выстрелы в молоко

Пока Олег на кухне, Вадим успевает принять душ, отжаться от пола в три подхода по пятьдесят, лечь спиной на холодный ламинат и подумать: а нахрена я перед этим в душ сходил?.. Надо было после. Потом грызет зубочистку, ощущая, как от сложенной на стуле вчерашней футболки Олега едва уловимо тянет куревом. Глотает слюну, ломает зубочистку пополам и, выбросив ее в форточку, идет утолять голод — неважно, голод по никотину или калориям, голод по сахару или по крепкому сильному телу, которое в его руках неизменно плавится. Он подходит к Олегу со спины, тут же обнимает. Кладет подбородок на плечо, ладони — на рельефную грудь. Заглядывает в сковородку. — Мы на диете, Волк? — интересуется. Из сковородки на Вадима глядят два аккуратных сырника, еще несколько, уже готовых, румяных, лежат в тарелке рядом. Он ощущает, как напружинивается Олег, как моментально реагирует все его тело на невинную подколку, и Вадим вновь начинает думать, что никогда этого дикого зверя не приручит, так и будет Олег ощериваться на каждое его слово иголками, и ладно бы его силой заставляли — так нет, сам ищет близости, сам просиял и тут же потупился, стоило ему негромко сказать перед эвакуацией: хватит бегать, Олег, хочешь вместе пожить? Но Олег все же расслабляется, пробегает волна по его телу, он будто выдыхает и смягчается, и Вадим прижимает его к себе крепче, целует в шею, в оголенное плечо. На Олеге — треники и фартук, а нижнего белья наверняка нет, и больше всего хочется забыть про завтрак, про диету, про то, как пахнут сигаретами его волосы, хотя он сегодня не курил, забыть, что самому хочется курить-курить-курить, забыть про все и ненадолго раствориться друг в друге. Олег перекладывает оба сырника со сковороды на тарелку, тянется к миске на краю плиты, поднимает крышку и говорит: — Сырники — это на десерт. Сначала — шакшука с беконом. Вадим целует его все-таки — как удержаться и не коснуться губами плеча? Олег опускает на шакшуку крышку, сдвигает в сторону горячую сковороду и полную тарелку сырников. Склоняет голову набок, подставляя шею, и Вадим жадно зализывает следы вчерашней страсти, прикусывает заново — какой же он сладкий, никогда и представить не мог, что может чистая мужская кожа оказаться такой желанной. Вадим обнимает крепче, притирается сзади, уже сводит пальцы ног — так хочется, мог бы с утра подольше в койке поваляться, Волк, помог бы с утренней эрекцией, и плевать, что первый прием пищи должен быть полезным и калорийным… Олег, вцепившись в край столешницы, шумно выдыхает, сам уже трется задницей, и Вадим, сунув руку под фартук, сжимает его член через треники. — Начну с десерта, — хрипло говорит. — Забирайся на стол, сырничек… Он чуть размыкает объятия, и Олег выворачивается в его руках на сто восемьдесят градусов, тут же — губами к губам, Вадим запросто угадывает, что один сырник Олег уже умял, не удержался, кусает за губы, стонет в поцелуй — так ловко Олег трахает рот языком, что сам под ним становишься плавленным, как сырок… Олег подталкивает его к столу, и Вадим послушно пятится. Давай, Волчик, возьми инициативу в свои руки, не так уж часто это тебе удается. Край стола подталкивает под ягодицы. Вадим садится на него, надеясь, что крошечный квадратный столик выдержит его вес, и тот, покачнувшись, вроде стоит крепко. Олег, уперев руки у бедер Вадима, вклинивается между, смотрит в глаза серьезно, словно баллистическую ракету собрался запускать. Коснувшись его щеки, Вадим проводит по его отросшим волосам. Краем рта улыбается, и Олег чуть зеркалит улыбку, но что бы Вадим ни делал — карие глаза таят в себе печаль. И Вадим знает, кто причина этой тоски. Он берет лицо Олега в ладони, гладит, целует беспорядочно, пока тот не начинает улыбаться шире, и едва сдерживается, чтобы не начать твердить: да забудь ты его уже, забудь, не знаю, что он с тобой делал, Олег — неужто бил смертным боем, почему ты так нуждаешься в нежности и почему ты не можешь не думать о нем. Олег, словно пытаясь уйти от так и не начавшегося разговора, толкает Вадима в плечи. Тот опускается на локти. Ладно, Олег, раз тебе так легче… А потом мыслей и вовсе не остается: Олег опускается лицом ему в пах, трется щекой о член через два слоя ткани — Вадим, в отличие от него, с утра любит плотно все хозяйство упаковать в боксеры, как можно зарядку делать, пока оно все там трясется?.. Олег прикусывает, и остается лишь выдохнуть, вздернуть бедра. Олег тут же их крепко стискивает пальцами, губами проводит между ног, всем лицом утыкается и жарко дышит. Вадим завороженно смотрит на темную макушку меж бедер. Как