спросил Райсс, и когда собеседник тускло взглянул на него, чуть улыбнулся. — Поговорим. Стены давят. — Да, не лишнее, — кивнул тот и осторожно встал со стула, не прогремев ножками.       Они на пару быстро затушили свечи, вышли в коридор и направились к одной из дверей. В молчании. Оба готовились к непростому разговору. Непростому потому что, Аккерману предстояло излить душу и то, что не мог выразить внятно вслух. Но всё же, он бы готов к этому. Замешкался лишь на пороге, вскинул голову к чёрному небу, где проступали звёзды. «Видит ли она их сейчас?», пронеслось у него в голове, и он поспешил догнать своего друга, уходившего по ночной тропинке.       Без солнечного света глаза не уставали — сказывалась приобретённая в Подземном Городе привычка. Кива понятия не имела, где находится, но знала, что несколько дней её и остальных пойманных куда-то перевозят. Возможно, подальше от городов. Для неё это представляло собой неприятность — подвёрнутая ещё во время бегства от Кенни лодыжка распухла, а перевязать её не было ни какой возможности; кормили плохо, скованные руки изнывали от малой подвижности. Но девушка понимала, что выбираться придётся при первой же возможности. Любой ценой — у неё не было желания проверять, связаны ли эти похитители с титаньими экспериментами или же это старые добрые работорговцы. Сейчас, лёжа на подобии скамьи в отдельной и небольшой камере, соглядатай с закрытыми глазами рассуждала и о другом. «Всё же нужно было не убегать так далеко. Сразу искать чердак для ночлега», спокойная мысль, с небольшой иронией над собой. Сожаления о таком поступке не возникало, но хотелось и обратно домой. К Аккерману. Наконец поговорить с ним внятно и убедиться, что всё нормально, что всё ещё может быть хорошо между ними. Она втянула вонючий и затхлый воздух носом, выдохнула ртом — вернётся к нему, вырвется отсюда. Удивительно, но мысль о мужчине придавала тех самых внутренних сил. Тот точно ждал её, хоть и раздражённый и злой. Кива открыла глаза, покосилась на прямоугольник света, окаймлявшего запертую дверь. «Ключи от неё, от кандалов у охранников. Те приходят с едой, приходят забрать по одному человеку из камер куда-то, приходят поразвлечься», она оценивала шансы своих действий в этих трёх случаях. Прикидывала про себя планы. Свобода лежала через ключи. Причём лучше до того, как настанет её очередь — пленных в камеры не возвращали.       «Вообще, тут слишком шумно для особого места. Видать, пойманные не успевают ни привыкнуть, ни смириться», девушка шмыгнула носом и утёрла его о плечо рубашки. Та стала совершенно грязной — её несколько раз во время перевоза хорошо поваляли по земляному полу. Видать, чуяли, что от неё могут быть проблемы. В соседних камерах часто плакали, кричали и просто так, не только от безнаказанного насилия. Эти звуки не действовали на нервы, но мешали слушать разговоры стражей. От досады оставалось только материться сквозь зубы да осматривать камеру. Не вырезанная в камне — в земле, глубоко под ней. Деревянные подпорки свода не вызывали ощущения особой надёжности, но навевали мысли о том, что в этом месте целая система проходов. Может, и этажей. И всё это нужно будет преодолеть, если только она добудет ключи. А путь к ним лишь через стражника. Кива закусила губу — ждать не стоит. Время обманчиво текло без особой спешки, но внутренние часы подсказывали, что она тут несколько дней. И голосов из камер понемногу становится меньше. В какой-то момент этих меланхоличных и хладнокровных дум в скважине замка раздался скрежет. Девушка мигом устремила взор на дверь, постаралась утаить цепкость, приукрасить всё вымученной усталостью. Могла бы попробовать изобразить слёзы и мольбу, чтобы приманить человека, чтобы тот всеми правдами и неправдами подошёл бы в зону досягаемости. Но знала, что не сумеет правдоподобно отыграть такое. В камеру зашёл мужчина, неся в руках небольшую плошку с постной кашей, какую давали несколько раз в день. Отощавшие пленные им были явно ни к чему. Кива знала все действия гостя: поставит тарелку на пол, ногой подтолкнёт к скамье и уйдёт. Снова запрёт дверь, унесёт ключи. Вернётся через несколько часов с водой. Первая попытка в охоте за единственным шансом. — Можно, — сипло попросила она, стараясь выглядеть слабее, — мне воды сейчас?