***
Со вторника по пятницу все было тихо. Хёнджин и Феликс пересекались взглядами, ходя по общим коридорам. Только и всего. Но Хёнджин никак не ожидал, что эта неделя закончится не совсем так, как ему хотелось бы. Зайдя в кабинет отца, Хван мирно прислонился к стенке плечом и старался не показывать своё блещущее через край недовольство. Оно жгло под рёбрами, но слабым быть нельзя. Отец сидел за своим столом и разбирался в каких-то документах. Джин привык, что он никогда не уделяет лишнего внимания в сторону окружающих. Со своим сыном он холоден, словно лёд, а уж с остальными людьми и подавно. Господин Хван — строгий по своей натуре человек, сдержанный и манерно воспитанный. После смерти жены, почти что переставший замечать своего сына, спихивая его сиделкам и прислуге. Все детство за маленьким Джинни приглядывал персонал поместья, в то время как отец уделял всё своё внимание своей репутации и авторитету среди разных влиятельных шишек Сеула. Хёнджин всегда так жаждал видеть рядом с собой отца, лишившись матери, которая была единственной поддержкой мальчика, единственным светлым человеком в этом огромном, так уже порядком надоевшим своей мрачностью доме. Он надеялся на то, что хотя бы отец не оставит его наедине с собой, но и он отдал своего ребёнка на произвол судьбы, полагаясь на обслуживающий персонал. Мальчик очень хотел видеть рядом с собой заботливого и любящего папу, но с раннего возраста знал, что на первом месте у него компания или же то, как бы получше показать себя с уже известной стороны успешного бизнесмена. А воспитанием сына он занимался в свободное время, которое никогда почти и не находил. Холодные стены поместья сверкали солнцем, когда была жива мама. А умерев, она унесла с собой всё тепло. — Ты что-то хотел, отец? — называть этого человека отцом было для Джина настоящим испытанием. Когда-то в детстве он даже называл его папой, но это обращение не устраивало отца и мальчик не стал настаивать на своём, обычно просто не беспокоя его своим присутствием, ну или в крайнем случае просто называл его исключительно в формальном тоне. — Да. Хотел узнать, как дела у тебя с тем мальчишкой и вашими занятиями. — как всегда немногословно проговорил господин Хван. — Ничего особенного. Он обычный ученик и зубрила, такие же и занятия. Всё спокойно. — Есть какие-либо продвижения в знаниях? — его пальцы противно шуршали листами бумаги, звук раздражал. — Ну… он говорит, что да, но пока особо ничего не изменилось. Это ведь не флэшка с данными, учёбу не вкачать мне в голову, отец. — как же раздражал этот шелест, что он произвольно творил своими короткими пальцами. Как же сильно хотелось выпустить из себя монстра, дабы отгрызть их. — Ты же понимаешь, что меня это не устраивает! Ты должен сдать экзамены, чтоб результат был не ниже базового. Иначе поверь, вся твоя влиятельность, деньги, встречи, твои «друзья»… Хван Хёнджин, я лишу тебя этого. Я положу всему конец. Усёк? — мужчина сжал руки в кулак, сдерживался. — Да. Я всё прекрасно понимаю, отец. — кожу на ладони прожгли ногти изящных пальцев, в груди отвратно колко. — Отлично. А сейчас оставь меня и иди к себе. Не беспокой по пустяковым случайностям. — возобновилось и шуршание, а монстр в груди заскрёб по сердцу от неутолимого гнева. — Да, отец. — выйдя из кабинета, Хёнджин сдержал себя от хлопка дверью. Но пройдя чуть дальше, прямиком в свою комнату, монстр вырвался наружу, оставив за собой громкий удар, что сразу стало причиной того, что одна из рамок для фотографии, стоящая на прикроватной тумбочке вдруг упала, разбившись на мелкие кусочки. Джин подошёл к тумбе и стал аккуратно собирать осколки. Подняв и сдув измельчённые остатки стекла с фотографии, Джин заострил на ней свой взгляд. Ярко, словно недавно вставшее солнце, озаряя своим светом всё вокруг, с фотокарточки улыбалась женщина. Деревянные качели на которых она аккуратно расположилась и маленький мальчик, которому на вид года три, сидящий у неё на коленях. Продолжая всматриваться в фотографию, шатен не заметил, как тёплая капля солёной воды, скопившаяся в уголке глаза уже начала скатываться по коже, достигнув верхней, а потом и нижней