выстрелы в молоко

Прислонившись к оконной раме, Вадим через запотевшее стекло наблюдает за тем, как Волков под дождем наматывает круги мимо казармы. Уже темно, только пара желтых фонарей и подсвечивают мокрую траву, от каждого удара кроссовкой по лужам летят брызги. Футболка у Волкова уже насквозь мокрая, из приятной салатовой зелени стала болотной, а куртку он снял еще минут двадцать назад — Вадим долго за ним смотрит. Брюки расцветки хаки по колено в грязи. Раньше за Волковым таких приступов идиотизма не замечалось, но Вадим и знает его не так уж давно: три недели притирки пару месяцев назад, потом — кто куда разлетелись. Волков, насколько известно Вадиму, — в увольнительную, торчал в Москве, Вадим — на задание, пользуясь, что начальство пока еще не прознало, что он давно на стороне работает. Но тогда Волков, хмурый и молчаливый, вел себя нормально, по ночам кросс не устраивал. А сейчас приехал особенно угрюмый. И вот же тебе: бегает. Волков останавливается наконец у деревянного сарая — склад херни, старые лопаты, проржавевшие палки от штанг, Вадим давно еще проверил, что это за подобие дачного сортира. Уперев ладони в колени, Волков сгибается, пытаясь отдышаться. Ну еще бы, Волчок, полчаса под дождем наматывать круги и ни разу не упасть — это тебе не пальцы обоссать. Ливень уже стеной, вода стекает по лицу Волкова ручьем. Он выпрямляется, глубоко вдыхает и, вдруг размахнувшись, бьет кулаком по деревяшке. Вадим, присвистнув, выжидает. Дает Волкову еще пару раз выместить злость на гнилых досках и, накинув на голову куртку, выходит во двор. Окликает издалека: — Поварешкин! — подойдя ближе, продолжает: — Хватит государственное имущество портить. Набегался? Пошли. Волков оборачивается к нему. Держит перед собой кулак и медленно его разжимает. Напружинивается весь. Вадим добавляет в голос немного тепла: — Простудишься же. Кто приготовит нам лучшую в мире картошку, пока ты в изоляторе валяться будешь? И тогда Волков чуть улыбается. Ага, оттаяла, царевна? То-то же. Вадим разворачивается и быстрым шагом идет обратно в казарму, не сомневаясь, что Волков последует за ним. Вообще-то у них дисциплина обычно на уровне. Но они уже месяц проходят подготовку, и на эти выходные парней отпустили в город, а начальство разъехалось, осталась лишь пара дежурных, да и те — в подсобке играют в покер на деньги, делая вид, будто что-то смыслят в блефе и карточных играх. Встряхнувшись, Вадим оставляет куртку на крючке в коридоре. Волков заходит за ним, вешает свою рядом. Не глядя на него, Вадим идет в сторону санузла и спрашивает: — На гражданке засада? — Угу. Включив тусклый свет, Вадим оборачивается к Волкову: — Кулак покажи. — Вад, отвали, — морщится тот. Пускает горячую воду в раковине и осторожно мылит руки. Вадим, прислонившись плечом к кафелю рядом, наблюдает, как Волков раздраженно шипит — на костяшках занозы от деревяшки. Он пытается двумя пальцами подцепить хотя бы одну, но те слишком короткие. — Вот что, — решает Вадим, делая вид, что ему не все равно. — Жди меня в кровати, а я сейчас вернусь с перекисью и пинцетом. — Может, мне еще пижаму надеть? — фыркает Волков, и тогда Вадим кладет ему на мокрое ледяное плечо ладонь и говорит вкрадчиво, задушевно: — Олег, я же по-хорошему прошу. Помочь хочу. Тот на миг прикрывает глаза, а Вадим сжимает его плечо. И уходит. Уже понял: лучше оставить Волкова в замешательстве, тогда он собачкой бежит следом. Думает, наверное, что сам так решил, а не попался на приманку. Вадим шарит в аптечке на посту, находит перекись, с пинцетом — проблема; вспоминает наконец, что один из их парней особо за мордой следит, и