Финальный жест

Когда идёт дождь… он задумчиво отводит взгляд от документов и погружается в свои мысли. Рука сама тянется к выдвижному ящику и достаёт оттуда потрёпанный временем измятый дневник цвета фуксии. Посторонний человек никогда бы не подумал, что эта вульгарная вещь может принадлежать столь утонченному джентльмену, однако следует помнить, что доктор Рафаэль Сон вовсе не обычный человек. Знаете, что самое жуткое в хищнике? Вовсе не его цепкая хватка, разрывающая жертву на куски, не глаза, беспрерывно следящие за каждым движением завороженно и дико, словно пожирая тело заранее. О нет. Это умение затаиться, не выдавать себя десятки минут, часами выслеживать, если потребуется, бесшумно крадясь и не сводя пристального взгляда с «завтрака» или «ужина». Если добыча достаточно хороша, то прайд может неделями наблюдать за ней, дабы не спугнуть раньше времени и не заставить мясо затвердеть. Но стоит потом, в выверенное время — не обманывайтесь, животные вовсе не глупы — напасть, и с огромной вероятностью хищника ждёт успех. Приблизительно так и вёл дела мистер Сон. Он был достаточно умён, терпелив, обаятелен в нужное время и в нужном месте перед нужными людьми. Держал стальной хваткой всех, обязательно, ведь неподчинение ведёт к беспорядку, беспорядок к анархии, а анархия в его голове приравнивалась к апокалипсису. Он проводит подушечками пальцев по выцветшей странице. «Двадцать пятое августа две тысячи первого года. Дорогой дневник! Мне сегодня исполнилось пять и я буду усердно висти тебя! Скоро пойду в школу.» Сон усмехается глупой ошибке. «Двадцать шестое августа две тысячи первого года. День нормальный. Мы с мамой едем за покупками в центр, поэтому настроение нормальное. Мама помогла мне писать, поэтому я грамотей. Оцениваю день на десять из десяти нормальных лиц прохожих. Двадцать седьмое августа две тысячи первого года. Я начал писать книгу об одуванчике, который хотел стать большим, но его затоптали. Мама расплакалась, когда услышала. Почему? Оцениваю день на минус десять из десяти. Не люблю, когда мама плачет. Двадцать восьмое августа две тысячи первого года. У меня температура, сегодня не пошли гулять. Я нарисовал цветочек и подарил маме. Он вышел не очень красивым, но ей понравилось. Оцениваю день на…» Перелистнув несколько десятков страниц, Рафаэль тяжело выдохнул, прикладывая прохладные пальцы к переносице. «Первое сентября две тысячи шестого года. Уже на протяжении большого количества времени я задаюсь вопросом, где мой отец. Он пропадает на работе сутками, мама безумно устаёт, а я учусь, поэтому не могу постоянно быть рядом. Час назад у неё начали трястись руки, она уронила солонку и порезалась. Хоть я уже который месяц отравляю её к врачу, мама не слушает и отмахивается. Мне страшно. День отвратительный, не буду говорить, как оцениваю его. Второе сентября две тысячи шестого года. Маме неожиданно позвонили посреди ночи. Она побледнела, когда услышала что-то по телефону, и резко побежала к машине, прихватив с собой кошелёк и какую-то сим-карту, которую я раньше никогда не видел. Я решил ждать её, поэтому не сплю». Закрыв дневник, Рафаэль положил его на место. Там было ещё несколько записей, но он физически не мог заставить себя прочитать их. В кабинете было достаточно светло, несмотря на грозу: окна от пола до потолка и большая настольная лампа не давали помещению погрузиться во мрак. Сон подошел вплотную к стеклу, вглядываясь в наконечники куполов зонтиков редких работников, что в спешке выходили на улицу покурить. — На сегодня, пожалуй, закончу, — глава сказал это достаточно громко, чтобы телохранитель, сопровождающий его, услышал. Тот