выстрелы в молоко

66 — Олег/Вадим, NC-17 Олег все никак не успокоится: дышит шумно, влажно ведет губами по плечам, по шее, вжимает щекой в подушку. Он сверху тяжелый и горячий, ненасытный, словно дорвался наконец, и не было ни торопливой дрочки украдкой, ни пары отсосов в туалетах, словно ничего не было до этой короткой ночи в отеле. У Вадима номер — на другом этаже, там все деньги, оружие, вещи, выезд через два часа, а он все еще у Олега, мокрый от пота, зацелованный, с засохшей на теле спермой. Олег нетерпеливо ставит колено меж его ног, чуть расталкивая их в стороны, ложится между, и член его упирается в ягодицы. Вадим невольно изгибается. Он не слишком любит снизу. Не может кончить, когда что-то в заднице. Но от прикосновения раскаленной, твердой плоти что-то екает пониже живота, и он низко стонет, а Олег толкается, будто уже берет его. Вадим хрипло говорит: — Давай. Только быстро. И сам разводит ноги чуть шире. — С тобой — вообще минуту бы продержаться, — выдыхает Олег, прикусывает кончик уха. Пальцы его дотрагиваются мягко, неторопливо, все кружат вокруг — и никак не протолкнутся внутрь. Он, опершись на локоть, покрывает спину все теми же легкими поцелуями, кончиком языка слизывает соль между лопаток, и мелькает шальная мысль — напоить бы его текилой, но чтобы соль и лайм только с рук Вадима, и не только с рук, и чтобы он, пьянея, все сильнее распалялся, звенел от жажды целоваться и трахаться… Олег наконец упирает пальцы к входу, надавливает. Толкается — тяжело, плотно, тело не пускает… Вадим хрипло стонет. Обнимает подушку, пытаясь расслабиться, привыкнуть. Олег прикусывает за шею, отвлекая, и чуть двигает внутри, трет скользко по мышцам. — Точно хочешь? — шепчет. — У тебя полчаса, — напоминает Вадим. — Если будешь возиться… Олег с коротким смешком лезет целоваться, и Вадим выворачивает шею, подставляя ему губы. Олег ныряет ему в рот языком, и вдруг становится легче, пальцы его плавно выходят — и снова обратно, и на этот раз так, как нужно… Вадим вздрагивает всем телом, прошивает судорогой от низа живота до пальцев ног. Не хочется ни двигаться, ни переворачиваться. Он целует Олега до боли в шее от неудобного положения, а тот все берет пальцами, раскрывает, распаляет, и Вадиму кажется, что он всю ладонь его принять может, да хоть кулак… Но когда Олег приставляет головку, то думает: погорячился. Член у него побольше пальцев будет… Привстав на колени, Вадим кусает губы, а Олег протискивается в него медленно, явно с трудом сдерживаясь, опять дрожит — да как же он сладко дрожит, и неважно, ты его трогаешь или он — тебя… Реагирует на любую близость так ярко, так откровенно, что вечно хочется его изучать, дразнить, ласкать… Олег, положив ладонь ему на загривок, входит полностью и замирает. Распластавшись под ним, Вадим тяжело дышит. Давит рука Олега на шею, распирает его член, и непривычно так отдаваться ему, подчиняться, все внутри скручивается в узел, и глупое сердце бьется быстро-быстро, пульс под двести, наверное. И чтобы сбить непрошеное чувство, пригасить пожар в груди, Вадим ворчит: — Заснул? — Дурак, — коротко говорит Олег. Склоняется, прижимаясь грудью к спине, и обнимает за талию. Толкается в него немного, почти и не выходит, словно ему нужно лишь сплавиться телами. Колени едва держат Вадима. Напрягается так, что мышцы бедер больно. Горячо. Жарко. Пот ручьями… У него все же разъезжаются ноги, падает животом на постель, и Олег наваливается сверху, от его тяжести поверх спины крышу рвет, а объятия — одна рука на талии, вторая под шеей — похожи на силовой захват. Он коротко двигается, вбивается, стискивает до боли, и Вадим едва дышит в его руках, под ним, а потом доходит — просто на горло надавил так, что воздух не втянуть… Под закрытыми веками плывут красные круги, член трется о простыню, а задница сжимается, пульсирует на Олеге. Из глотки вырывается хриплый стон. Хватка чуть слабеет. — Не, — хрипит Вадим, — сильнее давай… И вжимается горлом в руку Олега. Тот, вновь стиснув, словно медведь, трахает в темпе коротких неглубоких вдохов Вадима. Вся кровь ухает вниз, в голове звенит от пустоты и напряжения, и остается лишь одно — отрывистые движения в заднице, поджавшиеся яйца, горящий член, стоит лишь еще немного, еще немного потереться, почти и двигаться не получается — так крепко держит Олег… Вадим невольно дергается к нему, насаживаясь резче, и все выплескивается со стоном — горит внизу, до сладкой боли становится узко, и оргазм все никак не кончится, так и кончает, дрожа, позорно выстанывая, с членом в заднице. Олег чуть отпускает его, спрашивает: — Можно в тебя? — Нужно, — стонет Вадим — что за глупые вопросы, конечно, можно, необходимо просто, чтобы ты долбился внутрь несдержанно, на грани с грубостью, чтобы уже контролировать себя не мог, вбился в мягкое, поддатливое, слишком чувствительное — и кончил, опалив изнутри, чтобы сперму твою не только с груди и губ смывать, но и с бедер, чтобы она вытекала… Олег, зарычав, вбивается — и замирает, снова обнимает, словно ребра ломая, и внутри от него горячо. Выдохнув, расслабляется. Лежит на Вадиме, прижимаясь губами к шее, и глубоко дышит. Нужно уходить. Иначе на самолет опоздает. Но Вадим все равно позволяет себе еще немного расслабиться под ним и осознать: первый раз на члене кончил. Первый раз. * 67 — Сережа бухтит на тату Вадима, немного R Усевшись на бедрах Вадима, солнышко ведет пальцем по татуировке. Сначала — по волку, прослеживает подушечкой пальцы путь от вздыбленной холки до носа; потом переключается на дракона. Вадим позволяет ему трогать и разглядывать сколько угодно — пусть развлекается, приятно от его прикосновений… Заложив руки за голову, он, разнеженный, расслабленный, прислушивается