***
Расположившись в маленьком кафе, которое можно было бы даже назвать придорожным, если бы оно не располагалось в пусть и малолюдном, но все же жилом районе Лондона, я сделал заказ и, откинувшись на спинку диванчика, взглянул на девчонку напротив. — Ладно. Спрашивай. Все равно от этого разговора не отвертеться. Ей нужно дать хоть какую-то информацию, иначе она не успокоится. Вот только лучше свернуть разговор в ту сторону, которая не будет для меня опасна. — Почему ты так ненавидел своего деда? — спросила Агата, заставив меня вздрогнуть. Да уж, вопрос неожиданный. И не самый приятный. Впрочем, может так будет лучше. Я же сам хотел увести разговор подальше от собственной персоны… — Знаешь, принято считать, что родственники — это самые близкие, самые добрые люди, которые тебя окружают. Именно они будут любить тебя таким, какой ты есть, без всяких условий и примут в любой момент. Какой же это бред, — скривился я. — Родственники — это просто люди, связанные с тобой общей ДНК. Это не делает их ближе, и уж тем более добрее. Кровное родство не порождает любовь и не делает плохого человека хорошим. — Тебя воспитывал твой дед? — не унималась девушка, возвращая разговор в изначальное русло. — Да. Знаешь, он любил повторять, что худшей ошибкой моей матери было сбежать с нищим полицейским. Мол, именно в этот день она потеряла все, что могла иметь благодаря своему положению. Конечно, мой отец совсем не был нищим, но явно не дотягивал до стандартов Гаррисона. На самом деле моя мать действительно совершила одну очень грубую, практически непростительную ошибку в своей жизни. Но заключалась она в другом. Ей не следовало возвращаться…Flashback
Каждый, кто хоть раз терял близкого человека, может с уверенностью сказать, что этот день был худшим в его жизни. На самом деле действительно худший день наступает потом, уже после похорон. И длится он вовсе не двадцать четыре часа. Это целая череда дней и ночей полной беспросветности. Для меня этот «худший день» растянулся на двенадцать лет. Стоя возле черного гроба, я не чувствовал той тоски, которую должен был ощущать. Странно, я ведь уже не был маленьким и знал, что папа умер. Я видел такое в фильмах, когда люди захлебывались слезами, прощаясь с близкими, но сам этого не ощущал. Наверное, со мной что-то не так… Все, что я чувствовал — это страх. Единственное, что я понимал — с этого момента все будет совершенно по-другому. И явно уже не станет лучше. Подняв взгляд, я посмотрел на маму. Всего за пару дней она заметно осунулась, краски на ее лице как будто потускнели, а глаза выцвели. Сейчас она с трудом стояла на ногах, пошатываясь от каждого дуновения ветра, но продолжала крепко сжимать мою руку. — Все будет хорошо, мама, — тихо позвал ее я, пытаясь хоть как-то успокоить. — Конечно. Она присела рядом со мной, обнимая. Вот только я знал — это для того, чтобы я не видел, как она плачет. Я и не видел, но чувствовал. Плечи вздрагивали, а мне на воротник капали слезы. Если она плачет, то почему я не могу?***
Осознание произошедшего пришло не сразу. Не тогда, когда к нам в дом пришел сослуживец отца, произнеся «Ульрик попал в перестрелку. Мне жаль, Оливия». Не на похоронах, и даже не на следующий день. Еще неделю я жил как в тумане. И очнулся тогда, когда услышал: — Милый, я думаю, нам стоит поехать в Лондон. Навестим твоих бабушку и дедушку. Тебе давно нужно было с ними познакомиться. — Мы надолго? — спорить мне не хотелось. Если маме это поможет, то стоит пережить одну поездку. — Я не знаю, — честно призналась она. Тогда грудь сдавило в первый раз. Второй раз случился через пару дней, когда все вещи были собраны, а за дверью нас уже ждало такси. Я вдруг оглянулся и понял, что папа с нами не поедет. И вообще больше никогда не придет. Не поиграет