выстрелы в молоко

— Мазила, Волков, — комментирует Вадим, проходя мимо, и шлепает по заднице. Олег сцепляет зубы, чтобы не выматериться в голос. Потому что если выругаться — то парни, стоящие в шеренгу напротив мишеней на стрельбище, обратят внимание и начнут тоже отпускать комментарии, а если промолчать, то никто и не заметит. И вовсе не мазила. Всего-то два раза из десяти не попал в яблочко. Вадим с каждым днем распоясывается все сильнее. Заглядывает в кастрюлю с начищенной картошкой и, присвистнув, говорит: — Это же твое призвание, Поварешкин! В жизни не видел, чтобы так хорошо картошку чистили. Вот зачем тебе все эти пушки и ходьба строем? Стал бы поваром! — Не хочется поваром, — цедит Олег, едва удерживаясь, чтобы не загнать короткий нож для чистки картошки Вадиму в наглый глаз. Впрочем, судя по шраму, однажды кто-то и вправду не выдержал. — Да ладно тебе. Поварешкин, — хмыкает Вадим, награждая новым прозвищем, и опять, опять шлепает по заднице. Ей-богу, Олег лишь из уважения к продуктам питания не запускает в него картофелиной. И отчасти потому, что не стоит атаковать старшего по званию. Других курсантов, замечает Олег, Вадим не шлепает. Впрочем, их промахи он комментирует грубее. — Пиздец ты дебил, Антоха, — заявляет Вадим, когда у одного из сослуживцем заклинивает автомат. — Возьми пару уроков у Поварешкина, он вот со стволами умеет обращаться… Все ржут, а Вадим едва ли не впервые за все свои придирки не лезет лапищей Олегу пониже спины. — Заебал, — едва слышно бормочет Олег, смазывая автомат. — Что-что? — живо реагирует Вадим. — Так точно, майор, — бросает Олег. И все-таки срывается, поворачивается к Вадиму и, глядя ему в глаза, говорит: — Вы бы преподали урок. Что со стволами нужно делать. Где понежнее, а где можно и грубо. У Вадима глаза на лоб лезут. По взгляду читается: тебе крышка. Ну да, Олег действительно перегнул палку: при всех подчиненных Вадима отпустил сальную шутку. Но вы тоже поймите, невозможно же терпеть постоянные подначки и поджопники этой крупной, тяжелой ладонью… — На тумбе сегодня будешь стоять — подробно тебе расскажу, — спокойно отвечает Вадим. Только по едва заметному движению его бровей Олег понимает, что попал. Даже не спорит: плевать всем, что он только сегодня стоял на тумбе дневальным, и этой ночью точно заснет стоя. Тумбы-то, по сути, и нет, все-таки база — не училище, но стоять просто на полу у стены ничем не лучше тумбы. Сегодня больше не высовывается, да и Вадим над ним не издевается. После отбоя Олег застывает в коридоре, притворяясь статуей, и поначалу даже не хочет спать, только мышцы дубеют, и кажется, что если он еще хоть минуту простоит — то больше никогда уже не сможет согнуться. Ноет поясница. Заклинивает шею. В казарме — тишина, к дисциплине Вадим относится строго. И глаза постепенно начинают закрываться. Ничего же страшного, думает Олег, если я сделаю шажок назад и прислонюсь к стене, вот на одну секундочку… Он борется с этой губительной тягой хоть ненадолго облегчить свою долю, борется долго и упорно, и все-таки сдается — прислоняется лопатками к стене, выдыхает, закрывает на миг глаза… — Вот и попался, — тут же раздается коварный голос. Олег, встрепенувшись, отталкивается от стены, вытягивается в струнку, вцепляется в автомат, направляя дуло строго в потолок. Потерявшись во времени, он не понимает, как долго его, заснувшего стоя, наблюдал Вадим. Шаги у Вадима тихие, даром что идет в тяжелых берцах, чисто тигр — никогда не знаешь, откуда подкрадется. Олег, сцепив зубы, смотрит на него, даже не моргает. Вадим пристально глядит в ответ, и не получается даже на миг поднять взгляд к часам на стене напротив, чтобы оценить масштаб катастрофы. Сколько же он спал?.. Вадим останавливается напротив Олега и скрещивает руки на