к аккуратным касаниям, словно к музыке. Приятный, совсем кошачий, вес на бедрах, пальцы эти нежные… Вдруг солнышко ляпает: — Безвкусица. Вадим приоткрывает один глаз, щурится на него. — Ты в курсе, сколько я за один только эскиз отдал, малыш? А солнышко гнет свою линию и трет клыки дракона, словно может их, как ластиком, убрать с кожи: — Никогда не понимал этой страсти. Когда Олег набил свою, еле язык за зубами удержал… — Что же теперь не сдержался? — хмыкает Вадим. Вроде не мальчик уже, чтобы обижаться, а все равно задевает. Особенно сравнение с партаком Олега… Солнышко пожимает плечами. Вадим подтрунивает: — Тебе не нравится, потому что тебя тут нет. А набил бы я твою прелестную мордашку во всю грудь… — Верно, — скучающим тоном отвечает солнышко, — тогда бы мы занимались любовью только лицом к лицу, и я бы смотрел лишь на себя, и прочие, прочие переложения мифа о Нарциссе… Вадим кладет ладонь ему на загривок, тянет к себе. Шепчет в губы: — Хватит болтать. — А ты что, уже готов? Я думал, старым надо больше времени… Ухмыляется. Вадим кусает его за нижнюю губу — прихватывает зубами и не отпускает, тянет на себя, пока солнышко не начинает недовольно фырчать, а потом целует, а потом — усаживает на член сверху, и пока он вбивается, солнышко гладит его по груди, по татуировке, смотрит то на нее — то в глаза, и Вадиму не надо мысли читать, чтобы знать: нравится ему, все ему безумно нравится, просто нарывается, любит, чтобы его по жопе шлепали… И Вадим себе в этом не отказывает, звонко бьет по ягодицам, солнышко вскрикивает, жмется на нем, царапает и волка, и дракона, выгибается красиво — и Вадим, не рассчитав, срывается, кончает в него, пока он еще твердый, мельком думает — опять стебать начнет… Но в нем так хорошо, тепло и гладко, что вытаскивать не хочется. Дрочит ему, чтобы кончил себе на живот с обмякающим членом в заднице, и солнышко заходится в стонах, ахает, жмурится. Падает потом, склеивается с ним телами, измазав татуировку своей спермой. Возится в объятиях и утыкается носом в шею. Мурлычет: — А добавь меня к этой композиции. Чтобы снизу, между волком и драконом… Тоже в виде животного… — Змею на груди набить? — не удерживается Вадим. — Ты же шипишь на меня постоянно… Тут же получает болезненный укус — так себе наказание, его такое заводит… — Ладно, — шепчет. — Набью рыжего котенка. Солнышко не ведется. Приподнимается на локтях и укоряет: — То есть своего кота? Вадим улыбается. Берет его лицо в ладони, произносит: — Мне ничего набивать не нужно, чтобы помнить о тебе каждую минуту. Думать о тебе… Солнышко прикрывает глаза. Бормочет: — Не говори Олегу только, что мне его татуировка не нравится. — Позорный партак, — соглашается Вадим. — Не скажу. — Я тоже. — О, о моем мнении он знает, — хмыкает Вадим. — Правда, это ни разу не помешало мне его со спины трахать… Глаза у солнышка вспыхивают, и Вадим, зная, как его это заводит, еще несколько минут рассказывает, как разложит Олега напоказ, когда тот вернется домой. * 68 — сероладик, двойное в Сережу, NC-17 Сережа каждый раз задыхается, стоит лишь Вадиму поднять его на руки и толкнуться членом. Обхватив бедрами за талию, руками — за плечи, Сережа смотрит ему в глаза. Головка касается растянутого входа, легко проскальзывает внутрь, и Вадим, поддерживая за ягодицы, подбрасывает его немного вверх, опять опускает на член… Сережа стонет. Пока Вадим пятится к стене, удерживая его мертвой хваткой, Сережа склоняет голову, дотрагивается до губ, слизывает с его шеи горький пот. Пальцы Вадима поршнями впиваются в задницу, оставляя свежие синяки поверх старых. Наконец прислонившись лопатками к стене под небольшим углом, чтобы было удобнее, Вадим снова подкидывает его вверх, берет быстро, ухмыляется — мол, нравится? И Сережа кивает в ответ на невысказанный вопрос. Оглядывается через плечо, ищет Олега. Тот, выудив из ящика новый тюбик смазки, выдавливает на ладонь так щедро, что ясно: и этот скоро закончится. Он подходит со спины, касается губами загривка. Скользко проводит кулаком по своему члену, и костяшки его на исходе движения касаются ягодиц. Сережа теснее прижимается к Вадиму. Все мышцы напряжены, словно в кататонии. Вадим все еще в нем, но уже не двигается. Замер. Ждет. Наконец дотрагиваются пальцы Олега до дырочки поверх члена Вадима, гладят по разгоряченным мышцам, с некоторым усилием проталкиваются внутрь — и Сережа лишь тогда понимает, что все эти мгновения не дышал. Выдохнув, он ртом хватает воздух, а Олег, проникнув в него до костяшек, прижимается сзади, тянется к Вадиму. Целует его, скользя пальцами по его члену, скрытому внутри Сережи, ласкает, и что-то екает, рвется в груди Сережи от их слаженности. Он, зажатый между ними, словно между двух плит, жадно ловит звуки влажного, грязного поцелуя, прислушивается, как ахает Олег, стоит Вадиму прикусить ему губу или язык… начинает дрожать от того, как нетерпеливо проникает в него Олег, добавляет все больше пальцев, а Вадим подрагивает от жажды движений, будто бы дергается бедрами вверх — наверное, на цыпочки привстал… У Сережи ноги судорогой сводит — так сильно обхватил талию Вадима. Но, наверное, даже если расслабится, все равно не упадет: слишком крепко зажали его между собой в тесном горячем плену его мужчины. Оторвавшись от губ Вадима, Олег шепчет, касаясь губами уха Сережи: — Готов? — Ага… Олег плавно вытаскивает пальцы. Гладит по разгоряченной дырочке. Обнимает одной рукой за талию, и Сережа откидывается спиной ему на грудь. Вадим тут же касается его ладонью, проводит по шраму, поднимается к горлу. А Олег, приставив головку, толкается внутрь поверх члена Вадима, распирает так, что дыхание перехватывает. Тут же опускает руки, крепко стискивает