неловко потоптался на месте, поклонился и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Рафаэль, оставшись в одиночестве, сел в удобное кожаное кресло, положив ногу на ногу и сосредоточившись. Рывком он дотянулся до дневника и раскрыл на случайной странице. «Поправив потрескавшееся пенсне, тот, чьё сердце, казалось, вечность было исполнено холодностью и коварством, обратил на меня свой взор и надежды. Он пал, как и его идеалы, под неизгладимым песком времени, и теперь я должен был стать следующим осужденным не для себя самого — для всего человечества.» Мужчина помнил тот день, словно он был вчера. Присев на указанную скамейку, Рафаэль раскрыл газету, бездумно оглядывая новостные колонки. Прошло уже минут сорок, однако он даже не думал менять положение своего тела, лишь слегка прикрыл глаза. — В наше время молодые люди совсем не уважают литературу, как печально, не правда ли? Голос явно принадлежал пожилому человеку. Решив, что к нему подошёл обычный старичок, доктор выдохнул, беззлобно улыбнувшись. — Всё зависит от окружения, воспитания, жизненных целей и… — Угу, зануда ты та ещё, — ухмыльнулся прохожий, осторожно присев на край скамейки. — Не думаю, что это плохо, — хмыкнул Рафаэль. — Ох, нет, на самом деле и правда могло быть хуже, — без зазрений совести покивал старик, — тут такое дело. Я умираю, Рафаэль Сон. Парень опешил и теперь наконец осознал, кем является его собеседник. — Погодите… что случилось? — Рафаэль чувствовал, как собственный голос подводит его, немного сипит и хрипит, однако в целом слушать было можно. Вроде бы. — Я подписал контракт с кое-каким объектом. Это было необходимо. Но в данный момент далеко не данное событие — главное. Теперь всё в твоих руках. Ты самый надежный человек, которого мне удалось найти за столь короткое время. — Потому что мне промыли мозги? — без зазрений совести спросил мужчина. Он уже давно знал все темные стороны Фонда… ну, или так ему казалось. — Пытались промыть, важная оговорка. Как видишь, ничего не вышло. Сложив руки, доктор снова шумно выдохнул. Видимо, такая реакция становилась его профессиональной привычкой. — Я понял. Уже вечером, лёжа в постели, Рафаэль открыл дневник во второй раз во взрослом возрасте. Он верил, что сможет сбежать от самого себя. Верил. *** — Расскажите мне больше об этом… Войде. — Кхе, — не то кашлянул, не то пискнул один из работников, — он… ну… — Что, совсем ничего? Работники неуклюже помялись, сжимая и разжимая кулаки, неистово потея и рассеянно улыбаясь. Да уж, группа быстрого реагирования. Раздался громкий звонок. — Да? — Д-д-доктор Сон… включите… включите Ютуб! О господи!!! — Без паники. Ни в коем случае не показывать волнение, тем более перед этими двумя прохвостами. — Вы уже достали информацию о злоумышленнике? — Никак нет, сэр… — Тогда какого хрена ещё тут стоите? Живо искать! Подпрыгнув от неожиданности, оба сотрудника чуть не застряли в дверном проеме, так как кинулись туда практически одновременно, постоянно извиняясь и учтиво кланяясь. Устало потерев переносицу, Рафаэль открыл вкладку. Взору его предстало яркое превью и название: вирус Ницше… имя канала Сон даже смотреть не стал, и так понятно. — Ох… я его ненавижу, — будничным тоном сказал он сам себе и аккуратно закрыл крышку ноутбука. Не хотелось этого признавать, но тот воришка явно был не промах. Побольше бы таких сотрудников, и зажил бы тогда Фонд спокойно. Какая ещё «Длань змея», м-да. — Детский сад, честное слово.

***

Прокашлявшись, мужчина улегся в кровать, выискивая под подушкой заветную записную книжку. «Я иногда задумывался: если каждый узнает, миру придёт конец?» Больше дневник он не открывал.