груди. На нем лишь майка, натянувшаяся на широкой груди, заправленная в брюки, и таким Олег его не видел — всегда Вадим надевал сверху куртку, прятал под ней сильные, мускулистые плечи. Олег сглатывает. — Нарушение дисциплины, — ехидно говорит Вадим. — Еще и хамишь старшему по званию. — Никак нет, — машинально отвечает Олег. — Что — нет? — оживляется Вадим, и в глазах его прыгают бесенята. — Еще и перечишь? — Не хамлю, — отвечает Олег. — И в мыслях не было. Делает самый невинный вид, на какой только способен. — Устал? — вдруг мягко спрашивает Вадим. — Присядь, — он кивает на пол, — поговорим. Олег мотает головой. Понимает, что это уловка. Хватит и того, что он спал на посту. А Вадим, отшагнув к противоположной стене, опускается на пол и, удобно усевшись, смотрит на Олега снизу вверх. Спрашивает: — Бешу я тебя? — Нет, — отвечает Олег. Даже не обращается к нему по званию, ловит себя на очередной ошибке. Никак не может привыкнуть к условностям, хотя еще недавно в армии рапортовал на все “да, тащ старшина, нет, тащ старшина”, как заведенный. Из-за вольностей в поведении Вадима не получается обращаться к нему, как положено, да и остальные ребята вполголоса переговариваются, называя его по имени и нормальным мужиком. И Олег, в общем-то, согласен, только этот нормальный мужик уже раз сто полапал его за задницу, а Олег не железный, Олега тыщу лет никто там не лапал… — Да ты сядь, — продолжает искушать Вадим. — У тебя ж спина уже отваливается. Садись, разрешаю. И Олег, поддавшись слабости, сползает по стене вниз и, вытянув ноги, кладет на колени автомат. — Зачем мне нахамил сегодня? — задает вопрос Вадим так спокойно, словно они беседуют за чашкой чая, и Олег невольно ведется на его мягкий тон. — Рефлекторно, — честно отвечает он. — Вы же постоянно мне… — он морщится. — Так я же любя. — Я тоже, — брякает Олег. Вадим ухмыляется. Посерьезнев, спрашивает: — Задевает? — Немного. — А нормальных парней не задевает, — ворчит Вадим. — Как ты, такая неженка, вообще тут оказался? Он смотрит внимательно, и Олег под его взглядом вдруг чувствует себя голым. Опускает глаза, уставившись на грудь Вадима вместо его глаз, и впервые замечает едва заметные черные контуры татуировки. Вадим все молчит, и Олег нехотя отвечает: — Я не неженка. Просто чувство собственного достоинства есть. Вадим вздыхает. — Дурной. Ладно, вставай, пусть тебе это достоинство поможет вахту отстоять… Достоинство не особо помогает бороться со сном и усталостью, но зато с ними запросто справляется тревога от того, что Вадим опять попытается его подловить. Через пару часов Олега сменяет товарищ, и Олег, рухнув лицом в подушку, досыпает до подъема четыре часа. Даже вроде как оживает. Выполняет нормативы, не реагирует на подначки — Поварешкин, почему руки дрожат? Давай, еще три подтягивания… И, спрыгнув с турника, возвращаясь в шеренгу, опять чувствует шлепок по заднице. Легкий такой, аккуратный, чтобы не заметили. Вспыхивает, будто произошло что-то интимное, и на Вадима глаза не поднимает. Он сам не понимает, в какой момент доходит до точки кипения и, даже не приняв душ после физподготовки, барабанит в кабинет Вадима. Не дождавшись ответа, дергает дверь на себя и, выпалив: — Можно? — внаглую заходит внутрь. Вадим, развалившись в кресле за столом, поднимает на него взгляд от листа бумаги в файлике. — Совсем страх потерял? — интересуется он, выгнув бровь. — Вы… вы прекратите это, — пылко говорит Олег. — Все эти… — Эти — что? — ерничает Вадим. — Подсрачники, — выдыхает Олег. Вадим прикрывает лицо бумагой и ржет. Олег ощущает, как по лицу разливается краснота, затапливает жаром до ушей. Приспустив листок так, что видно одни только глаза, Вадим спрашивает: — А что? Заводит? — Да… да если бы и заводит! — возмущается Олег. — Вы же