выстрелы в молоко

Потрахаться уже хоть бы как — поэтому Вадим не возмущается, когда Волков нагибает его и укладывает грудью на стол. Стол в крошках, лежит в углу грязный нож, кухня пропахла тушенкой с гречкой — их классический обед и ужин, не разгуляешься, хоть Волков и лезет постоянно к повару с советами, разок даже мешок картошки притащил. Ключ от кухни он, видимо, спер: Вадим давно еще заметил за ним определенную ловкость рук, и выражалась она не только в том, как он обезоруживал противника. Ну да, детдомовец... привычки шпаны. Волков закрывает дверь на замок, возвращается в полной темноте к Вадиму и, встав позади, неторопливо расстегивает его ремень, приспускает брюки до колен. Шуршит презерватив, и Вадим начинает беспокоиться: — Эй, Волков, а ты хоть знаешь, как с жопой-то обращаться? — Со своей как-то справляюсь, — парирует Волков. — Не ссы, командир. Насмешка его вдруг успокаивает. Он обычно так не разговаривает — только когда нервничает. Вадим, расслабившись, ложится щекой на скрещенные предплечья. Холодно. Волков с ним не особо церемонится: расталкивает ноги пошире, упирает ладонь в поясницу, но Вадим нежности от него и не ждет, к нему никак не подберешься — ни скабрезностями, ни лапаньем в душе, в руки не дается, зато с каменной мордой берет член в кулак и дрочит, у самого встает — но даже трогать не разрешает. А поддеть его хочется, подцепить ногтем изнутри — и снять кожу, посмотреть на мякотку... Волков касается пальцами в презервативе между ягодиц, и Вадим невольно выдыхает. Давненько его там никто... Волков внутрь не толкается. Обводит мышцы по кругу, оставляя прохладный крем — точно не смазку, смазка пожиже будет. — Слышь, Волков, ты пену для бритья принес, что ли? — спрашивает Вадим. Хочет, чтобы голос звучал развязно, а выходит сипло — подводит горло от гладких прикосновений, все внизу живота сразу отзывается, привстает. — Твой крем для рожи, — фыркает Волков в ответ. И надавливает пальцами, почти проникает, надавливает так сладко, что Вадим почти насаживается на них, но Волков сильнее вжимает ладонь ему в поясницу. — Не ерзай, — строго говорит. — Бабе своей приказывать будешь, — хрипло отвечает Вадим, — хочу — и ерзаю... Но все же стихает. Ладонь Волкова прожигает поясницу через майку, пальцы его все мнут, оглаживают, и тело само расслабляется, раскрывается для него, он проскальзывает внутрь почти беспрепятственно, даже не саднит ни капли... Вадим длинно выдыхает — с двумя пальцами внутри, вставленными по самые костяшки. Хорошо, черт возьми... — Нормально? — коротко спрашивает Волков. Ладонь его будто случайно поглаживает поясницу, он ловит себя на этом движении — и рука его дергается, замирает. Он стискивает майку Вадима в кулак. — Заебись, — отвечает Вадим. — Ты только пошевеливайся, поспать еще охота успеть... — Спи, я все сам сделаю, — хмыкает Волков. Он плавно двигает пальцами, разводит их внутри, и у Вадима член тяжелеет все больше, полноценно уже встает. Вытащив пальцы, Волков просовывает в презерватив еще один — а может, и два сразу, входит туго. Почти так, как Вадим любит, чтобы растянуло, заполнило... Проникает неглубоко, и Вадима судорогой прошивает, с члена капает смазка. Он прикусывает свою ладонь, сознание все утекает в задницу — где сжимаются мышцы на пальцах Волкова, на его ровных, жестких пальцах... Он улавливает эту перемену — и повторяет движение точно, каждое прикосновение через тонкий латекс — в цель. Вадим дышит шумно, ноги сами собой шире встают, и Волков насаживает его на пальцы все быстрее. — Хорош, — хрипит Вадим, — я кончу щас... — Так в