выстрелы в молоко

88 — сероладик, PG-13 Все оказалось так просто: Олег утром проводит по его щеке ладонью, трется носом о висок и только после этого тихо поднимается с постели и спускается на первый этаж дома. Сон у Вадима чуткий — эту привычку просыпаться от малейшего шороха он не изживет, наверное, никогда, — поэтому он просыпается, когда Олег лишь тянется к нему. Улыбается с закрытыми глазами, а как он уходит, то переворачивается на другой бок, забрасывает тяжелую руку на талию Сереже, и тот сквозь сон возится, пытаясь ее сбросить. Вниз Вадим спускается, когда доносится аромат кофе. Ловит Олега, притягивает к себе, целуется с ним на кухне чуть дольше положенного и останавливается, когда возбуждение уже на грани приличного. Иногда они целомудренно садятся завтракать, а порой Олег не отпускает его, и они падают на диван перед большим телевизором, возятся, углубляя поцелуи, и к столу возвращаются, когда кофе уже остыл. Сережа, если повезет, сползает на кухню к обеду, зевает, только к ужину раскачивается, лежит у бассейна в шезлонге и читает, посасывая через трубочку коктейль; когда кончается — пишет одному из них, чтобы намешали новый. И уже к ночи они опять оказываются в постели, касаются друг друга, меняются местами, тратят всю упаковку из двенадцати презервативов… Сережа, у которого сна ни в одном глазу, оставляет их, а под утро возвращается, ввинчивается между ними на самое теплое место, и волосы его щекочут шею. Вадим действительно думал, что будет сложнее. Но самым трудным оказалось признать, что отпуск кончился, аренда дома истекла, и пора возвращаться в город, разъезжаться по квартирам. Проверяя, все ли они взяли, он словно в шутку говорит: — Надо такой же дом прикупить. Грядку клубники высадить, газон, все такое. — Еще скажи — теплицу с помидорами, — фыркает Сережа. — Ну это уже совсем старость, — протестует Вадим. — Тебе виднее, — нарочито мерзко хихикает Сережа, — считаешь дни до пенсии? Вадим шлепает его по заднице — так, слегка, и ему тут же прилетает шлепок от Олега. — Младших бить нельзя, — объясняет Олег. Подхватывает сумку, оглядывает пустой коридор. — Он первый начал, — оправдывается Вадим. Сережа показывает язык. Он, кажется, все-таки допил их запасы алкоголя с утра, иначе с чего так зубы начистил, что мятной пастой за километр пахнет?.. — Дом — мысль хорошая, — задумчиво говорит Олег. Больше они не обсуждают эту идею. Да и о чем тут говорить? Даже думать смешно. Далеко от города, нелепо по смыслу… И все же Вадиму кажется, что однажды с домом все окажется так же просто, как и со спонтанным отпуском. Однажды. * 89 — оладик, R Губы у Олега холодные. Этой ночью продрогли, хотели до утра идти, а все равно расставили палатку посреди темноты, даже не договорились меняться на стреме — плевать, за четыре часа никто их не найдет, не вырежет в удушающей влажности джунглей. Олег злился порой: могли бы через город, будто не умеем скрывать следы... Вадим для вида поддакивал, а про себя не соглашался: так надежнее. И теперь, лежа рядом с Олегом в палатке, касается его дрожащих от холода плеч, дрожь так и бьет его, дотрагивается до жестких губ. Олег ворчит, отворачивается спиной, и Вадим обнимает его, пытаясь согреть. Жестко. Ни спальников, ни пенок — и так тащат с собой провизию и оружие. Только крыша над головой, треск деревьев, шорох насекомых и животных. — Сам сказал — спим, — раздражается Олег. — Угу, — соглашается Вадим и, закинув ему руку на талию, притягивает еще ближе, кончиком носа утыкается в шею. — Тогда не лезь, — ворчит Олег. — Не лезу, — подтверждает Вадим. Действительно ведь не лезет — обнял целомудренно и все, просто потому что холодно. Часы на руке отсчитывают минуты, и на сон остается все меньше. Олег шумно выдыхает. Возится, но Вадим все равно прилипает к его спине, чувствует, что Олег уже не так мерзнет, не бьет его дрожь. Почти проваливается в сон — но выныривает из-за возни Олега. — Ну что не так? — спрашивает Вадим. — Околеем ведь. Олег молчит, упрямится, Вадим запросто представляет его нахмуренные брови. Наконец Олег мрачно признается: — Возбуждаюсь, пока ты сзади. — А-а-а, — тянет Вадим. Уже и спать не так хочется... Он притирается ближе, поглаживает Олега по животу, соскальзывает ладонью ниже. И вправду возбудился... — Сейчас решим проблему, — бархатным шепотом обещает Вадим. — Сам же ее и создал, — мигом отзывается Олег, но не противится, дышать начинает чаще. Вадим на ощупь справляется с его ремнем и ширинкой, привычно приспускает чуть ниже одежду — и ладонью к члену, длинному, крепкому... Олег сдавленно выдыхает, заводится до максимума. Легонько толкаясь к нему бедрами, Вадим проводит с нажимом вниз, сам начинает распаляться — его тоже пиздец как возбуждает тереться о задницу Олега членом, сначала — через одежду, потом — по ложбинке ягодиц, а дальше — и войти в него, он каждый раз так длинно выдыхает, словно член ему до ребер достает, выталкивает воздух из легких... Олег скулит, будто слышит все мысли. Раскаляется в ладони, течет смазкой, головокружительно горит желанием, и Вадим толкается к его ягодицам пахом все быстрее, будто и впрямь берет его, синхронизирует движения с кулаком, и Олега скручивает, он сдавленно