это перед всеми! Постоянно! Парни и так меня вашим любимчиком зовут и ржут! Вадим опускает наконец лист бумаги на стол. Оскаливается от уха до уха. — Так ты любимчик и есть, — говорит он. — Носи это звание гордо. Олег, смешавшись, не знает, что сказать. Он рассчитывал, что Вадим грубо отбреет его, и в голове тогда прояснится, а теперь, с одной стороны, в груди все еще полыхает возмущение, а с другой — становится до удивления приятно, что он оказался чьим-то любимчиком. Он, Волков Олег? Вечный прогульщик и двоечник, угрюмый и совсем не компанейский? Он — любимчик? — Опять вы шутите, — недоверчиво говорит Олег. — Не шучу, — заверяет его Вадим. — Ты еще что-то хотел сказать, любимчик? Олег осознает, что стоит в шаге от нового прозвища. Нет уж, лучше Поварешкин… — Не зовите меня так, товарищ майор, — припечатывает Олег. — Могу идти? — Ага. Вольно, — фыркает Вадим. Как оказалось, бумагу столь пристально Вадим изучал не просто так. Вечером он выходит на построение и монотонно зачитывает пять фамилий подряд и точку отправления. Фамилию Олега он называет последней и даже не поднимает взгляда. У Олега скатывается капля холодного пота по спине. Он же так ждал, когда уже начнется настоящая работа, так почему теперь саднит на сердце? У них два дня на сборы, собирать-то толком нечего: трусы-носки, телефоны, у одного из парней — фото дочки, в машину закидывают тюки с продовольствием и патронами, а чистую воду на месте раздобудут. Вадим будто бы дает им, пятерым, отдохнуть: не ставит на вахты, не отправляет в наряд, не придирается. Напоследок он собирает их в своем кабинете и наставляет: под пули не лезть, но и не трусить, и голову почаще включайте, все ясно? Им ясно. Олег ловит его взгляд, и на мгновение кажется, что Вадим смотрит на него с грустью. Он отпускает их провести последнюю ночь в казарме, но Олегу не спится. А, чего терять, все равно уже с рейса не снимут… Он, тихонько встав, берет из уже сложенной сумки сигареты и крадется на улицу. В коридоре кивает дневальному, тот делает вид, что его не заметил. И Олег совсем, вот совсем не удивляется, что его маневр не укрылся от Вадима. Тот выходит на крыльцо, когда Олег делает первую затяжку. Вполголоса спрашивает: — Что, решил, теперь все можно? — Вроде того, — дергает уголком губы Олег в подобии улыбки. Под желтым фонарем над дверью Вадим кажется загоревшим. Он опускает взгляд на пачку сигарет в руках Олега, и Олег молча протягивает ее, предлагая угоститься. Вадим мотает головой. — Волнуешься? — спрашивает он. Олег прислушивается к себе и честно отвечает: — Нет. Просто немного грустно. — Скоро начнется веселье, — обещает Вадим. — Береги себя, понял? Олег пересекается с ним взглядом. Подло екает сердце. — Постараюсь, — тихо говорит он. Сигарета прогорает до фильтра, а он все смотрит на Вадима, а тот — в ответ, и никто ничего больше не произносит. Через три месяца Олег возвращается домой. Загар уже слезает лохмотьями, глаза никак не привыкнут к серому свету Петербурга — слишком тускло, не хватает солнца. Пару дней он просто отлеживается в съемной квартире и зализывает раны, неуклюже бинтует левой рукой ожог на правой — схватился сдуру за раскаленный ствол пулемета. Вадим был прав: только им обрисовали задачу — грусть как рукой сняло. Зато теперь она нахлынула с новой силой, и Олег не понимает, как ухитрился привязаться к майору, внаглую раздававшего ему шлепки по заднице. Если так подумать — то полное злоупотребление полномочиями, ну ни в какие ворота, вот капитан на боевом задании раздавал только матюки… Олег ловит себя на том, что по Вадиму тоскует со страшной силой. По его наглым глазам, нахальной ухмылке. По редким разговорам. Найдя среди старых бумаг и визиток, заправленных за обложку паспорта, листочек с номером, Олег звонит в