выстрелы в молоко

— Волков, — вполголоса зовет Вадим и встает под козырек крыши вместе с ним. — Приходи сегодня после семи. У меня сосед в увал свалит. — Что будем делать? — спрашивает Волков и затягивается. С самого утра зарядил дождь, и курит он на крыльце казармы, а не на выселках у самых ворот, как положено. Шалость сходит ему с рук — все люди взрослые, лишь бы работу выполняли как следует, а на мелкие прегрешения можно закрыть глаза. — Ну не знаю. Пообжиматься можно. У тебя баба давно была? Волков фыркает — никогда о личном не говорит. После еще одной затяжки интересуется: — И кто из нас за бабу будет? — А по очереди, — беззаботно отвечает Вадим и уходит в тепло казармы — дрянной все-таки дождь, да и курево воняет так, что самому хочется сцапать сигарету из пальцев Волкова и скурить до фильтра. Они не то чтобы с Волковым большие друзья. Так, приятели. Говорят о всяком в свободное время. Волков чаще рассказывает о приколах из армии, не так давно отслужил, а иногда откровенничает о детстве в приюте — несладко ему там было, постоянно на стрелки бегал, махался как не в себя. Вадиму проще заполнять тишину: у него заучена почти правдивая биография, а уж об учебе и истории он может разливаться часами, даром что преподом никогда не был. Чаще они играют в дурака, с покером тут проблемы — никто не знает комбинаций, только морды строят умные, да и не одобряет главный азартные игры, а дурак — так, детское развлечение. Вадим чаще всего садится вдвоем с Волковым, чтобы игра шла подольше, мухлюет по мелочи, а Волков мастерски запоминает все карты, ушедшие в биту, и с ним приходится держать ухо востро. Позавчера Вадим ему предложил: давай на желания играть. Волков только бровь изогнул в ответ на эту детсадовскую забаву, а Вадим продолжил: если я выиграю, то тебе между булок засажу. Может, даже нежно. Волков сначала не сдержался и заржал, но смех оборвал резко, состроил серьезную физиономию и закатил глаза. Вадим выиграл, напомнил, что карточный долг дороже чести, а Волков лишь отмахнулся в ответ. Сделали вид, что забыли. Вадим все равно видит, как угрюмый Волков к нему тянется. Не вступает в сладострастные разговоры других ребят о сиськах, не показывает никому фото своей благоверной; среди мужчин ему комфортно, но держится он поодаль. Вадим его, кажется, понимает. В семь вечера он разглаживает простынь на своей постели, таращится в окно — проклятый дождь лупит как сумасшедший, вот радость-то для ушедших в увал… Он даже не удивляется, когда дверь в комнату приоткрывается, и входит Волков, но сердце все равно подпрыгивает к горлу на миг. Он оборачивается, скалится в улыбке, хлопает по тонкому матрасу рядом с собой. Присев, Волков тянется было к тумбочке за колодой потрепанных карт, но Вадим ловит его запястье, крепко сжимает. Рука Волкова напрягается, но он ее не вырывает. Смотрит в глаза. Молчание между ними красноречивее всех прошлых разговоров, напоминает взгляды в темном клубе — когда ты понял, что парень не против, и вы идете в толчок наскоро друг другу подрочить. Только наскоро Вадим не хочет. Облизав губы, тихо говорит: — Ты мне в прошлый раз проиграл, помнишь? — Ты серьезно? — укоряет Волков. Вадим медленно отпускает его запястье. Тот кладет руки на колени. В слабом свете лампы под потолком глаза у него совсем черные. Кому другому Вадим предложи такое — тут же взвился бы, зарычал, стал бы свою честь отстаивать. А Волков спокойно смотрит, угрозы от него совсем не исходит. Все он тоже понимает, наверное. А главное — хочет. Точно ведь хочет. Они тут все изнывают, неделю уже зализывают раны, ждут новых бойцов, кто-то — отправки домой, кто-то — очередного боя. Вадим говорит все так же тихо: — Да ладно тебе. Ты — мне, я — тебе. Чисто по-дружески. Волков все-таки на миг опускает глаза, взмахнув ресницами, и Вадим продолжает уламывать, словно девственницу: — Все равно послезавтра опять в котел, хоть напоследок расслабимся. Мне уже не дрочится, вот честно, заебала любимая правая, даже левая уже надоела. Вздохнув, Волков опять глядит на него и спрашивает будто в шутку: — Что, подрочим друг другу и разбежимся? В порыве Вадим говорит: — Я тебе между булок хочу сунуть — пиздец. Ну хоть между бедер, как целке. Хоть разочек. А ты в ответ что хочешь проси. Волков едва заметно вздрагивает. Ерзает. Оглядывается на дверь, но та плотно закрыта. Он подходит к ней, поворачивает вертушку замка и, обернувшись через плечо, роняет: — В рот. Словно на слабо берет. Вадим ухмыляется: — Да хоть в глотку. Волков все-таки палится: глазищи так распахивает, что все его удивление вываливается наружу, наверняка хотел получить отказ и слиться, а теперь — поздно давать заднюю. — Договорились, — изумленно говорит он. Выключает свет, а Вадим запахивает просвечивающие шторы. Его бы этот сухой договор не должен возбудить — а все равно тяжелеет все внизу, в темноте он не видит, зато остро ощущает, как Волков делает к нему шаг, касается голенью края постели. Вадим тянется к его ширинке, расстегивает ремень, прислушивается к дыханию. Поцеловать бы его, да об этом уговора не было. Ослабив ремень, вжикает молнией, шепчет: — Ложись на живот. У него смазки нет — не рассчитывал, что