выстрелы в молоко

— Ты что, под прикрытием? — интересуется Вадим и украдкой скользит ладонью под пиджак Олега, проводит по спине, и ощущает, что поясница у него горячая, видимо, шел пешком и вспотел. — Все броники в стирке, — отмахивается Олег. — Так что, пойдем? Он отступает на шаг, и гладить его уже не получается. Вадим ухмыляется, вываливая все зубы, кроме, может, восьмерок. Странно с ним встречаться в Питере. Первая их встреча на гражданке. Не переписка, не отнекивания — да, жаль, что не получится, уже улетаю... А встреча двух друзей, направившихся в бар. Олег вырядился смешно. Темные джинсы, футболка и пиджак, словно его в ресторан на свиданку позвали, но от того, что он явно старался, у Вадима екает в груди. В дверях бара он замирает, ловит удивленный промедлением взгляд Олега и спрашивает, чтобы обжечься: — Ты для меня такой красивый, как на выпускной? — Если б ты видел мои брюки на выпускной, ты бы их сжег, — фыркает Олег. Ловит его взгляд и сжаливается: — Для тебя, для тебя, не сомневайся, мир вообще вокруг тебя крутится. И Вадим на миг прикрывает глаза, чтобы успокоиться, — слишком остро хочет вжать его в дверной косяк и кусать его губы среди людной улицы. В баре они сидят поодаль от стойки, за высоким круглым столиком, и Олег запросто отправляет в глотку шоты виски, будто рисуясь. Вадим почти не пьет. Сначала курить бросил, а теперь и пить дешевый алкоголь. Он пытается поговорить, а беседа никак не вяжется, и Олег, тоже нервничая от неловкости происходящего, оглядывается на бармена, просит повторить, и ему приносят еще пару шотов и банку колы. Да, на заданиях было проще — болтали о гражданке, обсуждали планы на отпуск, играли в карты на деньги и даже раздевание, и Олег проигрался до трусов, но не смутился, а только ржал, водружая на походный столик черные замызганные носки. А тут-то о чем говорить?.. Может, и лучше было оставить все, что есть между ними, в пределах работы... Олег, разгорячившись, снимает пиджак, притягивает к себе пепельницу, закуривает так аппетитно, что Вадим невольно облизывается, таращится на его губы, и кончики ушей начинают гореть. Надо бы увести его из бара, чтобы не опьянел в дрова, или самому уже нажраться, предложить искупаться в канале Грибоедова, фонтанов поблизости нет, да и они вроде не вдвшники... Но Олег сам отодвигает стопки в сторону, присасывается к коле и смотрит на Вадима рассеянно. Почти грустно. Вадим кладет ладонь ему на затылок — коротко остриженный, будто даже в парикмахерскую сходил перед свиданием — перед встречей, поправляет себя Вадим, перед простой дружеской встречей... Он притягивает Олега ближе, упирается лбом в его лоб, и пахнет куревом, пахнет сладко, вспоминается некстати его взмокшая поясница под пиджаком, жаркая ткань футболки, и грудь распирает изнутри так, что хоть вой. — Давай тебе такси вызову, — тихо говорит Вадим, борясь с собой. — Ты хороший уже. — Не хочу в отель, — бормочет Олег. Вадим отпускает его — слишком уж затянулись полупьяные нежности. Смотрит в его темные глаза, а дискотечный шар из-под потолка, лениво покручиваясь, мажет по лицу Олега синим и розовым. — Так ты ж вроде к кому-то все рвался, — напоминает Вадим. — Разве ты не с кем-то?.. — Уже нет, — отрезает Олег и отводит взгляд. Подпоить бы еще, подковырнуть и разворошить это осиное гнездо, чтобы посыпались пьяные откровения, но Вадим испытывает к нему нечто вроде уважения — чувство ему почти незнакомое. А потому мягко говорит: — Ну, поехали ко мне тогда. Съемная, но хоть не отель. И Олег ему улыбается. Он вновь надевает пиджак, они расплачиваются, по шумной Думской