выстрелы в молоко

Олег портит радость на миг: говорит по телефону, что приедет не один, а с сослуживцем. — Он про нас знает? — спрашивает Сережа после паузы. — Знает, — коротко отвечает Олег. — Ты его и не заметишь. Он, как оказывается позже, пошутил: не заметить огромного блондина с недобитой татухой на всю грудь невозможно, но пока что Сережа этого не знает. Он кладет трубку и готовит съемную квартиру к возвращению не одного мужчины, а двух. В спальне давно уже постелено новое белье, на прикроватном столике — смазка, презервативы, салфетки. В холодильнике — что-то, похожее на продукты, даже какая-то зеленушка уныло склонилась на полке, а не одни лишь яйца и сосиски. Он даже вынес мусор. Теперь еще готовит простынь, плед и маленькую подушку для сослуживца — кладет их на диван в гостиную перед широким телевизором. Знает. Надо же. Обычно они с Олегом соблюдали все предосторожности, чтобы их отношения не испортили ему службу, а Сереже — репутацию. Просто так, на будущее. Пока что всем плевать на него, но через год-другой его проект точно взлетит. Цифровой след он подчистит, а с живыми свидетелями посложнее будет. Наверное, они стали хорошими друзьями, раз Олег рассказал какому-то сослуживцу свой самый большой секрет… Время тянется бесконечно, но наконец раздается звонок в дверь, и Сережа, повалив подвернувшийся под ноги стул, летит в прихожую, подрагивающими от нетерпения пальцами вращает вертушку замка, распахивает дверь — и Олег делает шаг к нему. Он даже не успевает сбросить с плеча сумку расцветки хаки, а Сережа уже приникает к нему всем телом, обнимает за шею, и Олег даже немного приподнимает его. Сережа тычется губами в его щеки, нос, берет лицо в ладони и целует, пока Олег удерживает его на весу. Месяц разлуки. Олег проходит вперед и ставит Сережу обратно на пол. Тогда и его сослуживец входит в квартиру — ухмыляется вроде бы по-доброму, а взгляд его внимательно скользит по Сереже. Хочется вдруг запахнуть халат, хотя под ним — футболка и домашние разношенные штаны. Олег сторонится, касается плеча сослуживца, но тот сам, протянув руку, представляется: — Вадим. — Сергей, — машинально отвечает Сережа и жмет руку, а Вадим, кажется, держит его ладонь в своей дольше положенного. Они с Олегом заполоняют собой узкую прихожую. Оставляют куртки, стаскивают берцы, Олег тащит свою сумку в комнату, а Вадим почти такую же плюхает на обувную полку и, вжикнув молнией, роется внутри. Сердце Сережи бьется часто. От радости, что Олег вернулся. И еще, быть может, немного от крепкого рукопожатия, — он, кажется, вовсе никого, кроме Олега, не касался в последние месяцы, лишь сталкивался плечами с незнакомцами в метро. Обычная суета, сопровождающая всегда возвращение Олега, удваивается: они с Вадимом по очереди идут в душ, Сережа сыпет в кипяток почти всю пачку макарон и трясет упаковкой полуфабрикатов — котлеты, которые только брось на сковородку да подержи под крышкой, — а он все равно ухитряется сжечь. Олег с Вадимом, впрочем, все равно сметают все подчистую, Вадим даже нахваливает подгоревшие корочки — м-м, зажарка, тянет он и вгрызается в мясо. — Я вам приготовил диван, — говорит Сережа ему, когда тот, осоловев, допивает чай. — Я посуду помою, — вызывается Вадим. — И лягу. От щедрого предложения Сережа даже из кокетства не отказывается — больше готовки он ненавидит лишь мытье сковородок. Да и с Олегом хочется уединиться. Хоть его сослуживец и \знает\, Сережа все равно сдерживается, не целует Олега и не трогает его, сидит смирно рядом, пока два здоровенных мужика заканчивают ужинать. Он наконец утягивает Олега в спальню. Наскоро почистив зубы, приняв душ, они закрывают накрепко дверь. Уже не слышат ни шума воды, ни звуков чужого присутствия. На миг лишь мерещится, что Вадим напевает какую-то легкомысленную песенку, но вскоре остается лишь шорох простыней и тяжелое дыхание. Когда Олег возвращается, в первые дни всегда идет туго, он просит как всегда: не торопись, у нас времени — вагон… Но Сереже непременно нужно здесь и сейчас, и он подставляется под скользкие от смазки пальцы, отдается Олегу. Он бы всю ночь с ним не спал, но чувствует его усталость. Олег, дорвавшись до его тела, оставляет засосы на шее, острой кромкой зубов прикусывает плечо, а Сережа — кусает ладонь, чтобы не стонать во весь голос, как привык. Олег берет его медленно, явно пытается продержаться подольше, но и он изголодался. Срывается на резкий темп, едва слышно стонет, губами скользит по ключицам, шепчет — как я скучал, как я хотел тебя, фотки твои пересматривал в сотый раз в телефоне — и вставало даже на самые невинные сразу… Сережа обнимает его, обвивает его талию ногами, жадно вдыхает горечь пота, шепчет в ответ: каждую ночь твои губы на моем члене представлял. Олег, зарычав, кончает и почти сразу же сползает вниз, берет в рот, и Сережа тоже долго не выдерживает. Утром он уходит: привык работать в арендованном офисе и платить скромные зарплаты в конверте таким же энтузиастам, как он; каждого сотрудника из крошечного штата он собеседует лично. Сегодня — два кандидата, а еще надо собрать команду для внедрения новых функций… Поэтому торопится. Олег встает чуть раньше него, и пока Сережа, невыспавшийся, хмурый с утра, принимает душ и бреется, успевает приготовить на завтрак сырники. Они немного улучшают настроение. Глядя на спину Олега, стоящего у плиты, Сережа чуть улыбается. Фартук завязан бантиком. Из одежды — одни трусы. Может, ну их, эти собеседования… Сделав глоток кофе, Сережа почти уже решается забить на все и опоздать на час-другой, как слышит шаги босых ног — из гостиной в ванную. Вздрагивает, тут же одергивает себя. Размечтался, как отблагодарит своего повара за завтрак, и забыл, что у них гости… Пока он заканчивает с завтраком, гость появляется на кухне, и Олег, на миг взглянув на него, с улыбкой говорит: — Будешь сырники, Вадь? — Ты еще спрашиваешь, — улыбается ему в ответ Вадим и глубоко втягивает воздух. — Доброе утро, Сергей. — Можно просто Сережа, — бормочет тот в ответ. Уши невольно пунцовеют — слишком привык представляться полным именем, а еще — звать всех на “вы”, и даже вчера, кажется, ни разу Вадиму не тыкнул. Вадим садится за стол вместе с ним, и Олег тут же ставит перед ним тарелку, накладывает еду, предлагает сварить кофе. Сережа, уже полностью упакованный в костюм, сидит рядом с ними, полуголыми, и почему-то хочет поджать под себя ноги. Вадим нахваливает сырники, восхищается крепостью кофе, Сережа чувствует, что опаздывает, но продолжает допивать свой, словно стоит уйти — и дружелюбный разговор перетечет в страстный секс прямо на кухонном столе. Нет, ерунда. Олег бы никогда. Воображение разыгралось — давно на этой кухне никого, кроме него, не было. Он решительно встает, желает всем продуктивного дня и уходит. Олег, догнав его в прихожей, целует на прощание, тихо спрашивает: — Ты чего? Ладонь его лежит на щеке Сережи. Опустив глаза, Сережа говорит: — Так. Показалось на миг, что он к тебе неровно дышит. Олег коротко смеется. — Он к стряпне моей неровно дышит. А я его только в качестве запасного стрелка интересую. Возвращайся скорее, — нежно говорит он, — я по тебе уже начал скучать. И Сережа, окончательно успокоившись, спешит вниз по лестнице. …Друг возвращается только под вечер, когда Сережа уже уютно устроился на груди Олега и рассказывает, что произошло за последнее время. Они выползают из спальни. Вадим тут же снимает футболку и с гордостью демонстрирует: во, начали красить татуху, заколебался лежать и