бедра. Помогает удержаться — и в одно движение входит до конца. Сережа, всхлипнув, вцепляется в плечи Вадима, держится так, что руки дрожат. Ладони Вадима все еще скользят по телу, берут за горло — и тут же отпускают, стоит лишь Олегу выдохнуть: — Вад. Ага, не любишь ведь, когда мне больно, думает Сережа. Ничего… потом… сейчас и так сполна… Он держится за них обоих, чувствует руки Олега на бедрах, его грудь — под своей спиной. Вадим тянется к Олегу, кладет ладони на его талию. Дергает его к себе, словно заставляя ускориться, и Олег входит так, что шлепается яйцами о ягодицы. Жарко выдыхает на раскаленную кожу, касается губами шеи, словно извиняясь за грубое движение, и Сережа плавится. Плавится от их прикосновений, от того, как они делят его на двоих, как заполняют, как Вад коротко и шумно дышит — даже не двигается, лишь от того ему хорошо, как член Олега внутри о него трется… Сережа, отпустив одну руку, проводит ладонью по его груди, по яркой татуировке. Касается губ, и Вадим, мутно глянув на него, обхватывает палец, прикусывает. Дотрагивается до члена Сережи. Сжимает на нем кулак почти так же, как на пальце — губы. Олег глубоко вдыхает — смотрит, наверное, на это. Сильнее вгоняет пальцы в бедра, толкается мелкими быстрыми движениями внутрь, и Вадим ловит его ритм, ласкает Сережу в такт, втягивает щеки, словно обещая — отсосу тебе так же, солнышко… Сережа ахает от того, как Олег входит в него, как растягиваются на нем, на Вадиме мышцы. С виска Олега падает пот на плечо. Вадим прикусывает палец, скользит кулаком по члену быстрее, и подступает так близко, что обостряются все ощущения, горит и пульсирует дырочка, растянутая донельзя, сжимается комок внизу живота, и Сережа, заскулив, вновь напрягается всем телом, замирает — накрывает так, что он, кажется, даже кричит, брызжут слезы, в уши врывается: — Солнышко… — Серый… Сереж… Они, кажется, в унисон стонут, чуть ли не складывают его пополам, колени взлетают к подмышкам Вадима. Беспорядочно вбиваются в тесное, чувствительно, чудом удерживая его на руках, и изнутри опаляет обжигающей спермой. Олег хрипло стонет, прикусывает ему плечо, а Вадим коротко вбивается, натягивает на себя, и Сережа, открыв глаза — ресницы мокрые — говорит: — Вадим, давай. И тот, мазнув взглядом, насаживает его под сдавленный выдох Олега — и срывается следом за ними. У Сережи так дрожат ноги — от стоп до бедер — что его приходится нести в кровать, но, думается ему, даже если бы он был сам в состоянии дойти до нее, его все равно подхватили бы на руки. Он, развалившись посередине, принимает поцелуи, осторожные прикосновения… Вадим с Олегом целуются над ним, и его вновь завораживает, как ловко они вдвоем все делают: трогают, успокаивая, его — и проявляют нежность друг к другу. А потом — приникают губами к нему: считывают дорожки от плеча к шее и встречаются у его губ. * 69 — Вадим/Олег, R Вадим, прижавшись со спины, прикусывает Олегу шею. Шепчет: — Гарью пахнешь. — Ну и не жмись тогда, — огрызается Олег. Стоит, опираясь на подоконник разбомбленного здания. От стекол ничего не осталось. От противника — тоже. Еще до них положили. Они только по мелочи крыс зачистили. Под грубой тканью формы Вадим не чувствует тепла тела, только так, жесткие мышцы бедра, легкие изгибы ягодиц. Ухмыляется, потираясь щетинистым подбородком о плечо Олега: — Я же не говорю, что мне не нравится. — Больной, — хмыкает Олег. — Угу... Вадим все трется о него, прилипает со спины всем телом, обнимает до хруста ребер. Снова глубоко вдыхает — и реально, только гарь, въевшаяся в кожу и волосы, стоит закрыть глаза — и ясно представляешь, как тут все огнеметы выжигали, а потом — стреляли танки. И живое тут — лишь окаменевшее, непослушное ему тело. Вадим оттягивает воротник Олега вниз, опять впивается зубами в тонкую кожу. Олег, дернувшись, пытается будто вырваться, но Вадим только крепче стискивает в объятиях — или захвате, тут как посмотреть. Ну да, заводит, и че? Если б не заводило, он бы в кабинете сидел и курсовые студентов вычитывал... Олег позволяет лишь короткий поцелуй. Все остальное — когда они добираются до перевалочного пункта, сбрасывают тачку и форму; Вадим все равно ловит его ненадолго, вжимает колено между бедер, языком грязно проводит по колючей щеке. Олег уворачивается, бурчит: — Вад, потом. — И потом — обязательно, — соглашается Вадим. Вдавливает Олега в стену, ладонью накрывает член. Стоит с ним, голым почти, одни трусы да носки, в коридоре и мнет горячую плоть. Не ври, что сам не взвинчен до предела, тебе же тоже нужно. Олег раздраженно рычит, а все равно — толкается в руку, смыкает зубы на плече, а когда кончает — почти нежно проводит кончиком носа по шее. Вадим разок прижимается стояком к нему — и бросает. Уходит в ванную комнату, умывается холодной, переодевается в гражданское. Пора на другую квартиру чистенькими, будто совсем не при делах, а в ночи — на самолет. До самолета они все-таки успевают позажиматься часок, и Олег отсасывает так жадно, что Вадим почти воет. Переглядывается с ним потом, проходя паспортный контроль, и подмигивает. Олег хмуро отводит взгляд, но щеки его краснеют, и у Вадима странно теплеет в груди. * 70 — преканонный оладик, NC-17 Вадим готовит ему завтрак. Самый простой: яичница, сосиски, режет пополам нелепые маленькие помидорки, которые Олег так любит. Он вообще-то умеет обращаться со сковородкой и ножом, мог бы и яйцо-пашот замутить, и наскоро блинов пожарить — не дурак, давно научился себя по мелочам радовать. Но кухня — вроде как территория Олега. Поэтому Вадим особо не выделывается. Просто скромный жест: вот тебе завтрак, кушайте, не обляпайтесь... Сидит внутри какая-то темень, шепчет: че ты ради него