выстрелы в молоко

Вадим смотрит на него таким влюбленным взглядом, что хочется дразнить и жеманничать; но Сергей над ним сжаливается. Стягивает отглаженные брюки, остается голый — но в черных чулочках. У Вадима совсем голову сносит. Роняет на постель, вылизывает — не целует, а именно вылизывает: проводит широко языком по шее, плечам, крест-накрест по шраму на груди, по животу… Сергей раскидывает руки, подставляется под чуть щекотные прикосновения, дуреет от этой животной страсти — вечно с ним так, чуть-чуть фантазии — и они теряют разум, обращаются в оголенные провода, бьются током, пока пробки не вышибет. Язык Вадима — по члену снизу вверх. Тут же про него забывает и зубами оттягивает резинку чулок, она звонко бьет по коже, Сергей ахает. Тянется было к Вадиму, чтобы немного успокоить, но тот и не замечает ладони, скользнувшей по жестким волосам. Хватает за лодыжки, сгибает ноги в коленях и сводит их вместе, прижимает к груди, почти сложив Сергея пополам. Вертит, как хочет, и в его уверенных руках Сергей рад быть марионеткой. Вадим проводит языком поперек стопы, прикусывает пальцы, покрытые капроном. Через тонкую ткань щекотно, Сергей, хихикнув, пытается отдернуть ногу, но Вадим, вцепившись железной хваткой, хрипло, чуть ли не с угрозой говорит: — Не рыпайся, солнышко. И Сергей стихает. Смотрит, как Вадим, все еще в джинсах и майке, прикусывает его стопы, трется о косточку на лодыжке щекой, и заводится. О, Сергей очень заводится. Сглатывает. Спускает взгляд на ремень Вадима — простой коричневый ремень с металлической бляшкой... И шепчет: — Выпори меня. Вадим смотрит ему в глаза — всего на миг — и резко перебрасывает на живот, словно Сергей и не весит ничего. Садится на край постели, берет за бедра, притягивает к себе на колени. От того, как бесцеремонно он обходится, у Сергея начинают в нетерпении подрагивать ноги. Он устраивается на коленях Вадима, жмется членом к его бедрам. Ерзает. Вадим, проведя ладонью по обнаженным ягодицам, наклоняется и прикусывает одну так резко, что Сергей ойкает. Вжикает в воздухе ремень — Вадим вытащил из джинсов. Сначала он, согнув пополам, со свистом рассекает воздух. Сергей ахает, словно он уже коснулся кожи. Вадим касается ягодиц в обманчиво-ласковом жесте. Оставляет ладонь на пояснице. Надавливает. Коротко замахивается — и бьет. Вскрикнув, Сергей вздрагивает всем телом. Кровь приливает к заднице, к члену, полностью ухает вниз. Вадим ударяет еще раз, и еще, и еще — до нового крика. Сергей кричит так, что воздух царапает горло. — Ну что ты, солнышко. Я только начал. Сложенным ремнем Вадим проводит по горящей коже. Прикосновение почти нежное. Сергей дрожит. Комкая простыню в пальцах, пытается отдышаться. Вадим, выждав, спрашивает вполголоса: — Готов? — Да, — выдыхает Сергей. И снова град ударов: он теряется в криках и всхлипах, хрипит, из глаз брызжут слезы, и он ни о чем не думает, только о том, как обжигает каждый поцелуй ремня по ягодицам, как уже почти нет боли от отдельных ударов — только ровный жар и мимолетный страх нового крапивно-жгучего прикосновения. Член трется о грубые джинсы Вадима, ноги взмокли в чулках. Он кричит и содрогается, будто в рыданиях. Вдруг все стихает. Жесткие пальцы проводят между бедер, где кожа особенно нежная. Сжимают. Раздвигают шире. Обессилев, Сергей вытягивается, расслабляется. Чуть дергается — все еще крепко стоит. Сильнее, чем было. Ремень сложенным ребром касается промежности, а потом падает на пол — звякает пряжка. Вадим, осторожно касаясь ягодиц снизу, где их почти не трогали удары, разводит их пошире и сплевывает на дырочку. Стон Сергея получается похожим на плач. Он, спрятав лицо в изгибе локтя, весь то и дело вздрагивает — от сенсорной перегрузки, от перевозбуждения, от мысли — как он мог так безжалостно отходить ремнем, от мысли — я бы убил его, если б он посмел дать слабину и проявить жалость. Вадим