терпеть… Под пленкой видно только разводы краски и сукровицы, но Сережа вежливо отвечает: — Здорово. Пытается не таращиться слишком откровенно, но широкая грудь и розовый сосок — второй скрыт под пленкой — его гипнотизируют. Не похож на Олега. То ли от природы безволосый, то ли тату-мастер ему все сбрил. И кубики пресса, и светлая дорожка волос, бегущая под ремень… Он невольно прикусывает губу. Все длится пару мгновений, но полуголый Вадим отпечатывается у него на сетчатке глаз, застревает в мозгу, и невольно проносится в голове: да быть не может, чтобы Олег его не хотел. Сослуживец, как же… Вадим, не подозревая о его мыслях, уходит на кухню разогревать оставленный Олегом ужин. Выдохнув с облегчением, Сережа возвращается в спальню — ему столько еще нужно рассказать, особенно сейчас, чтобы отвлечься от неподобающих мыслей. И все же, все же — как поверить, что Олег ни разу не смотрел на сослуживца таким же голодным взглядом, когда у него не было секса месяц или два. Поделился же он с Вадимом подробностями своей личной жизни. Не удержавшись, Сережа ложится щекой на плечо Олегу и, выводя кончиками пальцев на его обнаженном животе узоры, бормочет: — Почему ты рассказал ему о нас? Олег подтягивает его бедро к себе ближе, зажимает между ног. — Случайно получилось, — нехотя отвечает он и касается губами волос Сережи. — Он подшучивал все, намекал… А потом спалил твое фото на заставке телефона. Ну… слово за слово. Сережа возится, чтобы улечься удобнее. Забирается на Олега сверху, трется носом о его шею. Лишняя одежда между ними начинает откровенно мешать. Напоследок он все же спрашивает: — Вы с ним друзья? Ни у него, ни у Олега друзей никогда особо и не было. Так, приятели. Пару человек в сети Сережа мог бы назвать друзьями, но общение с ними постепенно сходило на нет. — Наверное, да, — тихо говорит Олег. — Вроде как да. Больше они Вадима не обсуждают — неторопливо раздеваются, касаются друг друга, и все отходит на второй план. А через день Вадим, поблагодарив за гостеприимство, уезжает, и ничто уже не напоминает о его присутствии. …Олег тоже уезжает — не сразу, через месяц. Предупреждает, что, наверное, надолго застрянет, точных сроков ему никто не сказал. Сережа провожает его до Пулково и смотрит ему в спину, пока он предъявляет паспорт и билет, а потом, обернувшись, улыбается напоследок. Так всегда: тоскливо, страшно, иногда даже злость разбирает — неужели настолько нужно мотаться по миру? И здесь бы работа нашлась… Он пытается унять гнев. В четырех стенах Олега уже не удержать, он заскучает, заставит всю кухню тарелками и плошками — вечно от нечего делать маниакально готовит. Ничего. Он вернется. Может быть, даже скорее, чем думает. Всякое бывает. Жизнь возвращается в привычное русло: работа из офиса и работа из дома, предложения инвесторам вложиться в потенциальный проект, вино с чипсами на закуску и чтение, прогулки по галереям. Он не скучает, ему есть чем заняться, и все же иногда мечтает, чтобы хоть кто-то постучал к нему в дверь. И вот совпадение: в дверь действительно стучат. Вечером пятницы, когда он уже подумывает наполнить ванну и поваляться под слоем пены, дребезжит звонок. Сережа, оторвавшись от доказывания своей правоты незнакомцу в интернете, не двигается с места. Он никого не ждет. Может, ошиблись дверью. Звонок повторяется — еще дольше, чем в прошлый раз. Нахмурившись, Сережа запахивает атласный халат и крадется по прихожей, не включая свет, чтобы осторожно посмотреть в глазок. Выглядывает воровато — и столбенеет. Перед дверью перетаптывается с одной ноги на другую тот самый сослуживец. А Олег, может быть, сбоку, его просто не видно… Пляшущими пальцами он открывает замок, распахивает дверь — но Олега нет. Сослуживец — Вадим — виновато смотрит на него и говорит: — Привет. Надо бы позвонить сначала, но у меня номера твоего нет, а Олег недоступен… — Что с Олегом? — выдыхает Сережа, и кровь отливает от лица. — Все в порядке, — торопливо отвечает Вадим. — Просто телефон вне действия сети. Я в городе никого больше не знаю, а ночь уже… в общем, по старой памяти пустишь перекантоваться дня три? Он улыбается вдруг — и так не вяжется его широкая наглая ухмылка с недавними словами виноватым тоном, что сердце Сережи невольно пропускает удар. Отступив на шаг, он ровно произносит: — Конечно. Друг Олега — мой друг. Вы с ним разве не вместе?.. Вадим, зайдя в квартиру, ставит сумку на пол и мотает головой: — У меня другое задание было. Но там есть, кому за ним присмотреть. — Я закажу пиццу, — решает Сережа, прикинув свои кулинарные возможности. От Вадима крепко пахнет потом, словно он был в пути пару дней. Он неторопливо достает из сумки чистую одежду, выпрямляется. Будто бы не всерьез говорит: — Да не надо из-за меня суетиться. Ты и так мне уже диван выделил. — Мне не сложно, — отвечает Сережа. Так и стоит зачем-то в коридоре, смотрит на Вадима — поверх футболки джинсовка, все те же тяжелые берцы — неужели ему не жарко в них? Впрочем, едва ли он гулял теплым вечером августа по центру города, скорее всего, как сошел с поезда или самолета — сразу приехал. Сережа замечает красную полосу, пересекающую его бровь, — в прошлый раз ее не было. Он невольно тянется к ней, касается воспаленной кожи рядом с раной кончиками пальцев и спрашивает: — Болит? Тут же, смутившись, отдергивает руку. Вадим дотрагивается точно там, где еще недавно касался Сережа, и словно удивленно отвечает: — Нет, заживает уже. Можно душем воспользуюсь? — спрашивает тихо. Все смотрит в глаза в полутемном коридоре, и Сережа вспоминает, что под халатом на нем ничего нет, и он, не маленький вообще-то по комплекции, рядом с ним сам себе кажется крошкой — тот гораздо выше, шире в плечах, пахнет мужиком — хороший такой крепкий запах пота, мускуса, силы, не хватает лишь горчинки табака, но, как понял Сережа еще в прошлый раз, он бросил курить пару лет назад. — Да, — заторможенно отвечает Сережа, опомнившись. Неловко врет: — Я немного устал. Извини. Вадим вновь улыбается и опускается на одно колено. Сережа, вздрогнув, опускает взгляд на его голову напротив своего паха и почти уже хочет сказать, что это лишнее — боже, как запросто он представил эти насмешливые губы на своем члене, — но Вадим, склонившись, расшнуровывает берцы. Сережу бросает в жар. Он торопливо уходит в зал, коря себя за дурацкие фантазии. Слишком долго живет один и развлекается только редкой дрочкой, раз в невинных жестах видит что-то сексуальное. Пока Вадим принимает душ, он, как обещал, заказывает пиццу, расстилает на диване простыню и бросает одну подушку из своей спальни. Ночи душные, и вместо одеяла кладет махровую простыню. Проводит по ней ладонью, представляя, как Вадим, распаренный после душа, ляжет на нее, а может, даже дождется ночи, чтобы пройтись кулаком по члену… Он такой огромный, интересно, член у него такой же большой?.. А головка того же нежного розового цвета, как и соски?.. Татуировка, наверное, зажила. Вот бы посмотреть. В прошлый раз лишь единожды видел ее под пленкой. Вода в ванной стихает, и Сережа вздрагивает. Замечтался. Стыдно. Олег далеко, его друг попросил о помощи, а Сережа думает никак не головой, а нижним этажом. Хочется самому себе пощечину дать. Он, пытаясь занять руки, открывает форточку, задергивает шторы, поправляет небрежно брошенные на открытых полках шкафа книги и спутанные провода. А когда оборачивается — к нему уже идет из ванной Вадим, склонив голову, на ходу вытирая полотенцем волосы, а из одежды на нем — только трусы, господи, я ведь