идут, взвалив руки друг другу на плечи, а потом ныряют в такси, и на заднем Вадим ощущает пространство между ними как пропасть. Везет его к себе, просчитывает: разведу, как мальчишку. Наутро скажу: а че? Ничего не было, я пьяный был. Или нет, по-другому. Я тебе спину штопал, твой партак дурацкий старался не задеть, а ты после такого дружеской дрочки стесняешься? Ну да, как же, не было у тебя такого никогда, ага... Нет, тоже не то. Вот как нужно: уложу в постель, поглажу по мокрым после душа волосам и пожелаю спокойной ночи, а если он не вцепится мне в руки, свалю на диван спать. Ну да, а как еще-то... Сам все портит: втолкнув Олега в квартиру, касается его поясницы под пиджаком, не удержавшись, и Олег, развернувшись, резко впечатывается в него грудью, вжимает в дверь — едва запереть успел. Вадим в темноте от его дыхания на своих губах разом забывает все выстроенные планы. Жар Олега разливается до кончиков пальцев, тело у него — как камень, камень, вынутый прямиком из печи. Он подносит руки к голове Вадима, касается висков кончиками пальцев, все дышит в губы, не решается. — Извини, — едва слышно шепчет он и почти уже отстраняется, но Вадим кладет ему руки на талию, не пускает. Сердце колотится, словно в первый раз зажимается с кем-то. И Олег, разгоряченный, хмельной, дотрагивается до его губ своими, пальцы его подрагивают, стекают на щеки, он крепко сжимает ладонями лицо, будто боясь, что Вадим исчезнет, и целует осторожно, почти трепетно, касается, как крыльями бабочки. Боится. И вдруг разозлившись от того, что оба они мнутся и стыдятся, Вадим стискивает его так, что у Олега воздух из легких выбивает, прижимается к его бедру — на, смотри, как ты меня за этот вечер накрутил одними только неловкими разговорами, и Олег стонет ему в губы, цапает молниеносно за ягодицу, и они даже не идут в спальню — это ведь надо разуться, а на промедление нет сил, так и касаются друг друга в темноте коридора, притираются через одежду, кусают губы, Вадим цепляет его горькую шею, зубами оттягивает ворот футболки, шарит по всему его телу ладонями, прощупывая каждый миллиметр, и Олег горит все сильнее, плавится, ерзает членом по бедру, сводя с ума, даже у Вадима начинают дрожать руки — от нетерпения, от бешеной жажды. Он наконец вжикает ширинкой, берет в кулак обжигающую плоть под тихий стон, стонет сам — какой же он твердый, как же он тоже хочет... Ласкает его остервенело, насухую, а Олег вылизывает ему горло, ухо... Лезет тоже в штаны, но сбивается, обнимает, уткнувшись носом в шею, ахает — когда кончает в ладонь. И сразу же опускает руку к члену Вадима, гладит через ткань, приходится самому торопливо расстегнуться, приспустить. Олег медленно целует и стекает на колени, трется лицом о член, и оттащить бы его за волосы, чтобы хоть минуту дал вымыть вместе с руками в раковине — но Вадим, теряя контроль, вжимается лопатками в дверь, притягивает его ближе, и головка проскальзывает в жаркий рот, от языка прошивает дрожью. А потом идет все-таки по сценарию: в кровати Вадим гладит его по мокрым волосам, желает спокойной ночи, и Олег не отпускает, Олег, как и он, наконец дорвался, и засыпают только под утро. ...Запуская ладони под пиджак рыжего, Вадим даже не пытается сделать вид, что проверяет его на наличие оружия, и так видит — нет при нем ничего, корчит из себя послушного мальчика. Нет, Вадим касается его под пиджаком в нелепом флэшбэке, и поясница у него взмокшая — нервничает, хоть и морда кирпичом. Он прощупывает тело — а хорошо бы душу, чтобы понять, что же он сотворил с Олегом, раз тот за него готов умереть — и не один раз.