Небезопасно было в тебя влюбляться

Тодороки безынтересно рассматривал деревья и окрестности, хотя и так уже знал их наизусть. Он покачивал слегка головой, стараясь не допустить дурных мыслей, что одна за другой проникали в сознание. Дул легкий утренний ветер, треплющий волосы и разносящий его аромат в разные стороны. Солнце светило совсем тускло, как-то будто специально грустно, окрашивая день в темные краски. Мидория сидел рядом с ним на лавке, не поднимая от асфальта головы. Он выглядел уставшим, потерянным и разбитым, пусть Шото и старался на него не смотреть, демонстративно делая вид, что его всё это не слишком сильно волнует, хотя на деле изнывал от желания узнать все подробности и разрешить ситуацию. Изуку казался немного сонным, альфа был уверен, что спал он очень плохо, но спрашивать об этом сейчас было бы глупо. Он уже задал один вопрос, на который Мидория пока что не дал ответ. В голове Тодороки кровь отбивала ровный ритм, будто отсчитывала секунды, стуча медленно и тяжело, громко, волнительно. Шото искоса посмотрел на омегу, почему-то ему ужасно захотелось его обнять, но он сдержал себя, лишь глубоко втягивая воздух через нос, пропуская сквозь себя все нотки аромата Изуку. Альфа проследил за взглядом Мидории и усмехнулся, поняв, что омега очень внимательно наблюдает за голубями. Те весной и ближе к лету вели себя совершенно странно: резвились, кричали, бегали друг за другом, чем-то напоминая Тодороки озабоченных старшеклассников. – Тебе не холодно? – подал голос наконец Шото и склонил голову набок, осторожно улыбнувшись омеге. Тот вздохнул и махнул рукой, мол, ерунда. Это действие показалось Тодороки очень странным: прежде ученики не вели себя с ним так легко и свободно, особенно такие, как Изуку, тихие и вежливые. – Голуби так смешно прыгают, – тихонько сказал Мидория и вздохнул. Шото вновь посмотрел на птиц и не смог сдержать смешка. Изуку оказался прав, голуби, вместо того чтобы обыкновенно ходить, прыгали змейкой друг за другом, оставляя крылья в сложенном состоянии. Тодороки в какой-то момент даже показалось, что кто-нибудь из них должен врезаться клювом в асфальт, но этого не произошло. – Да, забавно, – согласился альфа и обернулся к Мидории. – Но ты так и не ответил на мой вопрос. Я не буду настаивать, если ты не хочешь говорить, – добавил он, заметив поникший взгляд. – М… – Изуку только плечами пожал. – Родителей нет дома, – сказал он наконец. Шото кивнул. – Это я понял, – вздохнул он, – но почему же ты не вышел сразу же? – удивился альфа. Омега вздрогнул всем телом и низко опустил голову. Тодороки внимательно на него посмотрел. Понять такое поведение он не мог, даже предположить о возможных причинах. Они с Мидорией обговорили два пути происходящего, но Изуку почему-то не стал следовать предложенному решению. Что же там на лестничной клетке произошло? – Ну… – омега глянул на него, – так получилось. – Как так получилось? Что там такое произошло? – Шото чуть недовольно на него посмотрел, прищурившись. Обычно он умел всегда сохранять спокойствие, но время от времени раздражение становилось чуть ли не невыносимым, когда речь заходила о важных для него вещах. – Ты же не стоял там без толку, названивая в звонок? – Мм… – Мидория дернул плечами, – нет. – Тогда чего? – альфа взволнованно на него посмотрел. Изуку поежился от его взгляда и обернулся, закусив губу. Его изумрудные глаза стали чуть более темными, кажется, от подступающих слез, веки сразу же начали краснеть. Тодороки сглотнул – боялся увидеть, как Мидория заплачет. Около полуминуты между ними висело напряжение, а после совсем тихо, слабо и виновато Изуку признался: – Я… стоял там… без толку… я даже не названивал в звонок… Я… ждал, когда вы уйдете, – шепотом проговорил он. Шото вздрогнул от неожиданности, хотя прежде за ним такого никогда не наблюдалось, и подскочил, всплеснув руками. – Зачем? – вырвалось у него. Мидория опустил глаза, поник. – Ну… – Зачем? Тебе… что? – Тодороки