сам не надел трусы, проносится мельком, какие бедра мощные, на них еще капли воды сверкают… Сережа, вжавшись ягодицами в подоконник, невольно смотрит на Вадима. Тот, остановившись, поднимает голову, убирает наконец полотенце. Хищно улыбается и шутит: — Меня ждешь? — Хотел взглянуть на татуировку, — находится Сережа. Скомкав полотенце в одной руке, Вадим гордо выпрямляет плечи, демонстрирует себя, почти обнаженного, во всей красе. Татуировка — еще свежая, яркая — закрашена на груди: дракон и волк. А на плечах и шее — лишь контуры. Он глубоко дышит, вздымается клетка ребер, и даже под просторными семейниками Сереже мерещатся очертания члена. Спасает его от непрошенного стояка лишь звонок в дверь. Пискнув: — Пиццу привезли, — Сережа позорно сбегает. Поужинать вместе он отказывается, бессовестно врет, что вовсе не хочет, и у него еще так много дел, работа никогда не кончается, в общем, вот тебе пароль от интернета, чувствуй себя как дома… И смывается в спальню вместе с ноутом. Ворочается на раскаленных простынях, забыв снять халат, пытается унять бешено стучащее сердце. И чего он так перевозбудился?.. Будто никогда не трахался. Нужно просто подрочить. Он устраивается удобнее, закрывает глаза, касается себя — член встает мгновенно. Мерно ходит по нему кулаком, представляя, как Олег раздвигает его ноги коленом, как берет его пальцами, заставляя извиваться… Как Вадим приспускает резинку дурацких белых семейников в красный горошек и, показывая крепко стоящий член, спрашивает: хочешь? Ага, очень хочу… Рот слюной наполняется от одной мысли… Сережа ловит себя на этой фантазии, дергается — нет, у него же есть Олег, он должен думать о нем, о венах на его предплечьях, о том, как он жадно берет после каждой разлуки, а как, наверное, яростно трахается этот Вадим, он же тестостероновая гора, ладони крупнее, чем у Олега, а значит, пальцы будут входить туго, но когда вставит по самые костяшки, то… Дыхание перехватывает. Разведя полусогнутые ноги, Сережа теряет последний стыд. Нервно и быстро отдрачивает, представляя, что делает это, сидя на здоровенном члене Вадима, а тот насаживает его грубо и глубоко, оставляет синяки от пальцев на бедрах и заднице, а потом, вынув, стягивает презерватив и тут же дает в рот. Сережа, всхлипнув, кончает, забрызгивает спермой себя и халат и лежит оглушенный, разбитый. Таращится в потолок, хватая губами воздух, и поверить не может, что впервые за всю жизнь, наверное, дрочил не на Олега. Лишь через час опасливо выбирается из спальни, уже упакованный в самую консервативную пижаму, какая у него только есть, и на цыпочках крадется в душ, затем — на кухню доесть оставленные ему два холодных куска пиццы. Все предосторожности зря: Вадим крепко спит, не шевелится, дыхание глубокое и ровное. Жуя ставший как резина треугольничек пиццы, Сережа украдкой поглядывает на Вадима из проема двери кухни. Спит на животе. Одеяло лишь немного прикрывает ноги. Тесно ему на диване, наверное. Надо было предложить разложить. Прикрыв глаза, Сережа запрещает себе и думать о нем. Минутное помешательство. И он, вернувшись в спальню, звонит Олегу — его голос всегда успокаивал. Но абонент находится вне зоны действия сети. Утром Вадим жарит яичницу. Сережа, застряв в ванной, раздумывает, как с ним общаться. Совсем игнорировать не стоит. Все-таки друг Олега. Олег расстроится, если Сережа примет его единственного друга холодно. Но и сближаться — ни в коем случае. Тело его уже подвело, следом за ним предали мозги, и за вчерашние фантазии до сих пор стыдно. Не вспыхнуть бы, взглянув на ничего не подозревающего Вадима. Выдохнув, Сережа решается и, закрыв кран, идет на кухню. К счастью, Вадим, в отличие от Олега, не имеет привычки готовить в фартуке на голое тело. Фартука на нем вовсе нет, только светлые спортивки и белая майка с чересчур большими вырезами — видно широкие мышцы и половину татуировки. После обмена приветствиями Сережа садится за стол, смотрит Вадиму между лопаток. Непослушными губами складывает слова: — Ты любишь готовить? — Не-а. Но при необходимости могу что-нибудь съедобное сварганить. У тебя, кстати, в холодосе мышь повесилась. — Без Олега я почти не готовлю, — тихо отвечает Сережа. — В основном на бизнес-ланчах питаюсь. Не хочу тратить время на еду. Вадим ловко перекладывает яичницу на тарелку, не повредив желтка, и ставит перед Сережей. С туркой он управляется почти как Олег: снимает с огня за секунду до того, как кофе перельется через край. А когда садится напротив, сталкивается коленями с Сережей. Ничуть не обратив на это внимания, он завтракает, а тело Сережи, взбунтовавшись, опять его подводит. Оно реагирует на Вадима ненормально и неправильно. Бросает в жар, жаждет придвинуться ближе и вовсе оседлать его. Словно случайно Вадим, переставляя ноги, наступает на его ступню своей, босой, крупной, и не убирает. Пьет кофе, уставившись в экран смартфона, чему-то усмехается. Вполголоса спрашивает, не поднимая глаз: — Скучаешь по Олегу? Сережа вздрагивает. Размазывает по тарелке желток. Странным кажется говорить об Олеге с другим человеком. Все же отвечает: — Да. Думает, что после лаконичного ответа Вадим сменит тему, но тот продолжает: — Он часто в свободное время просто фотки твои смотрит. Сидишь с ним в разбомбленной заброшке, от скуки вешаешься, а он уставился в телефон и листает одну за другой. Не показывает, но я сам разок случайно подглядел, когда мимо него проходил. — Наконец подняв глаза, он ухмыляется: — Тебе красное белье идет. Сережа вспыхивает, краснеет до корней волос. Клянет себя за импульсивную покупку — чулки, кружевные трусы и портупея алого цвета. Сначала еле натянул все это и приладил так, чтобы яйца не вывалились, потом сфотографировал себя в зеркало… Боже, Олег, лучше бы удалил, лихорадочно думает он, как можно было случайно спалить эту фотку? Нет, он бы не стал показывать и хвастаться, он не такой, да и не поймет никто этого прикола… И вдруг его накрывает облегчение: зато Вадим не кривился от отвращения. Олега бы это огорчило. Вадим остался его другом. И Сережу не осуждает, лишь тянет уголки губ в оскале. Выдохнув, Сережа произносит: — Меня не заводит подобное. Просто один раз ради фотографии надел. Подумал, что забавно будет. Он встает, подхватив опустевшую тарелку. Вадим бросает: — Оставь, я вымою. Из дома Сережа сбегает. До встречи с очередным возможным бизнес-партнером еще почти два часа, но он решительно не знает, о чем беседовать с Вадимом. Он оставляет ему запасной ключ, а сам бродит по улицам, наматывая круги, и клянет себя: надо было сразу спросить, надолго ли к нему вписался Вадим, чтобы тот не пробыл дольше запланированного. Если он видел то фото… Оно ведь было не для него. Как он ухитрился его посмотреть? Неужели Олег так легкомысленно поступил? После встречи — опять расплывчатый отказ — Сережа садится в Мак с ноутбуком, в миллионный раз поправляет код. Пользователей в его соцсети мало, а больше сервера и не выдержат. Пока что нет денег на расширение. Пробует опять позвонить Олегу, но безрезультатно. А что ему сказать? Привет, у меня твой друг, и я никак не могу перестать фантазировать о нем? Или — как ты мог показать ему мои фотки? Смешно. Нет, просто хочется услышать голос, чтобы успокоиться, чтобы выбросить из головы дурные мысли, чтобы вновь осознать: кроме Олега ему никто не нужен. У него не было никого, кроме Олега, он — его первый и единственный. Они во всем были друг у друга первые. И дрочить, представляя другого, пока Олег, рискуя жизнью, зарабатывает