выстрелы в молоко

Волков за каждым прикосновением тянется так жадно, что Вадим поражается: да кто же тебя так недолюбил, мальчик? Он кладет ладонь на поясницу Волкову, ведет по позвоночнику, и тот низко опускает голову между локтей, чуть ли не скулит. Может, и хотел бы даже во время секса делать вид, что совсем неприступный, да тело реагирует на раздражители так сильно, что разуму с его рациональными цепями не взять верх. В коленно-локтевой поперек жесткой казарменной кровати он особенно красивый, пусть даже и не разделся полностью: штаны спущены с бедер, тяжелая пряжка расстегнутого ремня то и дело глухо бьется о перекладину постели, а черную футболку, в которой Волков мокнет под сухим солнцем, удалось только закатать к подмышкам. Вадим входит в него неторопливо, злится немного, что Волков явился, сам себя растянув, словно не доверяет, а на деле, наверное, знает, что тронь его — и хныкать от удовольствия будет, умолять еще так сделать. Вадим с рыком натягивает его на себя, шлепает по ягодице в отместку — сам не знает, за что, — и Волков шумно выдыхает. Сквозь зубы цедит: — Себя по жопе шлепай, а меня… — он задыхается на миг — Вадим входит особенно резко. — А меня не смей, — заканчивает он все-таки. — Что, — выдыхает Вадим между толчкам, — любишь… любишь понежнее? Ванильно? Он нарывается — Волков и так того гляди взорвется, если бы не поебались — подрались бы. Не то чтобы Вадим такой благодетель и жалеет его. Нет. Просто между дать в морду и выебать он выбирает второе — как ни крути, приятнее, и повторение более заманчиво, чем очередная собачья потасовка. У Волкова на спине темнеет татуха — ублюдочный партак, как ни посмотри, но Вадику отчего-то нравится. Он мерно трахает Волкова, даже не думая ускорять темп, и задирает футболку так, чтобы рассмотреть оскаленную морду и вставшую дыбом шерсть. Хмыкает. — Это типа… типа ты? — отрывисто спрашивает Вадим. — Злой волк? — Пошел ты, — огрызается Олег. Вадим улыбается и больше не отвлекается. С виска у него срывается капля пота и падает на подтянутый зад Волкова. Крепко одной рукой держит за талию, второй — гладит по взмокшей спине. Волков дрочит себе сосредоточенно, но сбивается с ритма, стоит только запустить пальцы ему в волосы — не грубо, словно хочешь притянуть, а мягко, будто ласкаешь. Вадим пробует потереть ему за ухом, помассировать пальцами жилистую шею. Волков будто бы сжимается на члене, от простых прикосновений его ведет. Он тяжело дышит. Поблескивает пот в ямочках над его ягодицами. Вадим, сжалившись, дотрахивает его без особого удовольствия, сбил весь настрой сам себе, начав присматриваться и прислушиваться, а лучше бы выебал как случайную шлюху, как и в прошлые несколько раз, и разошлись бы все довольные, пожали бы друг другу руки: спасибо за помощь, братан. Так нет, стал себе надумывать… Вадим спускает в презик, Волков — себе в руку. Хочется залихватски шлепнуть его на прощание, типа, хорошая служба, солдат, но Вадим сдерживается — опять ведь Волков начнет огрызаться, не хватало еще гавканье его слушать. Застегивая ширинку, Вадим поглядывает, как Волков натягивает штаны, расправляет футболку — на черном следов пота не видно, а Вадиму надо сначала обсохнуть. Интересно, отряд знает, что он ебет Волкова? Джесси-то точно в курсе, кудряшка вечно обо всем догадывается, если это хоть немного касается секса; а остальные, наверное, пребывают в неведении. И хорошо, а то Волков совсем бы позеленел и завял… — Слышь, Поварешкин, — говорит Вадим, пока тот застегивает ремень. — У тебя на гражданке… Он осекается, пытаясь сформулировать. Не спрашивать же в лоб: тебя че, девчонка твоя, или мальчишка, вообще поебать, кто — так вот, тебя че, били? Чего ты чуть что — и иглами ощериваешься, и ждешь постоянно, что тебе больно сделают, а как тебя погладить — так тут же таешь. — Ну? — мрачно спрашивает Волков. — Да ничего. Забей. Через неделю им дают отмашку: пора, паспорта получили, в самолет сели. Посадочные места у них разбросаны по всему салону, но Вадим, повертев головой после взлета, выясняет, что рядом с Волковым свободно, и идет к нему. Тянет отчего-то к угрюмому новичку, готовившему для них обеды всю неделю перед переброской, хочется раскрутить его, как матрешку, добраться до самой мякотки. Вадим пролезает через пожилую пассажирку у прохода в середину, садится