нахмурился, предполагая худшее, – ты… что-то не так со мной? Я тебе не нравлюсь? Раздражаю? Или… ты меня боишься? – он поморщился. Изуку замотал головой. – Не-ет, – его высокий голос зазвучал необычно удивленно, – дело не в этом. – А в чем? Ты… искал возможность отвязаться от меня? – изумился альфа и отступил на шаг. – Это всё меняет… – Нет! – Мидория вскочил, – дело не в этом! – он так неожиданно перешел на крик, что Шото опешил. – Нет… – повторил уже тише, – дело не в вас. – А в чем? – М… просто… мне очень стыдно вас утруждать, – тихонько признался Изуку и взволнованно начал перебирать пальцами, как он делал всегда на уроках физкультуры. – Вы… уже много сделали. А когда я понял, что родители не приехали, я… ну… мне стало так… я не знаю… Я подумал, что с моей стороны это будет ужасно по-свински! – выдохнул он. Тодороки отступил. Он глупо открыл рот, в недоумении посмотрел на Мидорию, медленно закрыл рот, нахмурился. – Дело в этом? – В этом… – Ты… – Шото всплеснул руками, – а что ты собирался делать? Специально подождал так долго, чтобы я точно успел уйти, а после… что ты собирался делать? Бомжевать? – Ну-у… – Изуку смутился. Альфа прищурился, одно нехорошее подозрение закралось ему в голову. – А, может… тебе есть куда идти… – протянул он негромко, прищурившись, – быть может… ты… – Тодороки скрестил руки на груди, – просто обманул меня, потому что лучше было наврать, чем говорить правду. Ты… собирался к кому-то идти? К своим друзьям? Или у тебя какая-нибудь своя нехорошая компания? – предположил он. – Или ты спешил на свидание со своей… собирался там и остаться ночевать! – Нет! – Мидория отшатнулся. Он в шоке посмотрел на Шото, видимо, не понимая, как вообще тот мог такое предположить. – Нет, – он смутился, – вы что… ни с кем я не ночую. – Хм-м, – Тодороки прищурился недовольно, но внутри у него стало очень тепло, хорошо и радостно. Он непроизвольно улыбнулся, подумав, что всё это очень хорошо. Не ясно только, почему. – Я… просто… – Изуку неожиданно шмыгнул носом, и Шото вдруг понял, что омега готов разреветься хоть сейчас. Наверное, это была его обыкновенная и нормальная реакция на все тяжелые происшествия, на любой стресс и крик. – Просто, ну… мои родители… у них… – Мидория потер холодные ладони, нервно вздыхая, – у них сейчас всё плохо… на работе там… и… они… они… последние пару лет… я… ну… – его глаза стремительно наполнялись слезами. Альфе стало не по себе, он сделал к омеге шаг, не зная, имеет ли право его обнять, должен ли или это будет выглядеть неправильно, слишком подозрительно. Тодороки хотел, ужасно хотел что-то сделать, поддержать Изуку и утереть слезы с его глаз, но он боялся переступить ту тонкую грань между учительской поддержкой и какой-то ещё. Хотя, наверное, он уже давно ее переступил. – И что они? – сипло спросил Шото. – Они стали такие злые… вечно раздраженные, недовольные, ничего кроме денег их уже не волнует! У нас… проблемы с деньгами… – тихонечко заметил Мидория и вздохнул, переступая с ноги на ногу. Он нерешительно подошел к Тодороки, мельком на него посмотрев, а тот не отстранился, с волнением наблюдая, что будет происходить дальше. – Они меня не замечают, им совсем всё равно… они… они… ну… это очень сложно… наверное… – Изуку утер левой рукой слезы, но особого толку это не принесло: он всё ещё продолжал плакать. Альфа открыл рот, пытаясь быстро подобрать подходящие слова, но в голову ничего, как назло, не пришло. – Ты… всё не так плохо, возможно. – Нет! Всё намного хуже! Они постоянно ругаются… им всё равно на меня… они… и меня ругают… и я столько всего должен делать! Я не могу… Они так часто повторяют, что я только мешаюсь, что я… что от меня никакого толка, что я сплошное разочарование. И… и сами… – Мидория начал задыхаться, взмахивая бестолково руками. Шото сглотнул, сочувственно посмотрев на омегу, неуверенно его осмотрел. С поддержкой у него всегда было всё плохо. Когда-то