Многие ошибочно полагают, что деньги правят миром. И только самые осведомленные понимают, что миром правит информация. Она позволяет заработать те самые деньги, обзавестись союзниками, расплатиться с конкурентами, занять «лучшее место под солнцем», ну а еще… править миром, да. Вот только некоторую информацию бывает очень сложно принять.
В моем случае ее просто было много. Слишком много. От нее болела голова и двоилось в глазах. Хотя последнее, скорее, следствие удара по голове и бессонной ночи, которая прошла за разговором с Эрикой. Но причины не отменяли следствия — было откровенно паршиво, причем как физически, так и морально.
Я наконец узнала полную историю Нильсена, но что мне с ней делать не имела понятия. Зачем мне вообще все это рассказали? Чтобы склонить на свою сторону? Александр слишком демонстративно показывает, как сильно он хочет отправить меня куда-нибудь подальше, чтобы считать эту теорию правдоподобной. В сентиментальное объяснение Эрики о том, что «ты ему дорога» я не верила. Просто не могла в такое поверить. Одна мысль об этом заставляла скептически скривиться и гнать подобную романтику подальше. Она все равно не для меня. Кто-то другой, может быть, и может позволить себе верить в мир во всем мире, добрых политиков и заботливых патологоанатомов. Но точно не я. Для меня это слишком большая роскошь. Ведь если поверю, то просто не переживу очередного разочарования. Они и так сыпались со всех сторон уже превысив все допустимые статистикой нормы.
Так что вопрос доверия не стоял. Поступки и мотивы отдельных личностей тоже можно было пока оставить. Хуже было то, что я сама не знала, как относиться к информации, которую на меня вывалили. Эрику было искренне жаль. Я неоднократно общалась с родственниками жертв и понимала, что такое не лечит ни время, ни даже месть. Это шрам на всю жизнь. Так что Алекс мог бы так и не стараться. Вылечить менталку трупом врага еще никому не удавалось. А вот угробить свою — запросто.
Его тоже было жаль… Наверное. Именно этот момент вызывал ту самую головную боль. Зачем мне эта информация? Почему все должно быть так сложно? Он ведь по-прежнему преступник, убийца и манипулятор. Но однозначно сказать, что он поступил неправильно, я не могла. Что бы я сделала на его месте? Мне ли не знать, как часто богатые ублюдки со связями уходят от правосудия и продолжают издеваться над окружающими.
Я ведь сама была готова на все, чтобы покарать Данте. Не за то, что оставил меня без гроша в кармане и с долгами, в которых количество нулей превышало все разумные пределы. За тетушку. Мошенничество я могла бы если не простить, то хотя бы успокоиться, засадив его за решетку. А вот убийство моего самого близкого и родного человека — это то, что заставляло представлять по ночам, как я пытаю своего кузена, убивая самыми разными способами. Я хотела крови. А если бы вот такой Нильсен подошел ко мне на похоронах Аннет? Я бы начала рассказывать ему, насколько безнравственны его поступки? Да я бы вцепилась всеми руками и ногами, а еще, как и Эрика, была бы благодарна ему до конца жизни. За то, что помог. И за то, что снял часть груза с моих плеч, не дав самой замараться в грязи и крови.
Но что это меняло? Очень сомневаюсь, что Нильсену нужно было отпущение грехов лично от меня. От картинки, где я глажу Алекса по голове и говорю: «ты хороший мальчик, а они все бяки», меня начал пробирать истерический смех, который едва удавалось подавлять. Получалось слабо.
Хриплое хихиканье не давало дышать, сдавливая грудь, а в глазах начали скапливаться слезы. Помучившись еще около десяти секунд, я все же разразилась громким, слегка пугающим смехом, который действительно напоминал истерику. По крайней мере, слезы продолжали течь. Но остановиться я не могла, продолжая смеяться даже тогда, когда легкие начало жечь от недостатка кислорода, а диафрагму скручивало спазмом. Дошло до того, что сделать вдох стало почти невозможно. Кое-как дойдя до окна, я распахнула его и перегнулась через раму, начав пусть и урывками, но все же глотать прохладный воздух на радость всем киллерам в округе, для которых я сейчас представляла очень легкую мишень.