часть. Просит связного соединить его с майором. — По какому вопросу? — интересуется связной. Олег вздыхает. — Просто скажите ему, что любимчик звонит. Он поймет. Он даже не уверен, что Вадим вспомнит его. Мало ли пацанов проходили инструктаж и спецподготовку? Они у него постоянно меняются. Завел уже другого любимчика. Поспокойнее и подобрее. — Он рассчитался и ушел, — вдруг отвечает связной. — А… а куда? — растерявшись, спрашивает Олег. — Такой информацией не владею, — отрезает связной. — Ладно. До свидания. Олег, положив телефон на стол, тоскливо подпирает кулаком подбородок. Придется смириться, что связь с Вадимом он потерял навсегда. На следующий день телефон разрывается — звонок с незнакомого номера. Олег с сомнением смотрит на цифры, не узнает их и нехотя отвечает. — Ну привет, любимчик, — слышит он голос Вадима. — Майор, — выпаливает Олег. — Вы все-таки не уволились! — Уволился, уволился, — осаживает его Вадим. — Так что можно просто по имени. Ты как додумался назваться любимчиком? Мне когда передали, ржали в трубку до икоты, в курсе? — Это не я придумал, — отвечает Олег. — Чего хотел-то? — лениво спрашивает Вадим. Олег прикусывает губу. Сам не знает. Может, просто услышать голос. Пауза затягивается, и Вадим предлагает: — Давай встретимся. Расскажешь все. Они договариваются о встрече в баре вечером. Олег перебирает одежду, одевается, не задумываясь, во все черное — на гражданке у него почти вся одежда черная, не привык к ярким цветам. С неба сыпет колкий снег, и к бару он добирается продрогшим, лицо, обветренное далеким солнцем, начинает болеть. Вадима он быстро находит взглядом и устремляется к нему за столик в углу. Садится напротив, по привычке протягивает правую руку, забыв, что вся ладонь забинтована. Вадим, хмыкнув, касается кончиков его пальцев, и Олег невольно вздрагивает. Все-таки его зацепило сильнее, чем он думал. Наклонившись, чтобы перекричать музыку, Вадим говорит: — Я же тебе говорил: береги себя. Что с рукой? Олег рассказывает. Под виски с колой выбалтывает, наверное, государственные тайны, а Вадим слушает и в ответ говорит, что его все задрало, вот он и ушел в вольное плавание. И алкоголя-то не так много, но Олег, пригревшись после холодной улицы, плывет, и сама вылезает на лицо улыбка, и губы складывают импульсивное: — Я скучал. Вадим улыбается в ответ и ехидничает: — Что, привык к моим подсрачникам? Олег кивает. Из бара они уходят — слишком много народу набилось, слишком шумно стало. Олег порывисто предлагает: — Продолжим у меня? Вадим, спрятав руки в карманы, ухмыляется: — Это ты меня на свидание приглашаешь, Поварешкин? — Да какое свидание, — тут же сконфузившись, дает заднюю Олег. Хотя больше всего на свете желал бы, чтобы их встреча была свиданием, а не дружескими посиделками. Но не признаваться же в открытую. Об этом он никогда не скажет. — Пойдем, — вдруг соглашается Вадим и достает телефон из кармана. — Куда такси заказывать? Олег, называя адрес, судорожно вспоминает, есть ли дома что-то из алкоголя и еды. Холодильник полупустой, пить приходится чай. На кухне они садятся на пол, потому что на съемной квартире почти нет мебели, и Олег вспоминает, как Вадим поймал его спящим на вахте, и они, сидя друг напротив друга, неуклюже поговорили. Как-то проще все было, думает Олег. Будто игра. А теперь — по-настоящему, и язык не поворачивается спошлить или пошутить. — Поварешкин, — тихо зовет Вадим, грея руки о чашку, — ты же не побеседовать хотел. Олег вскидывает на него взгляд. Вадим, в теплом свитере с узором ромбиком, смотрит на него с интересом, чересчур внимательно. И от взгляда его Олег вдруг чувствует себя голым, обнаженным до костей, словно Вадим может прочитать все его мысли. — Я… я не знаю, зачем позвонил, — признается Олег. — Просто