роется в его вещах, задвинутых под скрипучую койку. Ну точно: косметичка и пинцет. Берет его, не думая даже потом возвращать обратно. Их на этот раз расселили, словно в детском лагере: по четыре человека. Как жаль, что не выпал шанс с Волковым пожить вместе, но тогда бы слишком часто приходилось смотреть на сонную небритую физиономию и думать, как бы хорошо эта физиономия смотрелась на члене. Но Вадим знает, где его комната, и даже в темном коридоре находит его дверь без проблем. Открывает — и разумеется: сидит, как примерный мальчик, на краю постели, сдвинув в сторону белье вместе с матрасом. — Чего не переоделся в сухое? — удивляется Вадим. Волков, взяв с подушки смятое полотенце, с досадой трет волосы. Видимо, уже подумывал сменить одежду, но не стал. И Вадим догадывается, почему. Просек еще в прошлую встречу. Толпы мужиков Волков не стесняется, а вот присутствие Вадима, именно Вадима, его точно тревожит, даже над его шутками он порой искренне смеялся, а на другие лишь коротко, из вежливости улыбался. — Не успел, — несомненно врет Волков и вытягивает руку. Вадим садится на кровать напротив него. Пространства так мало, что они сталкиваются коленями. Света отчаянно не хватает, и Вадим хмурится, силясь разглядеть все занозы. Волков, держа ладонь на весу, говорит: — Я могу и сам… — Левой? Не смеши. Вадим берет его за пальцы. Поднимает глаза. Сталкивается взглядом с темными глазами Волкова. Волосы у того влажные. Вадим невольно смотрит ниже — на шею в мурашках, на футболку, прилипшую к широкой груди, соски от холода встали и остро выделяются под тканью. И пресс, и талия… Вадим нарочито шумно вздыхает и переводит взгляд на ладонь Волкова, и ледяные пальцы, которые сжимает до сих пор Вадим, чуть вздрагивают. Он больше не отвлекается, не разыгрывает вспыхнувшую страсть. Предельно внимательно смотрит на руку Волкова, выдергивает занозы одну за другой и чувствует, как теплеют пальцы. Закончив, хмурится, разглядывая костяшки и легонько дует. Волков вздрагивает. Вадим вскидывает на него взгляд. Улыбается: — До свадьбы заживет. И Волков тянет улыбку в ответ. — Спасибо. — Подожди, — говорит Вадим. На миг отпускает его руку, чтобы отвинтить крышечку у перекиси, и, вновь крепко взяв за пальцы, щедро льет. Олег, дернувшись, шипит, и Вадим снова дует ему на руку, пока тот не успокаивается. — Хочешь поговорить? — вполголоса спрашивает Вадим. — Не очень, — отрезает Волков, а Вадим, пока он не отнял руку, упорно продолжает: — Разбитое сердце? Волков молча выдыхает. Пальцы его все-таки выскальзывают из ладони Вадима. Спрашивает вдруг: — Как ты шрам получил? — и проводит пальцем по своей брови. Вадим смотрит на него с пару мгновений в упор. По крыше стучит дождь, словно гвозди вколачивает, в комнате зябко, а Волков так и покрыт мурашками, но вместо того, чтобы сухо поблагодарить и уйти в горячий душ, да хоть раздеться и под одеяло залезть, он задает вопросы. Вадим чует, что уломать Волчика согреться вместе будет совсем просто. Он зеркалит жест Олега, потирая шрам, и с напускной веселостью говорит: — По пьяни подрался еще лет в шестнадцать. У противника было численное преимущество, противник впечатал меня мордой в косяк. Кровищи было — море. Не добавляет, что в той пиздиловке один из противников в больничку отъехал, а второй без зубов остался, и только чудо в виде отчима спасло Вадима от статьи по малолетке. И не то что бы он раскаивался. Он бы ничего в той драке не изменил, с тем же удовольствием бил бы одного лбом об пол, а второго — берцами по лицу. Но Волкову знать все это необязательно, Волков понимающе кивает: — Бывает, — и поднимается