***
Сириус наблюдал за потрескивающим огнем в камине, закуривая сигарету. Этой магловской привычке научил его Римус. Как ни странно, изобретение маглов помогало ему успокоиться больше, чем волшебные эликсиры. Вспоминая вкус зелья на языке, он невольно поморщился. С двенадцати лет его пичкают этим «чудесным снадобьем», чтобы он сохранял свой рассудок. Он твердил каждому второму, что он не такой, как его чокнутое семейство, но по иронии только ему досталось дьявольское наследие рода Блэков. Он был обречён на вечные страдания, тленность реальности и невыносимость душевных терзаний, которые пожирали его изнутри. Несмотря на тяжесть состояния, которое может наступить при долговременном неупотреблении зелья, он предпочитал оставлять это в секрете. Что могут подумать мародёры и остальные, если узнают? Тем более он сам не понимал, как рассказать им об этом. «Да, моё семейство полно чокнутых волшебников, кстати, я один из них». Или же: «Я такой же тронутый, как и мое семейство, но я надеюсь, что мы будем так же веселиться, как раньше». А какие слухи пойдут по школе? Особенно считая последние новости о том, что творится в Британии. Сидя в кожаном кресле, Сириус размышлял и задавался вопросами. Интересно, в какой момент он перестал следовать идеологии семьи? В пять лет, когда мать в сотый раз начала говорить ему то, что он «наследник рода Блэков и должен вести себя подобающе», что он потерял смысл слов? Или в десять, когда мать первый раз околдовала его империусом на приеме, чтобы тот целый вечер соглашался с каждым человеком, что маглы и грязнокровки — грязь этого общества. Кто знает, может ему в голову придёт мысль сказать при всех «Они не отличаются от нас». В детстве он так сильно хотел внимания от матери и отца, что делал всё. Если Орион не участвовал в воспитании, то Вальбурга была холодной и отстраненной. А маленькому Сириусу нужно было забота, а не эти няни-эльфы. В раннем возрасте он понял, что мать обращает на него только, когда он вредничал, хотя до этого он пытался делать все, что ему говорили. «Твоё старание принимают, как должное, а вот если сделаешь что-то назло им неправильно, то все внимание приковано к тебе». Это стало для него игрой, хотя с каждым годом наказания становились жестче, но он всё равно был вверен своим мыслям. Сириус до девяти лет не видел и не знал маглов и маглорожденных. Ему всегда твердили, что они — грязь под ногтем высшего общества. Он вообще не понимал, почему они должны быть грязью. Ему нужны были доказательства, он сам хотел увидеть, а не просто верить словам. Сириус относился к ним нейтрально, до того как сбежал в девять лет из приема Флинтов. Они жили недалеко от одной деревни маглов, дети там играли в «салки». После того, как он познакомился с ними, он не мог поверить, что они «грязь под ногтем». С ними не нужно было говорить сложными речевыми оборотами, ходить и делать что-то с этикетом. Главное для них не твои манеры, а чувства. Человечность. Например, не больно ли кому-то, если забил коленку? Или не начнёт ли плакать из-за этого? Они оказались хорошими, и он отлично провёл с ними время. Если до этого он делал все только из-за вредности насолить родителям, то после этого он глубоко задумался о идеологии своей семьи. Он так был ошеломлён этим открытием, что начал думать, что каждое слово родителей и других — это всего лишь заблуждение. «Если бы они увидели их или познакомились поближе, то точно узнали бы, что они такие же, как мы. Они хорошие, веселые и не опасные». Мать чуть в обморок не упала, когда узнала, что её сын общался с маглами. После этого он сам начал строить свои принципы, потому как идеология