выстрелы в молоко

Вадим пишет Олегу порой. Ну, там, как дела, Поварешкин, ты еще не помер? А че тогда нигде не отсвечиваешь? Отдыхаешь, понятно... Почему без меня? Пишет обычно, когда нормально так прибухнул. Когда Олег отвечает — даже по буквам ясно, что он начинает злиться на тупые подкаты, — Вадим улыбается от уха до уха, скалится так интенсивно, что бармен за стойкой, подмигнув, ставит два шота за счет заведения, и Вадим, чокнувшись с ним рюмками, охотно выпивает. Он вроде бы и не хочет ничего от Олега. Так, немного позлить, чуть-чуть пофлиртовать, пофантазировать, как рыжий ему сцены ревности устраивает — а кто это тебе написывает, а? В том, что рыжий его держит на коротком поводке, Вадим не сомневается. Стал бы иначе Олег его фотку таскать, по телефону отчитываться, что покушал и покакал, и верность хранить, ага? То, что люди порой так делают от большой любви, Вадим забывает. Добивается полупьяными сообщениями с опечатками того, что Олег взбешенно пишет: я тебя заблокирую, если не прекратишь, 3 часа ночи, Вадь Вадим, ничуть не сомневаясь, что мягкий знак в конце его имени — опечатка трясущихся от злости рук, а не нежное сокращение, отвечает: неа ты ж отвечаешь мне значит скучаешь по мне в 3 часа ночи волчик Олег отвечать перестает. Может, и вправду заблокировал, а может, поставил на беззвучный. Или его рыжий, разбуженный возней, залез на него и отвлекает от переписки... Вадим еще ни разу не бомбардировал его сообщениями так долго и настырно, хотя Олег всегда отвечал, пусть и дежурными фразами. А, черт бы тебя, Волков... Вадим отправляет ему адрес бара. Все равно собирается пробыть здесь до закрытия, до шести утра, а потом пешком поползти в гостиницу, чтобы хоть немного проветрить голову. Он ведь обычно в Питер ни ногой. Что ему этот Питер? У него в Москве квартира (сам купил) и в Екате (от прабабки осталась). Все его воспоминания связаны с Москвой. Но нет — полетел в город на болоте, вымок в первый же день, как собака, промочил ноги насквозь — снежную кашу тут вообще не убирали, видимо, по религиозным соображениям, иначе Вадим понять не мог, что мешает вычистить улицы; прилетел сюда, потому что взбрело в голову: Волков-то, наверное, тут живет. Вот прикол будет, если он ответит, что вообще-то он в другом городе. Он не отвечает. Вадим заказывает отдельно виски и колу и пьет только колу из стеклянной бутылочки. Опьянение понемногу стихает, а может, это он просто неподвижно сидит, а стоит подняться — и все, хана. Бар пустеет. Будний день. Бармен ставит перед ним еще один шот виски и колу, Вадим опять выпивает только газировку. Справа вдруг плюхается кто-то на барный стул, на плечо опускается ладонь. Вадим поворачивается — хочется одновременно пиздиться и брататься — и в изумлении выдыхает: — Поварешкин? Ты, что ли? Олег. Сидит в мокрой от мелкого дождя куртке, волосы тоже влажные, на щеке пара капель. Хмурится, глаза ко лбу катит: — А ты еще кому-то строчил? Опускает взгляд к барной стойке, отмечает два шота виски. Бармен забирает пустую бутылку колы. — Тебе хватит, да? — почти тепло говорит он и тянется к одной рюмке, к другой... Опрокидывает обе подряд, морщится только после второй. Вадим, поставив локоть на барную стойку, подпирает кулаком подбородок и лыбится, наверное, совсем влюбленно, но плевать. — Где остановился? — спрашивает Олег. — В Лотте. — Отлично. Куртка где? Вадим честно пытается вспомнить, бармен подсказывает — вон крючки. Вадим оборачивается к крючкам возле двери сортира, чуть не навернувшись с высокого стула. Крючки пустуют. Спиздили, суки. Бармен лишь разводит руками — ответственность за вещи посетителей не несем. Олег утыкается в телефон, чтобы вызвать такси, Вадим начинает протестовать так бурно, что тот, выругавшись, соглашается. Помогает Вадиму встать на ноги — ни хрена себе, как трудно в вертикальном положении держаться! Это ж сколько он выпил... Закинув одну руку Олегу на плечи, второй Вадим шарит по карманам, сует бармену смятую тысячную — спасибо, брат, что побыл рядом, нас так хотя бы двое, уже достаточно, чтобы не чувствовать себя одиноким… не, так-то я не одинокий, мне глубоко поебать на все эти отношения, жен, детей, просто иногда накатывает, понимаешь?.. Вадим осознает, что говорит это уже не бармену, а Олегу, кое-как переставляя ноги по мокрой брусчатке. Снег растаял окончательно, отполированные каблуками камни превратились в лед. Цепляясь за Олега, Вадим замолкает. Так и идут: Вадим, навалившись на него всем весом, Олег — крепко держа его за ладонь и талию. И пахнет от Олега дождем и парфюмом каким-то, и одеколоном от гладко выбритых щек — Вадим то и дело тычется носом, чтобы поглубже вдохнуть. Улицы пустые, а даже если бы кто и встретился — то хорошо, по пьяни всегда подраться охота. Олег втаскивает его в холл отеля, узнает этаж. Вадим угадывает со второй попытки, поэтому они катаются на лифте вверх-вниз. С номером еще сложнее, но в итоге он справляется и с этой задачей, и Олег вталкивает его в открытую дверь. Вадим тут же рушится на пол в коридоре, садится к стеночке — чересчур тяжелым стало тело, и свитер этот еще мокрый... Вадим ожесточенно стаскивает его с себя, отпихивает в сторону промокшие зимние кроссовки. Олег, присев на банкетку перед ним, стягивает с него насквозь мокрые носки. Оставшись в трусах и майке Вадим тупо смотрит на него — одетого все еще в куртку, тоже вымокшего, красивого. Спрашивает вполголоса: — А чего ты приехал-то?.. — Так ты же в невменозе. Почитаешь свои сообщения, когда проспишься. Я адрес-то еле разобрал. — А, — изрекает Вадим, словно все понял. В голове вьются слова Олега, но в наполненное смыслом предложение складываются с задержкой. — А этот... твой?.. — На собрании акционеров, — отвечает Олег и будто бы темнеет лицом. — Ночью? — Ночью. Блевать будешь? — Не. Я никогда. Глаза начинают слипаться. Стоит закрыть — и Вадим словно на карусели оказывается. Надо к кровати перебираться... Пока он ползает между туалетом и кроватью, Олег пропадает, но вскоре возвращается — как раз в тот миг, когда Вадим решает, что допился до белочки, и все ему привиделось, а до отеля он дошел сам. — Ложись, — говорит Олег и идет к постели. — А ты со мной? Тот лишь усмехается. Вадим устраивается удобнее, а Олег оставляет на прикроватной тумбочке две литровые бутылки воды. Натягивает одеяло Вадиму до подбородка, выключает свет. — Я послежу за тобой немного, — доносится тихий голос Олега, и он будто удаляется к окну. — Вдруг рвать будет... Вадим, измучившись от вертолетов, закрывает глаза и уже ничего не слышит. А когда просыпается с трещащей башкой и кошачьей ссаниной во рту — никого уже в номере нет, только бутылки воды и напоминают, что он пришел ночью сюда не один.