на ноги, Вадим — тоже. Пару секунд стоят так, а потом Волков отводит взгляд: — Я в душ пойду. Замерз. Зато уже не так… не так злюсь. Меня вроде как бросили, — криво улыбается он и все же смотрит Вадиму в лицо. — Да я уж понял, — усмехается Вадим и вновь кладет руку ему на плечо — дозволенное в его среде проявление сочувствия, прежде чем перейти за грань. — С кем из нас не бывало. Волков каменеет, улыбка его застывает, и Вадим думает: а с ним такое, наверное, первый раз. Его, наверное, любовь всей жизни бросила. Он решает не торопить события. Пусть Волков еще помыкается, изредка бросая заинтересованные взгляды. Лучше попозже сам запрыгнет в койку, чем сейчас уломать его и потом терпеть обиженную мордашку. Волков уходит в душ, Вадим уходит к себе, но после того полуночного разговора между ними словно что-то меняется, лед трещит под берцами, и Волков за обедом подсаживается к нему, по вечерам тоже, бывает, трется рядом, даже когда все играют в покер, и Вадим отчаянно мухлюет; тогда Волков пристраивается рядышком и, зевая, наблюдает, ожесточенно вступая в спор, если сослуживцы обвиняют Вадима в нечестности. Вадим то и дело словно невзначай касается спины Волкова, задерживает ладонь на его пояснице, и тот больше не дергается, не каменеет. Ну вот и славно, думает Вадим. Приручил. А потом им дают последний инструктаж, поддельные паспорта и билеты в небо на разные рейсы. Вадиму везет — с Волковым они летят вместе, самыми первыми, расквартируются уже сегодня. Зудит внутри предвкушение: вот и финальный акт пьесы. После успешного выполнения задания разбегутся, самое время сорвать вишенку с этого торта. Перелет долгий, затем — трясутся во внедорожнике, как скот, до трущоб, на улицах воняет прогорклым маслом и пережаренной едой. Душно. Вадим вдруг вспоминает, как выглядел замерзший Волков, как обтягивала его мокрая футболка, как торчали острые соски; а еще — как в жаркие дни после утренней пробежки темнели пятна пота у него между лопаток и под мышками, как они порой сталкивались в душевых, когда Волков уже выходил, завернувшись в полотенце, а Вадим лишь собирался раздеться. Он смотрит на Волкова — тот сидит напротив, сонно моргая. Но, почувствовав взгляд, поднимает глаза. Даже сейчас, уставший, с колючей щетиной, он красивый — хоть дрочи на маленький аккуратный рот, мужественный подбородок и в последнее время все сильнее выделяющиеся скулы, а взгляд — совсем щенячий, наивный. Хочется, чтобы он именно так смотрел, когда раздвинет ноги. Устроившись в квартире — опять вчетвером, никакого личного пространства, — Вадим отправляет одного сослуживца за едой, второго — за выпивкой и куревом; Волков подрывается было помочь, но Вадим берет его за руку, незаметно сжимает ладонь, и Волков бормочет, что, пожалуй, немного приберется тут, им же еще дня три торчать в этой пылище… Для убедительности пытается чихнуть. Наконец парни уходят. Вадим закрывает за ними дверь, оборачивается — Волков уже стоит за ним, ждет. Спрашивает: — Так чего ты хотел? Вадим, нарочито медля, сглатывает. Приближается на шаг. Волков настороженно смотрит. Едва дышит. Он и сейчас мокрый — но не от дождя, а от пота, по виску скатывается капля, над губой — испарина. Даже если окна открыть — легче не станет, снаружи еще жарче, чем здесь. Но Вадиму нравится. Он подступает еще на полшага и чует, как горечь перебивает дешевый одеколон Волкова. — Олег, — коротко зовет Вадим и тянется к нему. Кладет ладонь на плечо. Помедлив, поднимает руку и кончиками пальцев касается щеки. Волков приоткрывает рот. Повелся. — Да, — едва слышно выдыхает. И Вадим преодолевает последние пол-шага, прижимается