хотел услышать голос. — Как романтично, — хмыкает Вадим и ставит чашку в сторону. Олег повторяет его движение, только теперь не знает, куда деть руки и глаза. Отводит взгляд в сторону и сцепляет пальцы в замок. А Вадим продолжает: — Я же говорил — неженка. Мог бы по-мужски честно сказать: майор, зудит у меня, давно за жопу никто не лапал… Олег вздрагивает, не сдерживает все-таки мышечной реакции, и никак не сообразит, очередная это шутка или Вадим всерьез. Отвечает, выбирая слова: — Ну, за последние годы только вы и лапали. — И тебе понравилось, — заключает Вадим. — Ночами спать не мог, только об этом и думал. — Майор! В смысле, Вадим! — возмущается Олег, вспыхнув, словно в полдень в пустыне. Вадим тихо и коротко смеется. Ставит колено вперед, подбираясь к Олегу ближе, и шепчет: — Скажи еще, что я все не так понял. Так что? Он замирает так близко, что Олег чувствует его дыхание. Опираясь на ладони, поставив их совсем рядом с бедрами Олега, Вадим легко улыбается — все-таки чуточку самодовольно, ни капли не сомневаясь, что Олег поддастся. У Олега сердце бьется быстрее, чем под пулями. Все еще остается сомнение: не может быть, чтобы Вадим все это всерьез, просто разыгрывает, чтобы потом поржать над ошалевшим лицом Олега. И назло ему, чтобы переиграть, Олег отвечает: — Боюсь, что я вас сейчас не так понимаю. И тянется к губам Вадима, коротко целует, сразу же отстраняется, готовый упасть на локти и перекатиться, избегая удара. Но Вадим не спешит толкать его и свирепеть. Он хмыкает. — Да все так. И, переставив ладони, уже сам целует Олега, наваливается на грудь, и Олег сползает на локти совсем не для того, чтобы увернуться, а потом и ложится спиной на пол, пока Вадим, лежа на нем, неторопливо касается губ. Тело подводит мгновенно — утыкается твердостью Вадиму в бедро, а от поцелуя кружится голова. Вадим кладет ладонь на щеку Олегу, вторую — под затылок, дышит шумно и мерно, целует вдумчиво, словно пытаясь распробовать, и Олег обнимает его за шею и талию, теперь уже точно поняв — не-а, нифига это не подколка и не розыгрыш. Вадим давит сверху, пахнет терпко, и под его телом Олег плавится. Оторвавшись, Вадим шепчет: — Кровать-то есть? Или придется на полу? — Есть, — выдыхает Олег. Вадим рывком садится на колени, поднимается и протягивает Олегу руку: — Веди. В спальне Олег снова робеет — секса у него не было несколько лет, он едва вспомнил, как целоваться, а вот все остальное точно забыл. Вадим, стянув свитер, обнимает его со спины, прикусывает мочку уха, забирается ладонями под футболку, и под колени подталкивает кровать. Ладно, как снимать одежду с другого — Олег точно помнит. Все так же никуда не спеша, Вадим стягивает с него футболку, лезет к ширинке, и стоит ему тронуть член, как Олег изо всех сил напрягает все мышцы, чтобы все не закончилось раньше времени. Тянется рукой между ног Вадима, вспоминает, что правая, забинтованная, временно вышла из строя, лезет левой, но Вадим перехватывает его запястья, заводит руки за голову и хрипло говорит: — Не спеши, любимчик. И поцелуями спускается от губ к животу, ласкает бедра, переворачивает в одно движение на живот, звонко шлепает по ягодицам и выдыхает: — Мечтал так сделать. От шлепка дрожь проходит через все тело, и Олег ахает. Приподнявшись на локтях, оборачивается. Вадим мнет его ягодицы и спрашивает: — Не делать так? — Делать, — выпаливает Олег. Снова ложится лицом в подушку, чуть изгибается в пояснице, подставляясь, и Вадим опять обрушивает ладонь, бьет хлестко, на миг вспыхивает боль — а потом жар, разливающийся по всему телу, и Олег стонет, не понимая, почему это так заводит и как он ухитряется распалиться еще больше, и так ведь на пределе стоит… Вадим шлепает еще пару раз, наклоняется и проводит по горящей коже языком, и Олег