Вокруг нас

      Увязать два конца расходящихся реальностей не особо удавалось. Мальчик даже сбежал на чердак в поисках необходимого покоя. Там его точно не потревожит никто достаточно долгое время. Хотелось побыть одному и отпустить всю последовательность. Потому что порядок не мог разрешить дилеммы, и впервые в жизни это являло собой большую проблему. Улькин ходил между убранной, закрытой холщовой тканью мебели, бессильно ерошил себе тёмные волосы в попытке найти баланс. Эмоции метались внутри от одного к другому, и сфокусироваться на одной никак не удавалось. Словно не удавалось найти самого себя, своё «я», какое ребёнок всегда привык слышать. Семья не развалилась как явление, хоть это казалось самым закономерным следствием измены, но ничто не было по-прежнему, от этого делалось только хуже. «Лучше бы всё рухнуло», думал мальчик, гоняя в голове непонятные представления, погружаясь в тревожные ожидания неизвестности. Мать в разговорах звучала понятно и вызывала непростые эмоции. Отец звучал не менее логично, странно-убедительно, хоть и приносил более понятные и болезненные эмоции. Обиду, разочарование, что расходились с логичными осознанием фразам. И оба взрослых толковали правду, да только как Улькин не силился — не мог всё это соединить. Если Род любит другую женщину, то кто будет любить маму? Ведь он видел, как той всё равно больно и обидно, и переживал за то, не сделается ли ей ещё хуже? Вопреки всем заверениям, ведь иллюзия семьи мучительно медленно расползалась как тряпка, что собаки тянут из стороны в сторону. Она же их любимая мама, а не какая-то там неизвестная девушка. Которая не вызывала добрых чувств — Улькин, поправляя чехлы на стульях, понимал, что та специально рассорила их всех тогда с энциклопедией, и возмущался, что отец до сих пор не видит этого. Ставит такую женщину не только выше жены, но и них, его детей, вместе взятых. Это не укладывалось в голове. Мальчик не мог подобрать точного слова своим чувствам, однако на чердаке среди не особо нужных, забытых и убранных вещей, ощущал себя «своим». Ему хотелось и дать матери поддержку, любовь, но при этом он чувствовал себя обманутым и ею: она не любит отца так, как те оба демонстрировали раньше, притворялись. Голова начала вовсю гудеть, боль отдавала в затылок от попыток разобрать мир взрослых и найти в нём своё место.       Хотелось остаться на чердаке подольше, однако ему и сестре запрещалось туда залезать по вертикальной лестнице, и стоило появиться на этажах до того, как его бы начали искать и нашли в неположенном месте. Мальчик недовольно выдохнул, чувствуя, что эмоции лишь сгустились в поисках выхода, и пошёл к люку. Руки чесались что-нибудь ударить, с грохотом перевернуть стулья. Пришлось вновь сухо выдыхать, сминать брюки на бёдрах. Медленно считая до десяти, как учил папа, Улькин заметил, что низ их испачкан паутиной. Ребёнок сбился со счёта и принялся остервенело счищать сор. За этим занятием люк снизу тихонько начал приоткрываться, и мальчик запоздало заметил влезающую наверх Фриду. — Эй, тебе нельзя сюда, — он устремился к ней, переживая за то, что той из-за невысокого роста тяжело стоять на перекладине-ступеньке и пробовать поднять дверь. — Слезай вниз, Фрида.       Мальчик перехватил крышку, принял вес на себя и откинул её, чтобы точно никто не прищемил себе ничего. Сестрёнка же его не послушала и быстро втянулась на чердак. — Тебе тоже нельзя сюда, — ответила она, подбоченившись. — Так что будем тут оба. Я вообще-то пришла тебя проведать. Закроешь люк? Чтобы нас никто не увидел.       Улькин выдохнул, но всё же исполнил просьбу — можно вдвоём тут задержаться, а потом так же спуститься. Так, ко всему, он сможет убедиться, что Фрида не навернётся с приставной лестницы. — Я уже собирался уходить, — проворчал мальчик, отряхнул испачканные ладони. — Просто не хотел лишний раз быть там. — Я понимаю, — протянула девочка, огляделась в убранстве чердака, — мама сейчас с Дирком. А дядя гуляет в саду.       