стонет, кончает в руку. Оказать ответную услугу Вадим не просит — вдруг и от этого возбудится, и возись с ним всю ночь... Он наскоро ласкает себя, перекатившись на спину, измазанной спермой ладонью, Олег осторожно целует его в губы, и Вадим забил бы на все, честно, забил, будь под боком душ, да хоть бочка с водой, чтобы смыть трехдневный пот, налипшую пыльцу и грязь, и остался бы в палатке на всю ночь и весь день, целовал бы в губы, трогал бы везде... Олег проскальзывает языком ему в рот, и Вадим заляпывает спермой и свою одежду, и его. Олег, как ни в чем не бывало, откатывается, зевает. Вадим мельком смотрит на часы. На сон остается три часа. Вполне достаточно... А вот мигом пролетевших минут в близости с Олегом — мало, всегда мало. * 90 — оладик, R У Олега в висках стучит от того, как Вадим появляется из-за двери и стряхивает кровь с ножа. Его лицо рассекает холодная улыбка, он касается острия лезвия подушечкой пальца и говорит: — Два адреса он сдал. Разделимся? — Угу, — отвечает Олег. Никак не может отвести взгляд от росчерка кровавых брызг на шее Вадима. Тот вытирает нож черной тряпкой — платком кого-то из взятых “языков” — и прячет его в ножны. Стоит перед Олегом, скрестив руки на груди, возвышается горой литых мышц. — У тебя вот тут, — Олег показывает на себе, ведет пальцами по шее. Вадим повторяет его жест, скользит по своему горлу, улыбается. — Неаккуратно. Чего расселся? Он подходит еще на шаг, останавливается почти между широко разведенных коленей Олега — ждал его, развалившись на колченогом стуле, слушал крики. Сердце бьется быстрее. Олег знает: так неправильно. Не должна заводить жестокость. Он всегда любил другое: нежные прикосновения, ласковый шепот в самое ухо, чистую белую кожу и вопросы: тебе не больно? Но глядя снизу вверх на Вадима, с так и не стертой, а лишь размазанной чужой кровью на шее, он ощущает темное, вязкое возбуждение. Вадим вдруг ухмыляется. Толкает берцем ногу Олега, заставляя расставить стопы еще шире, и наклоняется, уперев ладони в бедра. Тихо спрашивает: — Что, тоже завелся? Олег тонет в прозрачных глазах, как в ледяном озере. Вадим пахнет горечью и металлом. Сжав бедра, он переносит одну ладонь на ширинку, давит требовательно, и Олег длинно выдыхает, съезжает на стуле ниже, совсем бы упал, но другой рукой Вадим вдавливает его бедро в жесткую деревянную сидушку. Держит. Вдруг выпрямляется, ставит ногу между бедер Олега, едва не придавив тяжелым носком яйца, и неторопливо расстегивает ремень. У Олега желудок подпрыгивает к горлу. Он машинально обхватывает лодыжку Вадима, скрытую черной грубой кожей, гладит пальцем тугую шнуровку. Ослабив ремень, Вадим вжикает молнией на ширинке, сгребает член в кулак через нижнее белье. — Вад, — пытается остановить его Олег. Вадим подталкивает ногу ближе к яйцам, и Олег вжимается в спинку стула. — Да? — вежливо спрашивает и мнет член. — Не здесь. И не сейчас, — выдыхает Олег. — Да ладно. Там трупаки одни. Никто не запалит. Он проскальзывает ладонью за резинку нижнего белья, обхватывает член, проводит. Головка мелькает над светлой тканью, прячется то и дело в кулаке. Олег вспыхивает. Горит. Пульс бьется между ног. Сжав член, он ведет ладонью от берца Вадима к колену, к набедренной кобуре, зацепляется за нее пальцем. Вадим, ускоряясь, смотрит на него без тени улыбки, смотрит, чуть приоткрыв рот, высоко вздымается его грудная клетка. Темная головка мельтешит прямо перед глазами, и Олег, качнувшись вперед, дотрагивается до нее губами, Вадим мажет смазкой по губам. Кладет ладонь Олегу на затылок, сжимает между пальцев короткие волосы, отдрачивает себе наскоро, водя по губам, выдыхает — и на лицо брызжет сперма, Олег зажмуривается, чтобы не попало в глаза. По щекам, подбородку стекают капли. Вадим, напоследок мазнув по губам, отпускает его. Прячет член в штаны, застегивается. Переставляет ногу со стула на бедро Олега, давит берцем. — Опять неаккуратно, — тихо говорит. Олег открывает глаза. Стоит до боли. Он опускает взгляд на чистый, лишь чуть запылившийся нос берца, упирающийся почти в пах, и быстро расстегивает ремень и ширинку, вытаскивает член, как Вадим, совсем немного, накрывает головку ладонью. Вадим надавливает берцем сильнее, покачивает стопой из стороны в сторону. Вцепившись одной рукой в его бедро, перетянутое кожаным ремнем кобуры, второй Олег торопливо ласкает себя, и в мыслях мелькают эти берцы, давящие ему на грудь, хотя такого никогда не было, черт, да у них толкового минета даже не было, нормально друг другу не дрочили, только рядом стояли… Он представляет, как Вадим дает ему в рот и душит сильными бедрами, как выкручивает руки и нагибает, толкнувшись в задницу членом, представляет то, что никогда не заводило, и оргазм накрывает так быстро, что Олег, глухо застонав, прижимается лбом к колену Вадима, сгибается. На лице высыхает сперма. Вадим похлопывает его по щеке. — И ничего страшного, да? — говорит. — А строил из себя умницу и скромницу… Олег поднимает на него взгляд. Вадим медленно убирает ногу, отходит от стула на шаг. Кидает тряпку, которой протирал нож, и у Олега на ладонях остаются багровые мазки. * 91 — дракоразум, NC-17 Сережа раздевается. Развязывает галстук и