родных не до конца была достоверна. «Они ошиблись по отношению к маглам, вдруг они ещё в чем-то ошибаются?» Однажды отец за день до отъезда сказал ему: «Не смей поступать на какой-нибудь другой факультет. Особенно на Гриффиндор!» И первой его мыслью возникло: «Я могу поступить в другой факультет, кроме Слизерина? Я могу выбирать, куда захочу, и моя кровь не имеет смысла? Даже в этот самый Гриффиндор?» Ему не нравился Слизерин и вера в чистоту крови. С каждым годом отвращение к чистокровным росло. Он верил, что глаза слизеринцев закрыты гордыней, лицемерием и надменностью. Такие люди еще больше вызывали отвращение для него. Он считал, если бы Салазар до сих пор был жив, то вёл себя, как его мать, но в сто раз хуже. Поэтому он разочаровался, когда Мэдс попала в Слизерин. Она ведь была хорошей и понимающей, что старая шляпа могла найти в ней змеиного? Эта девочка запала в его душу с первой встречи. Поначалу он испытывал любопытство к ней, потому что она совсем не похожа была на других высокомерных чистокровных волшебниц. Её чёрные вороньи волосы и бледность напоминала ему его мать. Но в отличии от неё, она выслушивает его и порой помогает в некоторых моментах. Он не чувствовал себя безопасно с родителями, они были холодными и черствыми людьми. Ему нужно было уткнуться в кого-то, чтобы просто почувствовать себя в безопасности и понять, что его ценят. И он встретил её. Они всегда проводили время на приемах других волшебников вместе. Они всегда шутили и болтали о глупых вещах. Иногда открывали то, что было на душе, и никто из них не осуждал другого. Было приятно знать, что кому ты открываешься, всегда на твоей стороне. Они были лучшими друзьями. «— Всю мою жизнь мне говорят, что я осквернитель рода и блудный сын. Позор для Блэков, — усмехнулся, но улыбка его была короткая и грустная. — Знаешь, что я считаю по этому поводу? Я считаю, что это круто! То, что ты умеешь высказывать своё мнение. Немногие так могут. Ты почти что один на миллион. Это очень смело. Неудивительно, что ты попал именно на Гриффиндор». Эти слова грели его душу. Слова, в которых он так нуждался. Нелегко, когда все давят на тебя со всех сторон, затыкая рот и заставляя делать, то что тебе не нравится. А с ней… Было нечто особенное в Мэд. Что, по крайней мере, придавало ему удовольствие и какого-то чувства, в котором он так нуждался всю жизнь. Ему было очень комфортно и уютно с ней. Она говорила такие правильные слова, не осуждала, смеялась с его шуток и порой сама шутила. Не жалела его, как другие, так как сама росла в таком же воспитании. Слушала его, хвалила. Она была прекрасна. Но вот только… Родители все испортили. Как всегда. Люди, которые не смогли спасти свою жизнь, хотят затащить и его жизнь на дно. Он помнил слова отца после первого припадка.***
1973 год. Август. Он поставил пузырёк с золотой жидкостью на стол, вид его был озабоченным, он явно не умел хорошо скрывать свои эмоции. Но несмотря на это, поднял свой подбородок, делая вид, что в данной ситуации он занимает главную позицию. Но выглядел он, на самом деле, как жалкий кретин. — Твоё спасение. Будешь принимать это зелье раз в два-три месяца. Сириус хмыкнул. — Как бы тяжело тебе не было — у нас не остаётся выхода, как принять это. Просто вытерпи все, и ты свыкнешься. Тебе должно стать легче. — Как я понимаю, ты не только про зелье… — безразлично заметил тот. — Сириус, — голос отца стал более настойчивым. — Как бы тебе не нравилась твоя жизнь, ты просто обязан делать то, что делаем мы. Слушайся свою мать, она-то знает толк. Ей и так тяжело. Если ты… Младший Блэк подпрыгнул с кровати и, с неожиданной для себя