со мной в футбол на соседнем поле, не спустится со мной на лыжах с холма, который виднеется на горизонте, не возьмет с собой в лес, смотреть на животных… Не приготовит омлет утром, не будет рассказывать забавные случаи, которые случались с ним на работе, и уж точно не зайдет ко мне в комнату поздним вечером, бросив почти небрежное, но ласковое «спокойной ночи, чемпион». Потому что его больше нет. И меня уже в этой комнате не будет. Как будто переступая порог этого дома, я окончательно с ним прощался… Вот тогда пришли слезы. Это неправильно и даже стыдно. Мальчики не должны плакать в десять лет! Но я плакал. А еще встал на пороге как вкопанный и не мог сделать ни шагу. Маме пришлось долго пытаться меня успокоить и почти силой усаживать в такси, потому что мы могли опоздать на самолет. Но моя молчаливая истерика не закончилась на пороге дома. Она продолжалась в здании аэропорта, во время короткого перелета, и даже когда нас встретили незнакомые люди в Лондоне, представившись моими бабушкой и дедушкой. — Здравствуй, Александр, — тепло улыбнулась пожилая женщина. — Я Эмма, но мне будет приятно, если ты будешь называть меня бабушкой, — сказала она, кажется, вообще не обращая внимания на мое состояние. На то, что глаза покраснели и опухли так, что я едва мог различать мир вокруг. А вот мужчина рядом с ней только окинул меня слегка брезгливым взглядом, как будто осуждал за мою слабость. — Я думал, полицейский мог более достойно воспитать сына, — холодно протянул он. — Гаррисон, — одновременно испуганно и укоризненно воскликнула женщина, представившаяся Эммой. — Нам пора, — бросил мужчина, не обратив никакого внимания на возглас своей жены. — Водитель уже давно ждет. — Багаж не сразу выгрузили на ленты, — тихим, почти извиняющимся голосом сказала мама. Никогда раньше не слышал, чтобы она разговаривала в подобной манере. — Неважно, — поджал губы мужчина и, развернувшись, пошел к машине, которая нас ждала.***
Я был прав. Моя жизнь изменилась. Впрочем, сразу глобальные изменения были не так сильно заметны. Первый год был терпимым. Все начиналось постепенно. Но каждый раз, когда я видел этого сурового мужчину, которого мне представили как Гаррисона, что-то неизбежно менялось. — Александру не следует заниматься музыкой. Это бесполезно для дела. К тому же, это вообще не мужское занятие, — заметил он как-то, когда мама собиралась отвезти меня на занятие. Уроки фортепиано отменили. Мама уверяла, что это ненадолго, а бабушка обещала, что поговорит с Гаррисоном. Но шли недели, а за ними месяцы, а на занятия меня так никто и не отвозил. — Я не приемлю лени в своем доме, — бросил мужчина, застав меня сидящем в саду. — Я не ленюсь! — Пожалуй, мне стоит пересмотреть твое расписание, — сказал он, причем даже не мне, а скорее себе. С этого момента у меня значительно прибавилось уроков, а из комнаты были убраны все художественные книги. Их заменили на учебники. Я не жаловался. Видел, что мама здесь может улыбаться, пусть и слегка грустной улыбкой. Но рядом с Эммой она все же немного оттаивала. К тому же, мне все равно особо нечем было здесь заняться. Друзей у меня не было, а сидеть в саду уже изрядно надоело. Наверное, можно было познакомиться с кем-то в новой школе, но мне не хотелось. Новое окружение в элитной школе раздражало своей чопорностью и я не скупился на ехидные комментарии в адрес маленьких снобов, чем заработал вполне ожидаемое одиночество. Впрочем, у меня и так было полно новых лиц вокруг. Очень скоро я познакомился с остальной семьей. Не могу сказать, что мне понравились все мои родственники. Спасало то, что все эти двоюродные и троюродные братья-сестры-племянники появлялись нечасто. Они были слишком… льстивыми, слишком показательно-правильными, слишком лицемерными. Выделялась, пожалуй, только