к нему всем телом, обнимает за шею, за талию. Касается губ. Целуется Волков так отчаянно, словно в последний раз в жизни. Он обнимает Вадима до того, что дышать сложно, охотно пускает хозяйничать языком во рту и чуть слышно стонет. Вадим вжимает его в стену, толкается к нему пахом. Поражается — да у Волкова почти мгновенно встал… Спускается губами к шее и торопливо расстегивает ремень, ширинку. Сразу лезет ладонью под нижнее белье, обхватывает член — крепкий, крупный, в руку приятно ложится. На миг отстраняется, чтобы взглянуть на Волкова, и тот именно такой, как зло мечталось в предрассветных сумерках без сна: ошалевший, взгляд — почти влюбленный, взволнованный. Да как этот цветочек вообще с кем-то встречался, он же совсем невинный… Вадим, взяв в ладонь его лицо, большим пальцем поглаживает щеку. Волков прикрывает глаза, судорожно выдыхает. Льнет к руке, напрашиваясь на ласку, и Вадим ему не отказывает. Водит кулаком по его члену и приникает с поцелуем, глубоко и плавно. Но с дрочкой все равно торопится, того гляди вернутся ребята. Не хватало еще, чтобы они ему всю долгосрочную операцию под конец обломали… Ладони Волкова — на талии и груди, на заднице, он отчаянно сражается с ремнем, но, видимо, так сильно хочет, что руки в пляс идут, он сдается и дышит, дышит шумно и нервно, уже не пытаясь даже прикинуться, что хочет в ответ хоть что-то сделать. Он будто и не дрочил за последнее время — так ярко реагирует. Вадим впитывает все детали капитуляции его тела, упиваясь кратким мигом власти над мальчишкой. Волков кончает со всхлипом, утыкается лицом в изгиб плеча. Вадим, вытерев ладонь о его нижнее белье, поглаживает его по спине. Шепчет: — Мечтал об этом. Врет, конечно. Добавляет: — Я в аптеку, Волчик. Найдем еще ночью, где уединиться… Ты — за старшего. Он отстраняется. Волков, выпрямившись, несмело улыбается ему. Тянется было к ширинке, но Вадим, мотнув головой, говорит: — Времени уже нет. Потом. Все потом. И уходит, понимая, что сорвал джекпот. Ночью ему предсказуемо не спится. Возится. Прислушивается. Когда дыхание у всех выравнивается, а один из парней начинает похрапывать, тихонько спускает босые ноги на пол. Шарит в кармане брюк, сложенных в изножье постели, и идет в ванную. Там, усевшись на закрытую крышку унитаза, ждет. Два пакетика анальной смазки с названием, написанным вязью, и упаковку презервативов бросает в раковину. Гадает, не заснул ли и Волков со всеми за компанию. А даже если заснул, то Вадим его разбудит, за ним еще должок… Но тот тоже не спит. Тихо скребется в дверь, а потом, не дождавшись ответа, приоткрывает ее. Застывает в одних трусах в проходе. Вадим на миг окидывает его взглядом: сильные бедра, рельефный пресс, и все же он еще не заматерел, вся его фигура дышит молодостью, он — словно молодой хищник на пике формы, вот только еще не убивал добычу самостоятельно и даже не собирается. Вадим широко улыбается. Подманивает к себе беззвучно. Волков, запершись на щеколду, делает к нему шаг, и Вадим тут же поднимается, обнимает его. Целует, царапая щетиной, тискает задницу — подтянутую, твердую. Волков шумно дышит, лапает в ответ, ладони его обжигают. Вадим подталкивает его в тесной комнатушке ближе к раковине, и Волков, на миг оторвавшись, замечает смазку и презервативы. Даже в слабом желтом свете лампы без плафона, раскачивающейся под потолком, видно, как он вспыхивает. Потупив глаза, шепчет: — И кто сверху? Вадим плавно скользит ладонью по его талии. Ведет кончиком носа по шее. Выбирает слова, чтобы не спугнуть — вот уж не думал, что это будет проблемой. — Так хочу тебя, — бормочет. Глубоко вдыхает. Всасывает