выстрелы в молоко

Дракон подцепил человека запросто — одним когтем за шиворот белой рубашки, и человек замер — высоты он боялся больше, чем смерти. Приподняв человека к окну башни, из которого он и спустился на скрученных простынях, дракон стал внимательно разглядывать его. Вернее — запугивать. Любой испугается огромного существа с желтыми глазами. К тому же это не просто человек, это дар, а дар должен смиренно сидеть в башне и ждать, пока дракон займется им. Или пока очередной рыцарь придет побряцать мечом и щитом. Что интересно — это впервые за долгое время юноша, пусть и с длинными, на зависть любой девице, волосами. Задрав руки, человек схватился за коготь, страшась упасть. Качнув его, дракон усмехнулся зубастой пастью: ай как громко кричит. Поднес его к окну, и человек торопливо встал пятками на подоконник. Втолкнув его внутрь, дракон свернулся на площади перед башней. Когда долго пребываешь в форме ящера, то мысли замедляются. И в человека обратно — не хочется. У человека желания, его терзают эмоции, у него кровь горячая. Человеком он бы обязательно зашел к очередному дару, оглядел со всех сторон. А дракон не желает ничего, даже сражаться с рыцарем. Какое сражение, если он одной задней лапой лениво так толкнет, что рыцарь улетит?.. И не спасет дар с рыжими волосами, молочной кожей и россыпью веснушек... Он едва заметил, как снова стал Вадимом. Как чешуя растаяла, хвост свернулся до пары позвонков копчика, зубы уменьшились до аккуратного ровного ряда. Посмотрел на свою руку — и черные когти превратились в обычные человеческие ногти той длины, которой были незадолго до превращения. Которой были лет тридцать назад. Я потерял интерес ко всем и ко всему, подумал Вадим, так почему обратился в человека?.. Устремился обратно, в чудовище, — и не вышло, только дрожь сотрясла позвоночник и бессильно зацарапали брусчатку ногти. Поморщившись, он встал на непослушные ноги, вошел в башню, гадая — а зажгутся ли свечи? Свечи вспыхнули, стоит ему лишь глянуть на них. Огонь отразился в драконьих глазах, по нелепице запертых в черепе человека. В спальне, о которой он забыл на десятки лет, покрылось пылью зеркало. Остановившись перед ним, он вспомнил, каким был когда-то. Шрам на лице — напоминание, что даже самому кроткому дару верить нельзя... Вертикальный зрачок — а так не отличишь от человека... Тело крупное по людским меркам, а ему — мало, словно костюм на два размера меньше. Крылья бы расправить, а вместо этого — лишь плечи. И все же обратно — не получается, тело закостенело, мысли еще медленные, а для переворота нужна энергия. Натаскав воды, он принял ванну — человеческий ритуал, позволяющий оттянуть время, смириться в безопасной воде с людской слабостью. Оделся — непривычно запуталась рука в рукаве. Ощутил пустоту в желудке — а драконом мог в полуспячке без еды месяцы жить... Пришлось спуститься к крепостной стене и поковыряться в приданом, которое оставили вместе с даром. Сырое мясо — разумеется... хлеб, корзина овощей, шкатулка, бусы. Взяв все, что мог за раз унести, Вадим вернулся в башню. Дар, только сегодня ему принесенный и уже попытавшийся сбежать, наверное, тоже проголодался. Пожарив мясо, Вадим поднялся, постучал в дверь и открыл, не дожидаясь разрешения, — он тут хозяин. Дар жался к стене. Вскочил, его увидев, и выставил вперед кочергу. Вадим подивился: и где только взял?.. Кочергу он сломал запросто, дар закинул на плечо и понес вниз. Усадил на стул, придвинул тарелку: — Ешь. — Мне