Эрика. На первом же полном собрании семьи, когда после ужина уже все сидели в гостиной, но по-прежнему делали вид, что проглотили штангу, она пихнула меня в бок и хитрым голосом поинтересовалась: — Эй, малой, не хочешь сбежать отсюда? Я хотел. Улучив момент, девушка выскользнула из комнаты, вытянув меня за собой силой. Пробежав по коридорам, она запихнула меня в маленькую кладовку, втискиваясь следом и плотно закрывая дверь. — Ну вот, здесь искать не станут, — выдохнула она. — И что дальше? — оглядел я темное и тесное помещение. — Черт, меня заманили в такое злачное место и даже конфету не предложили в лучших традициях похитителей. Кажется, я слишком дешево продался. — В следующий раз будешь умнее, пацан. Конфеты и правда нет. По крайней мере, для тебя, — буркнула она, доставая из сумки флягу и делая из нее смачный глоток. Я тоже потянулся к вещице, от которой так запретно пахло спиртным, но был остановлен. — Окстись, малой. Не дорос ты еще. — Мне уже десять! — возразил я. — А мне пятнадцать. Ну что, дальше достижениями меряться будем? Давай я начну. У меня точно больше родни, которую хочется прибить. — Ошибаешься. Учитывая, что мы вроде как родственники, этого добра у нас поровну. Несмотря на то, что попробовать алкоголь в тот вечер мне так и не удалось, компания Эрики определенно была приятнее того сборища. Сама девушка не слишком жаловала свою родню и отзывалась о своем брате, да и о маме с папой, не лучшим образом. Пожалуй, только ее старшая сестра Мэрилин, которая уехала слишком быстро, сославшись на дела, вызывала у нее симпатию. Ну еще и младший брат Гарри, которому было всего два года. Но ему еще только предстояло вырасти. А учитывая, в какой компании это будет происходить… Надежда была только на влияние Эрики. С тех пор во время каждого визита моих родственников повторялось одно и то же — мы с Эрикой сбегали, прячась в самых неожиданных местах. С ней было интересно и даже весело. Пожалуй, только в эти моменты я забывал о том, что это мой ненастоящий дом.***
Все изменилось, когда мне исполнилось одиннадцать. Осенью умерла Эмма, мама снова осунулась, начав напоминать собственную тень, а моя жизнь в очередной раз сделала крутой и не самый приятный поворот. Гаррисон стал уделять мне намного больше внимания. Не то чтобы он пытался сблизиться со мной, скорее прощупывал почву. Уроков становилось все больше, а после школы меня ждали репетиторы по самым разным предметам. Некоторые занятия проводил лично он. Особенно любил рассказывать о стратегиях, иногда играя со мной в шахматы. Это было даже интересно, но строгий взгляд и ледяной тон не давал забыть, что все это явно не для развлечения. Неизменным оставалось одно — вечерние посиделки перед сном с мамой. Конечно, она уже не укладывала меня спать, как в детстве, но это давало возможность пообщаться. Другой, увы, не было. Мама тоже была занята весь день, работая на износ. Наверное, это позволяло ей отвлечься… Катастрофическая загруженность не оставляла места ничему, кроме бесконечных уроков. В новой школе у меня не появилось не то что друзей, но даже знакомых. Впрочем, на переменах я все равно постоянно был занят, пытаясь что-то выучить. Конечно, так не могло продолжаться бесконечно.***
