выстрелы в молоко

Вадим строго говорит: — Не мельтеши. — Не тормози, — огрызается Олег. Слишком уж медленно Вадим бинтует стопу. Заметил, только когда хлюпать в ботинке от крови стало, а до этого шел до базы на чистом упрямстве. Ну боль и боль. Плевать. Осколок пробил чуть левее пятки, вошел в мясо, застрял, посверкивая из порванного ботинка. Его Вадим вытащил запросто. Теперь, заставив лечь на песок, бинтовал из личной аптечки — из своей Олег перевязочное на кого-то потратил еще неделю назад. Тачку, на которой они с Вадимом приехали на разведку, как оказалось, боем, взорвали. — Домой полетишь, — говорит Вадим таким тоном, словно угрожая поставить в угол. — Полечу, — пожимает плечами Олег. Точнее, дергает — не очень-то получится повести ими, упираясь на локти, с ногой на чужом колене. — Скучать не буду, — продолжает Вадим. — Так и быть, можешь слать письма. Может, даже отвечу, — фыркает Олег. От перевязки будто становится хуже, и Вадим забрасывает руку Олега себе на плечо. До базы он прыгает на одной ноге, и ладонь Вадима, устроившаяся на талии, под броником, прожигает даже через одежду. До дома, конечно, никто его не подбросит сразу же после ранения. Еще пару дней Олег мельтешит в части, прыгает на кухне, рана ерундовая, опять повезло. Посменно с ребятами лежит на крыше с биноклем и винтовкой, следит, передает по рации, что чисто, никто не торопится к ним с визитом... А домой хочется, хоть и не к кому особо уже. Как представил, что заберут на вертушке, да хоть на внедорожнике, как подумал о горячем душе и вкусной еде — так все, заныло в клетке ребер. Но вместо этого — казарма, пропахшая грязными носками, и кухня, на которой он пытается приготовить что-то съедобное из скудных запасов. А дома зима. Дома новый год скоро. Он никогда не встречал новый год один. Всегда с… А пару раз — с пацанами в армии. А один — никогда. Потом Вадим уходит на зачистку с ребятами, их нет весь день, возвращаются только под утро — грязные, потрепанные, одного не хватает, он — как позже узнает Олег — лежит в машине, он двухсотый. У Вадима лицо залито кровью, свежая рана пересекает бровь, но он лишь скалится довольно и, растопырив пальцы, показывает Олегу, сколько человек замочил. Олегу становится тошно. Все это никогда не кончится. За двухсотым присылают машину, а заодно на ней привозят и молодняк на смену, старшина вызывает к себе Олега и еще пару парней, говорит, что их сегодня отправят в Москву. — Меня не надо, — зачем-то говорит Олег, хотя в голове тут же возникают образы — даже не дома, которого у него нет, а просто чистого туалета в аэропорте, раковины с горячей водой, свежего воздуха из кондиционеров… На секунду жалеет, что так сказал, но обратный ход давать поздно. Старшина его оставляет. Ночью, когда раненые уезжают, Олег сидит поодаль от базы на раскладном стуле и курит, глядя вслед габаритным огням авто. С крыши присматривают, наверное. На всякий случай. Вдруг понадобится прикрыть. За спиной раздаются шаги. Вадим, поставив на землю такой же походный стул, как у Олега, садится рядом и жестом просит закурить. Олег протягивает пачку. Взяв сигарету, Вадим не поджигает ее, только мнет в пальцах. — Чего остался? — спрашивает он. — Как голова? — вопросом отвечает Олег. — В порядке. Мне ж просто кожу порезали, по башке никто не бил. Олег ловит себя на странном: хочется положить голову на плечо Вадиму. Прислониться к нему, крупному, горячему, неутомимому, и немного погреться о пылающий внутри него атомный реактор. Позволить себе минутную слабость. Вместо этого он смотрит на грубые руки, на словно игрушечную в них сигарету, едва различия ее очертания в сгустившейся темноте. — Поварешкин, че приуныл? — вполголоса спрашивает Вадим. — Ты такой придурок, — тихо говорит Олег. — Решил остаться и присмотреть за тобой, чтобы не помер. Хмыкнув, Вадим забрасывает руку ему на плечо. — Покрепче тебя буду. Когда снова предложат