в уборную надо, — процедил дар. Пришлось проводить. Дождаться. Полить ему на руки водой, пока он тщательно тер щелоком ладони. И только после этого — опять за стол. Дар набросился на еду жадно, быстро насытился и сонно захлопал глазами. Вадим продолжил пить вино, словно воду. — Почему выбрали тебя? — наконец спросил он. Дар, встрепенувшись, уставился на него так, словно забыл, где находится. — Сам пошел, — проронил он. — У родителей долги. Кивнув, Вадим проводил его в комнату. Он и забыл, какая она изнутри: очаг (вот почему кочерга), широкая кровать, зеркало, столик и даже уборная — но воды давно нет. Смутно Вадим вспомнил, как таскал наверх бочки с водой, и все ему было нипочем… Но это было несколько десятков лет назад. Давно уже нет дела, спустится дар к озеру, останется в башне или в попытке сбежать свернет шею. Но он все равно обратился в человека сегодня. Странно. Дар не благодарил ни за еду, ни за воду; подолгу расчесывал волосы и словно чего-то ждал. Он смотрел нагло, почти вызывающе, и Вадим стал раздражаться. Он обеспечил дар водой и едой, пальцем к нему не прикасался — а тот все равно был недоволен. Тем более что сам пошел. Накручивая себя, Вадим спустился в подвал, взял вина. Выпил бутылку, совсем не опьянев. Вышел во двор. Зябко. Забывает надевать одежду — уже отвык. Вернуться, согреться… Он поднял голову. За ним смотрел из окна дар, но, заметив ответное внимание, тут же отступил в комнату. Хочет опять сбежать, понял Вадим. Люди забыли, что такое — дракон. Не уважают. Не страшатся. Он так сильно стиснул горлышко винной бутылки в кулаке, что стекло треснуло, и по ладони побежала горячая кровь. Вадим бросил бутылку, встряхнул руку. Порезы мелкие. Досадные. А все этот дар… Стал подниматься от живота к голове огонь, как бывало перед обращением. Вадим, ухватившись, продолжил себя накручивать. Дар не боится, не пытается быть вежливым, только и ждет момента, чтобы удрать… А в прежние времена дарили девственниц. Раньше кровь оставалась на простынях после первой ночи. Вадим, злясь, вошел в башню. Облокотился на дубовый стол. Он никак не мог снова стать драконом. Бушевали чувства. Просыпались все горести. И дар этот… рыжий, белокожий, наглый… Преподать бы ему урок. Вадим взял с полки бутылку тягучего масла, тяжело ступая, поднялся по лестнице. Пинком распахнул дверь. Дар читал в кровати. Увидев Вадима, вздрогнул. Медленно закрыл книгу и отложил в сторону. Вадим закрыл за собой дверь. Коротко велел: — Раздевайся. Дар потянулся было к пуговице на воротнике сорочки, но пальцы его дрогнули. Он приоткрыл рот, губы его будто бы шепнули: — Не надо… Но он, не отрывая взгляда от Вадима, расстегнул несколько пуговиц и стянул сорочку через голову. Бедра его прикрывало одеяло, босые ноги торчали из-под его края. Вадим нарочито тяжелым шагом подошел к кровати. Ощупал взглядом: на груди тоже веснушки, соски — нежно-розовые. Дар вмиг покрылся мурашками. Не от холода, ой не от холода… Вадим сдернул с него одеяло, оголив ладные ноги. Длинные, ровные. — Снимай, — приказал, кивком указав на исподнее. Сглотнув, дар неуклюже стащил нижнее белье. Обнаженным он был таким белым, что почти сливался по цвету с простыней. Вадим сел в его ногах. Провел ладонью по голени до колена, пощупал бедро. Второе… Неожиданно для себя увлекся — тело, молодое, спелое, не хотелось отпускать. Он трогал его, будто племенной скот проверял. Подтолкнул к нему бутылку с маслом и сказал: — Сам. — Я не хочу, — вдруг тихо сказал