давно в детстве мама гладила его по голове и повторяла, что всё будет хорошо, когда происходило что-нибудь жуткое. Но после сочувствием к Тодороки никто никогда не проникался, просто смысла не было и причин. Он не умел этого, не знал, как это. – Мне… – Тодороки неуверенно протянул руки, – жаль, я… это так… – Это так ужасно! – закончил за него Изуку. – Я так устал! Я больше не могу! Не хочу их видеть, не хочу, чтобы они возвращались. Всё лучше, чем пребывать в нашей квартире, я предпочту сидеть на улице, чем возвращаться туда, – выдохнул он. Шото удивленно на него посмотрел. – Не скажешь же ты, что у тебя есть ключи? – изумился он, – и ты просто не хочешь возвращаться домой! – Нет! Ключей нет… я бы не стал врать, – омега шмыгнул носом и сделал к нему шаг, дрожа всем телом. Альфа не сдвинулся с места, а Мидория уткнулся макушкой в его грудь, не прекращая плакать. У Тодороки замерло сердце. – Я… они… никому нет до меня никакого дела, – прошептал еле слышно Изуку. Шото не двигался и не дышал, боясь пошевелиться и напомнить, что он не просто статуя. Мидория тихо всхлипывал и продолжал что-то шептать, но разобрать хоть слово уже было невозможно. Омега еле ощутимо коснулся ладонью его живота, будто пытался обнять, но вовремя себя одернул, весь сжавшись. Тодороки сглотнул. Это действие было такое родное, домашнее и простое, альфа очень хорошо его понимал. Ему даже захотелось обнять Изуку; он сглотнул, хмурясь: не мог себя сдерживать, но знал, что должен. Мидория затих, но не торопился отстраняться, продолжая стоять совсем без движения и чего-то ожидать, не поднимая головы. Он смотрел куда-то на свои ботинки или асфальт, Шото не знал, но, если бы он спросил об этом, это стало бы самой глупой поддержкой в этот момент. Да и какая, собственно, разница. – Возможно… – подал голос Тодороки, тот зазвучал непривычно тяжело и хрипло, – возможно, возможно… всё не так плохо, твои родители лишь… – Нет! Всё так… всё так, как я говорю… – слабо выдохнул Изуку и снова задрожал. – Почему… как бы громко я не кричал, почему никто никогда меня не слышит?! – он поднял голову и уставился Шото в глаза, готовый продолжить плакать в любую секунду. Альфа переступил с ноги на ногу, растерялся и глупо открыл рот, подбирая слова, но те так и не сошли с языка. Рука Тодороки очень осторожно коснулась локтя Мидории; омега вздрогнул всем телом, его лицо вытянулось, а Шото поспешил отпрянуть, испугавшись, что сделал что-то не то. Но Изуку подался вслед за ним, не сводя с лица взволнованный взгляд. – Я… я слушаю, – тихо сказал альфа. – Но вы не слышите… – омега опустил голову, поник, – никто не слышит, совсем никто, никогда. И… это нормально… никому нет никакого дела, совсем никакого, – он вздрогнул всем телом, дрожь волнами накатывала на него. – Я слышу, – Тодороки неожиданно для самого себя встряхнул его, схватив за плечи. – Я слышу, я готов слышать, Мидория-кун, – он взволнованно осмотрел омегу, что удивленно на него посмотрел, его глаза будто бы заискрились. – И… мне не всё равно, – шепотом проговорил Шото, где-то отдаленно его сознание завопило от сказанных только что слов. – Мне ничуть не всё равно. – Что? – тихо переспросил Изуку. – Мне не всё равно, – повторил альфа, про себя удивляясь искренности этих слов. Такой неожиданной, настоящей искренности. – Правда? – растерялся омега. – Да, – Тодороки кивнул, дыхание перехватило. – Мне не всё равно на тебя. Не всё равно, что ты говоришь, не всё равно… что с тобой происходит, – проговорил он тихо. Мидория смутился и опустил глаза, отступая назад. Ладони Шото заскользили по его плечам вниз на руки, остановившись в районе ладоней. Они замерли на несколько секунд, внимательно смотря друг другу в глаза. – Не всё равно, – еле слышно повторил Изуку. – Ничуть. Ты… важен! И я верю… что я такой не один. Да, возможно, порой мы этого не чувствуем, но родные… очень любят нас, – проговорил уверенно альфа, но омега, кажется, его