перекидывает его через спинку кресла. Спускает с плеч пиджак. Медленно расстегивает пуговицы рубашки. — Ты же знаешь, что все эти офисные штучки меня не заводят? — лениво спрашивает Вадим. — Какие штучки? — почти искренне удивляется Сережа. Заканчивает с пуговицами. Приспускает белую рубашку с плеч — а они почти такие же белые, молочные в полумраке, будто светятся. Вадим, развалившись в кресле напротив него, смотрит и слегка не верит, что весь этот угловатый стриптиз — для него. Сережа расстегивает ширинку. Подступает на шаг ближе. Улыбается уголком губы — словно задавив ухмылку. — Может, немного, совсем чуть-чуть, — нехотя соглашается Вадим. Брюки падают к щиколоткам Сережи, и он переступает через них. Слишком длинная рубашка скрывает белье. Он подходит ближе, ставит ладони на подлокотники кресла. Глаза его мерцают. Он сдувает прядь волос, упавшую на лицо. Ждет восхищения. И Вадим восхищается — только не словами, а жестами. Дотрагивается до его лица, проводит кончиками пальцев от скул до линии челюсти; заправляет волосы ему за уши; немного сжав плечи, ведет ладонями вниз, к манжетам. Касается бедер — и широкой резинки нижнего белья над тазовыми косточками. — Новые? — спрашивает он, и в голос закрадывается непрошенная хрипотца. Сережа только улыбается — с каждой секундой все самодовольнее. Вадим перемещает ладони на его ягодицы и вскидывает брови. Голая кожа. А ведь он все еще в нижнем белье... Он сжимает мягкие полукружия, и до него доходит: резиночки на талии и бедрах, кусочек материи спереди, а сзади — совсем голый... Пальцами разводит ягодицы, чтобы приласкать, и натыкается на нагревшийся от кожи стоппер пробки. Сглатывает. — Так что, офисные штучки не для тебя? Переодеться в домашнее? — невинно спрашивает Сережа. Вадим молча тянет его за талию, усаживает к себе на колени, впивается в губы поцелуем. Жадно, мокро, с укусами. И подхватывает стопор пробки, тянет из тела Сережи — и, встретив сопротивление мышц, тут же загоняет обратно, раскачивает ее вперед-назад, и Сережа стонет, выгибается в пояснице. Реагирует так ярко, что даже переигрывает, но понимая это умом, Вадим все равно ведется, начинает дышать чаще, целовать беспорядочнее — лицо, шея, плечи, а пробка от одного движения все-таки выскакивает, и она скользкая, и Сережа — скользкий... Вадим прикусывает его плечо, сползает с кресла пониже. Сережа торопливо развязывает пояс его халата, стягивает ниже трусы. — Подожди, — шепчет Вадим, — надо же... — Сейчас, — прерывает его Сережа, — иначе из меня все вытечет. — Вытечет?.. — обалдевает Вадим. Хихикнув, Сережа устраивается удобнее, и Вадим головкой утыкается между его ягодиц. — Это, конечно, была не клизма со смазкой, но я очень старался, — тараторит Сережа. — Еще слово — и у меня упадет, — предупреждает Вадим. Толкается чуть-чуть вверх — и Сережа сам насаживается со стоном, обхватывает горячо и узко, царапает татуировку, обнажившуюся в вырезе халата. Не-а, ни хрена не упадет, с ним вечно стояк каменный... Сережа плавно движется, и внутри него словно огонь горит, ненасытное пламя, сжигающее всех, кто осмелился подойти слишком близко. Вадим обнимает его, тесно прижав к себе, и движения получаются совсем короткие, Сережа ерзает на его коленях, тихо постанывает в ухо, а они ведь даже не договаривались, Вадим не просил ни о чем таком, Сережа лишь игриво сказал — садись вот сюда и жди меня, и Вадим ждал, думал, опять выйдет в чулочках на стройных ногах, или заберется на ручки голым, горячим из душа, а он вышел в дурацком костюме и... и он готовился, думает Вадим с разрывающей сердце нежностью, он готовился ради него, чтобы нравиться, чтобы восхищать... — Малыш, — выдыхает Вадим, дергает в последний раз бедрами — и Сережа замирает на нем. Подрагивающей ладонью Вадим гладит его по затылку, обнимает еще крепче, и Сережа оживает, трется о его живот членом, всхлипывает — ему хватает самой малости, чтобы кончить. Подхватив его под ягодицы, Вадим поднимается из кресла, переносит его на кровать. Целует, помогая выпутать запястья из манжет рубашки, и тихо признается: — Ладно. Может, мне нравятся офисные штучки. Ты в них. И Сережа, уткнувшись ему в шею, улыбается. * 92 — сероволк, оладик в прошлом, G что планируешь делать, пишет Олег. в идеале лежать и целовать тебя, отвечает Вадим Олег замирает с телефоном в руке. Стоит на кухне, опершись о столешницу, словно вот-вот потеряет сознание. Они же разошлись несколько лет назад. Разошлись почти мирно — он сказал, что должен уехать, Вадим понимающе кивнул: а, первая любовь позвала? И разбежались. Сохранили лишь номера друг друга, больше не встречались. Иногда Вадим писал, что есть подработка. Олег отказывался и отвечал, что пока что слишком много дел. Перебросились шутливым: я в Канкуне — а я в жопе мира, завидую. Теперь он пишет, что ненадолго приехал в Питер. Лежать и целовать тебя. Экран смартфона гаснет, а Олег все стоит и смотрит в него, на свое отражение в темном стекле. Серый подбирается со спины тихо, обвивает талию руками. Прижимается щекой к плечу. Мурлычет: — Только не говори, что тебя Лера на свидание зовет. Олег кладет поверх его рук свою ледяную ладонь. — На свидания меня даже ты не зовешь, — отвечает