мочку Волкова. Забирается языком в ухо, поглаживая по спине. Тот прислоняется задом к раковине, ощутимо поддается. Тогда Вадим продолжает: — Если ты против, то… — Нет, — торопливо отвечает Волков. — Просто… давай, — решается он. Вадим, ведя ладонями по его бокам, забирается пальцами под резинку простых белых трусов. В самое ухо шепчет: — Думал просто отсосать мне по-быстрому? — Это в том числе, — фыркает Волков. — Тише. — Ага… Продолжают молча. Вадим деловито ощупывает Волкова, стягивает его трусы вниз, и он сам торопливо трясет ногой, сбрасывая их на пол. Его горячая ладонь ложится на член. Вадим толкается ему в руку. Наваливается на него грудью, берет пакетик смазки. Волков утыкается лицом ему в плечо. Дышит часто и проводит языком по оголенной коже, пальцами зарывается в волосы. Наклонив голову, Вадим касается губами его шеи. Нельзя забывать, как его от ласки ведет… И точно: Волков, выдохнув, шире расставляет ноги, ребром ладони проводит по члену. Вадим шепчет ему: — Можешь встать коленями на унитаз? Неудобно. Волков, напоследок мазнув губами, отпускает его. Послушно устраивается к нему спиной — одно колено на крышке унитаза, локтями упирается в бачок; другая нога остается на полу — места мало. Но и так — отличный вид. Вадим надрывает пакетик смазки, любуясь. Стоило подождать, чтобы Волков так раскрылся, всего себя выставил. Позвоночник, изгиб поясницы, крепкая задница, тень между ягодиц зачаровывает. Вадим касается его скользкими пальцами. Мнет края ануса. Надо бы поторопиться, но все же нужно осторожно… Тем более он зажат. Вадим касается его спины. Поглаживает, без слов просит — ну же, давай, расслабься для меня. Больше не ждет. Проникает внутрь одним, водит туда-сюда. Тратит несколько минут, прежде чем протиснуть второй. Волков касается своего члена, подрачивает, чтобы не опал, и тяжело дышит, словно подвергся медицинской процедуре, и надо просто перетерпеть. Появляется испарина на внутренней стороне его бедер. Вадим начинает догадываться, но вслух не говорит — иначе Волков получит возможность откатить все обратно. Нет, так не пойдет, Волчик, давай, раскрывайся полностью… Втиснув три пальца, Вадим сам перехватывает его член. Вторая рука тоже немного в смазке. Стоит у Волкова совсем не так, как днем в коридоре, и Вадим старается ему помочь. Дело идет легче: стоит приласкать Волкова рукой, как он и на пальцах немного расслабляется, и даже выдыхает особенно громко, стоит тронуть его изнутри правильно. Кое-как дело доходит до четвертого, и Вадим, испытывая острое желание взглянуть на часы, решает, что сейчас — членом. Наклоняется к Волкову, холодными поцелуями поднимается по его спине вверх, до плеча, до уха, до скулы. Спрашивает: — Хорошо? И, всадив пальцы до костяшек, легонько подрачивает ему. — Да-а… — выдыхает Волков. Вадим выжидает. Дает ему еще немного времени ощутить наполненность в заднице, ладонь на члене. У самого уже не так стоит, отвлекся, будто исследователь, изучая, как быстро ему подставится Волков. Сосредоточился, чтобы его не спугнуть. Прикрыв глаза, спрашивает как можно мягче: — Пососешь мне немного? — Толкнувшись пахом ему в ягодицы, добавляет: — И тогда сделаю тебе хорошо. Очень хорошо. Проводит кончиком языка по его щеке. Выпрямляется, плавно вытаскивает пальцы. Волков будто бы тянется за ним. Неловко разворачивается, садится на крышку, подтянув под себя одну ногу. Взглянув Вадиму в глаза — щеки раскраснелись, губы искусаны, — кладет ладони ему на бедра и опускается ртом на член. Да, сосет он лучше, чем принимает… Вадим, положив руку ему на затылок, жадно смотрит, как он насаживается на член, как втягивает