рядом с Волковым, облокачивается на подоконник и проникновенно говорит: — Я летать боялся раньше. Думал — вот упадем, и как мир без меня, а? Волков, наконец перестав таращиться в окно, поворачивает голову к нему. — А потом ты понял, что мир без тебя прекрасно проживет? Никто не умрет от тоски, что ты его покинул? Вадим смотрит на него укоризненно. Опять весь игривый настрой сбил. Вздыхает. — В душу лезть не буду, — решает он вслух, — да и нахрен оно мне надо — твои драмы выслушивать, да, Поварешкин? Поэтому вот тебе деловое предложение: через три минуты в толчке в хвосте. Ну? Полет-то долгий. В глазах Волкова на миг вспыхивает интерес, но он тут же напускает на себя безразличие. — Ты размер этого толчка видел? — тихо говорит Волков, стреляя взглядом на пожилую даму в кресле у прохода. — Там одному-то не развернуться… — Это все просто отмазки, — отмахивается Вадим. — Так что давай, жду тебя три минуты, не придешь — подрочу один и буду весь полет раздражать тебя своим отменным настроением. Вадим, поиграв бровями, улыбается Волкову, тот, не удержавшись, наконец чуть тянет уголки губ в ответ — надоело ему хмуриться, а Вадиму надоело смотреть на его мрачную физиономию. Так и запишем — злой был, потому что не ебали его нормально… И все же, опять беспокоя пожилую пассажирку и пробираясь по проходу к туалету, Вадим понимает: не в ебле дело, трагедия у Волкова какая-то случилась, сердечко мальчишке кто-то разбил, Вадим в его возрасте тоже по красивой даме тосковал, а она его отвергала. Пройдя в хвост самолета, он задергивает шторку, заходит в кабинку туалета, запирается. Да, места и впрямь маловато… Значит, вжимать Волкова в раковину будет особенно тесно, тот обкончается от близости. Вадим запускает пятерню в волосы, взлохмачивая их, и глядит на часы, засекая время. Он приходит даже раньше. Дергает за дверь. Вадим открывает, Волков смотрит на кабинку, на него, и Вадим берет все в свои руки. Тянет его за запястье, подталкивает лицом к раковине и запирает дверь снова. К Волкову со спины он жмется так плотно, что даже штаны снять будет трудно, но плевать, у них еще целый полет на приготовления, а два стюарда совершенно точно проинструктированы сверху, что к молодым людям спортивного телосложения приставать не стоит. Вадим смотрит в темные глаза Волкова через отражение в зеркале, притирается и лезет расстегивать ширинку. Волков, облокотившись на раковину, жмется упругой задницей в ответ. — Вад, тут даже не подрочить друг другу, — говорит Волков. — Да. Именно поэтому я тебя буду ебать. Брови у Волкова взлетают, а Вадим стягивает его штаны вместе с трусами пониже. Нащупывает у себя в кармане ветровки тюбик смазки — пятьдесят миллилитров, погранцам не докопаться, — и щелкает крышечкой. Волков усмехается и закрывает глаза. Он опускает голову, словно не хочет видеть Вадима, обманом все-таки добравшегося до его задницы своими руками, словно собрался представлять кого-то другого, да и плевать. Скользкими пальцами Вадим лезет между его ног, кожа меж ягодиц горячая и, черт побери, выбритая. — Ты готовился, — довольно шепчет Вадим, ухмыляется, а Волков, не поднимая головы, бурчит: — В жару так гигиеничнее, а ты с джунглями ходишь? — А у меня волосы там мягкие, я их шампунем для головы мою, — хмыкает Вадим. Волков, чувствует он, начинает злиться, словно ему в душу лезут, а не в жопу, а потому Вадим без церемоний проталкивает один палец в его горячее нутро, шевелит им внутри. Все-таки тесный он и послушный, хороший мальчишка… Вадим прижимается носом к загривку Волкова, глубоко вдыхает — пахнет здоровым мужским телом, никакие одеколоны и дезодоранты не перебивают этот запах, и Волковым хочется дышать, слизывать с него запах, пробовать на вкус. Тот вдруг вздрагивает. Вадим приобнимает его, притягивает ближе, хотя ближе уже невозможно, и плавно растягивает пальцами. Касается его члена — ну точно, встает только от обманчиво-нежных прикосновений. Вадим кладет подбородок Волкову на плечо, вполголоса спрашивает: — Вспоминаешь кого? Волков выдыхает. Приоткрывает глаза, встречается взглядом с Вадимом в зеркале. С его губ срывается еще один выдох, стоит только насадить его на три пальца сразу. — Никого, — отрезает Волков. И глаза больше не закрывает. Вадим чуть подталкивает его стопу своим ботинком, и Волков расставляет ноги шире — как позволяет