Ури особых негативных эмоций не вызывал, лишь вопросы о взрослой и такой сложной жизни. Однако и с ним сейчас не хотелось проводить время. Зато такие сообщения выявили то, что можно посидеть у себя в комнате без нового общения. Да только… даже к себе не хотелось вовсе. Комната утратила безопасность — проблема была везде. Вокруг. И хотелось хоть как-нибудь от неё укрыться, убежать, раз та являла собой пока неодолимое.       Фрида закончила осматривать запрещённую, вытянутую под крышей комнату и взглянула на брата. Сквозь небольшие, круглые окошки падали солнечные лучи, в них без всякого звука плыли по воздуху пылинки. Здесь прибирались слуги, но та всё равно появлялась. Мальчишеская насупленная фигура выглядела в этом свете напряжённой, маленькой, а тень перекрестия рам пробегала тёмной полосой через плечо и грудь. Впервые девочка видела в нём не старшего брата, а ту потерянность и раздражение. Она поджала губы, подняла брови, наморщив лоб. — Ты ещё переживаешь? — спросила сестра, тяжело выдохнув.       Улькин передёрнул плечами, зарылся рукой в тёмные волосы у лба. Хотел то ли огрызнуться, то ли попросту закрыть тему, а потом всё же выдавил: — Я не переживаю, я просто не знаю, как мне с этим быть, — он раздражённо отошёл от люка к ряду ненужной мебели.       Девочка ощутила, как сочувствие приливает к сердцу. И в тот же момент двинулась к брату, безотчётно, но уверенно. Она догнала его перехватила за одно предплечье, развернув и за второе. Её аккуратные пальцы легли поверх белых рукавов, а синие глаза заглядывали мальчику в лицо. В них буквально светилась любовь. Но не только детская, наивная, а сильная, понимающая. — Мне тоже не очень спокойно из-за всего этого. И я тоже не представляю, как всё теперь будет, — заговорила Фрида, а потом ладонями спустилась, обхватывая ладони брата, сжала в поддержке. — Но думаю, что всё будет хорошо. Мы поддержали маму и с папой не разругались. Мы сделали всё, что могли. Не обращай на них внимания. Они справятся. И мы, ведь мы есть друг у друга. И дядя Ури.       Она обняла его, и Улькин обнял её в ответ. Буря в голове не исчезла, но начала ослабевать. Девочка прислушивалась ко всему, источая поддержку, и тишина чердака сделалась особо успокаивающей. Все тревоги были, действительно, где-то там внизу.       На первом этаже, где малочисленные слуги сегодня вычищали камин. На втором этаже, в одной из комнат которых мама сидела на балконе, вдыхая свежий воздух лета и качая младшего сына. В пустых комнатах, где ещё витали раскаты слов, слёз, крика. Невысказанных эмоций и тайн. Мир действительно оказался не таким, каким виделся детям. Не очень безопасным и далеко не спокойным. Точнее, всегда был таковым — пелена спала. И это не могло не пугать. — Давай отправимся за сокровищами, — внезапно предложил Улькин, отстранившись. — Прямо сегодня. Соберём на кухне перекус. — Думаешь, что сейчас подходящее время? — спросила Фрида и потёрла плечо. — Хотя сейчас нас как раз никто не заметит.       Брат видел в ней и желание, и колебание, однако и сам хотел убраться из дома. Может, до вечера, может, и до самой ночи. Лишь бы скинуть с себя всё это по-настоящему. Их ждало приключение, какое он готовил, какому помог дядя. И внезапно оно действительно ощутилось захватывающим, настоящим. Задумчивость в лице девочки тем временем уступала интересу и радости — надобность убеждать, требовать отпадала. — А давай, — согласилась Фрида, в нетерпении переступила с ноги на ногу, потёрла ладошки. — Можно, в тихую утащить с кухни хлеб, немного сыра. А ещё яблок. И они нас не найдут, пока мы не захотим. Будем гулять и искать по карте сокровище. — Давай, ты пойдёшь на кухню, а я пока соберу вещи: походные плащи, сумку для приключения, — важно перечислил Улькин, входя в роль руководителя поиска невиданных сокровищ. — Встретимся у меня в комнате, хорошо?       