стараешься? Думаешь, оценит? Не-а, ни хрена, вы друг для друга — всего лишь перевалочный пункт, в последний раз поебетесь через пару недель — и разбежитесь. И все равно проснулся пораньше и, пока Олег в душе, готовит. Олег на кухню заходит свежий, полуголый — таким его Вадим любит больше всего: на плечах капли воды, упавшие с волос, лицо гладко выбрито, от губ пахнет мятной зубной пастой. Есть ведь всякие классные, маракуйя там, виноград... А у него — огромный тюбик самой простой, которую выдавливаешь на щетку полоской перепутанных цветов российского флага. Олег улыбается ему белозубо, бедром приваливается к кухонной тумбе. — А в постель принесешь? — спрашивает он, кивая на сковороду. — Много чести, — фыркает Вадим. — Садись давай... Заваривает кофе три в одном из пакетика себе и ему, ставит перед ним тарелку. Фартука только не хватает, чтобы сойти за самую сладкую женушку. Едят они молча. А чему тут восторгаться? Завтрак средней паршивости. Олег потом курит у окна, и Вадим, складывая тарелки в мойку, нет-нет — да поглядывает на безупречную линию его позвоночника, баланс между широкими плечами и талией. Красивый, собака, и наверняка даже не понимает этого, от флирта вечно шугался, словно девственник... Сполоснув руки холодной водой, Вадим подходит к Олегу и обнимает со спины, оставляет мокрые отпечатки ладоней на его голом животе. Положив подбородок ему на плечо, просит: — Дай мне. — Вчера вечером уже дал, — хмыкает Олег и подносит тлеющую сигарету к его губам. Вадим затягивается несильно — отвык, дым теперь дерет горло, когда долго не куришь — то первая затяжка всегда разочаровывает. Выдохнув, он прикусывает шею Олега, кончиком носа скользит по ней вверх, к уху, к немного влажным еще волосам. Лезет к нему прямо здесь, перед окном — сначала под резинку спортивок, а нижнего белья он в последнее время в квартире не носит, потом и вовсе стягивает их вниз, ведет кулаком по напряженному члену под рваный выдох, под шорох сигареты, которую Олег торопливо забычковывает в блюдце. Вадиму словно самоутвердиться надо — чтобы Олег с ним сейчас, быстро, чтобы вспыхнул и тут же сгорел. На миг оторвавшись, облизывает ладонь и тут же возвращает обратно, мякотью кружит по головке, а потом пускает ее между пальцев, и Олег каменеет, выдыхает шумно. Пресс его под рукой — как доска, не пробьешь. Но оно нам и не надо, да, Волчик?.. Вадим уже выучил все его слабости, как он любит, от чего стонет. Натягивает немного кожу на члене, по уздечке водит большим пальцем — и у Олега колени подгибаются, он вцепляется в подоконник, хрипло стонет. Вадим и сам мог бы с ним за пару минут — вжимается в крепкие ягодицы, трется о них бесстыдно, думает — сунуть бы ему пальцы, спермой измазанные... Но лишь кусает плечи, оставляет следы, словно присваивая. А потом зачем-то опускается на колени и лижет, лижет бедра, покрытые темным пушком половинки ягодиц, трогает языком между — и Олег содрогается, отстраняется, будто все еще стесняется чего-то. Когда они заканчивают в спальне, Олег, отвернувшись, бормочет: — Может, оплатим аренду за следующий месяц. Я через пару недель вернусь, пересечемся, если повезет. — Предлагаешь ждать друг друга? — хмыкает, не удержавшись, Вадим. Олег дергает плечом. Вадим ловит его в объятия, прижимает к себе крепче. Тихо говорит: — Да я же не против. Следующий завтрак — с тебя. В постель. Олег чуть улыбается уголком губ, а Вадим — делает вид, что сердце у него вовсе не заколотилось в бешеном ритме. * 71 — Олег, Вадим, пост-чд10, G — Что у тебя с голосом? — спрашивает Вадим, не поднимая глаз от стаканчика с кофе. — Нормально все с голосом, — огрызается Олег и тоже таращится в пластиковую крышку. — Ну с плечом понятно. С дыхалкой, с выносливостью... А с голосом-то что не так? Если б тебе глотку прострелили, ты бы тут точно не сидел. — Отвали. Олег жалеет, что пару дней назад ответил на короткое сообщение. "Пересечемся? В четверг улетаю". Он ни на секунду не подумал, что Вадик его в ловушку заманивает. Поздно уже. На складе все выяснили. И он его отпустил сразу, как начался замес, даже не попытался их с Серым остановить от расправы над наемниками. При всей хитровыебанности Вадика было бы странно во второй раз ловить жертву на живца. А потому Олег согласился на встречу. Черт дернул пойти... Может, сентиментальность. Точно. Старым стал, слабым и сентиментальным, пожелал поговорить с человеком, с которым давным-давно расстался раз и навсегда. Сидит теперь в крошечной кофейне в центре, молчит. Вадим тоже притих. Ну да, сложно найти тему для разговора, когда вы неделю назад друг друга на кухне убить пытались. Вибрирует в кармане смартфон. Даже смотреть не надо — и так ясно, что Серый с ума сходит от тревоги, куда это Олег намылился и что собрался выяснять у Игрока, что это такое важное, раз подождать не может... Хорошо хоть у него номера Игрока нет, а то и ему бы начал написывать и звонить. Олег прикусывает губу. Осознает, что свое раздражение переносит на всех подряд. Надо успокоиться. Попрощаться и ехать домой. — Только про голос хотел узнать? — спрашивает он у Вадима и все-таки поднимает на него глаза. Скользит взглядом по шраму на брови, наполовину скрытому шапкой, по жесткой линии губ, по гладко выбритой челюсти. Невольно вспоминает, что Вадим, хоть и подставил его разок, в остальном ничего плохого ему не делал. Ну, не считая телесных средней тяжести, но это работа. Да и не связывает их ничего уже. С чего бы ожидать особого отношения. Он и так сделал для Олега слишком много: отпустил их с Серым, не снял с Леры маску. Приложил крепко, но было бы совсем для его нанимателя подозрительно оставить ее без царапинки... Олег хочет разозлиться на него — а не выходит. Даже дурное раздражение