дар. Вадим оскалился: — Хуже будет. Выдохнув, дар открыл бутылку, вылил себе на ладонь. Откинувшись спиной на подушку, он закрыл глаза, потянулся между ног и, обведя дырочку, скользнул в нее пальцем. Вадим развел его ноги шире. Уставился, как запросто раскрывается тело, как проникают в него пальцы. Дар спешил. Толкался в себя быстро, старался скорее втиснуть еще. Грудь его раскраснелась. Вадим скользнул по нему взглядом. Волосы разметались по подушке, губа прикушена, дышит часто и нервно. Член совсем мягкий. Вадим провел по бедрам дара, по внутренней стороне, и тот вздрогнул, словно бы отстраниться попытался. Вадим, вылив масла себе на руку, отстранил ладонь дара и проник в него сам, вставил четыре пальца щепотью — у него рука побольше, не такая изящная. Дар едва слышно жалобно простонал. Ему все еще не нравилось — Вадим видел по члену. Зато сам он возбуждался. Края дырочки блестели в свете свечей, грудь дара вздымалась, волосы на лобке сияли золотом. Вадим развел в нем пальцы. Как легко принимает… Не в первый раз. Он лодочкой впихнул все пальцы по костяшки, растянул самой широкой частью ладони. Держал почти на кулаке, не двигаясь, и дар заскреб ногами по простыне, попытался отползти. Вадим, вдруг пронзенный похотью, вытащил руку, рывком развел колени дара шире, впился поцелуем-укусом в нежное бедро. Не хочешь пальцы? Значит, на член захочешь… Дар всхлипнул, а Вадим сильнее вонзил зубы в упругую плоть, раз за разом кусал, оставляя темные следы, портил белый мрамор кожи и остановился, лишь когда всхлипы стали похожи на рыдания. Он отстранился, тяжело дыша. Член стоял крепко. Дар, приподнявшись на локтях, смотрел на него. Глаза у него блестели. Покрасневший, с разведенными ногами, с блестящей растянутой дырочкой — Вадим давно такого не видел в своей башне. Он наскоро снял штаны — исподнее даже не надевал — и подобрался к дару ближе. Закинул его ноги себе на плечи. Приставил член. Все равно больше пальцев. Он весь большой — рост, плечи. Все большое. Касаясь головкой скользких от масла мышц, он не спешил. Потыкался, провел до мошонки. Потер себя у головки. В конце концов, он давно не играл с подарками. А этот… Этот без сил откинулся на подушку, завел руки за голову и сжал прутья в изголовьи кровати, словно готовясь к страшной боли. Член его, мягкий, равнодушно лежал. Вадим стиснул челюсти и толкнулся в тесное нутро. Дар судорожно выдохнул. Не торопясь, Вадим проникал в него, давал прочувствовать, какой длинный. Ствол скрывался в теле дара, в его упоительной узости, в его трепещущей мягкости. Вадим вошел на полную, замер ненадолго, полюбовался, как вокруг основания растянуты мышцы. Дар протяжно выдохнул. Вадим склонился, вытянул подушку из-под головы дара, подсунул ему под ягодицы. Надавил ладонью на низ живота, ощущая свой член внутри. И стал двигаться. Без особой нежности, но и без грубости. По венам побежал огонь, вспыхнуло позабытое чувство. Вадим брал дар, сильнее распаляясь, а тот безучастно лежал и лишь изредка всхлипывал, стоило войти резче. Вадим потянулся к нему, взял за тонкое запястье, отцепил пальцы от изголовья. Положил безвольную руку дара на его же член. — Давай, — сказал. Сколько он уже видел таких — покорных, равнодушных? Куда же потерялась наглость? Ладонь дара упала на простыню, Вадим вернул ее обратно и прорычал, повторяя: — Давай! — Голос гулко отскочил от стен, дар вздрогнул от грудного рыка. Приподнялся на локте. Вадим добавил: — Кончишь — уйду. Губы дара