растягивает его, не отпуская с колен. Сначала один палец по слюне, а потом уже со смазкой. Она холодная, пальцы от нее тоже холодные, и Сергей блаженно стонет. Ягодицы все еще горят, но это приятный жар. Вадим свободно ходит в нем пальцами, насаживает до костяшек, и Сергей трется о него членом, размазанный от удовольствия, почти кончает — но сдерживается кое-как. Да и Вадим уже понимает. Подталкивает его с коленей, велит: — На спину. Ножки раздвинь пошире, пока я раздеваюсь. Сергей подчиняется. Ложится посередине кровати, широко расставляет полусогнутые ноги. Следит, как жадно Вадим смотрит между них. Как его влечет член, разработанная дырочка. Ягодицы так исхожены ремнем, что даже простыня из хлопка кажется колючей. Вадим, рывком сняв майку, сбросив джинсы вместе с бельем, подбирается ближе. Садится на пятки между ног. Берет одну ногу за лодыжку, укладывает себе на грудь. Скользит языком по черному капрону. Прикусывает голень. Отправляет себе на плечо. И так же — со второй. Сжимает бедра. Его член — тяжелый, налитый кровью — тянется головкой к поджарому животу и покачивается. Но он медлит, смотрит в глаза — в мокрые от недавних слез глаза — и с удовольствием скользит взглядом вниз. Медленно, словно касаясь ладонью, ведет до самого низа, до начисто выбритого лобка. Наконец закрывает глаза и потирается носом о лодыжку. Прикусывает — и на этот раз по капрону идет стрелка. Он приставляет член, дразнит крупной головкой, возит ею вокруг дырочки, пока Сергей не начинает нетерпеливо дергаться, рычать: — Хватит издеваться. Вставь. Вадим улыбается. — Хочу посмотреть, как ты извиваешься. Послушать, как просишь. Сергей ставит одну стопу ему на лицо — пальцами закрывает рот. Строго говорит: — Замолчи и трахни меня как следует. Иначе я закончу без тебя. Вадим, ухмыляясь, прикусывает его пальцы и толкается бедрами. Сергей, забывшись, стонет. Вадим укладывает его ногу обратно себе на плечо. Головка растягивает, оказывается наконец внутри. Он плавно входит весь. На его члене — как на водопроводной трубе, такой громадный. Надо привыкать каждый раз... Сергей дышит, тянется к своему. И Вадим, восприняв это как разрешение, начинает потихоньку двигаться. Держит за ноги, трется о них щекой. Цепляет зубами ткань чулок. Постепенно расходится, начинает на всю длину, то и дело касается ладонью лобка, живота. Там Сергей и сам его чувствует, словно насквозь протыкает, проходит через все тело... Он ахает и высоко стонет от каждого толчка. Вадим перестает сдерживаться. Дергает его на себя, возит, как хочет, по простыне, и Сергей весь сжимается на нем, выгибается — бо-оже, как он долго пытался отдалить оргазм, но его затапливает от того, как распирает изнутри, как стискивают бедра грубые руки, как скользит язык по лодыжке, и капрон там уже в лохмотья, язык касается голой кожи... Сергей кончает, вцепившись в ладони Вадима на своих бедрах, чтобы он не вздумал двинуться, чтобы и остался там, глубоко... Судорога, сковавшая все тело, отступает. Сергей без сил раскидывает руки. Едва замечает, что Вадим торопливо дергает его за бедра, все еще долбится внутрь, хоть и болезненно чувствительно... Сергей позволяет. Вадим дожимает его до того, что скручивает еще раз в сладкой судороге — нет, не оргазм, но что-то близкое. А после и сам кончает — внутри становится горячо, дрожат бедра и пресс. Наконец вытаскивает. Аккуратно снимает ноги с плеч, сам ложится рядом. — Солнышко, — зовет. — Поцелуй. Сергей перекатывается на локоть, укладывается на грудь Вадиму. Дотрагивается до его губ своими. Знает, что это еще не все. Немного полежат — и Вадим вылижет ягодицы, все еще не остывшие после ремня. А потом увлечется и возьмет в рот член. Дорвет чулки окончательно. Будет целовать шею и бормотать, что у тебя, солнышко, такая сладкая кожа, хочется искусать, сожрать. И он искусает. Но все это чуть позже. А пока — отдых и ленивые поцелуи.