появится в отряде вот такой Волков, нелюдимый, но к нему почему-то добрый, с первого взгляда — будто бы свой. Волков ставит на постель колено, на ощупь забирается, кровать скрипит. Сука, она ж весь процесс скрипеть будет… Вадим торопливо приспускает свои штаны с бельем, забирается сверху, задевает локтем — ребра, ногой — его ногу, ладонью проводит — от макушки по спине, по майке в рубчик, по пояснице, по… по обнаженным ягодицам. Дыхание сбивается. Вадим задерживает руку на изгибе, на горячей коже, на легком пушке. — Ты только гладить собрался? — ерничает Волков. Вадим, усмехнувшись, опускается на локте ниже, подталкивает ногу Волкова коленом, чтобы свел поближе, и прижимается к его ягодицам пахом. Упирается членом между половинок, шумно выдыхает. И, устроившись удобнее, касается кончиком носа затылка Волкова. Тот замирает. Вадим шепчет: — А чего ты так легко согласился? Хотел со мной все-таки тоже? — Делай уже, — огрызается Волков. Закрыв глаза, Вадим плавно толкается бедрами, проезжает насухую членом между ягодиц. Он каменеет от легких прикосновений. Туго натягивается тонкая кожа, с головки капает — и прямо в ложбинку у самых ягодиц Волкова. Чуть изогнувшись, Вадим проводит между них головкой, оставляя скользкий след, слышит хриплый выдох. Повторяет. Опираясь на одну руку, второй прижимает ствол теснее, раздвигает им половинки, проезжается сладко, тягуче… Всю ночь бы так делал, да надо торопиться. Судорожно ерзает, трется о Волкова, проезжается от копчика — до мошонки, через стиснутые зубы давит стон. Волков будто пытается шире ноги развести, и у Вадима совсем сносит крышу. Он тычется уже без разбора — и между ягодиц, и в тесную дырочку, и под яйца, Волков выгибается ему навстречу — и член легко проходит между бедер, задевает головкой твердый, упругий член Волкова. — Тебе ж нравится, — выдыхает Вадим. Волков дергается, но ничего не говорит. Встав за ним на колени, Вадим плотнее сводит его бедра, заставляет тоже приподняться, и Волков перед ним изгибается, подставляется. Вадим протискивается между бедер, берет его совсем как по-настоящему, почти и не отличить от классики, только от каждого толчка он задевает его член, скользит головкой почти по всей длине, машинально прикидывает — а у меня-то побольше — и снова словно бы вытаскивает, мажет смазкой по внутренней стороне его ног, в горячке проводит пальцем между ягодиц, давит на плотно сведенные мышцы, и Волков, кажется, подушку кусает, чтобы не взвыть. Вадиму одного этого сдавленного звука хватает, чтобы все нервы натянулись, чтобы в голове застучала в набат кровь и тут же ухнула вся вниз, до головокружения вбивается между крепкими мускулистыми бедрами, в их нежный жар, стискивает их сильнее — и рушится всем весом Волкову на спину, тело прошивает судорогой. Волков съезжает животом на постель, и Вадим ложится поверх, пытается отдышаться. Член медленно обмякает — все еще в тепле его плотно сведенных ног. Можно было бы сейчас руку сунуть под живот — и подрочить ему, вяло думает Вадим, тогда бы и отсос не понадобился… Но Волков — недоверчивый, заартачится, это же не по-мужски — вот так подставляться, хуже только член в рот взять, вот и нужно его за щеку пустить, чтобы не начал загоняться… Все проносится в голове мимолетно. Вадим касается губами голого плеча Волкова и, приподнявшись на локте, подтягивает свои штаны, неуклюже спускается коленями на пол. Запускает ладонь между ног Волкова, тянет за бедро, без слов напоминает — давай, теперь моя очередь. И Волков, шумно дыша, садится, касается пальцами затылка Вадима. Член у него совсем готовенький, распалился почти так же сильно, как и сам Вадим. Головка легко ложится в рот, Вадим сплевывает себе в кулак слюну пополам со смазкой, обхватывает ствол, и Волков явно сдерживается изо всех сил, дрожит от напряжения. Да ладно, малыш, перед кем ты тут стараешься… Вадим берет неглубоко, слишком редко таким занимается, рвотный — близко-близко, больше рукой усердствует, а ртом — так, лижет немного, отмечает только, что он охуеть какой чистый, видимо, подготовился к любому развитию событий, а казался таким скромным и неприступным, разве что не побрился — это потому что той же бритвой пришлось бы потом и лицо скоблить после жопы… Под пальцами Вадим чувствует биение пульса, отстраняется немного — и на язык бьет сперма, он позволяет ей стечь по губами и подбородку, а потом, когда иссякает, — обхватывает головку и мажет языком по уздечке. Волков с легчайшим стоном откидывается спиной к стене, вздрагивает. Еле слышно выдавливает: — Тебе-то это зачем, Вадь?.. Выпустив головку, Вадим кладет ладони ему на бедра, приспускает брюки еще пониже и трется лицом, стирая о его кожу весь коктейль биологических жидкостей. Отвечает: — Нравишься ты мне. Волков будто весь воздух выдыхает из легких. Рывком выпрямляется, берет лицо Вадима в ладони — и целует коротко, но глубоко, жадно. Откидывается опять назад и подрагивающими пальцами натягивает одежду. Вадим, поднявшись, садится на край постели соседа. Пока Волков возится с ремнем, ленится застегнуться нормально сам. Волков уходит, не сказав больше ни слова, и это правильно. Но Вадим точно знает: повторят, как только смогут.