дрогнули. — Я с тобой не… Вадим сжал его бедра так сильно, что дар ахнул от боли. Взял мягкий член в кулак и быстро заскользил по нему. Вадим, остановившись, оставаясь в нем, смотрел, как он мучается, пытается поднять. Дотянулся до бутылки с маслом и полил на кулак дара. Пошло получше. Дар, закрыв глаза, торопливо ласкал себя, представлял кого-то, наверное. Вадим ждал. Дар наконец выдохнул, член его стал тверже, больше, а задница будто еще уже. Он все равно старался все сделать скорее, поверил, что Вадим оставит его в покое. Вадим едва заметно двинулся в нем — вперед-назад. И еще раз. И еще. Мелкими толчками проникал в упругое тело, пока перед глазами мелькала розовая головка, то и дело скрывающаяся в кольце пальцев. И сам дар словно перестал замечать, что Вадим берет его. Перестав осторожничать, Вадим вальяжно двигал бедрами, и дар нежно и высоко ахнул, не сдержал стона. Он лежал перед Вадимом, прикрыв глаза локтем, — юный, красивый. Ласкал себя. Принимал немаленький член в свое тело. А в груди Вадима все рос жар, похожий на тот, что бывал при обращении в дракона, и он будто весь становился больше. Ногти почернели, чуть заострились. Он, едва дыша, быстрее стал вбиваться в дар. Еще немного — и он снова станет драконом… Рука дара замельтешила еще больше, он у самой головки натирал член ладонью, вдруг замер — и протяжно застонал, еще пару раз скользнул — и полилась ему на живот сперма. Завороженно глядя, Вадим крепче прижал его ноги к своей груди, втиснулся в пульсирующую от оргазма дырочку, чтобы дожать его, размякшего, податливого. Тот разлепил губы, пробормотал: — Ты обе… обещал… Вадим лишь ухмыльнулся — обещал, что уйду, и сделаю это; но не говорил же, что сразу, как только ты закончишь… Член словно больше становился, набухал, дар жалобно пискнул и смолк, безвольно отдался. Вадим судорожно вбился в него по самые яйца — и затопило, накрыло, он рычал, почти дышал огнем — таким горячим казался воздух, проходящий через легкие. Излился в дар, в жар его тела. У того дрожали ноги, весь он стал дрожать, даже губы. Вадим с долгим выдохом вытащил из него. Дар тут же перекатился на бок, грохнулся с кровати на колено и рванул в ванную, запер за собой дверь. Вадим привалился к изголовью кровати. В голове было пусто. В теле — хорошо… Из ванной разок раздался всхлип, потом — лишь плеск воды. Отмывается, про себя усмехнулся Вадим. Только синяки не смоешь, и дырка еще растраханная, хоть еще раз вставляй… Он, отдышавшись, сел на край постели. Почти в камень обратился. Наконец дверь ванной открылась. Дар замер в проеме двери. — Не бойся, — оскалился Вадим. — Не обижу. Иди сюда. Он похлопал по постели. Дар сделал один шаг — сложно сопротивляться, когда дракон смотрит на тебя в упор. Даже в человеческом обличии глаза остаются глазами дракона. — Мне с тобой… нельзя с тобой, — выдохнул дар, оперся о столик у зеркала. Плечи его дрогнули. — Почему же? — поинтересовался Вадим. Дар мотнул головой. Вадим еще раз похлопал по кровати, и дар подошел, склонив голову. Видимо, понял, что в глаза смотреть бывает опасно. Вадим осмотрел его. На бедрах синяки, но это ничего. — Вставай. Коленями. Ага. К стене. Дар подчинялся ему, дрожа. Встал, как велено, на постель, уперся ладонями в стену. Вадим положил ладони ему на ягодицы. Тот дернулся, шумно выдохнул, словно собираясь зарыдать, но больше звуков не издавал. Разведя половинки, Вадим посмотрел на припухшую дырочку. На бедре засохла сперма. Эх ты, мылся-мылся, а все равно