ехать домой — соглашайся. За меня не переживай. Надолго тут не задержусь. Дразнить без тебя некого будет. Олег фыркает. Своими издевательскими кличками Вадим затерроризировал весь отряд, даже старшину. Без Олега точно не заскучает. И все-таки Олег делает то, что хотел. Потому что... потому что тяжелая рука давит на плечо, потому что Вадим и сам к нему будто склонился, потому что очень нужно. Он кладет голову ему на плечо, выдыхает дым, закрывает глаза. И Вадим сильнее сжимает пальцы, но не отталкивает. — Волчик, — почти ласково говорит он. — Вот зачем за взрослыми дядьками полез? Щенок ведь еще. Отбрить бы в ответ, но Олегу впервые за много месяцев так хорошо, что он молчит. Раз Вадим разрешает немного расслабиться, забыть, что они за тысячи километров от дома, что в любой момент может появиться кто-то и закричать: чего расселись, голубки? А назавтра уже погибнуть. Все отходит на второй план, оставляет только хрупкий момент нежности, несвоевременной, опасной, но необходимой. И все-таки Олег выпрямляется, Вадим убирает руку с его плеча, похлопывает по спине, словно ничего такого не было. У Олега в груди остается тепло. И его хватает до конца контракта, до самого самолета домой — в который они поднимаются по трапу вместе с Вадимом. Стоя в очереди к своим местам в проходе, Олег спрашивает в затылок: — С кем Новый год будешь праздновать? — Не знаю, — отвечает Вадим, немного повернув голову, и продвигается вперед на шаг. — Может, с батьком и мамой. Но вряд ли они горят желанием меня видеть. — Хочешь, вместе? — выдыхает Олег, покраснев так, будто в первый раз приглашает девушку на свидание — а он в жизни никого не приглашал. Добавляет, надеясь, что прозвучит не слишком жалко: — Со мной тоже особо никто праздновать не хочет. Мне, правда, негде, — осознает он. Вадим, еще пройдя вперед, бросает взгляд на номер кресла. — Мое, — говорит и, повернувшись к Олегу лицом, отвечает: — Да без проблем. Я тебе байки про универ потравлю. Ты ж не в курсе. — Ты уже травил, — напоминает Олег. За ним толпятся люди, недовольные задержкой. Вадим усмехается. — Ну, ты потравишь. Ладно, давай после приземления обсудим. Он пробирается к креслу у окна, а Олег идет дальше — ему досталось место в самом конце самолета. По-глупому радуется, что новый год встретит не один, то и дело оглядывается, но за высокими спинками не видно макушку Вадима. Зато после полета Вадим ждет его у рукава и, увидев, улыбается, и тогда Олег окончательно понимает: домой. Я вернулся под новый год домой. * Они обмениваются номерами — и расходятся. Вадим, наверное, к родителям, или к друзьям, или еще куда, а Олег… Олег по объявлению на столбе заселяется в хостел, платит сразу наличкой на неделю вперед, еще доплачивает, чтобы хозяйка держала его сумку с вещами под замком — иначе, понимает он, стоит отвернуться, и вещи загадочным образом пропадут. До нового года остается три дня. Он заново привыкает к Москве. И не жил тут толком. Так, наездами, после армии, после пары вылазок со спецназом, после… после контракта, на котором все оказалось совсем не так, как раньше. Ему жжет карман телефон, в котором записаны девять цифр. Позвонить бы. Написать. И желание написать по давно выученному номеру уже не такое сильное, как набрать на новый. Он сидит в Макдональдсе, медленно отправляет в рот картошку и пытается сообразить, как же так вышло, что он ухитрился влюбиться в напарника. В соратника. В парня, который был постарше молокососов, набранных на убой, и который к нему относился чуть иначе, чем к остальным. Перспектива провести с ним новый год начинает тревожить. Не сболтнуть бы лишнего. Но… Но он позволил лежать головой у него на плече. Тридцатого декабря Олег все же пишет: “Все в силе?” “Ага. Подгребай к восьми, салаты нарежем” И следом летит адрес. Салаты, повторяет про себя Олег. Подумав, отвечает: “В семь. Продукты куплю, ужин организую” “Знал, что могу положиться