В третий раз моя жизнь изменилась, когда я взбунтовался. Просто вышел из школы и отправился бродить по Лондону. Прогулка закончилась в кинотеатре. Я не посмотрел ни одного фильма с тех пор, как не стало папы, а ведь раньше он постоянно ходил со мной в кино или мы устраивали марафон просмотров дома… Нашли меня достаточно быстро. Наверное, сыграли свою роль связи Гаррисона. А дома грянул скандал. Мама сначала обняла, облегченно выдохнув, а затем начала отчитывать, рассказывая о том, как безответственно я поступил. Ее речь прервал холодный голос: — Это недопустимо. Я перевожу Александра на домашнее обучение. — Что? — мама медленно развернулась к Гаррисону. Беспокойство в ее голосе сменилось гневом. — Нет! Этому не бывать! Ты и так загрузил его сверх меры. Я только сегодня, когда мой сын пропал, узнала о том, какое расписание ты ему составил. И ничего удивительного, что ему надоела такая жизнь. Он же ребенок! Конечно, ему хочется отдохнуть, погулять со сверстниками, развлечься! Я не позволю тебе сделать с ним то, что ты сделал со мной! — И что же я сделал? — улыбнулся мужчина. — Дал тебе образование? Знаешь, твоя мать всегда слишком потакала тебе. Наверное, именно поэтому ты сбежала, забыв про свой долг. — Долг?! Знаешь, папа, — последнее слово прозвучало слишком едко, — мне кажется, мы слишком загостились. Александр, собери свои вещи, мы уезжаем! Мы действительно покинули особняк тем же вечером, взяв минимум вещей. Целых три дня прошли в тишине и спокойствии. Сняв гостиницу, мы вместе с мамой выбирали разные варианты квартир и домов, выставленных для аренды, и даже обсуждали перспективу возвращения в Швецию. Кажется, это были последние относительно счастливые и беззаботные дни в моей жизни. Все закончилось, когда в дверь нашего номера постучали странные люди, вручив маме какие-то документы. Но главным было другое. Следом вошла женщина, представившись сотрудницей службы защиты детей. Разыграно было как по нотам. Несмотря на активное сопротивление, меня забрали, а после суток разговоров с психологами, во время которых лексикон этих улыбчивых лицемерных людей серьезно пополнился нецензурными выражениями сразу и на английском, и на шведском, меня передали деду. — Так и знал, что это твоих рук дело, — прошипел я, впервые позволив себя такое неуважительное отношение к этому мужчине. — Ты ведь уже изучал шахматы, Александр? — задал он риторический вопрос холодным тоном. — Успешные стратегии зачастую требуют жертв. Моя дочь так и не поняла, от чего отказалась когда-то. Жаль, что пришлось пойти на такие меры. Я этого не хотел, но выбора не осталось, — слегка пожевав губами, он поинтересовался. — Как думаешь, какую шахматную стратегию я сейчас применил? Все мое существо хотело ответить грубо и нецензурно. А еще лучше — вцепиться в горло этому мужчине, который по какой-то ошибке судьбы оказался моим дедом. Но вместо этого я задумался. Зачем все это было нужно? Вывод напрашивался только один — Гаррисону почему-то необходим я, а моя мама стала помехой. — Гамбит, — почти прошептал я. — Правильно, — кажется, я впервые увидел, как этот мужчина улыбается. — Молодец.***
Суд был быстрым и явно постановочным. Нашлись соседи, которых я никогда не видел, но которые в один голос уверяли, какая Оливия Нильсен плохая мать. То же самое подтверждали и редкие учителя из школы, где я учился до недавнего времени. Про родственников и говорить нечего — все они стали на сторону Гаррисона. Только Мэрилин пыталась что-то робко возразить, но ее быстро оттеснили. Эрику даже не спрашивали, так как она была еще несовершеннолетней. Итог был ожидаемый — опеку передали Гаррисону. — Не думала, что ты опустишься до такого, — прошипела мама в лицо деду. — Я не сдамся! Деньги решают не все. И если нужно, я пойду по головам, но верну своего сына. Этот разговор состоялся сразу после заседания. Так хотелось подбежать к маме, успокоить ее, но меня просто оставили в комнате с кучей охраны и запертой дверью. И единственное, что я мог делать — смотреть через мутное стекло. — Ты ошибаешься. Деньги решают все, — жестко постановил он, но затем немного смягчился. — Необязательно все доводить до крайности, Оливия. Ты все еще можешь быть матерью для Александра, все еще можешь жить в моем доме. Но правила ты знаешь. — Полное подчинение, — выплюнула