губы. В итоге оставшись лишь солёным послевкусием на устах парня. Хёнджин начал активнее собирать осколки разбившегося стекла, уже буквально сгребая их ладонями. Оставались последние кусочки, а по щекам уже с новой, всё ещё нарастающей скоростью начали литься солёные, неприятно покалывающем и жгучим водопадом, слёзы. Монстр скулил. Беря последний кусок в свою ладонь, Хёнджин начал сжимать его. В какой-то момент он осознал, что слишком долго держит осколок в своей ладони. До такой степени, что на пол начали потихоньку струиться капли алой крови. Рыдая всё с большей силой, сжимая осколок в своей ладони, Хёнджин не обращал внимание на боль. Он буквально перестал её чувствовать. Осталась лишь, раздирающая душу скорбь, комом застрявшая в горле. Хван так и не встал с колен, плача и прижимая к груди фотографию. На ней была его мама, за год до своей смерти, ласково улыбавшаяся мальчику. Лишь через пол часа, когда истерика отступила, он разжал кисть и даже когда заметил глубокий порез, молча и без каких либо эмоций, да так, что ни один мускул на лице не дрогнул, обработал и забинтовал рану. Всё ещё с каменным, онемевшим от слёз лицом. Поставив рамку на тумбочку, он так и оставил стекло лежать на полу, не выключив, а лишь слегка притушив верхний свет. Лёг на не расстеленную кровать, уперев свой взгляд на фото, поджимая свою ладонь, и в пол тона проговорив: — Жалкий. Спустя час Хвану удалось сомкнуть, налитые будто свинцом веки. Он не спал, а лишь лежал с закрытыми глазами в состоянии анабиоза, и всё время проговаривал про себя одну и ту же фразу, пока не отключился от бессилия. Монстр вновь забился в конуру.***
Раздающийся на всю комнату, бьющий по вискам с самого утра звук. Будильник, заведённый ещё с ночи, затихает под полусонным, смазанным движением кисти. Ещё не до конца проснувшийся Феликс еле плетётся в ванную, босыми ногами шлёпая по кафелю. Приняв освежающий своей прохладой душ, Ликс берётся за зубную щётку и пасту. Нанеся на щётку массу, цвета белоснежных стен ванной комнаты, он нехотя начинает возить щетиной зубной щётки по своим зубам, освежая дыхание ментолом. Позже распарив и проскрабировав своё фарфоровое лицо, нанёс на него увлажняющее масло. Выйдя из ванной комнаты, блондин глядит на часы. Без двадцати восемь. Пары сегодня начинаются в девять, но Фел всегда любил вставать так, чтобы осталось время «для себя». Он любил не спеша собираться, параллельно позавтракав и просмотрев один из очередных, не обладающих особой смысловой нагрузкой, роликов на ютубе. Переодевшись в университетскую форму, Ликс собрал рюкзак и отнёс его в прихожую, оставив у двери. Закинув в рот приготовленную на скорую руку яичницу и кружку чёрного кофе, Фел решил полазить в интернете. Проверил ленту инстаграмма, посидел в line, и уже было собирался обуваться и выходить, как вдруг пришедшие на телефон уведомление заставило его обратить на себя внимание. Джисон, вдруг спонтанно решивший встретиться перед парами, предложил увидеться по пути и уже вместе отправиться дальше. Феликс не заставил его долго ждать ответа, и согласился на предложение лучшего друга. Выйдя из дома и заперев за собой дверь, парень накинул свой рюкзак на одно плечо, а затем вышел из подъезда. Дом Джисона был на следующей улице, они жили недалеко друг от друга, что было очень удобно. Больше возможностей встретиться, из-за небольшого расстояния, да и родители Джи не волновались, когда сын уходил на ночёвку, ведь хорошо знали Феликса и полностью ему доверяли. Чтобы не слушать утренний гул, уже давно проснувшегося Сеула, блондин решает включить музыку. Выбор падает на мелодичную песню какого-то не сильно популярного бойзбенда. Музыка всегда успокаивает Ликса, он ощущает себя наедине с собой, слушая её, может полностью погрузится в пучину своих чувств, ощущая такт ритма. Переходя пешеходный переход, и уже почти дойдя до дома друга, Ликс ощущает, как на него с разбегу наваливается чья-то тяжёлая туша. Парень наклоняется лицом в асфальт, чуть не упав, а ржущий всё это время Джисон сползает с его спины и помогает выпрямится. — Ты ещё спишь, брат! — Джисон в рубашке, которую уже успел помять и чёрных джинсах