не смыл все, что вытекло… Вадим, закрыв глаза, лизнул дырочку. Дар чуть ли не взвизгнул, а Вадим провел языком еще раз, и еще. Вылизывал, успокаивал, сам на себя злился — ну и зачем? Бросил бы его скулить в одиночестве. Но все равно, на миг пожалев дар, уже не мог остановиться. И тот под ладонями из зефирно-белого стал самого нежного розового, с губ стали срываться тихие стоны — не от боли. Вадим упругим языком проник туда, где недавно был членом, и у дара так затряслись колени, что пришлось держать его за талию, чтобы не упал. Трепещущее тело в крупных ладонях Вадима казалось совсем крошечным, талию почти можно было взять в обруч пальцев. И дару нравилось — конечно, нравилось; он двигался, должно быть, неосознанно, но насаживался на язык, шире разъезжались колени, член у него вставал. Вадим, сев на пятки удобнее, вытащил язык, провел по позвоночнику дара, плавно опуская его к себе на колени. Наскоро смазал себя, его, он только едва слышно пискнул, когда головка вновь коснулась дырочки, и Вадим усадил его на член. Покачивал на себе неторопливо, приподнимал и насаживал. Дар, вцепившись в изголовье, уронил голову на скрещенные предплечья, выгнулся в пояснице. Вадим взял его член, в такт себе стал скользить кулаком, и дар опять кончил первым, тихо и почти незаметно всхлипнув, а Вадим, натягивая его на себя, еще пару минут продержался, прежде чем опять залить его изнутри. Лениво еще несколько раз насадил его на обмякающий член и, держа за талию, снял, уложил на кровать. Дар свернулся в комок, на щеках у него сверкали дорожки слез. Вадим стер одну, но дар не заметил. Смотрел в давно погасший очаг и даже не моргал. Вадим ушел — он ведь обещал рано или поздно уйти. Назавтра, да и еще несколько дней, дар не поднимал глаз, даже во время совместных трапез не смотрел на Вадима. Сидел в белой сорочке с глубоким вырезом, равнодушно ел и словно чего-то ждал. Вадим раз за разом пробовал обратно в дракона — и не получалось. Не вспыхивал больше жар, не получалось загореться изнутри, человеческое тело прилипло к нему и не отпускало. Злился. Бил кулаками в стену. Дар бродил по башне, совсем потеряв совесть, и забрался даже в подвал, где хранилось вино. Вадим зарычал было на него, но тот вдруг сверкнул насмешкой: — Ничего ты мне не сделаешь. И все же, когда Вадим, набычившись, шагнул к нему, дар попятился, прижимая к себе две бутылки вина. Вадим понимал его: вечер, хочется провести его томно, тем более что развлечений никаких — после первого раза он не приходил к дару. Красивый, но принимающий ласки то равнодушно, то виновато, даже к грубости безразличный — с таким не хочется. А сейчас опять взыграла злость. Как бы дар ни храбрился, он все равно порозовел, в пламени свечей его волосы сияли огнем. Вадим выхватил из его рук бутылки и швырнул их, не глядя, себе за спину. Зазвенело битое стекло. Дар посмотрел ему за плечо, огорченно вздохнул. — Так бы и сказал: вино только для хозяина… И стал подниматься вверх по винтовой лестнице. Он шел нарочито медленно, словно без слов повторяя: вреда ты мне не причинишь. Вадим смотрел ему в спину, смотрел, как плавно двигаются на каждом шаге его ягодицы и начинал гореть изнутри — почти как перед обращением в дракона, сейчас, наверное, точно получится обратно… Дар скрылся из вида. Вадим зажмурился. Хотел теперь не только вновь стать на десяток лет драконом, но и проучить наглеца — показать, что он совсем не безобидный ящер, и уж тем более нельзя недооценивать его в