порывом, крикнул: — И терпеть все это?! Как ты?! Орион замолчал. — Я не буду, как ты, отец! Не стану молчать и делать все, что мне велят, только потому что побоюсь осуждения. Не буду постоянно уходить, когда в семье надвигается ссоры, — горько продолжил сын. Мужчина поднял указательный палец и повысил голос: — Сириус, не смей так разговаривать с отцом! — Решил строить из себя главного? Не смеши меня! Не пытайся строить из себя того, кем не являешься. — Я твой отец и… — Ты мне никакой не отец! — Заорал Сириус. — Где ты был, когда мать наносила мне раны магией? Где ты был, когда она тащила меня за волосы в подвал? Мне было десять, понимаешь? Десять лет! И я кричал, просил твоей помощи, и что ты каждый раз делал?! Уходил на улицу, чтобы покурить, — с горестью проговаривал все, что накипело на душе. — Ты, видно, ещё не в себе, прими зелье, — отец резким движением ушел в сторону двери, не дослушав до конца. — Ты мне никогда не был отцом. Дядя Альфрад всегда выполнял эту роль, вместо тебя. И будь уверен, я буду достойным мужчиной. Не буду таким же жалким, как ты! — Завопил он во весь голос. Орион громко захлопнул дверь.***
Сириус всю свою жизнь жил с одной и той же мыслью, что разжигала огонь в душе: не превращаться в своего слабохарактерного отца. «Я не хочу быть кем-то другим. Почему я не могу быть собой? Я не хочу ненавидеть себя». Эти слова часто всплывали перед сном, не давая уснуть. Он сам понять не мог, как ему так «повезло» родиться в такой семье, где даже вздохнуть не дают. Даже при поступлении в Хогвартс ему подсунули список правил, что в большинстве половины начинались с «Не смей…» Он до сих пор помнил реакцию Джеймса, когда Сириус показал ему длинный фолиант.***
1971 год. Сентябрь. — Ого, тут так много запретов. Я насчитал целых восемнадцать! — Ошеломленно воскликнул он. — Правда? Я даже не заметил этого, — равнодушно отрезал Сириус. — Почему? — Я не считаю число запретов, обычно такое количество бывает каждый раз перед приемом гостей, но тут, и вправду, на несколько штук больше, — почесав затылок Сириус задумался вслух. — Серьезно? Мои родители редко мне что-то запрещают, даже если и делают, я серьезно к этому отношусь. — Наверно все потому, что тебе не пудрят мозги с самого детства этими правилами. Для меня запреты — это часть моей жизни.***
Когда начинались слабые приступы болезни, мать играла в нем ключевую роль. Возможно, это все из-за детской травмы или же из-за её ужасного воспитания. Кто знает? Или же от её ужасных слов, сказанных на протяжении всей жизни. Конечно, поначалу было ужасно неприятно: то, что родная мать унижает при каждой малейшей ошибке. Но со временем он привык. Он считал, что у него иммунитет на эти тупые оскорбление, до того момента когда он поступил на Гриффиндор.***
1972 год. Июнь. Вальбурга кричала и орала на весь дом. Отец и сын, зная такой исход, спрятались в своих комнатах, как подлые трусы. — Каким образом ты умудрился поступить на Гриффиндор?! Блэк на факультете бездарных бордовых идиотов! — Она шипела, как настоящая змея, смиряя комнату шагами. — Да и с этими паршивыми мальчишками дружишь еще! — Они мои друзья! — Протестовал Сириус. — Мне сообщила об этом Беллатриса в письме. Я чуть не умерла на ровном месте! Какой же стыд! Позор! — Перестань! — Возразил он горячо. — Я не хочу жить той жизнью, которой мне предписали какие-то идиоты в далеком прошлом, которые, между прочим, уже сдохли. Или же таких, как вы, волшебников, которые живут старыми принципами! Вальбурга долго пялилась на него, глаза потемнели, а комната наполнилась напряжением, будто сейчас взорвется вулкан. Она все-таки не выдержала и сорвалась на