слов уже не слышал. Он смотрел в разноцветные глаза, слегка приоткрыв от удивления рот. – И… я… если что-то случится… ты можешь рассказать… мне… – закончил Тодороки. Мидория глупо моргнул и растерянно кивнул головой, кажется, сильно сомневаясь в услышанном. Или никто прежде не говорил ему подобных слов, поэтому он не знал, как должен себя вести. Шото тоже не знал: ему никогда не приходилось делать чего-то подобного, да и в такой ситуации он оказался чуть ли не впервые. – Я… – Изуку отступил назад, прижав ладони к груди. Только сейчас Тодороки вдруг осознал, что какую-то долю минуты они стояли, держась за руки, Шото даже не замечал холода его пальцев. – Ох… х-хорошо… – смущенно пискнул омега. На мгновение воцарилась тишина; никто из них двоих даже не замечал гула машин вокруг и веселый смех людей. На своей спине Тодороки почувствовал чей-то взгляд, но почему-то не обратил внимание, не в состоянии оторваться от больших изумрудных глаз, взволнованно на него смотрящих. Тяжелые шаги и чья-то ругань. Мидория вдруг вздрогнул и подскочил, в первую секунду Шото даже не понял, что происходит. На лице Изуку на секунду проступило волнение – он не знал, что делать, – но оно быстро сменилось тревогой и каким-то отвращением, которое альфа сразу же воспринял на свой счет. Омега отбежал от него в сторону, Тодороки растерянно развернулся в его сторону и только открыл рот, собираясь что-то спросить, как услышал: – А ты чего тут забыл? С утра пораньше-то! Раз уж выходной, то мог бы уборкой в доме заняться, а не на гулянки ходить! – к Изуку быстрыми шагами устремились двое людей; Шото медленно отступил назад, вопросительно глядя на омегу, что в его сторону будто нарочно не смотрел, не желая показывать, что они вообще знакомы. – Прости-и, – еле слышно выдавил из себя Мидория. Невысокая пухлая женщина с несоразмерно большими сумками и какой-то жутковатый на вид ужасно усталый и бородатый мужчина с не менее большими и явно более тяжелыми пакетами окружили Изуку и начали что-то быстро-быстро ему говорить. Тодороки мгновенно потерял нить разговора, глупо хлопая глазами. Но Мидория, видимо, понимал каждый звук, устало кивая головой. Он выглядел обремененным и ничуть не радостным, Шото, наблюдая за происходящим, быстро понял, почему Изуку так отзывается о своих родителях. Тодороки мгновенно понял, что это именно его родители. И нет, не внешнее сходство подтолкнуло его на эту мысль, а лишь эта неприятная и отталкивающая манера общения, что встречается лишь между очень близкими родственниками. Они, как два коршуна, накинулись на сына, начиная вешать ему на уши всякие бредни, от которых Шото мгновенно стало плохо, и ничего другого вокруг не замечали. Будь это кто угодно другой, Изуку наверняка отпрыгнул бы от них в сторону или бы перепугался, как происходило с ним довольно часто, растерялся бы, но нет, он стоял совершенно спокойно, лишь устало и очень грустно. Вдруг их взгляды пересеклись, Мидория резко вспыхнул, быстро начав покрываться румянцем, но чтобы это значило, Тодороки не знал. Изуку слегка кивнул головой и быстро отвернулся. Шото предположил, что это было чем-то вместо прощания. Почему Мидория не хочет представить его своим родителям понятно не было, но альфа решил, что ему это и не надо. Мало ли, начнутся ещё расспросы какие-нибудь, кто-нибудь ляпнет чего-нибудь не того и их ложь всплывет. Шото вздохнул, неуверенно, улыбнулся и двинулся в сторону своего дома, неопределенно покачивая головой. Родители Изуку появились так неожиданно, удивительно, что ничего не заметили. Вовремя Мидория отскочил! Тодороки усмехнулся. Стоило только представить, чтобы подумали родители, увидев, как их сын жмется неизвестно к кому, как к затылку подступало неприятное липкое чувство. Ему проблемы не нужны… Квартира показалась непривычно пустынной без Изуку. Альфа медленно стянул обувь, вздохнул, посмотрел на себя в зеркало и улыбнуться почему-то не смог. Легкое