деньги, — позор… Домой Сережа возвращается под вечер. Вадим, кажется, и не уходил, но судя по пустым пакетам в коридоре — сгонял за продуктами. Простыня и махровое покрывало аккуратно сложены на краю дивана, а сам Вадим лениво щелкает пультом телевизора. На кухне — чистота, на плите — макароны, а из духовки пахнет мясом. На миг кажется, будто сейчас подойдет со спины и обнимет Олег, пробормочет, что ужин не слишком изысканный, но вкусный, ты только попробуй… Но Сережа не голоден. Хочет опять забиться в спальню, даже принимает душ и переодевается в целомудренные пижамные штаны и футболку, но передумывает: хочет еще немного посидеть за ноутбуком. Обычно он устраивается с ним на диване, вытянув ноги, чтобы хоть как-то разделять в доме места, где он работает, и единственное место, где отдыхает, — кровать; но сейчас на диване Вадим. Тот, словно услышав мысли Сережи, застывшего с ноутом в проеме кухонной двери, сдвигается в угол. Ладно. Просто молча посидеть рядом. Тогда Вадим не сможет пожаловаться Олегу, что его игнорировали все время, что он гостил у них в квартире. Сережа устраивается на диване поудобнее и под бормотание телевизора погружается в код, только строчки скачут в глазах, приходится щуриться. Он все-таки устал к вечеру. Взгляд его соскальзывает в сторону, где герои фильма пытаются поймать маньяка, а тот оставляет им фривольные записки. Вытянув ноги, Сережа упирается пальцами в бедро Вадиму, а тот, не отрывая глаз от телевизора, берет его босые ступни и укладывает к себе на колени. Сережа напрягается. Пальцы Вадима все еще сжимают стопы, он то надавливает сильнее, то отпускает. Сердце начинает биться чаще. Сережа пытается смотреть в ноутбук. От работы отказывается. Бездумно скроллит форум, на котором в последнее время зависает, но не понимает, что читает. Потому что Вадим касается стоп почти нежно. Ведет большими пальцами вдоль, расслабляя зажатые мышцы, массирует пальчики. Устраивается удобнее, полубоком, и растирает одну стопу, а потом — другую. От его прикосновений по ногам снизу вверх будто ток бежит. Едва дыша, Сережа сдвигает ноутбук ниже, чтобы прикрыть пах. Сглотнув, он выдавливает: — Ты… ты что делаешь?.. — Ноги тебе массирую, — как ни в чем не бывало отвечает Вадим и впервые за весь вечер рядом смотрит ему в глаза. — Нравится? Сережа коротко кивает. Надо отдернуть ноги. Сказать, что это слишком. Но в груди — пожар, прикосновения так приятны, что он физически не может встать и уйти. Так и смотрит на крупные ладони Вадима, ловко мнущие стопы, на его расслабленную позу. Едва дыша, Сережа украдкой разглядывает его: спокойное лицо, взгляд — вниз, опять эта порнографическая майка… нет, самая обычная майка, просто Сереже в перевозбужденном состоянии она кажется самой соблазнительной в мире. Он опять двигает ноутбук, надеясь, что Вадим не поднимет глаз и не увидит, как сильно стоит. Подумает, что я грязный фетишист, отрешенно думает Сережа. Сначала фотки в женском белье и чулках, потом — от массажа ног эрекция… Но ему так приятно и волнительно, что он не может ничего с собой поделать. Вадим гладит большим пальцем косточки на лодыжках, шумно выдыхает. Хрипло говорит: — Да убери ты этот ноут уже. Уронишь. Поднимает на него глаза, и Сережа, словно под взглядом василиска, деревянными руками опускает крышку ноута, кладет его на пол и замирает. Он в одежде, но ощущает себя голым — так откровенно разглядывает его Вадим: и покрасневшие щеки, и приоткрытые губы, и топорщащуюся ткань в районе ширинки. В висках стучат молоточки — он заметил, он все видит, какой же стыд… Вадим, сжав его стопы сильнее напоследок, вдруг плавно наклоняется, вклинившись между ног, и проводит кончиком носа по вставшему члену. Прихватывает ртом через ткань. Сережа сдавленно выдыхает. Крепче прижав его колено к спинке дивана, Вадим подсаживается ближе, тянет резинку штанов вниз — трусов Сережа дома не носит. Ступор наконец проходит, и ему удается упереть ладонь в лоб Вадиму, попытаться отстранить, но тщетно — все равно что быка остановить. Сережа шепчет: — Ты что творишь?.. Вадим, наклонившись, проводит языком по головке, слизывая смазку, и Сережу прошивает, будто ударом тока, все тело передергивает. Он сдвигается назад, в спину упирается подлокотник дивана. Сжав его бедра, Вадим смотрит ему в глаза — серьезный, без тени улыбки. — За гостеприимство благодарю, — произносит почти так же тихо, как Сережа. — Не совать же тебе деньги… Он опускает голову, обхватывает головку губами, язык его скользит настойчиво и ловко, и Сережа стонет. Лучше бы деньгами… Чем на диване, на котором они с Олегом столько раз шалили… Вадим берет так плотно, что по всему телу бегут мурашки. — У меня… у меня Олег, — стонет Сережа. Ладонь его все на лбу Вадима, но отстранить его не хватает решимости. Он соскальзывает пальцами к его коротким волосам, проводит по затылку. Ноги сами разъезжаются шире — одной упирается в спинку дивана, другая падает на пол, и дурацкие штаны отчаянно мешаются. Вадим, выпустив член, вытряхивает одну его ногу из штанины и ухмыляется: — Олег далеко. А это — всего лишь отсос. И опять надевается ртом на член. Дыхание у Сережи сбивается. Да… Олег далеко… Олег его убьет. Нет, не убьет, он не сможет руку на него поднять, но Олег, узнав, разочаруется так сильно, что это хуже смерти, и Олег от него уйдет. Если узнает. И раз уж он не оттолкнул Вадима сразу, раз позволил гладить ноги, то теперь уже поздно и незачем разыгрывать святую невинность, сам ведь его хотел и вчера ласкал себя, о нем думая… Сгорая от стыда и желания, Сережа отдается ему, забрасывает одну ногу ему на плечо, и Вадим тут же кладет ему на бедро ладонь, прижимая к себе сильнее. Он ласкает не так, как Олег. Задевает зубами, сосет головку, словно чупа-чупс, не торопится брать глубже. Ресницы его подрагивают. Кончиком языка трет уздечку, и Сережа, дрожа, пытается сдержать стоны. Подталкивает затылок Вадима ниже, и тот послушно скользит губами по стволу, берет за щеку, неторопливо насаживается глубже, а потом все равно сосредотачивается на головке, помогает себе рукой, и Сережа, часто и шумно дыша, под ним плавится, отдается ему — как же хочется сейчас отдаться полностью, чтобы он взял сначала пальцами, а потом… Он стонет. Откидывает голову на подлокотник дивана, жмурится, пытаясь хотя бы представить Олега, но перед мысленным взором — лишь Вадим, не спрашивающий разрешения, не позволяющий сопротивляться. Его жесткие короткие волосы под ладонью. Его жаркий рот. Его крепкая хватка на бедре. Грубоватые пальцы на стволе, нежный язык на головке. Сережа уже не сдерживает стонов, ахает и изнывает — как же хорошо, как хочется больше, но если больше — то все кончится, а лучше бы никогда не кончалось… Вадим, пустив за щеку, быстрее двигает кулаком, тоже стонет, не размыкая губ, и сует ладонь под ягодицы, стискивает их, мнет, и от этого Сережа горит еще сильнее, толкается Вадиму в рот, пока тот отдрачивает — и накрывает, захлестывает удовольствие, Сережа скулит, изливаясь ему в рот, а Вадим не отстраняется, дает еще побыть в его влажном тепле. Наконец он выпрямляется, вытирает ладонью губы. Смотрит в упор. Сережа, взмокший, дрожащий, глядит в ответ. Невольно соскальзывает взглядом ниже, где под светлыми спортивками лежит крупный твердый член. Судорожно думает: отсосать в ответ?.. Или достаточно руками?.. Нет, это уже край, если отсос в благодарность за жилье он смог бы еще как-то оправдать, то ответные ласки, когда так хочется потереться щекой об этот ствол, облизать, как