машинально. Прошлое вспыхивает на экране смартфона новым уведомлением. — Что за Вадим? — любопытствует Серый. Ни капли ревности в его голосе. Все так же безмятежен, как и секунду до этого. Слишком доверяет. — Старый знакомый, — даже не врет Олег. — Предлагает халтурку. — Тебе некогда, — строго говорит Серый и, отпустив, подходит к кофемашине, включает ее. — Я и не собирался, — все так же честно отвечает Олег. Не собирался видеться с ним, вспоминать прошлое, даже просто смотреть в глаза. Было бы нечестно по отношению к вам обоим. По отношению к себе. Поглядывая на спину Серого, подставляющего кружку под насадку, Олег быстро читает сообщение. не ссы Поварешкин я пошутил И екает так же болезненно, как и от прошлого сообщения. * 93 — сероладик, NC-17 Обняв Сережу со спины, Олег пятится к креслу. Наблюдает, как Вадим смотрит, как дышит через рот, как рука его сползает к ширинке джинсов и сжимает. Рубашки на нем уже нет — Сережа проворно успел стянуть, пока они раздевали его в две руки, пока целовали, оставляя следы на белой шее, пока трогали везде, а он, извиваясь между ними, словно огонь меж каменных плит, горел все ярче. Наконец кресло толкает под колени, и Олег медленно опускается на него, садится глубоко, прижимаясь к спинке, и тянет Сережу сесть между широко расставленных ног. Ловит его запястья, укладывает его руки крест-накрест, будто он сам себя обнял, и держит. — Приступай, — велит Вадиму из-за плеча Сережи. Упирается член в ширинку, трутся вставшие соски о ткань футболки, вдруг ставшей слишком шершавой. Одежды много. Мешает. Но не до нее сейчас. Вадим подступает ближе, проводит ладонью по волосам Сережи, и тот льнет к его руке. — Держишь, чтобы он сам не кинулся в бой? — ухмыляется Вадим. — Чтобы не натянул тебя по гланды, — отрезает Олег. — Тебе бы понравилось, — заверяет Сережа, глядя на Вадима. — Мне и так... думаю... — бормочет Вадим. — Даже уверен... Положив ладони на колени, он плавно опускается. Проводит губами по бедру Сережи, по другому, и Олегу передается дрожь нетерпения. Голос подводит, дает хрипотцу: — Ага, ему так нравится. Сначала оближи всего. Вадим, подняв голову, ворчит: — Я вообще-то умею сосать. Тебе ли не знать. В глазах его искрит улыбка. Олег знает. Олег очень хорошо знает. Всю его животную страсть, полное отсутствие брезгливости и барьеров, все его хозяйские прикосновения — вот точно такие, как сейчас с Сережей, точно тот же танец ладоней на бедрах, когда он мнет мышцы, словно проверяя на прочность, и подбирается все ближе к паху, трогает так, что терпение кончается, и остается только потребовать — или попросить — возьми уже в рот. Сережа дышит шумно, ерзает, пытается развести ноги шире и упирается в колени Олега своими, трется затылком о плечо. Олег сжимает его крепче, будто лишь для того, чтобы удержать на месте, а на деле — притирается членом ближе к его ягодицам, к его спине. Приходится прикладывать силу, стискивать его запястья — иначе бы уже выскользнул, запустил пальцы Вадиму в волосы и направил его рот к члену. Но Вадим и сам понимает. Оставив ладони на бедрах Сережи, берет в рот. Сережа тихо стонет и дергается. Знаю, бьется в голове у Олега. Знаю, как он кружит по головке языком, как всасывает, дает себе небольшую паузу, чтобы привыкнуть. А потом... С губ Сережи срывается длинный стон. А потом берет глубже, методично и будто вдумчиво насаживается, пуская за щеку. Обнимая Сережу, Олег смотрит через его плечо, как натягивается кожа на щеке Вадима там, где в нее изнутри утыкается член. Глаза его закрыты, лицо безмятежно, лишь стиснутые пальцы на нежных бедрах выдают истинные чувства. Олег смотрит, как его мужчине отсасывает другой. Как его мужчина отсасывает другому. Они оба — его. Сердце качает кровь на запредельных оборотах, того гляди засбоит моторчик. Сережа рвется из рук, пытается толкнуться Вадиму в рот сам, но Олег держит намертво. Шепчет, сам себя не слыша: — Покажи язык свой длинный. А Вадим — слышит. Вадим приоткрывает глаза, выпускает член изо рта, тут же перехватывает его рукой. Порнушно вываливает язык — действительно длинный, Олег от него с ума сходил, когда он оказывался внутри. Вадим, скользя по члену Сережи кулаком, прижимает головку к языку, возит по нему, смешивая слюну и смазку, упивается вниманием. Сережа, замерев, закаменев каждой мышцей, постанывает коротко и громко, смотрит во все глаза, и Олег — тоже, Олег вжимается в него членом, дрожит, словно Вадим ласкает его, и хрипло вскрикивает вместе с Сережей, когда сперма бьет на язык Вадиму. Он, приоткрыв глаза, чуть отстраняется. Вальяжно ведя кулаком по члену Сережи, облизывает губы, усмехается. — Ну что, сдал? — нагло спрашивает. Лицо у него в брызгах спермы. Сережа дышит ртом. Олег запоздало ослабляет хватку. — Давайте следующий вопрос, — хищно говорит Вадим, глядя на Олега. — Он совсем легкий, справитесь без подготовки, — бормочет Сережа и сползает на колени, в сторону от кресла. — Приступайте. И Вадим, вжикнув ширинкой Олега, справляется очень быстро. * 94 — оладик, PG-13 Олега приходится приручать. Утром Вадим обнимает его на кухне и целует, касается губами колючего подбородка, щек. Увернувшись, Олег бормочет: — Ну хватит облизывать. И все равно — вспыхивает, опустив глаза, и ставит тарелку на стол дрогнувшей рукой. В машине Вадим одной рукой придерживает руль, другой — расслабленно лапает Олега за бедро, и мышцы его напрягаются, каменеют, он пытается свести ноги, и ладонь Вадима оказывается зажатой между ними. Вадим небрежно говорит: — Если неприятно — то просто скажи. Олег ничего не отвечает. Ночью Олег гасит свет и задергивает шторы, целует жадно, жестко, все его тело горит, выплескивая скопившееся за день желание, и Вадиму мерещится в его лихорадочных прикосновениях и хриплых тихих стонах любовь. А утром — все по-новой, словно они просто соседи, Олег не касается в ответ и будто в любую минуту готов дать то ли деру, то ли в морду. Хотя сам еще месяц назад предложил: давай снимем одну на двоих. Нет, не девушку. Дурак. К вечеру Вадим ложится головой ему на колени, вытягивается на диване, и Олег, забывшись, касается его волос, массирует кончиками пальцев затылок. Вадим прикрывает глаза и теряет нить сюжета бестолкового фильма. Опасается спугнуть. Страшится однажды ляпнуть: да почему ты боишься и только в темноте позволяешь себе расслабиться? Но держит язык за зубами, чтобы Олег не закрылся еще больше. Так потихоньку и приручает его: объятиями, прикосновениями, лаской. До тех пор, пока Олег сам с утра не тянется с поцелуем, и ресницы на его закрытых глазах дрожат. * 95 — оладик, R — А так нравится? — тихо спрашивает Вадим и ведет кончиками пальцев по бедру Олега вверх, по внутренней стороне. Олег выдыхает: — Нравится. Сам ноги шире раздвигает, подставляется под прикосновение. Вадим проводит выше, ребром ладони задевает напряженный член. Подключает вторую руку и, положив ладони на грудь Олега, чуть сжимает упругие мышцы. — А так? — шепчет, неторопливо седлая его бедра. — Мне все нравится, — ворчит Олег. — Давай уже… — Нет, подожди, — прерывает его Вадим и сжимает между пальцев соски. — А так? Олег возится. Ага, не нравится. Вообще-то Вадим и так уже понимает, что ему понравится, а чего он попытается избежать. Можно гладить и целовать, а кусать до боли — не надо. Нервно дергается, если надавить ладонью на горло. Мечется по постели, когда у него в ухе язык. Все это Вадиму уже известно. Но хочется подразнить. Олег сжимает его талию, тянет на себя, и Вадим перехватывает его запястье. Касается губами костяшек. Улыбается: — Так? Олег вспыхивает, отнимает руку. Наклонившись, Вадим шепчет, дотрагиваясь до его мочки губами: — Знаю, как тебе больше всего нравится. И сползает ниже, устраивается в его ногах, проводит языком по члену. Облизывает головку медленно, обводит ею губы. По смазке Олега, по собственной слюне скользит, как шелк, и Вадим, наверное, слишком увлекается, но ему ведь тоже так больше всего нравится — когда Олег жарко дышит, когда его член каменеет в руке, когда солоновато скатывается капля смазки, и бедра его подрагивают, словно он хочет толкнуться в рот, но сдерживает себя. И когда Вадим почти уже пускает его в рот, Олег вдруг тянет его за плечи наверх, к себе. Шепчет: — Ничего ты не знаешь. Мне больше всего нравится так. И целует, долго, нежно, влюбленно целует. * 96 — оладик, NC-17 — Только быстро, — сразу же предупреждает Олег, открывая дверь. Вадим проходит в коридор, не снимая ботинок, — знает, что это не жилая квартира, а так, штаб для заумных разговоров. — Я тебе не подросток, чтобы быстро, — ухмыляется Вадим. Кладет ладони Олегу на талию и тут же разворачивает к стене, впечатывает в нее грудью, и у Олега воздух выбивает их легких. Лапать его — отдельный вид удовольствия. Вадим проводит по его бокам от подмышек до талии, словно ищет оружие, хотя на Олеге — черная водолазка в обтяжку, и видно издалека — ничего у него нет, разве что, может, пара гондонов в кармане темных брюк. Касаясь носом затылка Олега, Вадим глубоко втягивает воздух. Ладонями — к бедрам, к ширинке, между ног... Олег, положив руки на стену, чуть изгибается в пояснице, подставляясь под санкционированный ими обоими досмотр. Плывет, прижимаясь щекой к обоям, и выдыхает через рот. Быстро — значит, быстро, Поварешкин, спорить не буду, с удовлетворением думает Вадим. Расстегивает его ремень, ширинку, спускает брюки и нижнее белье к коленям и прижимается к оголившимся ягодицам пахом. Становится жарко — все-таки в зимней куртке, хоть и нараспашку, и Вадим торопливо стаскивает ее с плеч, бросает на пол, одновременно толкаясь членом к Олегу. Встает на него — мгновенно. Всегда так было. Пара перехваченных дерзких взглядов, одна-другая колкость — и уже в штанах беспокойно, а уж если за грудки к себе притянуть... Вадим торопливо расстегивает джинсы, плюет на ладонь — и так сойдет, обхватывает член. Прижимается им между ягодиц Олега, стискивает ладонями половинки, трется между стволом, и Олег скребет ногтями по стене. Ага, первый десяток раз у нас только так и было, помнишь? Ты у стенки, а я сзади, и ты разве что не скулил от того, как сильно хотел член. — Вад... — шепчет Олег. — Быстро, помню, — выдыхает Вадим и, взяв его за талию, заставляет немного прогнуться. — Нет, не... — Как договорились, — обрывает его Вадим, издеваясь. Олег, уперев локоть в стену, кладет лоб на предплечье. Вадим проникает членом между его бедер, сводит