утихает, стоит Вадиму взглянуть ему в глаза. — Ага, про голос, — тихо говорит он. — И так, по мелочи. С рыжим живешь или работаешь? Олег дергает уголком губы. Пусть как хочет трактует. Только все равно не может глаз отвести, Вадим его будто гипнотизирует, и проклевывается в груди росток вины — ну да, резко и некрасиво тебя бросил, чего уж тут скрывать... Вздохнув, Олег говорит: — Живу. — Так и понял, — с удовлетворением кивает Вадим. — Та квартира-то не особо обжита, только ночь-другую перекантоваться. Псих ты, Волков. Олег пожимает плечами, а Вадим вдруг добавляет: — Поэтому ты мне и нравился. Ладно, мне пора. Будь поаккуратнее, а то зазноба твоя снова в неприятности вляпается. Ты его, не знаю, на цепь посади, на поводке коротком держи. — Обойдусь без твоих советов, — мигом ощеривается Олег. Вадим, ничуть не задетый, хмыкает. Встает и подает руку. Олег молча протягивает ладонь. Рукопожатие выходит слишком долгим, словно прощальный поцелуй. Вадим уходит, ищет на платной парковке красный мерс и уезжает на нем, не стряхнув налетевший снег. Олег не жалеет. Знает, что сделал однажды правильные выборы, пусть они и вышли ему боком. Но все равно немного колет между ребер. А может, просто переломы растревожил. * 72 — оладик, R Вадим соленый. Такой вкусный, что даже в душ его заталкивать не хочется, но нужно, иначе не успеют в ближайшие два дня отмыться. Олег подталкивает его грудь в грудь, скользит губами по его шее и лицу, а Вадим тянет за талию, и непонятно уже, кто ведет в этом неловком танце. Дверь хотя бы заперли?.. Хотя все уже успели смыть пот, перебрались на кухню, только они вдвоем до посинения мерились подходами, чтобы мышцы забило... Олег задевает хлипкую стенку, разделяющую торчащие из стены лейки душа. — Прям в одежде? — хрипло спрашивает Вадим. — Все равно на базе бросим, — отвечает Олег. А надо бы так: не могу и на секунду от тебя отлепиться. Вадим включает воду, холодная резко бьет на голову, льется за воротник футболки, кожа покрывается мурашками. И Олег теснее жмется к разгоряченному телу, к широкой груди и крепким бедрам. Ловит губы Вадима, стягивает его спортивки пониже. Там он уже готовый. Обхватив кулаком член, Олег наскоро дрочит ему нервными движениями, начинающимися от локтя, кисть судорогой сводит в тесноте — слишком близко жмутся. Прикусывает губу Вадима, тихо стонет ему в рот — какой же он крепкий, крупный, твердый... А Вадим тискает задницу. Шепчет: — Хоть бы разок... разок с тобой нормально. Не по углам. Быстро сбивается. Утыкается лицом в изгиб шеи, дышит громко, прикусывает — ай, следы же оставишь... В ладонь бьет сперма. Вадим с ним не церемонится: разворачивает, толкает в стене, обнимает за талию и запускает руку в штаны, и от веса его тела сзади Олег совершенно плывет и кончает, как подросток. Мокрая одежда слезает с тела неохотно. Пока Олег торопливо намыливается, Вадим бросает шмотки в бак в углу душевой, встает в соседнюю кабинку без двери и занавески, приговаривая: — А то ты мне спокойно не дашь помыться со своими гормонами, опять тискаться начнешь... Олег смывает пену шампуня-геля-мыла-все-в-одном, усмехается: ага, наброшусь. Доедают потом остатки обеда в столовке и переглядываются, по-детски счастливые от своего секрета. * 73 — оладик, NC-17 — Поварешкин, — зычно зовет Вадик перед погрузкой в машины, — не желаешь исповедоваться Борису перед поездкой? Олег привычно огрызается: — Мне не в чем, в отличие от тебя. Мимо топают берцами ребята в брониках, Борис зло зыркает и прячет здоровенный крест под водолазкой. Вадим, ничуть не снижая громкость, заявляет: — А рукоблудие? Я ночью все слышал. Олег едва не рычит от ярости и изо всех сил сдерживается, чтобы не дать ему по морде. Вадим играет довольной улыбкой и залезает во внедорожник одним из последних, Олег назло ему втискивается в другую машину. Через пару дней в новой располаге, почистив автоматы и сделав по засечке, они пьют — совсем немного, бутылок водки в два раза меньше, чем ртов; Олег вовсе почти не притрагивается, в голове и так гудит. Курит зато больше обычного. Вадим командует отбой, а старший ему позволяет — почему так снисходительно относится?.. Впрочем, Олег уже привык, что армейской субординации у них нет, есть пара вожаков и задачи, которые нужно выполнить. В гулком зале они укладываются в койки, составленные буквой Г, нагроможденные одна на другую в два яруса, и Вадим опять занимает место под Олегом. Сверху спокойнее: мерещится по ночам, будто один спишь, отгороженный от других прокисшим воздухом. Олег из всех самый молодой. Ему опять не спится. Вспоминает, как Серый обнимал его на прощание, как волосы его щекотали шею, как даже пара слез со злости у него скользнула по щеке, но Олег тоже хотел чего-то в жизни добиться, разжиться деньгами, а не сидеть в съемной комнате, ожидая, когда подойдет его очередь на собственное жилье (никогда). Чувства к Серому сплавились в тоску и гнев, в неутоленную жажду. Рука сама тянется под одежду — спит в штанах, носках, тельнике, только броник с берцами и снял. Шуршит предательски ткань брюк, пока он мнет член. Скрипит снизу продавленная койка, и Олег замирает. Слышит, как Вадим встает на носки берцев, чтобы не на холодный пол почти босыми ногами, вцепляются его пальцы в край постели, звучит шепот: — Поварешкин, я тебе серьезно говорю. Слышно все. Заебал. Спать не даешь. — Пошел ты, — шипит Олег и перекидывает ногу через его торчащую голову, спрыгивает вниз. Так и идет в носках к сортирам — не заснет уже, если не подрочит. На цыпочках крадется мимо кухни, мимо вахты, скрывается в туалетах — дырки в полу, раковины напротив, никакого уединения. Тут школа когда-то была. Опершись ладонью о раковину, снова лезет в штаны. И