леденец, подразнить, прежде чем взять до самого горла, — это он уже никак не оправдает… Вадим, усмехнувшись, встает и, поправив член под спортивками, молча уходит. Сережа провожает его взглядом. Вадим скрывается в ванной — несомненно разбираться с тем, что у него стало выделяться под одеждой. Закрыв лицо руками, Сережа стонет. Как он мог?.. В их доме с Олегом. Не просто отдаться, а мечтать об этом. Он дрожащими руками натягивает штаны, приглаживает волосы. Хватает ноутбук и, наскоро выпив на кухне стакан воды, забивается в спальню. Рука тянется к телефону — но он одергивает себя. Он в этом состоянии лишнего наговорит. Признается во всем, не сумев подобрать правильных слов. Утром Сережа просыпается первым — разбитый после бессонной ночи. Ворочаясь, то засыпал, то выныривал из сна в холодном поту при мысли, что Олег все узнает. Что он уже в курсе. Выдыхал, снова пытался лечь, но так и не смог отдохнуть. Жгло от стыда. Решив вести себя, как ни в чем не бывало, словно вчерашнее и впрямь было простым минетом в благодарность, он готовит завтрак — все ту же яичницу, проигнорировав, что в холодильнике появились и другие продукты. Слышит, как Вадим, проснувшись, топает в ванну, потом тянется на кухню. Сережа смотрит лишь в сковороду, разбивает яйца и убавляет огонь. Глубоко вдыхает. Угловым зрением замечает, как Вадим проходит к нему. Тихо говорит: — Доброе утро. Зевнув, Вадим останавливается за ним, и Сережа кожей ощущает жар его тела. Произносит: — Садись за стол. Я все сделаю. — Зачем так рано встал? Мог бы еще в кроватке понежиться, — отвечает Вадим. Сережа накрывает сковородку крышкой, тянется на верхнюю полку за молотым кофе. Ага, понежишься, когда то и дело подскакиваешь в панике… — Не спалось, — отрезает он. Вадим, сделав шаг, прижимается вплотную. Обвивает руками талию и спрашивает, касаясь губами макушки: — Из-за меня? Окаменев, Сережа толкает его локтем под ребра — слабо, словно не всерьез. Хочет строго сказать: лапы убрал — а получается лишь рвано выдохнуть. Да, не спал из-за тебя, какой ты догадливый! И все равно лезешь, проводишь ладонью по атласу халата, тревожишь… Наконец разлепив губы, Сережа говорит: — Вадим, нет. Не надо. Тело опять реагирует предсказуемо: плавится в его руках, как кусочек сливочного масла на раскаленной сковороде. Вадим ведет ладонью ниже, к напрягшемуся члену. — Да ладно тебе. У тебя что, никогда дружеской дрочки не было? С утра крайне бодрит. Получше кофе. Дрожащими руками Сережа насыпает кофе в турку, тянется к кувшину с водой. Дружеская дрочка? Никогда. Только с бешено колотящимся от волнения сердцем, после множества поцелуев и признаний, а потом много раз — по любви, от сжигающей дотла страсти, лишь с Олегом… Ладонь Вадима — сжимает между ног. Все с твоего позволения, бьется жилка на виске, все потому что ты замер и позволяешь, совсем как вчера. Но так хочется закрыть глаза, чтобы он и дальше трогал, делал приятно… Сережа едва не переливает воду через край турки. Вадим мнет его член через атласную ткань, жарко дышит. Прижимается ближе — и Сережа ахает: прикосновение крепкого стояка выбивает его из равновесия. Представляет, как Вадим, проснувшись с утренней эрекцией, наскоро почистил зубы и пошел к нему, а может, ему в полудреме, в сладкой неге, представлялось вчерашнее… Если бы они проснулись вместе — то провалялись бы в кровати еще пару часов, касаясь друг друга. Сережа заводится от его прикосновений, от мыслей о нем. По кухне плывет аромат кофе, запах мятной зубной пасты. Склонив голову, Сережа подставляет шею под поцелуй, и Вадим догадывается: касается колючим подбородком нежной кожи, прикусывает так сильно, как Олег никогда не кусал, и Сережа, слабо ойкнув, толкается в руку Вадима. Тот, не отпуская, делает пару шагов назад, ведет кулаком по члену настойчивее. Сережа, поддавшись ему, откидывается на широкую грудь, притирается ближе. На миг отпустив его, Вадим стягивает семейники вниз, дергает халат Сережи в сторону и прижимается к его оголившимся ягодицам членом. Застонав в голос от прикосновения горячей плоти, Сережа почти не замечает очередных укусов-поцелуев в шею, от которых, конечно же, останутся следы… — Всегда без нижнего белья ходишь? — жарко шепчет Вадим в ухо. — Только дома… — Возбуждает, — коротко говорит он и опускается на стул, усаживая Сережу к себе на колени. Член его лежит между ягодиц, ладонь — на пахе Сережи. Чтобы не упасть, не соскользнуть дрожащими коленями на пол, Сережа вцепляется в столешницу одной рукой, второй — в бедро Вадиму. Тот ощупывает все тело, касается везде. Трется членом — но сухо, неудобно, и лишь подрагивает потом от нетерпения. Сжав соски, покручивает их, и Сережа жалобно стонет. Он, голый, халат почти не прикрывает его уже, возбужденный, с широко расставленными коленями, сидит сверху Вадима, прижимаясь к его груди спиной, и себя совершенно не контролирует. Подставляется, как течная кошка, под его ладони, жаждет его член, позволяет и кусать, и трогать, как Вадим пожелает. Тот пользуется предоставленными возможностями. Оставив в покое соски, отдрачивает член, оставляет засосы на шее, кусает плечи. Кофе кипит, от сковородки едко пахнет гарью, но Сереже плевать, на все плевать, лишь бы Вадим еще повертел его в руках, словно марионетку, лишь бы еще сильнее сжал член… Обычно он приставал на кухне к Олегу, а теперь — пристают к нему, и так легко отдаться. Сережа, потираясь ягодицами о член Вадима, стонет: — Только не… не говори… — Олегу? — мажет насмешливой улыбкой по шее Вадим. — Ах… да… Член его упирается Сереже в поясницу. Да, не говори Олегу, даже заикнуться не смей, что я от тебя так с ума сошел, что прыгнул на тебя чуть ли не сразу, как увидел… Думает так, а выдыхает совсем другое: — У меня ни с кем… ни с кем, кроме Олега… Вадим, обхватив его поперек груди, теснее прижимает к себе, отпускает член, ведет ладонью по бедрам от колен — вверх, ныряет под яйца, к дырочке — кончиками пальцев. Шепчет в самое ухо: — Серьезно? И никого больше туда не пускал? Надавливает на дырочку, массирует тесно сжатые мышцы. — Ни… никого, — выдавливает Сережа. Его затапливает алая краска стыда, но возбуждение становится лишь острее. С Олегом у него было по-всякому, Олег с готовностью соглашался на любые позы и эксперименты, но чтобы с другим мужчиной, женщиной — нет, и в голову такого не приходило, и уже тем более — чтобы так скоропалительно упасть в чужие объятия, так жаждать прикосновений. Вадим тяжело дышит, сухими пальцами водит промеж ягодиц, и Сережа уже почти произносит: возьми меня — но Вадим возвращает ладонь на член, и получается лишь жалобный стон. Он отдрачивает торопливо, словно торопится, яичница уже в угольки превратилась, наверное, а кофе выплеснулся пеной на плиту. Сережа со стоном кончает ему в кулак. Хватка Вадима на груди чуть ослабевает, и Сережа, обессилев, сползает с его коленей на пол, к его ногам. Поднимает глаза — ресницы почему-то мокрые — и встречается с пристальным взглядом. Вадим, коснувшись испачканными спермой пальцами подбородка Сережи, тихо говорит: — Сделаешь мне приятно? Торопливо кивнув, Сережа устраивается между его ног, обхватывает его член и, глядя ему в глаза, направляет его себе в рот. Он точно больше, чем у Олега, это не с непривычки так кажется, нет. Толще. Длиннее. Сережа старательно берет глубже, пускает в горло — и Вадим, застонав, кладет тяжелую ладонь ему на затылок. Чуть подталкивает, но не позволяет отстраниться, лишь чуть двигаться, судорожно сглатывая на нем. Из глаз все-таки скатываются