Задумка вовлекла, и они оба уже предвкушали радостное приключение. Брат открыл люк и первым спустился вниз, чтобы там страховать сестрёнку. Они оглядывались, прислушивались: не идёт ли кто по коридору, не заметит ли их, покидающих запрещённый чердак. Игра начала обрастать реальными красками и не столь страшными эмоциями. Улькин потом поднялся, закрыл люк, и оба ребёнка разошлись, будто разведчики на чужой территории. Разведчики, которым нужно незамеченными выбраться из логова врага.       Раны начали заживать, и Кива ощущала себя лучше. Впрочем, тело всё равно не могло выдать весь прежний функционал, служивший инструментом. И всё же отдых приятно ложился на душу: не спешить из места в место, спокойно и без угнетения работать умом. И это давало пользу: она отсекала лишние места, сужая круг поисков и наблюдения. Каранесс оставался целиком чистым, чем его чиновники заслужили даже мысленную похвалу. Со слухов, соглядатай видела за отчётами с юга, что в Тросте активизировалась контрабандитская сеть, связанная с Шиганшиной. Яркел-Хлорба-Хилвеста отмечались событиями. Утопия, северный город стены Мария вызывали пристальный интерес. Несколько любопытных манипуляций на складах. «Нужно ещё перепроверить отчёты по поставкам в Промышленный Город», Кива молча кивнула себе и отодвинула просмотренную стопку, карту с карандашными отметками. Для своего удобства она наглядно пыталась установить последовательность, какую Кенни, наверняка, бы уловил и разгадал сразу. Сперва путалась, приходилось ещё выписывать всё на отдельных листах, но через час всё стало получаться лучше. Белиберда на карте оставалась, но моменты и связки проступили отчётливее. «Контрабандисты определённо затрагивают больше сфер этого дела. Возможно, сами того не ведая — их используют. А там где не могут, пользуются грузовыми станциями. Этот кто-то явно знает, как всё проходит там, на каких складах нужные вещества. Либо знает, либо узнавал несколько лет», девушка потёрла лицо и испытав новое ощущение, отвела ладони рассмотреть. Кожа на них за эти недели смягчилась, мозоли перестали ощущаться особо шершавыми, ногти отросли на непривычную длину. Ничто их не обламывало: ни каменный карниз, ни доски, ни заслоны между черепицами.       Сверху по лестнице раздались шаги, и Кива поспешно, в смущении опустила руки, встала с дивана. Аккерману требовалось вернуть часть взятых документов в Ратушу, и, скорее всего, тот уже отдохнул, привёл себя в порядок и хочет отправиться в Митру. А дальше в саму ночь. Хоть за окном ещё цвёл летний день, девушка на подкорке знала, что темень наступит скоро. Как раз когда мужчина закончит официальные дела. Она выдохнула и принялась быстро собирать листы в нужные пакеты документов. Потрошитель спустился на первый этаж, и соглядатай слышала, что тот остановился у лестницы, поэтому всё же обернулась к нему. Высокий в чистой рубашке и брюках, с выскобленным, гладким лицом — небритость последних дней исчезла, волосы подстригли к прежней длине. Холёный вид, который нервировал тем, что… нравился, да и взгляд смотрел живее, ярче. Встретившись с ней глазами, Кенни стал ещё довольней, и это вынудило девушку переступить с ноги на ногу: она ощущала его превосходство и то, что действительно принадлежит ему. Но теперь это тяготело лишь с непривычки того знания — он любил её, как и она его. Хоть все эти чувства сложно связать с простым словом «люблю», Кива не могла найти иного. Внезапно ощутила желание и самой привести себя немного в порядок, несмотря на то, что не особо знала, как это делается. Сердце всё же предательски пропустило мерный удар. — Собирай все эти бумажки, — мужчина небрежно окинул рукой рабочие кипы, пустые бумажные пакеты с предписаниями, печатями. — И сама собирайся, доедем до Райссов. — Хорошо, — согласие слетело с губ бездумно, но потом всё же девушка свела тёмные брови на переносице: — но почему и я еду к ним? Что-то случилось?       