она. — Ты так и не понял, что люди, которые тебя окружают, не комнатные собачки и не поддаются дрессировке. — С тобой у меня определенно не вышло. Но я учел свои предыдущие ошибки. А теперь извини, мне пора. Если одумаешься, мои двери всегда открыты для тебя. Первая неделя с дедом была отвратительной. Вторая тоже. Попытки побега пресекались, бойкоты игнорировались. Помимо охраны в доме появилась моя тетка, которая настоятельно просила называть ее мисс Ларкинз. Наверное, в отместку я называл ее исключительно «тетя Бет», вызывая зубовный скрежет, а при посторонних мог обозвать и бабушкой, хотя она таковой мне не являлась. Но этим я доводил сорокалетнюю женщину до истерики и был невероятно горд собой. Так, в открытом противостоянии прошел месяц, но сдаваться я не собирался. Если так хотели получить опеку надо мной, нужно, чтобы об этом пожалели! А потом Гаррисон очень недвусмысленно дал мне понять, что встречи с матерью возможны, стоит лишь прекратить с ним воевать и начать делать то, что от меня требуется, тем более ничего сверх меры он задавать не будет. Нельзя сказать, что я смирился, но еще через две недели принял эти условия, для себя решив, что это лишь временное отступление. С тех пор встречи с матерью стали моим поощрением. Наградой за хорошо проделанную работу. Они почти всегда проводились в присутствии «тети Бет», которая не упускала возможности напомнить Оливии, что она приживалка, плохая мать, плохая дочь. Кажется, ее только один раз допустили ко мне без предварительной договоренности — я тогда сильно заболел и пару дней лежал в бреду. Может быть, старик решил, что я не выживу и в нем проснулась совесть, поэтому он позволил матери хотя бы проститься с сыном. Кто знает. Но именно ее голос и ее мягкие поглаживания по голове пробивались сквозь меркнущее сознание. Впрочем, больше такой ошибки старик не допускал, решив, что я уже достаточно взрослый, чтобы справляться со своими болезнями без «маминой юбки». Каждый мой день был расписан по минутам. Подъем в шесть утра. Это время назначил дед. На деле я вставал в пять. Отец приучил меня к физическим нагрузкам, и я не хотел отказываться хотя бы от такой связи с ним, поэтому поднимался на час раньше, чтобы заниматься так, как когда-то учил меня папа. А после этого день проходил в постоянной, непрекращающейся учебе. Никаких развлечений, спорта, встреч с друзьями. Только сменяющие друг друга учителя по математике, инженерии, химии, экономике, риторике, психологии и многим другим дисциплинам, которые я должен был выучить на уровне университетской программы. Постепенно задачи становились все тяжелее, но я старался до кровавого пота, пытаясь заслужить встречу с собственной матерью. Гаррисону было плевать, по какой причине я не справился. Любой намек на неуспеваемость означал неизбежное наказание. Нет, меня не лишали еды, не били, не читали нотации. Просто отказывали в том праве, которое есть у всех детей — видеть своих родителей. Старика не волновало, что квантовая механика слишком сложна для ребенка. Его не брали уговоры, скандалы, диверсии. Если я не справлялся, то мать не видел в ближайший месяц.***
— Александр, мне кажется, ты уже достаточно взрослый, чтобы начать вникать в то, что в итоге может достаться тебе. Старик не раз говорил о том, насколько мне повезло — ведь могу стать наследником многомиллиардной корпорации. Ворочать огромными суммами, управлять судьбами людей, руководить разработками, которые перевернут этот мир. Я ведь «особенный». Мне доступно то, о чем миллиарды людей могут только мечтать. — Тебе уже тринадцать, — продолжил он. — Я думаю, стоит показать тебе, что именно тебя ждет. Первый визит в главный офис компании, а заодно и британскую лабораторию Symbio.Inc. прошел феерично. Наверное, для