на тебя, Поварешкин! Алко с меня” Олег слегка улыбается. К назначенному времени он подбирается к сталинской высотке, навьюченный пакетами, и долго ждет лифт — тот идет с верхнего этажа, то и дело останавливаясь. Сердце предательски начинает колотиться быстрее. Поднявшись на десятый, Олег выходит из кабины и слышит голос раньше, чем видит его владельца: — Ты по привычке на отряд накупил? Проходи… Вадим открывает шире дверь и отступает вглубь квартиры. Улыбается. Стоит Олегу ступить за порог, стягивает с него шапку, ерошит волосы, и напряжение последних дней отступает. Нормально все будет. Даже если сболтнет что-то не то… В квартире Олег робеет. Слишком высокие потолки, слишком много книг и мебели, хрусталя в шкафу, золотых смесителей… Но встав рядом с плитой, Олег с удовольствием отправляет в кастрюлю вариться картошку, в другую — морковь, в третью — яйца… Пока они варятся, он берется за мясо. Вадим подходит сбоку, разливает по бокалам. — Виски пьешь? — Давай. Олег не говорит, что ни разу не пробовал его. Дешевый портвейн, водку, красное вино, от которого язык потом багровый, — тысячи раз. Виски покупать не приходилось. Вадим подталкивает к нему бокал, и Олег делает глоток, задержав дыхание. Скатывается горячим комком по пищеводу. Тепло-о-о… — Можно будет у тебя в душ сходить? — спрашивает Олег, нарезая хлеб для бутербродов с икрой. Воспроизводит все, что видел по телевизору, все, что заучил из книги “Новогодние рецепты для всей семьи”, купленной в переходе метро. — Грязными мыслями пропах? — интересуется Вадим. Ходит все то сзади, бряцая льдом в бокале, то сбоку заглядывает, чем занят Олег. Приходится признаться: — Да в хостеле проблема нормально помыться. — В хостеле? — изумляется Вадим. — У тебя денег на нормальный отель нет, Поварешкин? Олег пожимает плечами. Он даже не догадался поискать варианты получше хостела. Раньше этим занимался Серый. Организовывал ему съемную комнату к возвращению, встречал, потом — приглашал к себе, потом… Олег морщится от воспоминаний. Нарезав салаты и оставив в духовке горячее, он берет у Вадима полотенце и идет в ванную комнату, к ванне на золотых ножках. Трется мочалкой, которую прихватил в супермаркете вместе с продуктами, берет без спросу чужой шампунь, скребет подбородок одноразовой бритвой, чистит зубы. Смотрит на себя, посвежевшего, в зеркало, и вроде даже кажется себе красивым. …Елка у Вадима стоит искусственная. Перемигивается на ней гирлянда, пока они ужинают и пьют под бормотание телевизора, Вадим во второй раз пересказывает байки времен бытности студентом. Олег смеется, как в первый. Виски он пьет понемногу, чтобы не опьянеть. Но и легкого расслабления хватает, чтобы взгляд сам по себе задерживался на Вадиме. Глаза не слушаются: прилипают к нему, к его порозовевшим щекам, к яркой полосе через бровь, которая скоро зашрамируется и станет белой. На нем впервые на памяти Олега не броник, не черная водолазка, не потасканный свитер, единожды надетый в аэропорт, а однотонная красная футболка. И ему этот цвет идет. Фильм, шедший по телевизору, вдруг смолкает, раздается бравурная музыка. — Полночь, — выпаливает Вадим, прервав рассказ на полуслове. — Сиди, я ща… Олег вместе со стулом поворачивается к экрану, смотрит обращение президента, а слов будто не слышит. Вадим с топотом возвращается. В руках у него бутылка шампанского. Он торопливо сдирает фольгу с горлышка, успевает как раз к началу курантов. Олег встает рядом с ним. Вдруг трепещет все внутри, словно от торжественности момента: мерный бой, все вокруг стихло, только удары часов на Спасской башне, Вадим нервно крутит мюзле. Сдергивает его на предпоследнем ударе и резким движением тянет пробку вверх, и она вторит последнему гулкому “бом”, вылетает к потолку, следом за ней хлещет пена — Вадиму на руки, на протянутые машинально ладони Олега — будто может он собрать пену… шампанское льется на пол. Вадим