не выдерживает, со стоном трется членом о постель. Прижавшись грудью к спине, Вадим прикусывает его шею и протискивает руку под живот Олегу. Олег приподнимается на коленях — и упирается ягодицами в пах Вадима, его член ложится ровно между них, он легко двигает бедрами, потираясь, и Олег стискивает подушку в кулаках, дыша ртом. А Вадим, обхватив его член, проводит по всей длине, толкаясь в ягодицы, и тогда Олега все-таки разматывает, он, хрипло втянув воздух, вздрагивает всем телом, колени слабеют, оргазм такой яркий, как от своей руки никогда не было. Он рушится на постель, жадно дышит. Вадим, коснувшись кончиком носа его уха, ничего не говорит. Только целует шею и поправляет свой член, утыкается им между бедер Олега, тревожит дыханием и берет его, не проникая, берет между ног, совсем сводя с ума. Олег ему, наверное, очень нравится, потому что он тоже кончает быстро. Между бедер становится горячо и влажно, Вадим широко проводит рукой по телу Олега, прикусывает шею и тут же касается губами мягко, словно извиняясь. Откатывается в сторону и ложится на спину. Сжимает кончики пальцев обожженной руки. — Извини, — тихо говорит Олег. — У меня давно не было. — Я так и понял, — отвечает Вадим. — Некогда было, понимаю. — В смысле, несколько лет, — зачем-то уточняет Олег, не успев прикусить язык. Вадим, повернув к нему голову, весело сверкает улыбкой: — Неудивительно. Подкатывать ты вообще не умеешь. Мог бы еще полгода назад попросить вахту по-другому отработать. — Ты бы не разрешил, — защищается Олег. — Ага. Ну в кабинет ко мне приходил бы почаще тогда. Любимчик все-таки, — ерничает Вадим. Олег тянется к нему и смазывает нахальную улыбку поцелуем. Вадим снова берет его между бедер — о большем не заикается, а Олег сомневается, что сможет сейчас принять его по-другому. Все тело горит от поцелуев и прикосновений, от рта вокруг члена, самому хочется взять в рот — и Вадим разрешает, заставляет только перевернуться, и сперва Олег не понимает, а потом, стоит Вадиму взять его за бедра и подвинуть ближе к себе, доходит. Пока Вадим ласкает его, сосредоточиться никак не получается, и Олег только облизывает его член, прижимает к щеке, содрогается, ругает себя — да что ты за любовник такой, только о себе думаешь, он же больше не вернется — а потом все мысли вышибает, и он лежит, оглушенный, уткнувшись лицом в бедра Вадима, и пытается заново научиться дышать. Он совсем теряет счет времени. В себя приходит, когда Вадим впотьмах начинает искать на полу свое нижнее белье. Зовет: — Вадим, а ты… мы повторим? В голосе звучит такая неприкрытая надежда, почти мольба, что Олег морщится. Вадим, наконец найдя носки, садится, надевая их, и спрашивает, не оборачиваясь: — А ты рассчитывал, что так просто отделаешься одним разом? И как объяснить ему, что Олег начисто разучился заводить отношения? Это же не с девчонкой, где все сразу понятно. Наверное. — Я… — начинает он, но никак не может сформулировать, хотя казалось бы, что может быть проще — скажи, что хочешь и второй, и третий раз, и не только секс, но и разговоры, сидя на полу с чашкой чая, и долгие переписки, в которых обязательно признаешься, что скучаешь, и случайное “я влюбился в тебя”, которое захочешь удалить, но не успеешь, а после с замиранием сердца будешь следить, как Вадим в ответ что-то долго пишет. Как все это сказать, чтобы он понял? Вадим поворачивается к нему, роняет на постель. Глядя в лицо, произносит: — Думаешь, я всех за жопу лапаю? Все у меня любимчики? От всех подряд мне так башку сносит, что я берега путаю? Ты уехал — и я в себя пришел, решил, что валить надо, пока слухи не пошли. Так что, как считаешь, повторим? Олег касается его скул. Отвечает: — Хоть прямо сейчас. Вадим, усмехнувшись, целует его. И больше никаких слов не нужно.