меньше всего ожидает, что проскользнет следом за ним Вадим. Дергается — не видно ни зги, только силуэты. — Да тихо ты, — шепчет Вадим. — Я по тому же делу. Раззадорил. И он спокойно встает у раковины рядом, стягивает резинку штанов пониже, обхватывает член. Шумно и коротко дышит. Звуки от его кулака, ходящего по стволу, оглушают Олега. Возбуждение подкатывает сильнее, чем от любых фантазий. Жаль, что не видно толком ничего. Нет, хорошо, что не видно, смотреть на чужую дрочку — нельзя. — Бля, — хрипло говорит Вадим. — Яйца в этой холодине скукоживаются. — Заткнись, а? — сдавленно говорит Олег. Тоже нехотя приспускает штаны, чтобы было удобнее, и задница мигом покрывается мурашками. — На кого... кого дрочишь? — сбивчиво спрашивает Вадим. Быстрее двигает кулаком — не видно, зато слышно отлично. Олег хочет рявкнуть, что уже ни на кого, от болтовни твоей бесконечной все упало, но член от тихого голоса и бесстыдных вопросов только крепче встает. Пиздец, судорожно думает Олег, проходясь по всей длине ствола, на этого идиота встает... И мелькнувшая еще в кровати фантазия смазывается, вместо нее представляется, как Вадим подталкивает его к стене, и пахнет от него не сладким гелем для душа и шампунем, а горьким потом, дорожной пылью, чужими сигаретами, въевшимися в короткие волосы, пока другие курили рядом... — Давай друг другу поможем, — выдыхает Вадим. — Я тебе дрочить не буду, — тут же взвивается Олег, вспыхивая так, словно Вадим ему в голову залез и на неподобающих фантазиях застукал. — Да нахуй мне твои ручонки сдались, — шипит Вадим, делает шаг к нему и дергает за талию к себе. Олег машинально толкает его в плечи, а Вадим, отклонившись корпусом, бедрами прижимается ближе, и оголенная плоть его касается Олега. Он тут же обхватывает оба члена сразу, упругость его ствола контрастирует с грубой, намозоленной автоматом ладонью, и Олег сипло выдыхает. Уже не толкает его — а стискивает пальцы на его плечах, на холодной под тканью футболки коже. Вадим в темпе отдрачивает, оттягивая кожу с головок вниз, обжигает, и Олег его ненавидит, натурально ненавидит в этот момент, потому что по бедрам идет дрожь, потому что не прикасался ни к кому, кроме себя, уже вечность, потому что кончит прямо сейчас ему в кулак, а если бы сам работал — то еще немного растянул бы... Не прекращая четких движений, Вадим кладет другую руку ему на загривок, притягивает к себе хозяйским жестом, и Олег, сдавшись, кладет щеку ему на плечо, украдкой втягивает воздух — как же он, сука, пахнет у шеи... И этого хватает, чтобы сдавленно ахнуть, чтобы все в нем вылилось взрывом. — Ну хоть такая смазка, — шепчет Вадим, все еще прижимая его лицо к своему плечу, и заканчивает себе по сперме Олега. Потом, как ни в чем не бывало, отпускает, моет руки. Олег подрагивающими пальцами натягивает белье и штаны. — Повторим как-нибудь? — буднично интересуется Вадим. — Грешно, — коротко отвечает Олег и тоже ополаскивает под ледяной водой ладони. — Угу. Обожаю грешить. Вадим закрывает воду и будто бы ждет ответа. Олег, сглотнув, решается: — Я тоже. Вадим хмыкает и кошкой выбирается из сортира. У Олега ноги в тонких носках уже околели, весь покрылся мурашками. Щеки только горят, будто он назначил свидание, и ему ответили согласием. * 74 — дракоразум, R Ну да. Сережа стырил у него трусы. И что? Нормальные люди, когда идут в душ, прячут вещи в шкафчик и держат браслет у замка, пока тот не пикнет, оповещая, что закрылся намертво. А этот качок долго снимал штаны, демонстрируя тесные алые боксеры, шумно дышал, отпыхиваясь после тренировки, целую вечность стягивал майку с широкой расписной груди. А потом, сунув одежду в шкафчик, схватил полотенце, надел резиновые тапки и пошлепал к душевым. В конце концов, алую тряпочку можно считать моральной компенсацией за долгие минуты мучений, пока Сережа был вынужден созерцать раскаченное, блестящее от пота тело. Сидел, допивал водичку, таращился тайком... Время близится к закрытию клуба, почти никого уже в раздевалках и нет. В своем ряду шкафчиков Сережа совсем один — еще не снял форму, зато комкает в руках чужие трусы. Забывшись, подносит их к лицу и втягивает запах. Ух. Пахнет мужиком. Хорошо так пахнет... Заслышав шлепанье тапок, Сережа торопливо сует красные боксеры в свой рюкзак, отворачивается к шкафчику и переодевается, как ни в чем не бывало. Мышцы болят после тренировки, присаживаться на лавку, чтобы переобуться, получается только с кряхтением. Качок в полотенце вокруг талии открывает свой шкафчик, вытаскивает скомканные шмотки, бросает их на лавку. Бесстыдно вытирает задницу и яйца. Перекладывает свитер, носки, джинсы. Снова лезет в шкафчик. Оглядывается. Отходит к душевым, оставив вещи без присмотра. Возвращается и кидает короткий взгляд на Сережу. А тот, надев капюшон толстовки, вставляет наушники и уходит с добычей. Мстительно думает: вот и иди без трусов. Дома он съедает половину нарезки колбасы, купленной вчера, без зазрения совести откусывает прямо от треугольничка твердого сыра и идет в душ. Долго нежится под горячей водой. И только потом разбирает сумку: провонявшие кроссовки — на балкон, пусть проветрятся, футболку и треники — в барабан стиральной машины, постирает в выходные вместе с остальными вещами... И вот эти красные боксеры. Зачем только сцапал их... Стоит в белом халате, мнет их в руках. Вспоминает задницу качка, которую во всех деталях рассмотрел, когда тот наклонялся, чтобы снять трусы. Член он, кстати, ухитрился не засветить ни разу. А жаль, интересно было бы посмотреть, насколько его одарила природа... Сжав боксеры в кулаке — еще немного влажные от пота, — Сережа ложится в постель. Разводит ноги, подносит ткань к лицу. Прикусывает, представляя, что