этом же и смысл, — весело отвечает Волков. И все-таки не сдерживается — прижимается к бедру ширинкой, а у него стояк уже каменный. Втискивает пальцы по самые костяшки, большой упирает между булок, наклоняется. Опираясь локтем о стол рядом с Вадимом, сглатывает. Вадим чуть толкается к нему — чтобы плотнее прижаться к его члену. Тихо говорит, хоть каждое слово дается с трудом, пока его пальцы внутри: — Хватит в недотрогу играть. Яйца лопнут. Волков порывисто прикусывает ему плечо. Натурально цапает, зубами впивается, как в кусок мяса, и Вадим шипит, сжимается на его пальцах, стоит до боли уже. Волков вытаскивает их почти резко, выпрямляется. Вжикает ширинкой, гремит ремнем — бляшка бьется о пол. Бросает презик с пальцев на стол, туда же — фольгу от нового. Вадим в едва пробивающемся свете с крошечного окна под потолком успевает разглядеть порванную упаковку, возмущается: — "Гороскоп любви"? Серьезно? Какой знак зодиака? — Дева, — выдыхает Волков, раскатывая резинку по члену. — Какие были — такие и взял. С тебя две сотки, кстати. Вадим запротестовал бы — но Волков упирается головкой ему в дырку, и слова выбивает из груди рваный выдох. Он толкается внутрь, растягивает так, что Вадим почти воет. Уткнувшись лицом в предплечья, Вадим стискивает зубы, чтобы не издать ни звука. Протиснув головку, Волков теряет темп. Входит осторожно, до бешенства медленно. Так они не договаривались, они собирались чисто по-мужски, на скорую руку, а к его аккуратности Вадим никак не был готов... Он ощущает каждый миллиметр, у Волкова какой-то запредельно длинный — хотя в душе, на расстоянии вытянутой руки, вроде был нормальный... Вадим, распластавшись грудью на столе, понимает, что у него дрожат колени. Если б раком перед ним на койке встал — точно позорно рухнул бы, ноги не выдержали бы... Волков входит до упора, прижимается лобком к ягодицам и замирает. Упирается ладонями в стол. — Огонь, — вполголоса командует Вадим. И Волков слушается. Вытаскивает немного — и снова вбивается, трахает четко, как машина, только дыхание у него сбивается, на загривок Вадиму падает капля пота. Он вдруг наклоняется, жадно втягивает воздух, касаясь кончиком носа шеи Вадима. Схватив его за руку, Вадим тянет его еще ниже, и Волков ложится ему на спину грудью, сопит в самое ухо, толкается по чуть-чуть, почти интимно, и губы его касаются скулы. У Вадима внутри все скручивается узлом. Его размазывает от тяжести тела сверху, от того, как Волков подсунул ладонь ему под шею, словно обнимая, как он прижимается, будто хочет поцеловать, и на мгновение они сближаются на всех уровнях, на мгновение — занимаются любовью, а не перепихиваются наскоро на кухне. Вадим с тихим стоном сжимается на нем, бьется пульс прямо в члене — и он кончает, даже ни разу не коснувшись его. Волков стискивает его обеими рукам, целует в уголок губ, и внутри обжигает. Подрагивая, Волков задерживает дыхание. Разгоряченный, взмокший. И ме-е-едленно вытаскивает, так и обнимая одной рукой. Вадиму почти неловко — оба чересчур разчувствовались. Разлепляются. Прячут презики поглубже в мусорку. Волков, схватив с полки яблоко, отирает его о футболку и кусает. Вадим, молча отняв, тоже откусывает — сразу половину. Потому что с набитым ртом говорить невежливо, а он вообще-то дохуя воспитанный, и с кислым яблоком в зубах точно говорить себе не позволит. Он и не знает, что сказать. Молча расходятся по койкам, а в следующий раз Волков не играет в альтруизм и дает ему наконец как следует отдрочить, только, жмурясь, кончает слишком быстро, и будто боится посмотреть в глаза после этого.