их теснее, толкается между них насухую. Не проскальзывает даже — натягивается только нежная кожа при движении вперед. И все равно голову сносит. Он сегодня не касался члена Олега, но все равно знает — у Олега так же все окаменело. Кладет все-таки ладонь на его член, кружит пальцами по скользкой от смазки головке. Пристраивается чуть выше, подталкивая стволом его яйца, и Олег опускает руку, сжимает конец его члена в ответ. У стены выходит возня — шумное дыхание, дерганные движения, пальцы по уздечкам до звенящих нервов, хлесткий шлепок по заднице — и хриплый вскрик. Они ведь могут и в постели. Могут долго, с затяжными поцелуями, в несколько заходов, пол потом усеян использованными презервативами. Могут. Но хочется порой — наскоро, как в их первые, почти злые, попытки, чтобы оргазм выломал, чтобы в груди колотилось так, что даже дышать трудно. Сперма Олега капает с пальцев Вадима, и непонятно уже, касается Олег его головки по смазке или по своему семени, а уже и неважно — Вадим ломается следом за ним, стонет, словно от боли, прижавшись лбом к его затылку. Разворачивает его к себе, пачкая грязной ладонью черную водолазку, и целует. Вот этого у них первое время не было — поцелуев. А сейчас — Олег толкается языком в рот, обнимает до хруста в ребрах и не отпускает, до самой ночи не отпускает. * 97 — дракоразум, NC-17 Ответное сообщение прилетает мгновенно. “В душ? Без меня?!” Сережа хмыкает. Вместе со смартфоном идет в ванную, ставит его на раковину и запускает видео. Отступив на пару шагов, чтобы было видно шею, грудь и немного ниже, неторопливо снимает футболку и бросает ее в сторону, проводит ладонями по телу, сжимает соски, и они твердеют. Он наклоняется к камере, улыбается, прикусив нижнюю губу, и подмигивает. Все еще без лица, только подбородок и губы. Выпрямившись, стягивает нижнее белье, поворачивается боком, демонстрируя изгиб ягодиц. И, оставшись обнаженным, выключает видео, отправляет его Вадиму. Уже не проверяет, что тот ответит. Лезет под душ, он и так засиделся за ноутом до ночи. Ему нравится немного смешной флирт приятеля Олега. Тем более это поддерживает иллюзию, будто они с Олегом не рассорились насмерть. Будто еще пара игривых сообщений — и Вадик напишет, что видел в полевом лагере их общего друга. Горячая вода расслабляет. Вспоминается недавняя переписка — где Вадим бесстыдно нахваливал свой член параллельно с комплиментами Сереже, говорил о своем зверином аппетите, и это я не про еду, малыш, ага? Ладонь сама соскальзывает к члену, от прикосновения — мурашки по всему телу. Мелькает шальная мысль. Ну да, конечно, посылать интимки левому парню — сомнительная идея, но можно и без лица, так что… Сережа, придерживая член у головки левой, встряхивает от воды правую руку, хватает с раковины смартфон, мокрым пальцем пытается разблокировать. Видит, что пришло сообщение, но не читает. Вытянув руку, пытается поставить красивый кадр. Из душевой лейки хлещет вода, мешает сбоку шторка. Он замирает, делает снимок. Открывает его сразу же. В кадре — подбородок, напряженная шея, порозовевшее от горячей воды тело и розовая головка в кольце пальцев. Не отправит ведь. Начнет сомневаться. Побоится, что этот Вадик фотку сольет куда-нибудь. И пока возбуждение играет на нервах, Сережа не позволяет логике взять верх. Отправляет, мельком видит сообщение в ответ на видео — сплошные огоньки и глубокомысленное “ммммм а еще?”, откладывает смартфон подальше. Уперев ладонь в скользкую кафельную стену, наскоро ласкает себя. Под водой в душе, без смазки — не так хорошо, как в постели. Поэтому быстро. Выдохнув, кончает, и ноги становятся ватными. К смартфону Сережа возвращается, только когда валится в кровать. Улыбается — Вадик пишет, что он пиздец какой красивый. Пишет, что готов приехать прямо сейчас с цветами и вином. Сережа спрашивает в ответ, во все ли паблики он уже слил эту фотку. “Такое только продавать за очень большие деньги ценителям, пока торгуюсь”, — отвечает ему Вадим. А потом вдруг присылает картинку, и Сережу словно ледяной водой окатывает — так сильно будоражит фото в зеркало в полутемном коридоре, камуфляжные брюки приспущены с крепких мускулистых бедер, на предплечье вздулись вены, крупный член в кулаке. Дыша через рот, Сережа жадно разглядывает нарочито расслабленную позу, тяжелую пряжку ремня, берцы… У него перехватывает дух, между ног все скручивается узлом. Он, решившись, печатает: “Приезжай, можно без цветов, но в этих брюках и берцах”, — и отправляет вместе с адресом. Развалившись в постели, гладит себя и думает, что Вадик соскочит — пошлить в сообщениях мы все умеем, а ты возьми и выполни все, что наобещал! Тем более что отвечать он после приглашения резко перестал… И спустя полчаса Сережа, уже убедивший себя, что его собеседник слился, вздрагивает от звонка в домофон. * 98 — оладик, R — Ну вот мы и дома, — с дежурной насмешкой в голосе говорит Вадим и, пошарив рукой по стене, включает свет. Олег ставит на пол спортивную сумку с разобранным оружием и закрывает дверь. Перелет, переезд, духота, остервенелая злость на себя — не такие уж большие деньги, чтобы сниматься с места и терпеть неудобства, но нет, раз Вадик предложил, то надо ехать… Про себя