зубами стягивает их с качка, прежде чем облизать его член, и касается собственного. Он вообще ничего не знает об этом парне. Только то, что он ходит по средам, сначала грузно бегает по дорожке, поставив угол наклона на цифру 3, а потом идет тягать веса. В какие дни он еще ходит — Сережа не знает. Точно не в субботу, как он сам. Может, три раза в неделю: понедельник, среда, пятница. Надо проверить как-нибудь... Мысли сбиваются. Представляет, как качок смотрит на него в раздевалке, коротким кивком головы зовет в душ, прячется с ним за одной шторкой, и крепкие руки его скользят по телу, спускаются вниз... Или нет: он прижимается еще у шкафчиков, мокрый и горький, оставляет влажный след языка на шее, слизывая пот, и в ягодицы упирается его член. Продолжая работать кулаком, Сережа ведет скомканными боксерами от шеи по груди, по животу... Упирает их в головку, мечтая, как качок берет его между бедер так же яростно, как надрачивает на свои мышцы, и кончает в скомканную красную ткань. ...Он все-таки приходит в пятницу вместо субботы. Угадал: качок тоже тут. Из зала Сережа уходит следом за ним, и пока тот в душе, перетаскивает свои вещи к его шкафчику. На этот раз на скамейке ни одной лишней вещи, все спрятал. Достав из сумки боксеры качка в засохшей сперме, Сережа кидает их на скамью, а сам, сев напротив, медленно переодевается. Качок возвращается из душа голым, полотенце перекинуто через плечо; увидев Сережу, на миг удивленно вскидывает брови. Взгляд Сережи соскальзывает вниз — ага, все-таки большой, анекдоты про качков врут... Повернувшись к своему шкафчику, качок сверкает задницей. Вдруг замечает свои трусы и, подняв их, оборачивается на Сережу. Смотрит без злости, хотя Сережа уже приготовился или бить, или бежать. Он спокойно и нагло глядит на качка в ответ. Тот, ухмыльнувшись, поворачивается к Сереже всем телом, и член его оказывается ровно напротив лица. — Не подвезешь? — вполголоса спрашивает Сережа. — В какую сторону? — интересуется качок. — Да в любую, — отвечает Сережа и демонстративно облизывается, глядя на член качка. Тот немного дергается. — Ага. Без вопросов, — с легкой хрипотцой отвечает качок и кидает боксеры на колени Сережи. Одевается, а трусы нацепить забывает. Уходят они из спортзала вместе, но так никуда и не уезжают — сидя в мерсе с холодным двигателем, Сережа склоняется к бедрам качка, берет в рот, и член его изумительно ложится на язык. А потом он уже собирается уходить — собственная машина ждет поодаль, — как вдруг качок говорит: — Вадим. И протягивает ладонь. Сережа, хихикнув, отвечает на рукопожатие и отвечает: — Немного несвоевременно, тебе не кажется? Сергей. — В среду придешь? Сережа легонько улыбается. А, тоже, значит, подмечал, по каким дням он ходит? — Обязательно. Без уважительной причины не пропускаю тренировки. Вадим провожает его взглядом. Внутри у Сережи все трепещет. Перетряхивает от возбуждения, и он скорее едет домой, уже мечтая о среде. * 75 — оладик, NC-17 Вадим забирается на диван, как слон в посудную лавку: сначала присаживается на край, потом переставляет колено к спинке и начинает с завидным упорством подбиваться к ней, будто все пространство не занято полулежащим Олегом, а в итоге едва не роняет его вместе с книжкой на пол. Решает вопрос по-простому: обнимает за талию и притискивает к себе. Книжку Олег едва успевает удержать от падения. Делает вид, что недоволен возней — да чтоб тебя, Вад, ну хоть час-то в тишине у меня должен быть... — Так я же молчу, — изумляется Вадим. И действительно молчит. Лежит сзади, сопит в ухо, пока Олег, устроившись на боку, держит книгу на весу и пытается продолжить чтение. К чести Вадима, на этот раз он не подтрунивает насчет легковесной литературы про мага, рыцаря и затесавшегося в их компанию лесного эльфа. Но даже без слов он отвлекает. Горячим телом, крепкой хваткой рук на талии и поперек груди, дыханием. Ничего не делает, просто лежит близко-близко. Наконец произносит: — А ты всегда так долго одну страницу читаешь? — Просто внимательно отношусь к сюжету, — заверяет Олег. — Так и подумал, — бормочет Вадим, — запоминаешь и анализируешь... Ладонь его начинает поглаживать живот. Олег назло ему переворачивает страницу, хотя прошлую так и не дочитал — как сосредоточиться на буквах, когда сзади прижимается такое?.. Рука Вадима соскальзывает ниже, ложится на мягкую ткань домашних растянутых штанов. — Ты там эротику что ли читаешь? — вкрадчиво интересуется Вадим и трогает напряженный член. Олег пихнул бы его под ребра локтем, да руки заняты. Он все же толкает его — ягодицами в пах, и Вадиму это слишком нравится; он сжимает член Олега через ткань, притирается своим. Губами ведет по шее, прикусывает мочку уха... Сдавшись, Олег роняет книгу на пол, и Вадим, словно только этого и дожидался, яростно целует, нет, вгрызается в тонкую кожу горла, сдергивает на бедра штаны, кулаком проводит по члену, и Олег ерзает, коротко хрипло стонет, ищет его губы, и в рот проникает ненасытный язык. Вадима много, от Вадима жарко, и кажется, что его руки и губы везде, тискает беззастенчиво, ласкает, вылизывает. В ягодицы тычется твердо, и Олег почти стонет — давай прямо тут... только догадывается, что Вадим с собой ничего не взял, а разлепляться с ним даже на секунду — смерти подобно. Его рука быстрее ходит по члену, язык забирается в ухо, и Олег с бешено колотящимся сердцем задыхается, забыв, как дышать. Все тело сводит судорога, он сильнее притирается задом к Вадиму, само вспоминается, как он утром, подмяв под себя, неторопливо брал, прижавшись грудью к спине, и этого хватает, чтобы, всхлипнув, кончить ему в кулак. Выдохнув, Вадим шуршит одеждой, стягивая и с себя все пониже. Проводит измазанной