крик, полностью теряя былую аристократическую хладнокровность. — Ты бестолочь! Неблагодарное отребье! Я рожала тебя не для того, чтобы ты так осквернял благородный род моих предков! Какой же ты слепой, что не видишь очевидного. За все шесть веков такой большой ошибки, как ты, ещё не видела. Лучше бы я тебя никогда не рожала! Сириус застыл на месте, ощутив, как холод пробежал по спине от этих слов. Грудь сдавило чем-то тяжелым, перекрывая кислород. Предательские слёзы наворачивались, а в горле застрял большой ком. Вроде бы обычные оскорбление, что тут думать? Он был наслышан ими с четырёх лет. Но этих слов он не мог ожидать. Они полностью сбили его с ног. Никакие физические наказания не сравняться с этой болью, которую он ощутил. Как бы мать не злилась до этого момента, она никогда в жизни не говорила подобных вещей. Вальбурга развернулась и направилась в спальню, по пути напоследок произнеся ещё одну фразу, привычно демонстрируя свою властность: — Если ещё раз выкинешь что-то подобное, я вышвырну тебя из дома!***
Возможно, этот случай был первой причиной его ухудшающегося состояния. Поначалу это были неприятные мысли, но на втором курсе он стал замечать, что при любых ошибках, сознание само собой возвращалось к этой сцене. Все слова матери, сказанные ему в далеком детстве, начали вдруг просачиваться в мысли. «Позорище. Неблагодарный! Ты для нас, как сквиб!» Ближе к летним каникулам их попросту невозможно было заткнуть. Иногда он мог просыпаться посреди ночи в спальне гриффиндора от криков матери. Они были такими реалистичными, что он попросту не мог принять того, что это был сон. А на летних каникулах состояние настолько ухудшилось, что он не спал несколько дней и не выходил из комнаты. Сириус больно скривился. Он даже не хотел думать об этом. Если можно было создать «анти-патронуса», то того момента из прошлого хватило бы, чтобы призвать его с первого раза. Он разочаровался в родителях. Но не в младшем брате. Конечно, то, что он поступил в Слизерин ранило их отношения. Но он по прежнему любил его, хотя даже сам сомневался и уж точно не смог бы признать этого вслух.***
1969 год. Ноябрь. — В следующий раз язык вырву, если скажешь кому-то о правах мерзких грязнокровок! Вальбурга вышла с подвала громким шагом. Сириус лежал на полу, схватившись о свою правую ногу. Раны были небольшими, но достаточно глубокими, чтобы проклятая кровь не прекращалась. Дверь медленно отворилась, пропуская свет в темное помещение. «Неужели опять?» Подумав, что его мать вернулась, чтобы наказать иным способом, он попытался встать, но у него не вышло. — Сириус! — Голос Регулуса заставил его замереть и напрячься. — Не двигайся, сейчас все будет. Кикимер, отнеси Сириуса в его комнату и принеси аптечку. — Не…нужно, — быстро вытирая свои слёзы, он пытался сделать вид, будто все в порядке. Но дрожащий голос все испортил. Брат проигнорировал его. Когда испуганный бормочущий эльф взял его за руку и поднял, Регулус поспешил к Сириусу, помогая ему встать. Было больно двигаться, конечности ужасно болели. Но они все же сумели трансгрессировать в комнату Сириуса. Они помогли раненому лечь на спину в кровать. — Не надо было заводить эту тему про кровь с Флинтами! Они тебя все равно не поняли, ты делаешь только хуже, как ты не понимаешь? Нервно смотря, как Кикимер протирает его ногу, он сел рядом с ним, осматривая его. — Что она ещё сделала? — Все нормально, не обязательно на это смотреть. Регулус молчал. — Просто обещай, больше так не делать. Что в следующий раз не станешь доказывать им что-то. Они все равно не поймут. Сириус лишь закрыл глаза и глубоко вздохнул. Он не мог пообещать.