тринадцатилетнего ребенка, которого до этого мало что радовало в жизни, эта экскурсия должна была стать билетом на ту самую «Шоколадную фабрику». Место, где все обращаются к тебе с почтением, где можно хоть ненадолго отдохнуть, а в лаборатории всегда покажут множество интересных опытов, которые больше напоминают игру. Так и было. Старик умел просчитывать вероятности. После постоянного пренебрежения в стенах того особняка, который я так и не решился назвать домом, почтение, оказанное здесь, льстило. А свобода от вечных книг, пусть и иллюзорная, казалась подарком свыше. Только через время я понял, что Гаррисону не нужно было, чтобы я любил его. Ему было достаточно, чтобы я полюбил его Детище. Да, именно так, с большой буквы. Потому что о нем он заботился куда сильнее, чем о семье или даже о самом себе.***
Когда мне стукнуло пятнадцать, я уже не только досрочно сдал школьные экзамены, получив аттестат, но и поступил в университет с возможностью свободного посещения, мать переехала в особняк. Уже через время я понял, что дело было вовсе не в моих успехах. Гаррисон не допустил бы ее раньше по одной простой причине — он еще не выдрессировал меня. Ему нужно было пробудить во мне амбиции, показать, к чему нужно стремиться, заставить самому желать того, что мне навязали. Мне нужно было поверить, что я «особенный». Все его слова о возможности ее возвращения на его условиях были полным бредом и попыткой контроля. Вполне успешной. Отношения с дедом менялись. Откровенная вражда сменилась раздражением, раздражение — неприязнью, неприязнь — равнодушием. Только после этого он впустил ее в дом. При этом мама никогда не оставляла попыток вернуть меня, просаживая все, что заработала на адвокатов, которые только разводили руками, объясняя ей всю безнадежность ситуации. Конечно, я был рад, что теперь не нужно вылезать из шкуры, чтобы заслужить одну встречу с ней. Но к тому времени, сам загорелся Идеей. И снова с большой буквы. Мне хотелось доказать Гаррисону, что я действительно чего-то стою. Хотелось возглавить эту махину. Возможно, даже самому изобрести что-то невероятное. Именно поэтому мои встречи с матерью не стали слишком частыми — я все время был занят. Аромат славы, почета и больших денег манил. И я не мог с ним справиться.Конец flashback
— И что произошло? — вывел меня из мыслей обеспокоенный голос. Глянув на Агату, я увидел в ее глазах не только интерес, но и отчетливо скользящее сочувствие. Конечно, я не рассказывал всего, но даже тех обрывков, которые я решил озвучить, хватило, чтобы составить общую картину. Как это у тебя получается, девочка? Ты же столько дерьма пережила! Почему у тебя сохранилась способность сопереживать? Тебе ведь должно быть плевать на чужие проблемы! — То, что должно было произойти, — хмыкнул я. — Если долго в чем-то убеждать человека, он поверит. И я поверил. Решил, что я «особенный», был рожден для того, чтобы возглавить этот бизнес, управлять людьми. Превратился в самоуверенного корпоративного говнюка. — Я смотрю, с тех пор мало что поменялось, — усмехнулась девушка. — Ну, я больше не корпоративный, — резонно заметил я. — А твоя мама? — почти робко начала Агата. — Умерла, — бросил я, глядя в окно. Я ожидал слов сочувствия, которые снова будут пропитаны лицемерием. Мне уже приходилось их слышать и не раз. Никогда не любил, когда совершенно посторонние люди начинали рассказывать о том, как им жаль, что умер кто-то совершенно им незнакомый. Но вместо этого ощутил прикосновение к своей руке. Агата сжала мою ладонь, не произнося ни слова. Выражение ее лица почти не поменялось, только в глазах скользило что-то, что так и не смог определить. Наверное, она жалела того мальчика, который остался без родителей. Но явно не меня. Это подтверждал и следующий ее