выстрелы в молоко

— Да ладно тебе, Поварешкин, — авторитетно говорит Вадим, — это разве боль? Вот когда мне легкое прострелили в десятом году — вот это да… Но я и тогда так не ныл. — Ой, отстань, — шипит Олег и переворачивается на другой бок со стоном. Пытается вдохнуть полной грудью — и боль расплескивается по ребрам, словно кислотой брызжет. Он утыкается головой в подушку. Удобного положения попросту нет. Ему в любом положении больно. — А я говорил — не надо на себе таскать мешки с цементом, — замечает Сережа, — для этого есть специально обученные люди… Олег переворачивается на спину и подбивает под себя подушку, сгребает их все с кровати и выстраивает за поясницей из них опрокинутую набок пирамидку. Не помогает. — Я просто устал, — мученически говорит он. — Покемарю полчаса — и пойду ступеньки заливать… Вадим откровенно ржет над его намерением построить дом. Точнее, дом-то уже построен, осталось сделать приличное крыльцо и проложить дорожки в саду, чтобы поменьше травы косить, но прорезавшаяся между ребер, а потом стекшая вниз по спине боль внесла свои коррективы. Поначалу Серый с Вадиком прыгали вокруг него с встревоженными лицами, а теперь начали откровенно угорать. — Это старость, — снисходительно говорит Вадим. — Это межреберная невралгия, — поправляет Сережа. — Давай укольчик сделаю, — хищно предлагает он. — Кожаной иглой, — подсказывает Вадим. Олег, взвыв, бросает в них одной из подушек. Промазывает. К вечеру, смирившись с преждевременной инвалидностью, Олег лежит на животе, а Сережа мягко растирает ему спину с какой-то мазью. По крайней мере, не пахнет, но на коже оставляет неприятное маслянистое ощущение. Вадим, присев на край постели, советует: — Ты только не увлекайся, солнышко, а то если ты по привычке между булочек полезешь… — А ты под руку не говори. Еще одно слово — и между булочек я полезу тебе, — угрожает Сережа и, подняв тюбик мази, потрясает им в воздухе. Да, не так Олег планировал проводить первое лето в их общем доме… После трех разных таблеток ему полегче. Сережа старательно растирает больные места, Вадим лапищей массирует затылок, и жизнь вроде как налаживается. Но потом Вадим, конечно, все портит, брякнув: — А вообще тема булочек не раскрыта. Олегу даже изворачиваться, чтобы посмотреть, не надо — и так знает, что Сережа тут же с интересом переводит взгляд на Вадима, руки его замирают на спине Олега. — Да-а? — тянет Сережа. — Про чьи булочки ты хочешь поговорить? — Ни про чьи, — печально вздыхает Вадим, — булочка выбыла из строя… — Ну, зато остались пироженка и хлебушек. — Это кто из нас хлебушек?.. Олег тихо смеется в подушку, на каждый смешок ребра и спина отзываются болью, но остановиться он уже не может. Это, наверное, истерическое. Сережа наконец заканчивает массаж и спускает с лопаток Олега вниз футболку. Олег, кряхтя, переворачивается на спину, кое-как устраивается среди подушек. Сережа с Вадимом смотрят друг на друга мечтательными взглядами, разве что не облизываются. — Только не на кровати, — предупреждает Олег — иначе, пока они будут ее трясти, он совсем расклеится. И, подумав, добавляет: — Но чтобы я видел. — Помню-помню, ты любишь смотреть, — хихикает Сережа. Вадим тянется через постель к нему, ловит его лицо в ладонь. Притягивает к себе и бархатно выдыхает: — Ручки от Вольтарена вымой. Сережа фыркает. Пока он моет руки, Вадим притаскивает из гостиной кресло и ставит его напротив постели, загородив телевизор. Улыбается Олегу. Спрашивает: — А может, все-таки?.. — Не сегодня, — вздыхает Олег. — А вы ни в чем себе не отказывайте, посмотрю, как молодежь веселится… — Какая молодежь? — оскорбляется Вадим. — Я, как минимум, батя для вас. — Да, папочка, — звонко говорит Сережа, проходя в комнату. Олег все еще думает, что они сведут все к шутке, к обмену пошлостями, но Вадим, обняв Сережу, целует так страстно, что у Олега пересыхает во рту. Он смотрит, как Вадим облапывает Сережу, лезет