наскоро прикладывается к горлышку, делает глоток, протягивает бутылку Олегу, и тот пьет неаккуратно, пузырьки ударяют в нос, а потом прямо в голову, шампанское течет по подбородку. Он, опустив бутылку, смотрит на Вадима. Тот вдруг делает к нему шаг и касается пальцем гладко выбритой щеки. Нетвердой рукой Олег ставит бутылку на стол, сердце подпрыгивает к горлу. Наверное, на щеке крошка. Или он снимает ресницу. Что угодно, но не… не гладит. Прикрыв глаза, Олег выдыхает. Взгляда Вадима он сейчас не выдержит. Потому что нет среди наемников таких… таких как он сам. Губ касается дыхание, и Олег приоткрывает рот — машинально, как тысячу раз до этого с другим, и его подбородка касается легкая щетина, а поцелуй обрывается, не начавшись — едва дотронувшись губ, Вадим отступает. Тихо говорит: — С наступившим. Олег поднимает на него глаза. Смотрит, как он убийственно серьезен. Шепчет: — И тебя, — а после делает шаг и целует уже по-настоящему, берет лицо в ладони и целует жадно, слизывает шампанское с его губ, задыхается. На талию ложатся горячие ладони, притягивают ближе. Телом Вадим подталкивает его куда-то назад, и Олег подчиняется, бездумно пятится спиной, не прекращая целовать, не веря, что ему позволяют. Вадим терпкий, Вадим сладкий. В ягодицы упирается подоконник. Вадим чуть отклоняется от него, шепчет: — Смотри, Волчик. И подталкивает в плечо. Олег поворачивается к окну лицом, и почти перед ним расцветает хризантема салюта. Вадим обнимает со спины, прижимается всем телом, и возбуждение, и так томившееся, нарастает — у него тоже уже встает от тесных поцелуев. Опершись ладонями о подоконник, Олег завороженно смотрит. Не на салют на Красной площади. На отражение Вадима в окне. Под грохочущие залпы Вадим проводит языком по шее Олега и хрипло говорит: — Ты еще вкуснее, чем я представлял. — Представлял? — эхом отзывается Олег. — Ага. Мешало по ночам, знаешь ли… подрочить даже негде… а ты спишь, даже не догадываешься… Вадим выдыхает и целует шею медленно, словно действительно пробует на вкус. Олег не представлял. Олег позволить себе такого не мог. Зато теперь все запертое хлынуло как лавина, заполнило морем желаний, фантазий, атаковало в одно мгновение осколочными, засело глубоко. Он невольно подается задом к Вадиму, вжимается в его пах, и хватка на талии становится крепче, объятие — теснее, ладонь скользит вниз. Салют все бьется в черном небе и гремит взрывами. Олегу кажется, что стоит перестать стискивать подоконник — и он рухнет. Вадим касается его через джинсы, проводит по всей длине — встал уже, клонится влево, — и жарко выдыхает в ухо, трется носом. Шепчет насмешливо: — А тут ты совсем взрослый. Не щеночек, в которого… которого я увидел, — спутанно говорит он, и Олегу кажется, что сначала он хотел сказать другое. — Поверь, я давно уже большой мальчик, — шепчет он в ответ. Ухитряется извернуться, чтобы снова оказаться к Вадиму лицом, и приникает к его губам. Вадим тянет его в другую комнату. В темную, где даже отсветов гирлянды нет. Подталкивает к постели, и Олег рушится на нее, подтягивается к изголовью на локтях. И пока Вадим не лег сверху, расстегивает ремень, ширинку… От одежды они избавляются быстро. К бедру прижимается раскаленный член, и Олег тянется к нему, но у Вадима другие планы — берет в кулак оба сразу под стон Олега, заполошно шепчет: — Не думай, что я тебя просто… просто завалить в койку хотел. Я… Олег прерывает его поцелуем. Лезет языком в рот, стискивает широкие плечи, весь выгибается под ним — от крепкой хватки, от замозоленных пальцев, от упругого прикосновения плоти. Срывается первым, надсадно дышит, а потом Вадим кончает ему на живот и грудь. Само получается, что Олег подкатывается к нему спиной, и Вадим обнимает сзади, укрывает собой. — Мне мало, — выдыхает. — Мне тоже, — отвечает Олег. И ночь продолжается, ночь роняет скомканное одеяло на пол, шуршит гирляндой презервативов. Олег