вопрос: — Ты поэтому захотел развалить компанию своего деда? Что тебе ответить на это, девочка? Нет, но настоящую причину я тебе не расскажу, потому что та слезливая история, которую ты только что услышала — единственный относительно безопасный отрывок из моей биографии? Раздумывая над тем, как ускользнуть от этого вопроса, я пробежался взглядом по небольшому помещению кафе, в котором было всего около десятка столиков. Увиденное заставило меня напрячься, но уже через секунду я взял себя в руки, широко улыбнулся, а затем быстро пересел на диван к девчонке, обнимая ее за плечи. — Какого х… Она хотела возмутиться, что я не позволил, прижав к себе, и тихо зашипев на ухо: — Скажи мне, детектив, что ты видишь в этом милом заведении? Нужно отдать девчонке должное — она сразу затихла, но не стала бешено вертеть головой, пытаясь отыскать неизвестную опасность. Расслабившись в моих руках, она слегка улыбнулась, откидывая голову назад и тихо смеясь над несказанной шуткой, при этом осматривая из-под ресниц часть зала. Затем Агата наклонилась еще ближе ко мне, обнимая, и давая себе возможность посмотреть в другую сторону. — Как будем выбираться? — шепнула она. Я и не сомневался, что девчонка увидит то же, что и я. Пока мы разговаривали, редкие посетители кафе слегка поменялись. Теперь вместо случайных прохожих сидели… вроде тоже обычные люди, но не совсем. Тех, кто занимается военной деятельностью, в любом ее проявлении, видно издалека. Выправка, особая манера держаться. Именно это я увидел в Агате еще в первую нашу встречу. И сейчас маленькое кафе было заполнено теми, кто теоретически мог доставить нам неприятности. При этом ни официанта, ни кассира, которые встретили нас когда мы пришли, в помещении не было. — Отключим сигнализацию, а затем ускользнем в канализацию. Поднимемся по веревкам, а потом в соседнее здание по пожарной лестнице, — с серьезным лицом заявил я, заставив ее смешно фыркнуть и закатить глаза. — Для начала попробуем просто выйти. Это может быть совпадением. — Думаешь? — Нет. Но деваться нам все равно некуда. Других выходов все равно нет, мы окружены, а разбить окно и бежать по осколкам — план еще хуже нынешнего. Так что стоит попробовать. Девчонка кивнула, нащупывая на поясе пистолет, который продолжала везде носить с собой, хоть и была официально в отпуске. Но подойти к двери и даже встать мы не успели. Даже встать с этих диванов не получилось. Стоило нам дернуться, как напротив нас опустился представительный мужчина в костюме, а все те люди, которые до этого момента притворялись ветошью, развернулись, нацеливая нам в головы пистолеты. Агата молниеносным движением выхватила свое оружие, наставляя его на мужчину напротив. Хорошая реакция, я даже восхитился. Вот только ее действия были абсолютно бесполезными. Такой маневр стоит проделывать если ты находишься в окружении охраны влиятельного человека. Перед нами же сидел обычный переговорщик. Я понял это сразу, а вот Агата, увы, нет. — Не стоит нервничать, — спокойно заявил неизвестный, почти не обращая внимания на пистолет, нацеленный на него, хотя по вздувшейся на шее вене я понимал, что как минимум дискомфорт эта ситуация ему доставила. — Мы не собираемся причинять вам вред. Я пытаюсь всего лишь поговорить. — Неужели? — процедила Агата. — А это тогда зачем, — она кивнула в сторону людей с пушками, которые не спускали с нас глаз. — Всего лишь предосторожность, — ответил он. — Мы боимся. — Кого? — вырвался почти удивленный возглас у Агаты. Мужчина перевел взгляд на меня, а затем едва заметно кивнул: — Его. Ну спасибо тебе, козел! Я ведь только убедил ее в своих мотивах. Нужно было тебе влезть! Все, придурок, ты меня разозлил, теперь пеняй на себя. Какую бы организацию ты не представлял, можешь с ней попрощаться.