слезы — что ты натворил, Сережа, ты же сидишь на вашей с Олегом кухне с чужим членом в глотке, делаешь глубокий минет его другу — но ничего не остается, кроме как продолжать. Вадим, развалившись на стуле, натягивает его горлом на член, чуть подкидывает бедра, и едва заметных толчков ему хватает, чтобы кончить. С трудом дыша, Сережа медленно выпускает его, украдкой вытирает слезы. Подкашливает — то ли от глубокого, то ли от гари. Не встав с колен, подбирается к плите и гасит огонь под конфорками. Все тело дрожит. В голове — пустота. Самое ужасное — ему понравилось. Ему понравилось и вчера, и сегодня, он боялся и терзал себя, но мечтал, чтобы Вадим дал ему в рот, чтобы усадил на свой член. Разве такая измена не хуже простого физического акта?.. Он страшится повернуться. И слова сказать не может. Сидит на полу, расхристанный, в халате, сползающем с плеч, и слушает, как Вадим дышит. — У тебя лучшая глотка, — наконец выдыхает Вадим. — Не успею позавтракать, извини. Надо делишки порешать. Если все сложится — завтра свалю, отдохнешь от меня. — Угу, — кивает Сережа, не поворачиваясь к нему. Так и сидит, дрожа, на полу у плиты, пока за Вадимом не захлопывается дверь. Лишь тогда находит в себе силы встать, переодеться и начать отмывать плиту и сковородку. Отвлекаясь на простые действия, он все равно то и дело вспоминает уверенные ладони, жаркий рот, член, проскользнувший в горло, и внизу живота все в узел скручивается. Он мерзнет от мысли, что Олег узнает, что Вадим, его единственный друг, несомненно расскажет, как наведался к нему домой и запросто соблазнил его парня. Олег ни разу не подозревал, что Сережа в его отсутствие бывает с кем-то еще, а Сережа — не давал повода. До вчерашнего дня… Сам привел его, ожесточенно думает Сережа, пытаясь отскоблить гарь со сковородки металлической губкой. Привел, усадил на кухню, сырниками, чтоб его, кормил… Показал мои фотографии. Сам виноват. Но убедить себя не выходит. Как, интересно, Вадим будет трахать его?.. Лицом к лицу или возьмет сзади? Отдрачивая, он в лицо не смотрел. Может, его и не интересует, как на него станет глядеть Сережа, не привлекают его рыжие. В конце концов, Вадим сам сказал: просто отсос, просто дружеская дрочка, с чего бы им в глаза друг другу глядеть? Сережа от злости бросает сковородку в раковину — не отмывается. Плевать, пусть лежит. Не отмокнет сама — выбросит. На завтрак он заставляет себя съесть вчерашние макароны. Пытается успокоиться — и это едва получается; он пересматривает фотографии Олега и сам себе поражается: любит ведь. Смотрит на его открытую улыбку, какая расцветает на его лице лишь для Сережи, и улыбается в ответ с нежностью. Все еще хочет его. Странно, если бы расхотел. Любит. Боится, что потеряет из-за необдуманного поступка, минутной слабости. Вадим ведь его не интересует. Сугубо секс. Что плохого в сексе без эмоциональной привязанности?.. Вдруг вспоминает, что Олег смотрел на Вадима с той же улыбкой, как на Сережу. Как он ему, наверное, доверяет. Закрыв глаза, Сережа хочет взвыть. Гадает, сможет ли отказать Вадиму, если тот вечером потянется к нему. Нет, понимает совершенно четко. Не откажет. Просто… просто потому что такого больше не будет. Если между ними не случится сейчас ничего, то не случится никогда. За столько лет Сережу ни разу не тянуло ни к кому, кроме Олега. А к Вадиму — с первого взгляда загорелось. Новое, незнакомое, будоражащее. Он все сделает, чтобы это осталось тайной, но отказать своим желаниям — не сможет. К тому же… к тому же не может быть, чтобы Олег не думал о подобном. Раз они были близки, спали в одной палатке, квартировались в одних трущобах, он не мог не фантазировать, как коснется Вадима, попросту невозможно не пожелать его. Совесть все равно не унялась — ее он не смог убедить — но притупилась. И Сережа стал считать минуты до вечера, толком не в силах чем-то заняться. Вадима все не было. Решает дела… Скучать по нему не буду, думает Сережа. Только иногда, может быть, вспоминать. Вспоминать, глядя на Олега. Вадим открывает дверь своим ключом к вечеру. Сережа и не заметил утром, что он ушел во всем черном, с вытянутой сумкой через плечо. Сумку Вадим кладет на тумбочку так бережно, что Сережа понимает: там не паспорт с кошельком, там что-то поважнее. Стоя поодаль, Сережа спрашивает: — Порешал делишки? Вадим вздрагивает, словно не заметил его. Кивает. — Ага. Заждался меня? Сережа отвечает ему таким же кивком. Он уже принял душ, подготовился. Зло решил, что если Вадим и не почтит его вниманием, то хоть с вибратором развлечется. Он сторонится, пропуская Вадима. А когда тот скрывается в ванной, то тихонько подходит к его сумке и тянет за язычок молнию. Хватает одного взгляда, чтобы понять — внутри разобранная винтовка. Сережа холодеет. Закрывает обратно. Ладно. Наверняка Вадим такой же профессионал, как Олег, и в квартиру ночью не вломятся стражи закона… Он дожидается Вадима на кухне, поджав под себя одну ногу. Тот приходит уже совсем другим — улыбается-скалится, скользит голодным взглядом по телу от макушки до пят. Наливает себе воды. Заметив сковородку, веселеет: — Все гадал, выбросишь ты ее сразу или нет. — Твоя вина, между прочим, — укоряет Сережа. — Возместить ущерб не хочешь? — Не-а, — нагло отвечает Вадим. — Могу натурой отдать. И все ухмыляется довольно, допивая воду. — Закончил работу в городе? — интересуется Сережа. — Ага. Как обещал — завтра свалю. У меня ранний вылет. Придется тебе тоже встать и за мной закрыть. Прикусив губу, Сережа размышляет. Все же решается уточнить: — Ко мне ночью не вломятся люди в балаклавах? — Трусишь, котенок? — хмыкает Вадим. Поставив стакан у раковины, он садится напротив Сережи. — Не дрожи, я все чисто делаю. Впрочем… кое-какие следы остаются, — добавляет он и, протянув руку, касается шеи Сережи, усыпанной синяками. Выдохнув, Сережа опускает глаза. Даже от легкого прикосновения сердце заходится. Он тихо говорит: — Можешь последнюю ночь в моей кровати провести. Поудобнее дивана. Вадим все касается его шеи, проводит по следам своих зубов. Медленно произносит: — Ты сам пригласил. — А если бы не пригласил, то ты придумал бы еще какой-нибудь просто отсос и просто дрочку? — не выдерживает Сережа. Уставившись на ничуть не смутившегося Вадима, ловит его запястье, с усилием прижимает его руку к столу — получается, лишь когда Вадим позволяет ему это сделать. — Я все хотел сказать Поварешкину, когда твою фотку увидел: да его же только ленивый не выебал, пока ты в разъездах, — спокойно отвечает Вадим. — Так что, я прав? Покраснев, Сережа рявкает: — Нет! Меня даже случайные прикосновения бесят, не то что… Задохнувшись от злости, он резко встает. Направляется прочь, а Вадим хватает его за локоть, дергает, и сопротивляться ему — словно против локомотива переть. Вадим тянет его к себе на колени, усаживает боком. Держа за талию, другой рукой касается линии челюсти, заставляет посмотреть на себя. Ладонь его сползает на бедро. От его ровного тепла Сереже, несмотря на гнев, удивительно хорошо. Внутри все переплавляется в желание. — А со мной — не бесят, — произносит Вадим. Сережа ему не отвечает. Сам не понимает, почему он среди тысячи других мужчин разглядел лишь Вадима, лишь к нему проникся. Может, потому что Олег привел его сам. Может, потому что Олег ему доверяет, а значит, Вадим — хороший, и можно немного опустить забрало, расслабиться. А вместе с этим — и позволить всем инстинктам взвиться, взвыть. Он же просто человек. Не святой. Можно сколько угодно уходить с