Олег пытается слукавить: не предложил как первому пришедшему на ум, а попросил, потому что хотел проторчать неделю на деле именно с ним. Вадим, не разувшись, проходит по тесному коридору, скользит кончиками пальцев по стене. Олег устало бредет за ним. Смотрит на широкие плечи, скрытые курткой спортивного костюма, на крепкую задницу, которую не спрячешь под мешковатыми штанами, и накатывает так остро, так пронзительно, что Олег, словно в полусне, протягивает к нему руку, ловит за воротник и тянет на себя. Вадим оступается, оборачивается с острозубым оскалом, и Олег в одно мгновение оказывается с ним лицом к лицу, впечатывается в губы. Целует, положив ладонь на колючую щеку, а вторую так и держит на загривке, в голове бьется: рискнет оттолкнуть — шею сверну. Нет, не свернет, конечно. Да и Вадим своего не упустит. Но не признаваться же себе, как по нему скучал. Олег отстраняется на миг, чтобы оцарапать горячим воздухом пересохшее горло, и Вадим тихо ухмыляется: — Вот так сразу, Волчик? — А тебе разговоры под луной сначала нужны? — огрызается Олег. И так хватит уже ожидания. Нельзя сначала в одном лагере ныкаться по всем углам, заполошно лезть друг другу в штаны, сталкиваться изможденными долгой переброской телами, а потом разлететься по разным городам и сделать вид, что ничего и не было. — Я бы обсудил с тобой при свечах за бокалом вина проблематику сочинений Гомера, но, боюсь, ты не потянешь… Вадим все тянет уголки губ к ушам, смотрит насмешливо. Олег толкает его раскрытой ладонью в грудь, огибает, будто срочно понадобилось проверить кухню, но Вадим ловит его за талию, прижимает к стене, шепчет: — Да я же пошутил. А ты на все огрызаешься сразу… И наваливается всем весом, становится еще жарче в нагревшейся за день комнатушке, пальцы его впиваются чуть пониже ремня, щетина царапает шею, он оставляет засосы-укусы на горле, и Олега под ним плавит, плавит, как свежий асфальт в плюс сорок на солнце. Они по привычке: стоя, в углу, с брюками, упавшими к лодыжкам. Вадим лапает напористо, тычется членом в бедро, стискивает ягодицы, почти рычит в ухо, а потом — лезет языком, и Олега перекручивает, он цепляется за плечи Вадима, смыкает зубы на его плече, слюнявя куртку. И только после этого, быстрого, выломанного, моют руки и раскладывают на столе карту, Вадим деловито оставляет два росчерка красным карандашом, выделяя улицы, где будут караулить жертву, раздевается до трусов и майки, а Олег остается в одних штанах и босым. Ложатся спать пораньше — встать надо засветло, а они в перелетах ни черта не спали, с утра расходятся, вечером сверяют показания, валятся вдвоем в одну скрипучую узкую кровать, толкаются друг другу в кулаки, кусают губы, а спят — отдельно, слишком жарко. Выбирают крыши, чтобы спечься на них со снайперками, готовят пути отхода, пересчитывают патроны. Все идет не по плану, приходится вломиться на закрытую вечеринку и забрызгать чужой кровью помпезный сортир, потом — схватить вещи, схорониться в другой квартире. Адреналин играет на кончиках пальцев, выкручивает кишки. Вадим хрипло, пьяно, хоть и ни капли в рот, говорит, что придется опять разными рейсами, не позажиматься в толчке самолета… Олег припечатывает его к стене: — Пропадешь на все лето — найду тебя сам. — Отправлю любовное письмо с почтовым голубем, — улыбается во весь рот Вадим и сверкает бешено глазами. Оставив его, Олег берет тачку и едет через полстраны в другой аэропорт, и твердит себе, что вовсе его не колотит рядом с Вадимом, вовсе он не саботирует с ним на пару продуманный план, чтобы пощекотать себе нервы, нет, выполняет работу за бабки, вот и все… Отпускает только в самолете. Закрывает глаза, вытянув ноги в проход, и открывает, лишь когда стюардесса деликатно задевает его стопы тележкой. Через две пересадки наконец-то выходит в зал прилета — помятый, раздраженный, потухший. Привычно, но вяло скользит взглядом по людям, опускает голову вниз. И цепляется вдруг краем глаза за знакомую фигуру, напружинивается весь… И замирает. Вадим стоит в прикиде охранника средней руки, разве что рации не хватает, и держит плакат с криво нарисованным от руки голубем. У голубя в клюве конверт с нацарапанным красным сердечком. Олег быстро приближается к нему, и Вадим сворачивает плакат. Коротко обняв его за шею, Олег шепчет: — Ты на всю голову отмороженный. — Ну. Поэтому ты на меня и клюнул. Вадим подмигивает. В такси они садятся вместе и едут в один отель, и Олегу уже плевать, что Вадим своей выходкой привлек к ним внимание. Кровь снова кипит. * 99 — пляжно-отельный оладик, R Сев на соседний лежак, Вадим резко наклоняется к Олегу и проводит языком по бедру. Выпрямившись, сообщает: — У тебя нога соленая. — С ума сошел? — шипит Олег, нервно оглядываясь. Но вроде бы никто на пляже не обратил на выходку Вадима внимания. Тот встряхивается, как собака, брызги с его волос летят на пригревшегося на солнце Олега. Улыбается от уха до уха: — Да ладно тебе. Всем пофиг. Щас почиллим еще немного — и на парад пойдем, тут это в порядке вещей. Он кладет холодную после моря ладонь на колено Олегу, играет бровями. — Я с тобой больше никуда никогда не поеду, — бурчит Олег. — А в Сирию? — Ни за что. — Даже в Триполи не