теснота кабинки. Член его в ладони тяжелеет, наливается кровью, и Вадим от того, как Волкову нравится, заводится сам. Не грусти, малыш, раз тебя недолюбил кто-то в прошлом — я тебя залюблю так, что ты сам еще притормозить попросишь. Вадим касается губами его шеи, и Волков опять вздрагивает, Вадим всем телом чувствует его реакцию — так близко они друг к другу прилипли, зажатые стенами. Он прикусывает и оттягивает тонкую кожу, зализывает, целует настойчивее, и Волков склоняет голову набок, предоставляя ему полный контроль, глаза его прикрываются, но на этот раз, уверен Вадим, о посторонних он не думает. Пальцы свободно проникают в горячее тело, член у Волкова твердо стоит, и Вадим плавно отпускает его. Торопливо зубами рвет квадратик из фольги, другой рукой расстегивает свои джинсы. Походя думает — Волков в предыдущие разы себя недостаточно растягивал, значит, у любовничка его член поменьше Вадимова, а может, его и вовсе девчушка страпонила… Вадим усмехается довольно, раскатывает резинку по члену и, чуть пригнув колени, приставляет головку ко входу. Добавляет еще смазки, пару раз проводит по своему члену кулаком — кайф… Волков заводит руку назад, оттягивает одну ягодицу в сторону, и Вадим едва удерживается от того, чтобы одобрительно не присвистнуть. Он надавливает крупной головкой на темнеющую дырку, раздвигает мышцы, и они плотно смыкаются вокруг. Он на выдохе толкается в Волкова, а тот убирает руку, и обзор уже не такой захватывающий, но зато захлестывают ощущения, вот так, у короны, где особенно чувствительно, Волков сжимает его так плотно. Вадим продолжает — медленно, придерживая за бедра. Волков стискивает край раковины до побелевших пальцев. Смотрит через зеркало, до желваков стиснув зубы. Вадим не дает ему отвести взгляд, входит на всю длину, глядя в глаза, а потом кладет ладонь на покрытый короткими темными волосами лобок и тихо спрашивает: — Нравится? Волкова хватает лишь на то, чтобы кивнуть. Следующие минуты сливаются в одно мгновение. Вадим оставляет засосы на шее Волкова, прикусывает его за мочки, засовывает язык в уши, Волков то ахает, то рычит, заводит руку назад и притягивает Вадима за задницу к себе, чтобы трахал жестче, и Вадим ему в этом не отказывает, вбивается так, что у Волкова колени подгибаются, отдрачивает его член так, что тот тихо стонет, секс получается больше похож на драку, ногти Волкова царапают ягодицы, лбом он упирается в зеркало и от каждого толчка бьется о него головой. Наконец Вадим натягивает его на себя так, что Волков задыхается, Вадим обнимает его обеими руками поперек груди и долго, долго кончает в него, жаль, что с резинкой, его бы по сперме пальцами трахать, чтобы он заскулил… Он наконец расслабляется, наваливается на Волкова, и у того руки дрожат, но вес он выдерживает, опираясь на раковину. Вадим запоздало берет в кулак его член, скользит рядом с головкой, не вытащив из задницы, и зализывает широкими мазками все засосы и синяки на шее. Волков закусывает губу, зажмуривается, и в пару движений по всей длине Вадим доводит его — бьет сперма на раковину, на зеркало, Волков весь натягивается струной, и задница его пульсирует на обмякающем члене Вадима. Только когда Волков стихает, Вадим вытаскивает, выбрасывает гондон в ведро. Жмет на кран, включая воду, и моет руки, прижимаясь к Волкову так, словно обнимает со спины. Тот тяжело дышит. Лезет тоже руками под кран, протирает член. Тихо говорит: — Выйди. — Сам выйди. — Ты не понял, мне отлить надо. — Ну так мне тоже. Давай ты в раковину, я в толчок. Или оба в раковину. Скрестим струи, — ухмыляется Вадик. Волков морщится, но все же улыбается в ответ. В оставшийся полет они сидят рядом и мило беседуют. Волков даже доверчиво рассказывает, что он из приюта — и почти сразу в армию, а там завертелось, а на этот длинный контракт он, можно сказать, сбежал по личным обстоятельствам, невмоготу было в городе оставаться… Вадим кивает. Все так сбегали хоть раз в жизни. Волков, думает он, теперь ему верит. Даже под пулю, наверное, благородно подставится, раз уж возвращаться домой ему не к кому. Вадим с полуулыбкой смотрит на него, чуть расслабившегося, раскрепостившегося, и ждет, когда Волков ему выложит о себе абсолютно все. Когда Волков все же скажет, кто его недолюбил. Но — вот загвоздка — Волков никогда именно это и не расскажет.