никак не может насладиться им, вылизывает бедра, член, а Вадим просит: — Ляг в шестьдесят девять… Олег с легкой неловкостью перебирается коленями к его лицу и ахает — Вадим тащит его за бедро, словно игрушку, и сразу давит на поясницу, чтобы опустился ниже. Член погружается в его жаркий рот, и Олег стискивает зубы на бедре Вадима, чтобы не застонать во весь голос. Вцепляется в его ноги, в литые мышцы, и никак не может сосредоточиться, чтобы поласкать его в ответ, так хочет снова в рот, но замирает от каждого движения языка по головке, от шелковой щеки, от скольжения в глотку… он что, все время так умел?.. Олег выдыхает и утыкается лицом Вадиму в бедра, совершенно размазанный, пока Вадим держит его и то приподнимает, то позволяет опять погрузиться ему в рот. А потом вдруг подталкивает, член выскальзывает, между ягодиц скользит мокро язык. Олег невольно пытается отстраниться, закрыться, но стоит ощутить мягкое, горячее прикосновение — как сдается, поддается, отдается… Хрипло стонет от проникновения, от кончика, ввинтившегося внутрь, от шумного дыхания Вадима. Стоит почти до боли. Вадим толкается внутрь напряженным языком, стискивает пальцы на бедрах, и Олег перед ним распластан, открыт полностью, но не мелькает почему-то и тени стыда. Дрожь проходит по животу, по бедрам. Его захлестывают ощущения, влажно, нежно, внутри все сжимается, кружится голова, и он ощущает лишь теплые толчки языка, которые все быстрее, все глубже, и скручивается в комок все внизу, член напрягается так, что опять не выдерживает — выстреливает, пока Вадим внутри языком, и Олег пульсирует на нем всем своим естеством, уже не стонет даже, наверное, а жалобно скулит. Вадим медленно вынимает, переворачивает его на спину. Снова скользит языком — вверх по животу, по груди, а вместе с тем — ладонями по бокам, пересчитывает ребра, упирается пальцами в подмышки, клюет губами ключицы и плечи. Олег за короткие волосы подтягивает его к себе и целует. А потом Вадим проникает пальцами в расслабленное тело, снова клубится возбуждение пониже живота, и Олег никак не может утолить свою жажду, все целует его, вдыхает глубоко запах его парфюма, его пота, тискает крупное крепкое тело, пьянеет от его близости. Принимает его, лежа на боку, и Вадим одной рукой держит за бедро, другой обнимает поперек груди, прижимается со спины, горячо дышит в ухо, шепчет лихорадочно: — Почему… почему такой сладкий?.. А притворялся угрюмым… Он коротко толкается бедрами, сдерживается, прикусывает шею. — Ты… ты тоже, — выдыхает Олег. — Острил, а сам… Не заканчивает. Путаются мысли. А сам нежный, а сам осторожный, и даже немного оробевший после того, как коснулся губ, и неужели ты действительно мог влюбиться, а не взять поиграть на вечер?.. Вадим хрипло рычит, вбивается быстрее, теряя контроль, и Олег не успевает догнать его — даже через презерватив обжигает. — Подожди, — шепчет, не позволяя ему вытащить, и быстро ходит кулаком по члену, пока он внутри. Вадим после уходит в ванную, забирается в душ, а Олег лежит на животе поперек кровати, пытается отдышаться. Немного саднит между ягодиц с непривычки, но так даже приятно. Салюты за окном окончательно стихли — и главный салют страны, и мелкие фейерверки. Он идет в душ после Вадима, а потом доедает с ним салаты, допивает шампанское и виски. Тянется было к телефону — но отдергивает руку. Нет, не будет проверять. Никто его не поздравил. И он тоже не будет. Вадим жест замечает, но ни о чем не спрашивает. Начинает рассказывать: — Это вообще отцовская квартира. У него их несколько. Моя подальше от центра, да и ремонт там пока никакой… хочу кота завести, — вдруг признается он. — Но кому его отдавать, пока я мотаюсь по миру? — А я о собаке мечтаю, — вздыхает Олег. О том, что между ними, они не разговаривают, словно боятся спугнуть. Ложатся спать вместе, под одно одеяло, и Олег загадывает желание под новый год: хочу остаться с ним.