щеки. Как подрагивают его ресницы. Как он дышит через нос. Языком ласкает, щекочет, старается. И Вадим отдается минету чуть дольше, чем планировал. Но все же отстраняет Волкова, кивком указывает ему — давай обратно, и тот с готовностью встает в ту же позу, даже чуть шире расставляет ноги. Вадим, натянув презерватив, распределяет остатки смазки по члену. Еще раз мазнув рукой по промежности Волкова, отводит одну его ягодицу в сторону. Пристраивается. Тычется головкой в блестящую дырочку. Ну наконец-то… спустя столько времени и телячьих нежностей… Он толкается вперед неторопливо. Волков сдавленно выдыхает и прикусывает предплечье. Подержать его на головке — и скользнуть внутрь плавно, не останавливаясь… Он тесный почти до боли. Вадим еле влезает в него, член обхватывает так плотно, словно в перчатку шелковую сует, в отсек для мизинца… Входит до самых яиц, прижимается лобком к заднице Волкова и, выдохнув, ложится грудью ему на спину. Обхватывает за талию. Чуть дергает бедрами — назад и снова вперед… Тот сжимается. Блаженство. Вадим прихватывает зубами кончик его уха, полностью растворяется в мелких толчках. Его бы с оттяжкой выебать, звонко отшлепать, но — нельзя, и так долго возятся в толчке… Он проводит ладонью по боку Олега от бедра до подмышки, по влажным жестким волосам во впадине. Прижавшись носом к загривку, жадно втягивает воздух, втягивает горечь пота Волкова, его дрожь. И после этого позволяет себе нарастить амплитуду. Волков тихо всхлипывает — словно задавленный стон. Вадим закрывает ему рот рукой, тут же ощущает укус, следом — язык. — Ну-ну, Волчик, — шепчет Вадим. — Я что у тебя, первый? Знает ответ. Но хочет, чтобы тот сам признался. Волков быстро и часто кивает головой. Вадим довольно улыбается. Трахает его уже без особой осторожности — Волков поддался, впустил его. Все еще узкий, но двигаться стало проще. Зажимая его рот, Вадим слипается с ним телами — с самого уже пот течет в душной комнатушке. С Волковым тесно, близко, волнующе — какой же он старательный для первого раза, даже не признался, не попросил понежнее… Приходит на ум, как Волков молчаливо старался держаться поближе после дождливой ночи. Надо было еще тогда толкнуть на кровать и подмять под себя, он бы и тогда поддался, со своим-то разбитым сердцем… Вадим крепче зажимает ему рот, держит его за талию. Касается его члена — опять опадает… Не так уж ему снизу и нравится. Сжалившись, Вадим обхватывает его, дрочит в том же темпе, что двигается сам. Надеется, что за тонкими стенами никто не проснется от их возни, от пошлых звуков. И от этого сильнее заводится, еще быстрее вбивается — Волков чуть слышно мычит ему в ладонь, снова прикусывает пальцы. Давай, хороший мальчик, кусать можно, стонать — нельзя… Вадим вбивается в него в последний раз — и замирает, даже не дышит. Кулаком машинально ласкает его, и Волков, когда член уже не таранит его девственную задницу, кончает совсем быстро, сжимается на обмякшем члене Вадима. Придерживая презерватив, Вадим осторожно вытаскивает. Волков будто с облегчением выдыхает. Выбросив в ведро пакетики из-под смазки и использованную резинку, Вадим отрывает туалетную бумагу и кидает сверху, маскируя следы. Волков осторожно встает на обе ноги, выпрямляется. Опершись о раковину, пытается отдышаться. Мешает своим присутствием — после ебли нужно отлить. Вдруг оборачивается, смотрит в глаза — и Вадим машинально прикидывается тем, кого из себя строил еще недавно: касается его губ своими. Одновременно тянется к раковине, включает воду и моет руки. Волков, кажется, верит проявлению нежности. Может, потому что очень сильно хочет поверить.