под шорты, ловко подсаживает, и Сережа сжимает его талию бедрами, обнимает за плечи, склоняет голову и целует. Пятясь назад, Вадим медленно опускается в кресло, приспускает шорты Сережи, оголяя ягодицы — опять дома без нижнего белья, невозможно же доделывать ремонт, пока он без трусов ходит… Олег даже забывает, что у него что-то болит. Смотрит, завороженный, на голую спину Сережи, на его белую, нетронутую солнцем задницу, на загорелые ладони Вадима поверх. В кресле им, конечно, неудобно. Возятся, вскоре Сережа стекает на пол, подкладывает под колени свою одежду, спортивки Вадима, мелькает его голова между ног, язык скользит то по одному бедру, то по другому, а потом Вадим, шумно дыша, тянет его к члену, и Олега почти укачивает под мерные движения рыжего затылка вверх-вниз. Он поднимает глаза — и сталкивается взглядом с Вадимом. Тот, положив ладонь на макушку Сережи, вторую прикладывает к губам и посылает воздушный поцелуй. А в следующий миг жмурится, рычит через сомкнутые зубы, и лицо его резко расслабляется. Олега прошибает недавним воспоминанием, как он был сверху и смотрел в лицо Вадиму, и тот кончал точно так же. Сережа плавно отстраняется и вытирает рот ладонью. Оглядывается на Олега с хитрой улыбкой. — Понравилось? — Ракурс сомнительный, видно мало, — отзывается Олег и кладет ладонь на ширинку поверх одеяла — топорщится уже заметно. — Сказал бы сразу, — улыбается Сережа и забирается к Вадиму на колени, спиной к его груди, и вот теперь Олег во всех деталях рассматривает, как скользит кулак Вадима по члену, как он целует шею Сережи, а Сережа цепляется в подлокотники, чтобы не съехать с его бедер. Олег гладит себя через одеяло, недавняя боль напоминает о себе едва заметным отголоском. Сережа красуется, стонет показушно, но Олегу нравится, да и Вадим оставляет засосы на его шее так страстно, что ясно: тоже ведется. Сережа кончает почти с криком — такой громкий и высокий стон, а Вадим размазывает сперму по его животу. Приоткрыв глаза, Сережа, все еще размазанный, разнеженный, мурлычет: — Теперь достаточно увидел? Он спрыгивает с колен Вадима, потягивается — обнаженный, грациозный. Вадим, обняв его за талию, трется лицом о его ребра, его спину… Тихо говорит: — Иди в душ. Сережа, коснувшись его руки кончиками пальцев, на цыпочках идет из комнаты. А Вадим, избавившись от футболки, приближается к постели, откидывает одеяло. Присаживается осторожно, ведет ладонью по бедру. Задевает напряженный под нижним бельем член. Переглядывается с Олегом — и стягивает трусы вниз, наклоняется, без слов берет в рот, и Олегу от его ласки так хорошо, что он даже не пытается растянуть удовольствие, а окунается в него с головой, в шелковый горячий рот, в прикосновения ладоней к бедрам, в молчаливую заботу. Срывается чересчур быстро — слишком сильно возбудился, пока смотрел на них. Вадим, проглотив, натягивает на него трусы обратно, укрывает Олега одеялом и уносит кресло. Когда возвращается Сережа и застает их, лежащих в постели рядом, Вадим вальяжно поглаживает Олега по бедру и говорит: — Как-то нехорошо получается, малыш. Олега без внимания оставили… — Он сам сказал не трогать его в кровати, — парирует Сережа. Тоже осторожничает — на постель ставит колени аккуратно, чтобы не потревожить Олега, и трется лицом о его бедра через одеяло, трется щекой о пах. Олег коротко смотрит на Вадима, а тот подмигивает и ухмыляется. То ли Сережа прикидывается, то ли и вправду не понимает, но ласкает ртом долго, а потом подтягивается повыше и, ткнув губами в плечо Олегу, шепчет: — После оргазма выделяются гормоны радости. А они приглушают боль. Тебе легче? — Легче, — отвечает Олег почти правду: боль и вправду отошла на второй план, пока они отвлекали его. Впрочем, избежать приема таблеток на ночь эта ложь не помогает, а наутро он действительно чувствует себя лучше. Но что именно ему помогло — медицина или двойная доза гормонов радости — так и не понимает.