полетим? — Только не с тобой. — Ну хоть в Африку? — уговаривает Вадим. Олег мрачно зыркает на него, но долго удерживать хмурую мину не получается: Вадим, мгновенно забронзовевший под солнцем Испании, с выцветшими до белого волосами, счастливый и почти голый, за исключением крошечных плавок, смотрит на него открыто, и губы Олега сами начинают расползаться в улыбке. Вадим тянется было к нему, но Олег упирает ладонь ему в грудь. Предупреждает: — Еще одно поползновение на людях — и даже в одну кровать больше не ляжем. — Понял, командир, — ухмыляется Вадим. В номере он не дает даже в душ зайти — сразу липнет со спины, целует загривок, ладони его скользят под плавки. Олег ловит его запястье, но Вадим самодовольно говорит: — Я же не на людях. Значит, можно. Мокро целует в ухо. Олег роняет пляжное полотенце — опять по привычке с собой утащил, а не бросил в бак на пляже. Вадим, напирая сзади, подталкивает его к застеленной кровати со свежим бельем, валит его, соленого от моря, на чистое одеяло. — Хотя бы в душ, — просит Олег. Уткнувшись ему в ягодицы уже крепким членом, Вадим обещает: — И в душ тоже. Но потом. Он, приподнявшись, переворачивает Олега, трется щекой о почти высохшие плавки, тащит их зубами за резинку вниз. Сопротивляться ему невозможно. Дыхание его обжигает бедра, живот, язык скользит по коже, и Олег плавится сильнее, чем от полуденного солнца. Облизав член, Вадим сообщает: — Тут тоже соленый. Как фисташки к пиву… — Вад, — стонет Олег и пихает его пяткой в бедро. Вадим, смеясь, ловит его за лодыжку, ловко берет член в рот, и Олег может уже только глухо постанывать — вечно ведется и на его шутки, и на прикосновения, и на все… В отместку он в душе — потом, как обещал Вадим, — нагибает его и проникает нарочито медленно, берет в ленивом темпе, и срывающимся на хрип голосом Вадим умоляет побыстрее, ну хоть немного разгонись!.. Олег только сжимает его талию и тянет: — Не-ет, ты же такой сладкий. Как мороженое в жару. Вадим шумно выдыхает. У него только ягодицы остались белыми, как пломбир. Но и они быстро розовеют — из душа рядом с ними льется вода, ванную заволок пар. Они сегодня без резинки. Олег толкается в его обжигающее нутро, с ума сходит от того, что Вадим позволяет ему все, абсолютно все — и в ответ тоже берет по полной. Растворяясь в нем, Олег наклоняется, обнимает его за талию, стонет ему в ухо, и касается члена Вадима совсем легонько — а он взрывается, забрызгивает спермой кафель, пульсирует на Олеге, и выдержка заканчивается, в несколько коротких толчков Олег нагоняет его. Отдышавшись, переступает в сторону, под лейку душа. Вадим, привалившись к стене, мажет по нему поплывшим взглядом. — Я хочу с тобой босиком по пляжу на закате гулять, — словно бы с удивлением говорит он. — Я знаю, — хмыкает Олег. Вадим, зарычав, бросается к нему, стискивает в объятиях и целует жадно, яростно, берет щеки в ладони и покрывает все лицо поцелуями. А когда наконец успокаивается, Олег шепчет: — Я тоже. Тоже. Вадим улыбается, и Олега топит счастье. * 100 — оладик, R — По... полегче, — выдыхает Олег. Вадим закрывает ему рот рукой, сильнее вжимает в стену и продолжает мерно двигать в нем пальцами. Чует горький запах его пота, табачный дым, въевшийся в куртку, его дрожь. Колени Олега подгибаются, он упирается ими в стену, и внутри него горячо, он сжимается на пальцах, мажет языком по ладони Вадима. Подбородок у него колючий. Вадиму начисто голову срывает от того, как Олег хочет. Как ему надо. Как он всем телом вздрагивает, стоит лишь скользнуть рукой ему в штаны, сжать, а если припечатать его, игнорируя слабое сопротивление, носом в стену и потрогать между бедер — даже через брюки — мигом течет, начинает дышать часто и нервно. Вадиму приходится убрать руку с его рта, от его шелкового языка и подхватить поперек груди, нырнуть пальцами в подмышку, крепко удерживая — иначе совсем рухнет. Брюки Олега висят на коленях, пряжка ремня тянет их вниз. В общем толчке со сломанной вертушкой замка нужно торопиться, но Вадим не может отказать себе в удовольствии — замедляет движения, проникает двумя пальцами тягуче, разводит их внутри Олега, натягивая мышцы входа, и Олег почти всхипывает, давя стон. Олег вечно кладет болт на его приказы и просьбы, закатывает глаза, когда Вадим на него рычит, и только в эти минуты подчиняется полностью, отдается в руки, готов что угодно сделать, лишь попроси. Вадим, намучав его ожиданием, четко и быстро долбит пальцами, неглубоко и правильно, и Олег, царапая щеку о стену, содрогается, кончает ярко, жмется и пульсирует на пальцах. Вадим, тесно обняв его сзади, шепчет в горящее ухо: — Отсоси и проглоти. Олег дергается, но все еще слишком размазан, чтобы огрызнуться и отказать. И Вадим, поставив его на колени, берет его лицо в ладони, толкается ему в рот торопливо, небрежно, Олег то и дело давится, но сжимает его колени, старательно дышит через нос, и Вадим спускает ему в рот, в его маленький, вечно недовольно скривленный ротик, а Олег нервно глотает, закашливается, но глотает, а потом смотрит снизу вверх черными глазами под раскачивающейся под потолком лампой накаливания, и Вадиму до странной щемящей боли в груди хочется ласково провести по его щеке.