ты его обидеть мог, сука рыжая?.. Он же в последний год, пока ты его не бросил — сам он точно не мог попросить расстаться, — чуть ли не смерти искал, так ты ему нервы вымотал… Он все время между ними — Вадим знает, что это не простой парень, фотку видел, морду узнал. Он в мыслях Олега: с самого начала, когда он, зеленый, впервые пожал руку Вадиму, в нагрудном у него уже лежала фотография, на которую он если и не смотрел, то гладил ее через куртку каждый вечер. Он был и тогда, когда Вадим впервые начал всерьез флиртовать с угрюмым Волчком — хочется же расколоть, но рыжий помешал, так и хранил ему Олег нелепую верность. Поддался прикосновению к плечу и спине, лишь когда совсем плохо у них стало, а Вадим краем глаза заметил желтые таблоиды, в которых перечислялись гипотетические любовники экзальтированного гения. И сейчас, когда рыжий далеко в прошлом, он все равно сидит рядом с ними, болтая ногами в воздухе, и насмешливо улыбается: не похитил ты эту принцессу, Дракон, и уж тем более не спас, лучше верни ее обратно в мое подземелье, я посажу ее на лучшую цепь. И сейчас, когда Олег перестал доставать фотку рыжего из кармана куртки, когда убрал ее в аптечку к бинтам, презервативам и обезболу, он все равно думает о нем каждый раз. Хотя — верит Вадим — думает без теплых чувств. Нет, не всегда ведь так. Чаще они занимаются любовью и делят одно дыхание на двоих, Олег забывается, а Вадиму никакой третий между ними и не нужен; но сегодня — черт возьми, какое же хорошее утро было, а призрачный облик его испортил. Вадим кусает губы, прогоняя лишние мысли. Сосредотачивается на главном: Олег приспускает треники, проводит кончиком языка по напряженному члену снизу вверх, и в этот миг они остаются наедине. Вадим зажимает между пальцев его отросшие за пару недель волосы, Олег берет неглубоко, но, обхватив чуть больше головки, с наслаждением стонет. Рывком оттягивает трусы и треники ниже, цепляется за обнажившиеся бедра, мнет каменные мышцы, и Вадим приподнимается на локтях, пятками упирается в край столешницы — рухнет и хрен с ней… Олег стаскивает с него одну штанину, вторая вместе с трусами остается болтаться на лодыжке, зато теперь можно поставить обе стопы ему на плечи, между лопаток — где чернильный волк — и выгнуться, подставляясь под жадный рот, Олегу словно еще нужнее, чем Вадиму, словно он больше получает удовольствия, когда отсасывает, нежели когда ласкают его самого. Он чуть давится, задыхается, выпускает, чтобы отдышаться, но прикусывает бедра с внутренней стороны, и от острых зубов ток по всему телу проходит так, что перетряхивает. Вадим, забываясь, стонет: — Олег… обожаю рот твой… Опускает взгляд — а Олег через приоткрытые губы дышит, прижав член к покрасневшей щеке, и смотрит затуманенно-нежно. Глубоко дыша, Вадим улыбается ему, гладит по волосам, пытается без слов сказать — Волчик, это же все уже не просто так, ты для меня — не просто… А Олег снова берет член в рот, помогает себе рукой и старается, прикрыв глаза, лишь подрагивают темные ресницы, и Вадим, кажется, кончает больше не от стимуляции члена, а от того, что глядит на него. …Олег разогревает завтрак, Вадим наливает кофе. Они вместе живут целых две недели. Без толчка на улице, без выстрелов, без привычных перебранок. Словно два нормальных человека. Олег тянется было к пульту от телевизора, но передумывает. Потом — к телефону, и на нем вот задерживает руку. Вадим негромко говорит: — Давай без новостей, Волк. Понадобимся — вызовут. С глаз долой — из сердца вон, слышал такое? Олег морщится: — Давай без кухонной психологии, Вад. Я просто хотел глянуть, что в мире творится. — Какая еще кухонная психология? — изумляется Вадим. — Ты завтраком кандидата исторических кормишь, между прочим. Я психологию образования и педагогическую психологию раза три сдавал на разных этапах, в курсе? Так что слушай, что старшие говорят. — И что мне старший еще скажет? — усмехается Олег и ставит босую стопу на ногу Вадима под столом. — Старший говорит, что нечего сталкерить бывших. Если захочет — напишет. Тогда и пошлешь его нахуй. Олег, хмыкнув, опускает взгляд в кружку кофе, но к телефону больше не тянется. …Вадим и через годы порой не верит, что рыжий спустя неделю после того разговора и впрямь написал. И Олег почти сразу собрался и исчез, а потом и вовсе умер, хотя, кажется, для Вадима он погиб в тот миг, когда даже не заикнулся, чтобы попросить помочь совершить налет на Кресты, зато собрал весь сброд, который повелся на обещание денег. И где они все? По тюрьмам да могилам… Что ж, может, Олег неспроста его с собой не позвал.