заливается звонким смехом, смотря на перекошенное от неожиданности, внезапно настигшей боли и гнева лицо друга. — Джисон! Если ты ещё хоть раз это сделаешь, плесень ты подбордюрная, я тебя в асфальт закатаю! — Ликс хватается за спину, смещая позвонки. — Вай, вай, ну всё, не злись, я ж пошутил. — Хан безнадёжно старается заткнуть рот рукой. — Пошутил он! А то, что после твоих шуток я скоро окажусь в травматологии, тебе не волнует? — Хан Джисон — ребёнок, не желающий разочаровываться в бытие своей жизни, а Феликс Ли уже перенёс все тягости за двоих. — Ладно, ладно, ты мне ещё живой нужен. Пошли, а то опоздаем. Размяв позвоночник, Ликс дал другу смачный подзатыльник, и взяв его под руку, пошёл к университету. Идти не долго, буквально минут десять, но ведь Феликс знает, что его любопытный товарищ не упустит возможности поинтересоваться всем тем, что ему надо, и не совсем надо. — Ну что, моя обременённая принцесса, колись. Как дела с нашим корейским принцем? — ну вот, что и ожидалось. Ехидная усмешка, горящие глаза и щёки, порозовевшие от любопытства. — Прекрати его так называть, ему до принца ещё ковылять, как тебе до отличника. Он максимум…не знаю…чувырла? — блондин усмехнулся собственному сравнению. — Ой, ой, ой, ты тему-то не переводи. Давай рассказывай. — Было бы что… всё весьма обычно? Холодный взгляд, почти никаких сдвигов в учёбе. Прихожу, выслушиваю пару ласковых, ухожу. Ничего криминального. — в голосе Феликса звучало отчаяние. — Что, прям вообще ничего? Слабо верится. — Я серьёзно, ни-че-го. — членораздельно повторно проговорил блондин. — Ладно, ладно, поверю на первый раз. Кстати, ты с родителями когда в последний раз говорил? Твоя мама давно ничего не присылала. Всё хорошо? — Хан сменил ухмылку на серьёзность. — В прошлом месяце кажется, а что? — Да нет. Ничего, просто. Я же не слепой, Ликс… ты ходишь понурый в последнее время, не знаю связано ли это с твоим богатеем или с родителями, но это нужно исправлять. Я переживаю за тебя. — Во-первых, он не мой. Во-вторых, нормально всё со мной, с чего ты взял? — Главное ведь не подавать виду, да? — Друг, я тебя знаю. И даже если у тебя всё плохо, то ты будешь улыбаться. Ты привык скрывать свои эмоции, пряча за маской, но от меня ничего даже и не пытайся утаить. Фел, я не хочу видеть тебя таким. Мы можем поговорить, встретиться на выходных. Выпить? — Джисон поправил лямки рюкзака, подмигнув блондину. — Всё нормально, Сони, не нужно. — рукой Ли потянулся к каштановой макушке, и встрепал его волосы. — Так. Всё. Не желаю слушать эту наглую ложь. Мы с хёнами во вторник на следующей неделе вечеринку закатываем, присоединяйся. Они не будут против, я уверен. Отговорки я не принимаю, понял? — Сон нагло убрал руку лучшего друга, надувшись. — Но… я не знаю, смогу ли? — Ты пойдёшь. Тебя никто и не спрашивает. — Джисон широко улыбнулся, и помахав другу на прощание, быстрым шагом переметнулся в сторону своего факультета, пока Феликс не придумал новых отговорок. — Невыносимый! — у Ликса изначально не было выбора. Если уж Хан Джисон поставил себе цель, он обязательно её достигнет. Поэтому блондин не стал долго упираться, и смирился со своим нелепым проигрышем в этом споре. Ведь действительно, в глубине души Феликса всё еще что-то глушило, не давало вздохнуть полной грудью, оставаясь на подкорках сознания. То, о чём не знал никто, то, что было навсегда заперто в душе. От чего блондин так пытался уйти, убежать от этих воспоминаний, то, что не давало покоя и никогда не оставляло его. Из-за чего он переехал из Сиднея, в жалких попытках отвергнуть самого себя, но он никогда не сможет от этого отделаться. Бежать от этого, тоже самое, что стоять на краю утёса, ведомым желанием спрыгнуть прямиком вниз, или же остаться стоять. Ликс запутался в себе, и пусть это было незаметно, где-то глубоко спрятано, но парень знал, что от этого не уйти, что это навсегда останется с ним. Никто, даже Джи не догадывался. Но ведь, воспоминания никогда не уходят. Остаётся лишь продолжать верить в себя, накинув розовые очки, и вновь, и вновь убеждаться в том, что всё будет хорошо. Воспоминания никогда не уходят. Они всегда остаются.