человеческом обличии… Он взлетел за даром следом по лестнице, распахнул дверь в его комнату. Тот обернулся — едва вошел, не успел даже присесть. Вадим схватил его под мышки и швырнул на кровать через пол-комнаты. Дар вскрикнул, упал на спину. В глазах его наконец мелькнул страх. Оскалившись, Вадим подошел к нему. Все еще горело в груди. Он дернул за сорочку дара так, что ткань хрустнула. Дар смотрел на него во все глаза, даже рот приоткрыл. Не ожидал, да? Дрянь… Вадим вытряхнул его из брюк, досадную сорочку порвал окончательно. — Ты мне так вообще одежды не оставишь, — охрипшим голосом произнес дар. Не задумываясь, Вадим мазнул когтем ему по груди, и лишь когда проступил красная полоса, возликовал: коготь. Он уже почти обратился. Он сможет вновь стать драконом, забыть о злости и обиде, забыть, что его всю жизнь ненавидели и стали бояться, лишь когда он сжег несколько городов, забыть, что даже самый нежный дар мечтает только об одном: убить его. Дар взвизгнул с таким ужасом, что Вадим замер. Ярость так заволокла пеленой глаза, что он и не заметил, как оставил дару еще одну рану, и на груди у него теперь красовался кровоточащий крест. Вадим отступил. Люди принесли ему много горя, а он им — еще больше. — Зачем ты захотел ко мне? — глухо спросил Вадим. — Зачем? — рявкнул он, и голос его прогремел на всю комнату, на всю башню, даже кирпичи, казалось, задрожали. Дар, задрожав, отполз к изголовью кровати, прижал к груди сорочку. Та стремительно становилась алой от крови. — Долг родителей, — скороговоркой произнес он. — Не лги. Я чую ложь. Дар, облизав губы, взглянул ему в глаза впервые за долгие дни. — Деньги. Нам нужны были деньги. Ты давно уже не следишь за пленниками, даже рыцарь не нужен — они сбегают от тебя сами. Ты и пальцем не должен был меня тронуть, — на миг его дыхание сбилось, но глаза все равно горели. — Это ничего не меняет. Староста все равно щедро одаривает тех, кто отдает детей… И мы с Олегом нашли двух стариков, чтобы те прикинулись моими родителями. Так-то у нас с ним никого… Он заберет у стариков деньги старосты. Мы уедем в город. Будем счастливы. И если я не приду к нему завтра, то он сам явится за мной, и тебе конец, — дерзко сказал дар. Вадим засмеялся. Ага, конец… Он окинул взглядом грудь дара. Спросил: — Кто он? Брат? — Ты не поймешь. — Пойму, — хмыкнул Вадим. — Ноги ты привычно раздвинул. Дар поджал губы. Вдруг расслабился. Тихо сказал: — Я люблю его и уйду к нему. Ему плевать, что ты меня… — он задохнулся. — Что тебе понравилось со мной, — осклабился Вадим. — Делай, что хочешь, но ты не остановишь меня, — отчеканил дар. У Вадима все еще горело в груди, но уже не терзало жаром, а давало приятное тепло. Такое тепло — последнее человеческое, что в нем осталось. — Завяжи грудь покрепче, — сказал он и ушел. Спустился вниз, лег на брусчатку, свернулся эмбрионом. Сначала выросли когти, потом стала нарастать чешуя, удлинилось туловище… Обострились все чувства. Он, огромный, холодный, за несколько верст слышал топот копыт, напряженное дыхание. Потом, не открывая глаз, разобрал каждый шаг — мимо него — в башню. А потом — вдвоем вниз. На миг они остановились, словно дар хотел попрощаться, а может — убить. Зазвенел металл, стремительный жест рассек воздух — дар поймал запястье того, который с мечом, и меч остался в ножнах. Но никто из них не проронил ни слова, а дракон так и не открыл глаз. Мысли замедлились, кровь остыла, и наступил долгожданный покой на ближайшие десятилетия.