спермой ладонью по члену, словно смазывая, и толкается обжигающей плотью между бедер. Олег, вцепившись одной рукой в край дивана, сводит ноги плотнее, и по нежной с внутренней стороны коже член ходит упоительно сладко, задевает яйца, а Вадим коротко порыкивает с каждым толчком в ухо. Смазка с его головки падает на бедро. Он прикусывает плечо Олега, прежде чем кончить. А потом как ни в чем не бывало натягивает треники обратно, перебирается через ноги Олега и идет в сторону кухни. Оборачивается напоследок и, сверкнув ухмылкой, заявляет: — Че не читаешь? Больше беспокоить не буду. Олег провожает его размазанным взглядом. Все еще подрагивает после оргазма. Бедра склеивает высыхающая сперма. — Да что-то уже нет настроения читать, — шепчет Олег и, избавившись от стреноживших штанов, устремляется за Вадимом следом. * 76 — оладик, продолжение предыдущей зарисовки, NC-17 Вадим пьет сок прямо из литровой коробки. Подойдя сзади, Олег обнимает его и прижимается голой кожей к нему, одетому, все еще разгоряченному. Вполголоса спрашивает: — Почитаешь мне вслух? Оторвавшись от сока, Вадим кладет ладони поверх рук Олега и отвечает: — Я занудно читаю. Заснешь. Студенты на лекциях зевали постоянно. — Студенты... -- тянет Олег и трется кончиком носа о его шею. — А ты строгим преподом был?.. — Да я ж на заочке в аспирантуре учился, — растерянно отвечает Вадим. — Вел изредка, когда не получалось отболтаться... — У тебя — и не получалось? — удивляется Олег и тянется к его члену. Делает точно так же, как он недавно: мнет через штаны, не торопится, распаляется больше сам от этих движений, от не такой уж и мягкой плоти, от напрягшихся под другой рукой мышц пресса... Глубоко вдыхает запах их общего на двоих шампуня, легкой горчинки пота, въевшийся в Вадима запах Олеговых сигарет. — Молодой был, — скромно говорит Вадим. — Неопытный. — Хочешь, кое-чему научу? — улыбается ему в шею Олег. Подталкивает его немного, заставляя наклониться, и Вадим охотно ставит локти на кухонную тумбу, выгибается, подставляя зад, и Олег стягивает с него треники и нижнее белье, тискает ягодицы. Опустив щеку на сложенные руки, Вадим неприкрыто наслаждается. Задница у него крепкая, светлая, в золотистом пушке, кладешь ладони — и две половинки умещаются в них идеально. А еще — он сразу же реагирует на такие прикосновение, подается назад, словно выпрашивая: сожми сильнее. Наклонившись, Олег утыкается лбом ему между лопаток, мнет и пощипывает ягодицы, постепенно подбирается пальцами к нежному, укромному между ног, сначала задевает кончиками — а потом запускает руку снизу и сжимает член. Распалился. Снова. Хоро-оший... Толстый, твердый, большой. Олег пару лет назад еще ничего такого о нем даже не думал, а однажды с утра увидел в военном лагере с зубной щеткой во рту и в одних просторных светлых трусах — и забыть уже не смог, только и крутилось в голове: ого какой огромный а когда встанет будет таким же или еще больше... оказалось — больше. Отпустив, Олег одной рукой держит его за ягодицу, а второй тянется к выдвижному ящичку. — Ты чего на кухне припрятал? — сдавленно спрашивает Вадим. — Все самое необходимое, — заверяет Олег. И, выдавив самое необходимое на пальцы, проникает в Вадима. Смотрит на свои пальцы между его чуть порозовевших ягодиц, отводит одну для лучшего обзора. Задирает к подмышкам его футболку, скользит взглядом по спине, обратно к ягодицам... Растягивает спокойно, словно не стоит уже, как у подростка, словно не звенит нервное желание. Нет, медленно, чтобы он каждую фалангу прочувствовал, чтобы добавлять пальцы — и слышать его тяжелый выдох... Наконец подготовив, Олег приставляет головку, проталкивается немного. Смотрит, как она, розовая, скрывается в его теле. И только после этого на выдохе плавно входит на всю длину, одновременно снова ложась грудью на спину Вадиму. Тесно. Жарко. Близко. Он кладет руки поверх скрещенных предплечий Вадима, и тот тут же ложится сверху щекой, Олег прижимается к линии его челюсти губами. Хочет его всего ощущать, ощущать всем телом. Дышит в унисон и легко, почти незаметно двигается. Чтобы побыть в нем подольше. Чтобы ненадолго эту ревущую огненную стихию обуздать, подчинить себе, сжать под собой и удивиться, как в первый раз: какой же он все-таки покладистый иногда... Вадим тихо и низко стонет. От этого звука срывает все предохранители, Олег утыкается лбом ему в затылок, жмурится, быстрее двигает бедрами, но все еще осторожно, неглубоко, задевая правильную струну внутри, и Вадим на нем сжимается. Перемыкает внутри. Екает где-то повыше живота, и Олег, потеряв контроль, в несколько резких толчков вбивается, не успевает вытащить — и кончает в него. Все тело дрожит, в голове — пустота. На рефлексах спускает руку вниз, обхватывает его член, чтобы кончил, пока заткнут, пока в нем сперма. Он уже такой твердый, что вот-вот рванет. Хватает пары движений, и Вадим, простонав, брызжет на дверцу кухонной тумбы, заляпывает всю глянцевую поверхность, наверное, колени его чуть подгибаются, и на обмякающем члене Олега он пульсирует так, что того гляди снова встанет. Олег медленно вытаскивает из горячего гладкого нутра. Делает пару шагов назад и не глядя рушится на стул. Глубоко дышит. Вадим, все так же опираясь на тумбу локтями, смотрит на него через плечо. — Книжка совсем скучная попалась, да? — хрипло спрашивает. — Нормальная. Просто поготовить захотелось, — улыбается ему Олег. Вадим переводит взгляд на приоткрытый ящичек, на смазку. Кривит губы в усмешке. — Признайся, — говорит, — ты меня отжарить на кухонном столе хотел. Вот и приготовил все. — И на кухонном столе — тоже. Шумно выдохнув, Вадим отталкивается ладонями от тумбы, поворачивается к нему и, наклонившись, целует.