Аккерман хмыкнул, дёрнув тонкой бровью, а потом неспешно направился к ней, и Кива, не зная, как нужно себя вести, лишь потёрла плечо, интуитивно опустила взгляд. Тяжёлая рука привычно коснулась её макушки, а потом в новом скользнула к щеке, огладив. И девушка подняла синие глаза, а ощутив внутри желание ответить на жест, к своей неожиданности и храбрости потёрлась лицом о широкую ладонь и пальцы. Сама чуть улыбнулась. — Ничего не случилось, просто хочу, чтобы Ури послушал тебя напрямую, — заговорил мужчина не отводя серых глаз. — Ему полезно. Сейчас есть время не галопировать, поэтому хочу исключить разные моменты. Давай тут быстрее.       Он отошёл что-то проверить в своём пальто, а Кива продолжила сноровисто собирать документы. Хоть это дело ей не нравилось, а бесчисленные отчёты не помогали сделать собственный почерк лучше, всё же сноровка к этому делу прививалась.       Через десять минут, убедившись, что все документы рассортировала правильно, заготовила в отдельные пакеты для ведомств, как и положено, соглядатай поднялась наверх. Хотелось быстро взлететь по ступеням, однако тело, отзывающееся болью, не позволило. В этот момент девушка не думала о том, как перенесёт дорогу и первый выход на улицу после тех происшествий. В комнате она без промедления направилась к шкафу, где у неё на нижней полке лежала вся одежда и вещи. Без особых мыслей она оделась к улице, а потом всё же притормозила себя. Волнение. Непривычное и робкое. Взгляд замер на расчёске. Внутренние колебания длились по меркам Кивы непростительно долго. Ей надо собираться и быстрее — ей хотелось переплести волосы поаккуратней. Она напряжённо прислушивалась то к себе, то к тишине дома, ожидая, что её с секунды на секунду поторопят. Время не ждало. Заставив себя медленно выдохнуть, девушка взяла расчёску и пошла к зеркалу. Бессознательно нервно вертела вещицу в руке, почти как сам Аккерман мог поигрывать ножом. У зеркала Кива нерешительно остановилась и, избегая смотреть себе в глаза и лицо, принялась быстро распутывать уже встрёпанную косу, сделанную наспех ещё позавчера. Волосы ощущались немного сальными, и девушка решила, что как будет дома, помоет их. Пальцы дёргали пряди, выпутывая их, а потом перехватили простенькую деревянную расчёску и принялись вычёсывать колтуны, выравнивать и укладывать пробор. Она впервые в жизни собрала волосы, разделила на боку на три ровные пряди и аккуратно заплела косу, завязала её выцветшей, но ещё вполне тугой лентой. Не смотрела на то, как это подчёркивает лицо, какие акценты придаёт — просто сосредоточилась на том, чтобы сделать косу лучше.       Когда закончила, лишь на долю секунды позволила посмотреть на себя всю, но до того, как успела отметить: нравиться ей результат или нет; отвернулась и практически подбежала к шкафу. Расчёска вернулась на место, а пара заколок отправилась в карман. На случай, если ей придётся убрать волосы на затылке для работы и большего удобства. Мысль о том, чтобы оглянуться на отражение, вызывала едва ли не страх, как и принятие Кенни. Поэтому девушка спускалась по лестнице, отгоняя эти чувства. «Надеюсь, что я не задержалась очень долго», Кива перехватила перила покрепче, смотря себе под ноги. На первом этаже она быстро оглядела всё — непосредственный владелец дома развалился на диване, и пошла к входной двери, чтобы накинуть свободную куртку. Кипы бумаг уже лежали на тумбе. Лето летом, а вот возвращаться они могли свежей ночью. Или могли не возвращаться, а спешить куда-то ещё. Аккерман встал, и девушка старалась не отвлекаться на его шаги, хотя те отзывались внутри будоражением и приковывали к себе. Мужчина неожиданно обнял её и поцеловал в губы. Немного нагло, но не больно — не грубо, как он обычно делал. И Кива прижалась к нему в ответ, аккуратно обняла руками и в его лице увидела самодовольный интерес. Ей оставалось только попытаться скрыть своё смущение и радость. Ту необыкновенную. — До Митры мы доедем в карете, а до Орвуда уж на пароме, — наконец объявил Потрошитель, распрямился. — Можно будет подремать.       Привычка дремать при любой удобной возможности у них была развита неплохо. Выработана потребностями их работы. И так же вырабатывались эти осознанные проявления их чувств, которые осязали оба. И оба открывали для себя это наслаждение.