головой в работу, забывать обо всем, но когда так часто остаешься один — то тело напоминает, что жаждет любви. Вадим же гладит по бедру, приникает губами к ключицам, медленно спускает халат с плеча, и Сережа забывает обо всем. Остается лишь он — и прикосновения Вадима. На них Сережа реагирует чутко, словно Вадим дергает его за струны смычком, виртуозно подцепляет каждый нерв, и по позвоночнику бегут мурашки. — С тобой я сам не свой, — признается Сережа и лишь чудом удерживается, чтобы не коснуться губ Вадима. Тот сильнее сжимает бедро. Приобняв за спину, ловко подсовывает ладонь под колени и запросто берет на руки. Обняв его шею, Сережа трепещет от того, как легко Вадим несет его в спальню, словно пушинку, и плавно опускает на постель. Пояс халата Сережа развязывает сам, пока Вадим раздевается. Он пожирает Вадима глазами. Тот лишь на миг бросает взгляд в сторону — на прикроватный столик — и ухмыляется: — Нравится твоя предусмотрительность. Все под рукой. Или это Олег тебя приучил? В груди болезненно сжимается. Сережа просит: — Не надо о нем. Пожалуйста. Вадим, раздевшись, ставит колено между его ног, подтягивается ближе. Нависает сверху. Сережа замирает. С Олегом он бы сейчас уже целовался. Обвив его руками и ногами, исступленно терзал бы его губы, терся бы о него, сходя с ума от возбуждения. Вадима он целовать не хочет. Точнее, хочет. Но не будет. Тот ведь ни разу не изъявил такого желания. И вообще, просто секс — не про поцелуи. Вадим с ним не церемонится: за подмышки сдвигает к изголовью кровати, смыкает зубы на шее, а ладонью скользит между ног, ребром задевая напряженный член, и касается дырочки. Жарко шепчет: — А тебе не много меня будет, крошка? У меня ведь очень большой. — В самый раз, — осаживает Сережа. — У Олега не меньше. Вадим лишь хмыкает, словно точно знает все размеры Олега. Тянется за смазкой и велит: — Перевернись. Сережа перекатывается на живот. Обняв подушку, разводит ноги. Ждет. Слышит лишь, как Вадим выдавливает смазку, как дышит, и то, что его можно только услышать и почувствовать, но не увидеть, заводит еще сильнее. Первое прикосновение — прохладное, гладкое — выходит неожиданным. Сережа ахает от жестких пальцев, коснувшихся между ягодиц. Вадим надавливает, но не входит. Довольно произносит: — Какой ты гладенький. Специально для меня? — Мне больше нравилось, когда твой рот был занят членом, — ворчит Сережа, а у самого уши пунцовеют — ага, выбривался и представлял, как Вадим дотронется. Выгнувшись в пояснице, подставившись, чтобы Вадиму было удобнее, он жмурится и едва ли не мурлычет — как приятно касаются его пальцы. Отведя одну ягодицу в сторону, Вадим обводит по кругу, разминает. Сережа в нетерпении пытается насадиться, когда он давит подушечкой, но Вадим не позволяет. Дразнит. Наклоняется и обжигает дыханием копчик, ведет кончиком языка вверх по позвоночнику, до лопаток. И, уткнувшись между них губами, наконец проникает внутрь. Сережа стонет. Пальцы распирают с непривычки. Он пытается расслабиться. Когда он зажимался порой, Олег долго и глубоко целовал, касался члена, но больше — целовал. Сереже достаточно было его поцелуев, чтобы размякнуть. Вадим вдруг сжимает ягодицу до боли, выпрямляется и хлестко шлепает. Ахнув, Сережа вздрагивает, а палец Вадима легко входит до костяшки. — Ага, — удовлетворенно говорит Вадим. — Тебе нравится боль. — Нет, — выдыхает Сережа изумленно. Ягодица горит и… и хочется еще. — Просто твой Олег с тобой нежничал, — фыркает Вадим. — Давай-ка я хорошенько разогрею эту милую белую попку принцессы… Сережа не успевает ничего сказать. Вадим, вынув палец, бьет еще раз и еще, каждый раз так, что Сережа вскрикивает. Вцепившись в подушку, он утыкается в нее лицом, скулит, дрожит всем телом, пока удары сыпятся на его ягодицы. А член — стоит все сильнее. Он всхлипывает от каждого шлепка. Кожа пылает. Вадим бьет ладонью так, что Сережа невольно отбрыкивается, пытается пнуть его, но Вадим запросто ловит его лодыжку, отводит ногу в сторону и подсовывает руку под живот Сереже. Обхватывает член и елейным тоном тянет: — Нра-а-авится. Ты с ним совсем ничего не пробовал? Ванильно в миссионерской позе? — Заткнись, — стонет Сережа. Ягодицы горят так, что могут, наверное, обжечь. И пальцы в прохладной смазке Сережа принимает со стоном благодарности. Всхлипывает, насаживается, выпрашивая еще, и Вадим не отказывает ему, вставляет горстью, проталкивает почти всю ладонь, и даже тогда задница горит сильнее, чем все внутри. Растянув, Вадим проникает двумя неглубоко, ищет — и находит. Всхлип переходит в стон, Сережа перестает контролировать звуки, слетающие с губ, бессвязно просит еще, еще вот так, да… И Вадим плавно толкается в него пальцами так, что только от них кончить можно. Наклоняется и шепчет в ухо: — Хочешь меня без резинки? Смысл слов доходит не сразу — слишком размазало. Сережа выдыхает: — Нет… — Кончу в тебя. Потом еще пальцами по сперме войду. Вадим, искушая, прикусывает мочку уха. Пальцы его скользят мучительно медленно, их мучительно мало, пытка тянется слишком долго, и Сережа на что угодно уже готов согласиться — только возьми наконец… Но Вадим, видимо, приняв его отказ, вынимает пальцы и тянется за пачкой презервативов. Член его ложится между истерзанных ягодиц — и обжигает, хотя кожа и так пылает. Сережа представляет, как эта крупная головка раздвинет мышцы, как он войдет… И едва слышно шепчет: — Давай без. Вадим, все равно услышав, бросает пачку на пол. Приподнявшись на локте, пристраивается, приставляет к растянутой дырочке, и когда начинет входить — кажется, что пальцев было совсем недостаточно. Распирает так, что Сережа едва дышит. Чувствует каждый миллиметр, с трудом входящий внутрь. Он прикусывает уголок подушки, пока Вадим втискивается, мелко дышит. Да уж, точно, очень большой, может, и многовато… Вадим сдерживается. Уткнувшись носом ему в макушку, тяжело дышит. Останавливается и дает привыкнуть. Хрипло произносит: — Говорил же. Порвешься. — Не порвусь, — упрямо отвечает Сережа и, чуть привстав на коленях, дергается, чтобы насадиться самому. Тогда Вадим, перестав нежничать, входит в него в одно движение. Сережа вскрикивает. Дрожь прошивает все тело. Но теперь, когда он весь внутри, иррационально становится легче. Дыша ртом, Сережа со стоном опять прячет лицо в подушку. А Вадим, выпрямившись, берет его за талию, ставит на колени и начинает плавно двигаться обратно — совсем немного — и опять до конца. Распластавшись грудью на постели, Сережа ахает от каждого движения. Член будто до горла достает — таким большим кажется. И все же он его принял, а значит, Сережа — молодец… Лицо вспыхивает, стоит лишь подумать о том, что он дает кому-то без резинки на их с Олегом кровати, на которой они так часто занимались любовью, задыхались от нежности, в которой Олег тысячу раз целовал его, ласкал. В которой Олег всегда осторожничал и жалел его, а теперь — таранит здоровенной дубиной его друг… Сереже тошно от самого себя, а еще — ему хорошо. Как же хорошо… Вадим входит уже легче, наращивает амплитуду и темп, подстраивается наконец под Сережу — и проезжается по простате, вытаскивая до самой головки и вновь проникая так, что яйца шлепаются о Сережу. Берет так же уверенно, как делал все остальное, словно только так и нужно. И Сережу отпускает гаррота вины, он, устроившись щекой на подушке, блаженно выдыхает от каждого толчка, начинает подмахивать, с Вадимом легко и слаженно, с Вадимом… Вадим выходит, подтаскивает его за бедра к краю постели и, встав на пол, вновь