ощущение опустошения подступило, Шото вдруг почувствовал, что не сможет избавиться от него очень легко. Он помыл руки, переоделся и отправился на кухню, собираясь плотно позавтракать-пообедать. Есть хотелось ужасно, он с нетерпением наблюдал, когда же побелеет на сковороде яичница. Она скворчала, шипела, но никак не белела. Наконец, белок приобрел характерный цвет, а вот желток всё ещё продолжал блестеть, оповещая о том, что он ещё даже не схватился. Но Тодороки ждать был не готов: выключил плиту и прямо со сковороды слопал всю яичницу, быстро пережевывая, глотая и вкуса совсем не чувствуя. Его мысли были где-то далеко, где-то около подъезда, где-то рядом с Изуку. Шото одолела странная мысль, что не стоило оставлять Мидорию с этими людьми. Омега отзывался о них с таким отвращением, с крупными слезами в своих прекрасных глазах. И Тодороки, увидев их, не подумал, что он не прав. Они выглядели суетливыми, показались ему слишком уставшими и помешанными на самих себе. Есть ли им какое-то дело до своего ребенка? В педагогике Шото был не очень силен, несмотря на законченный им вуз. Он проникался к детям сочувствием, но как разрешать сложные конфликты понятия не имел. Обычно старался до такого не доводить, разнимать задолго до того, как всё приключалось, но порой происходило и так, как с Ирукой-кун, Тодороки так и не смог понять, что он должен был сделать. Но, однако же, Шото прекрасно знал, что дети очень сильно нуждаются в своих родителях, он знал это по себе. Всегда. А в такой нежный возраст, как пятнадцать-семнадцать лет, подростки очень чутки и насторожены, ждут исключительной любви и поддержки, а родители, наивные дураки, думают, что их дети уже взрослые. Вспомнив об Ируке-кун, Тодороки поморщился. Сомнений в том, что альфа влюбилась в Изуку, у него не было. Почему-то Шото так же и не сомневался, что, если Мидория об этом узнает, он наверняка согласится с ней встречаться. Любой бы согласился. Ирука замечательная. Судя по тому, что Тодороки знает, в классе особой популярностью она не пользуется, но вряд ли Изуку это смутит, учитывая, как одноклассники относятся к нему. Ируку умная, целеустремленная, победительница по жизни. Но при этом она не источает агрессию и лобную дурость, присущую многим молодым альфам, омеги должны быть на нее очень падки. Почему-то от этих раздумий Шото стало очень неприятно. Он глянул в сковородку и понял, что уже всё съел, но странный голод так и не отступил, Тодороки почесал живот и закинул в себя ещё несколько бутербродов, сделанных на скорую руку. Хлеб с колбасой всегда казались ему достаточно вкусными, хотя окружающие очень странно относились к подобным сочетаниям, но сегодня альфу потянуло от них тошнить. Однако, вместо этого Шото продолжал упорно их есть, пытаясь справиться с беспокойным чувством в желудке. Оно так и не прошло. В какой-то момент Тодороки решил, что жрать надо заканчивать, иначе это всё плохо закончится. Разжиреет и турнут его из физруков, скажут, не соответствует стандарту. Свою работу Шото выбрал вовсе не случайно: ему нравился спорт и подростки, пусть это и было ужасно странно. Потерять её казалось верхом абсурда. Тодороки постарался заняться домашними делами, но мысли о Мидории не давали ему покоя. В комнатах всё ещё сохранились нотки его аромата, альфа вздыхал и на несколько секунд замирал, пытаясь справиться с волнующемся сердцем. Шото вдруг понял, что весь его голод связан лишь с тревогой о том, что он зря оставил Изуку с этими людьми. Желая себя успокоить, Тодороки решил заняться спортом, надеясь ещё сжечь часть съеденных калорий. Идти вновь на улицу не хотелось, он встал в планку, уставившись на себя в зеркало. Через минуту он подумал, что ему необходим доп.груз, чтобы упражнение было эффективнее, услужливое сознание нарисовало ему смешную картину с Мидорией, который лег ему на спину, обхватив руками поперек груди. От одной этой мысли Шото потерял всякую концентрацию и упал.