выстрелы в молоко

Вадим ставит его на колени и под пристальным васильковым взглядом перебирает пряди совсем не подходящих для этой местности волос. Длинные. Мягкие. Как у женщины. У мужчин он таких мягких никогда не встречал. — Свои, натуральные, можешь не проверять, — скалится пленник. Чуть дергает плечами, словно пытается высвободить крепко связанные за спиной руки, и резко наклоняется вперед, Вадим едва не отталкивает его кулаком в лицо. Сдерживается в последний момент. Потому что пленник зубами цепляется в ширинку, пытается оттянуть ткань плотных брюк, чтобы добраться до язычка молнии, но ему мешает ремень. Вадим хмыкает. Ты смотри-ка, решил сразу кредит доверия заработать, а может, откусить самый важный орган... Вадим расстегивает ремень, вытягивает его из шлевок, складывает пополам, а пленник все это время трется о брюки, щеки его краснеют, волосы занавешивают лицо. Поймав его подбородок двумя пальцами, Вадим тихо говорит, демонстрируя тяжелую пряжку: — Зубами заденешь — сломаю лицо, понял? — Вы сильно недооцениваете мои навыки, капитан, — отвечает пленник с хищной улыбкой. — Майор, — поправляет Вадим, откладывает ремень за спину и расстегивает ширинку. Заправляет волосы пленнику за уши, убирает за плечи. Ощущает сковавшее его мышечное напряжение, несмотря на наглость в голосе. И от того, что пленник в его власти целиком и полностью, вспыхивает странное, дурное возбуждение. И неважно, что он еще одет. Связанный по рукам и лодыжкам ремнями, весь в черном, белеет только будто совсем не тронутая солнцем кожа да волосы выделяются ярким пятном, — таким он заводит куда больше, чем полностью обнаженным. Вадим приспускает брюки и нижнее белье совсем немного, понимая, что поясом натрет подбородок пленнику, оставит ссадины на фарфором личике, но ему откровенно плевать. Пленнику он не доверяет, а потому сжимает его челюсть, как кошке, чтобы не смел сомкнуть зубы, и кладет ему в рот едва привставший член, мажет по розовому языку, наслаждается его нежным теплом — не то что собственная огрубевшая рука... Пленник шумно выдыхает и наконец закрывает глаза, крылья его носа раздуваются, опять дергаются плечи, и член твердеет, внизу приятно тянет. Взяв его обеими ладонями за лицо, уперев большие пальцы в суставы челюсти до того, что ему больно, наверное, Вадим медленно толкается ему в рот. Кожа под его рукам разгорячилась, а во рту — совсем пожар. Он плавно покачивает бедрами, пытается глубже — и пленник содрогается в рвотном рефлексе всем телом, задыхается. — А где же твои навыки, а? — шепчет Вадим. Рыжеватые ресницы вздрагивают, и снова атакует васильковый взгляд — упрямый, почти гневный. Выдохнув через нос, пленник сглатывает, язык скользит по члену снизу, расслабляясь. И, крепче взяв его лицо ладонями, Вадим вламывается в него до самой глотки, на пальцы капают слезки, дыхание у пленника становится совсем нервным, хаотичным, а вокруг головки панически сжимается горло. Часто моргает, больше не пытается посмотреть вверх. — Да-а... — выдыхает Вадим хрипло. — Обучили тебя действительно неплохо.. И уже не стесняясь, размашисто имеет его в рот, даже за челюсть перестает держать — ясно, что не посмеет укусить, и сил у него на это не хватит, все ушли на попытки восстановить дыхание, щеки мокрые от слез, а сердце, уверен Вадим, колотится, как у кролика. Открывается дверь слева, и входит Волков. Вадим, глянув на него, ухмыляется: — Допрос полным ходом. Волков, на миг опустив взгляд на пленника, кивает. Остается и прикрывает плотнее дверь. Прислонившись к невысокому ящику из-под снарядов, служащему столом, скрещивает руки на груди и молча смотрит, как пленник давится членом. Вадим вытаскивает, мажет головкой по покрасневшим губам. На подбородке пленника, блестящем от слюны, — ссадина, оставленная расстегнутой молнией ширинки. Вадим проводит по его голове ладонью, словно любимого пса гладит, и хвалит: — Способный. Но есть еще чему поучиться. — Телефон его проверили, — негромко говорит Волков. — Даже симки нет. Базу пофоткал немного. Вадим, поглаживая пленника по волосам, переводит взгляд на Волкова. Тот, доложив, уходить не торопится. Немного топорщатся его брюки. Ладно, малыш, можешь посмотреть... Пленник дышит через рот, и Вадим погружает меж его губ член, входит, как к себе домой, и рывками натягивает его, сомкнув пальцы в замок на его затылке. Волков все смотрит, Вадим на пару мгновений отвлекается на него, и тот сжимает себя через одежду, кусает губы. А-а, любишь смотреть, как рыжих имеют... Волков глядит, как Вадим все грубее трахает пленника, глаза его неотрывно следят за членом, то и дело скрывающимся во рту, и внимание Волкова накаляет Вадима докрасна. Теряя равновесие, пленник падает на член — а может, притворяется, чтобы самому взять до горла, может, нравится ему это, и вчера глупо спалился дозорному специально... Пленник гортанно стонет с членом в глотке, скользит языком по стволу, и Вадим заканчивает в пару движений — спускает ему в горло, натянув до самого лобка. Крупная дрожь бьет пленника, на лбу появляется испарина, а стоит вытащить — сгибается и кашляет. Вадим неторопливо застегивается. — Майор, — тихо зовет Волков. — Разрешите продолжить допрос. Глаза у него совсем черные. Руки уже от ширинки убрал, стиснул пальцы на краю ящика. Вадим ухмыляется. Похлопав пленника по щеке, заставляет посмотреть на себя. Тот поднимает взгляд, и глаза его горят. — Есть еще что сказать? — глумится Вадим. Коротко посмотрев на Волкова, пленник сипло отвечает: — Найдется. И, дождавшись кивка Вадима, Волков подходит к ним ближе, на ходу расстегивает брюки, и Вадим смотрит, как пленник, войдя во вкус, облизывает его член, как натягивает головка его щеку изнутри, а Олег, намотав на кулак рыжие волосы, легонько, на выдохе стонет.