толкается внутрь. Берет быстро и глубоко, а потом, сжав талию, чуть приподнимает, и согнутые колени Сережи повисают в воздухе. Очередной толчок выбивает воздух из легких, Сережа стонет в полный голос, тянет пальцы ног до судороги, пока Вадим вбивается в него, ускоряясь так, что уже непонятно, выходит он или входит, член долбит, пробивая словно насквозь, и от его напора, от его размера Сереже достаточно лишь легкого прикосновения к себе — и сперма бьет на грудь. Он дрожит в руках Вадима, сжимается на нем до боли, все внутри пульсирует, почти стонет — хватит… Но Вадим и сам заканчивает. Вбивается, тяжело дыша, и замирает. Внутри опаляет жаром. Он медленно отпускает Сережу. Колени тут же разъезжаются. Он лежит, пытаясь отдышаться, как вдруг промежности касаются пальцы, входят внутрь, и он жалобно скулит — и так уже натер, все мышцы горят, зачем еще… А потом вспоминает: он обещал. И он скользит внутрь по сперме, заставляя всхлипывать и дрожать, и от его настойчивости и контроля боль и дискомфорт переплавляются во что-то другое. Отдышавшись, они не разговаривают. Сережа молча уходит в душ, включает воду и сидит в ванной, обхватив колени. В теле — приятная нега, а в голове — обломки после урагана. Вот и все, отстраненно, словно все произошло с кем-то другим, думает он. Я изменил Олегу. Если буду паинькой — он никогда не узнает. Но я-то об этом не забуду ни на минуту. И как касаться его, признаваться в любви, когда от него теперь есть тайна?.. Он кусает губы. Теряет счет времени. В дверь стучат, и он, встрепенувшись, выглядывает из-за занавески. Вадим, стоя в проеме, опускает на него взгляд. — Думал, ты утопился, — хмыкает. — Иди в кровать, Ариэль, теперь у тебя есть ноги. — Отвали, — вяло отвечает Сережа. Вадим скрывается за дверью, а он все же встает, моется и возвращается в постель. Надеется, что Вадим уже дрыхнет, но тот, повернувшись на живот, кладет ладонь ему на грудь. Бормочет: — Я соврал, кстати. — В чем? — холодеет Сережа. — Когда сказал, что с Поварешкиным о тебе только хотел поговорить. Я ему после первой встречи с тобой сказал, что ты точно целибат без него не держишь. Иначе с чего так на меня пялился. — А он?.. — помертвевшими губами спрашивает Сережа. Так это проверка? Олег сказал ему удостовериться, что Сережа без него ни с кем?.. Сердце колотится в горле, в глазах темнеет на миг. — А он мне врезал, — фыркает Вадим. — Настолько за твою честь трясется. Выходит, я был прав. — Он зевает и поворачивается спиной. Добавляет: — Поставь будильник на пять. Сережа смотрит ему в спину. Пытается хотя бы три вдоха-выдоха сделать, но не получается и одного. Подскакивает на кровати, словно на пружине, и шипит: — Свали из моего дома сейчас же. Толкает в плечо острым кулаком. Вадиму — хоть бы хны. Лениво переворачивается на бок. Подперев подбородок ладонью, говорит: — Если тебя это так задело — я на тебя тоже пялился с первой же встречи. На фотки бы попялился, но Олег зажопил. Сережу трясет от злости. Едва сдерживается, чтобы не схватить прикроватную лампу и не врезать ею по наглому спокойному лицу. Он замахивается и дает пощечину. Звонкую, сильную, Вадим даже слетает с ладони головой на подушку. Вдруг смеется. — Да не скажу я ему, — веселится он. — Ты сам ему однажды все выложишь. — Уходи. — Хватит, — посерьезнев, велит Вадим. Сев, он притягивает к себе Сережу, и как тот ни брыкается, все равно оказывается в кольце рук. Вырывается, а Вадим, намотав его волосы на кулак, жестко дергает, и Сережа стихает — как бы не вырвал вместе со скальпом. Глядя на него в полутьме, Вадим четко произносит: — Будильник — на пять. И спать. Ты получил, что хотел. Сам предложил. Претензии? Он отталкивает Сережу и опять ложится, отвернувшись от него. Злость постепенно стихает. А в чем он неправ? Сережа действительно хотел сам. Мог бы сразу оттолкнуть, раз такой принципиальный. Но он решил, что пойдет до конца. Он медленно ложится, тычется в смартфон. Ставит будильник на полпятого, чтобы Вадим побыстрее свалил. До подъема остается три часа, и он ни на минуту из них не может забыться. Лежит, таращась в стену, когда Вадим встает под тихую песню, когда собирается. За окном брезжит рассвет, а Сереже кажется, что он переживает самую долгую и темную ночь. Наконец Вадим заходит в комнату — одетый, с сумкой, только берцев не хватает — и касается плеча, тихо просит: — Закрой за мной. Не дождавшись ответа, уходит. Выждав, Сережа идет в прихожую. Вадим, уже зашнуровав берцы, открывает дверь. Оборачивается на миг, ухмыляется и подмигивает. Сережа так и не произносит ни слова, смотрит на него отсутствующим взглядом. Запирает замок и сползает на пол. Зачем Вадим это сделал? Просто доказать свою правоту? Но тогда он должен рассказать Олегу, иначе что за торжество в одиночку. А если просто хотел трахнуть, то не сочинил бы такую версию событий, как излагал ночью, ему бы вообще было плевать. Он же друг Олега… зачем он так с ним? Плетясь в спальню, Сережа натыкается на все углы, шипит от боли — теперь бедра и голени тоже будут в синяках. Тело не вмещается в пространство. Рухнув на постель, он тянется к смартфону и вздрагивает: пропущенный от Олега. Всего пару минут назад. Не слышал из коридора. Он торопливо набирает его, а что сказать — не знает. Слушает гудки, прижав телефон к уху, и смотрит, как светлеет небо за окном. Олег отвечает быстро. Спрашивает, все ли в порядке — столько сообщений, что ты звонил! — Все хорошо, — успокаивает его Сережа. Сглатывает. — Просто соскучился. — Я тоже, — тепло отвечает Олег. — А ты… ты скоро приедешь? — с замиранием сердца спрашивает Сережа. И впервые надеется, что ответ будет отрицательным. Потому что должны еще сойти засосы с ключиц и шеи. — Вряд ли, — с сожалением говорит Олег. — Через месяц, может. — А твой друг… он с тобой? — зачем-то интересуется Сережа. Время замедляется. Солнце не встает, сердце не бьется. Наконец Олег отвечает словно бы нехотя: — Нет. И таких друзей… в музей. — Почему? — спрашивает Сережа, надеясь, что не слишком быстро и испуганно. Нет, если бы Вадим уже рассказал ему все, то разговор начался бы по-другому. — Ну… — Олег мнется. — Ты только не смейся. Но ты был прав. Он подкатил ко мне. — Чего?.. — обалдевает Сережа. Олег на том конце шумно выдыхает, будто собираясь с духом. Что-то шуршит — наверное, отходит подальше от базы. Понизив голос, он говорит: — Да вскоре после того, как я уехал. Мы поначалу пересекались, он попытался… — Слова Олегу даются нелегко. — В общем, хотел сблизиться. А когда я отшил, то наговорил всякого, телефон еще потом спиздил зачем-то… Посрались, — выдыхает Олег. — Я ему, блин, бровь случайно рассек… Вот такой я популярный, — пытается он сменить тон на веселый, но Сережа прекрасно слышит, как он огорчен. — Прости. — За что? — удивляется Олегом. — За то… за то, что напомнил. Он тебе ведь нравился. И как ты ему отказал? — не выдерживает Сережа. — Таким, как он, отказать невозможно. — Легко, — фыркает Олег, и Сережа словно воочию видит его улыбку. — У меня же есть ты. Скучаю по тебе. — Я тоже. Очень. Разговор сходит на нет, Олега зовут. Сережа с ним прощается. У меня же есть ты. Становится ясно, как Вадим увидел фотографию в красном белье. Ясно, зачем он явился. Отомстил, значит, Олегу. Да, у него прекрасно получилось. Потому что благодаря ему теперь отношения навсегда отравлены ложью, а главное — знанием, что Сережа действительно может под кого угодно лечь, и это последнее, что он хотел бы о себе узнать. Он утыкается в подушку и тихо, безнадежно плачет.