И только через десять минут истерика немного отпустила, оставив после себя икоту и чувство пустоты внутри. Я даже не знала, что лучше — мерзкий коктейль из противоречивых эмоций или эта пустота. Но к ней я хотя бы привыкла. Она стала моим неизменным спутником и сопровождала меня с тех пор, как умерла тетушка. Я почти ненавидела Александра за то, что заставлял ее ненадолго уйти. Хотя и без того причин для ненависти у меня было слишком много.
— Долбаный Робин Гуд! Что тебе от меня нужно? — с раздражением прошептала я. — Почему даже сейчас, когда я имею все причины послать тебя подальше, ты продолжаешь играть на моих чувствах?
Ответа, разумеется, не последовало. Если и существовал высший разум, раздавая смертным советы в трудную минуту, меня он упорно игнорировал. Но услышав, как звучит мой надорванный, дрожащий голос, я поняла, что так продолжаться не может.
Совершенно неважно, оправдаю я для себя действия Нильсена или нет. Для кого и для чего он рвался вершить правосудие весьма сомнительными способами — тоже не имеет значения. Намного важнее то, что я ему не нужна. Он сам прямо об этом сказал, а я не видела ни одной причины, которая позволила бы мне задержаться в его компании. Алекс использовал меня и даже не скрывал этого. У нас изначально были товаро-денежные отношения. Он наниматель, я — его подчиненный. Если начальник оказывается козлом, мы ведь не скатываемся в истерику, верно? Почему же я так и не смогла отправиться спать, теперь наблюдая не за закатом, а за рассветом?
Чертова пустота внутри снова куда-то исчезла, оставив после себя ноющую тяжесть в груди. Теперь я решила — отсутствие эмоций все же лучше. К этому состоянию была готова. Все последние шесть лет я только и делала, что давила в себе любое проявление эмоций, малейший намек на привязанность. У меня не было друзей среди коллег или соседей. Даже Рэйчел оставалась для меня скорее неизбежным злом, чем подругой. Нет, я была признательна ей за то, что она терпит меня. Но стоит признать, то, что мы «дружили» — полностью ее заслуга. Именно Рэйч активно взяла меня в оборот, как только увидела, начав общаться неформально. Именно она практически силой потащила меня в бар. И это она всегда звонила первой, предлагала встретиться, рассказывала о себе, спрашивала о том, как у меня дела. Я же так и не смогла довериться ей. Я не доверяла никому, и такая стратегия меня вполне устраивала. Она гарантировала спокойствие, отсутствие каких-либо эмоций и ту самую пустоту внутри, которую многие сочли бы пугающей.
Вот только с Нильсеном у меня не стоял вопрос — доверять или нет. Он и так знал обо мне все. Видел меня насквозь и, если так задуматься, редко спрашивал мое мнение. Конечно, это логично, учитывая, что он был всего лишь моим нанимателем. Почему я решила, что должно быть по-другому?
В голове всплыли обрывки прошлого, которые подсказывали, почему. Как он заступился за меня перед Эдвардом на похоронах, отогнал Криса, увел оттуда, поняв, что мне неприятно находиться в таком обществе, ловя на себе косые взгляды. Как осадил собственных родственников, как выслушивал меня, как заставил глупо кричать, пугая уток и выплескивая все, что накопилось. Наверное, это началось еще тогда, просто я не сразу заметила. Но в моей привычной пустоте появились краски, эмоции. И главная из них — интерес к этому парню. Если бы он был обычным… Почему впервые за много лет я начала сближаться именно с социопатом, у которого моральный компас напрочь сбит?
Противный, но правдивый внутренний голос подсказал ответ на этот вопрос — если бы он был обычным, я бы его просто проигнорировала, как делала это всегда. Со стороны, наверное, выглядит жалко. Возможно, именно поэтому я так избегала встречи с Эдвардом все эти годы. Чтобы он не увидел, как сломило меня его предательство. Конечно, постарался не только он. Кадоган просто был последним гвоздем в гроб той наивной и светлой девочки, какой я была в девятнадцать лет.
Рэйчел постоянно говорила, что я слишком замкнутая и мне нужно больше веселиться. Эллиа убеждал меньше времени уделять работе, сетуя на то, что скоро я превращусь в зомби. Все видели во мне мрачного трудоголика, а правда была в том, что я просто не умела веселиться, боялась сближаться с людьми, и у меня не было ничего, кроме работы.
— А что бы сказала тетушка? — нервно хмыкнула я, а затем почти как наяву услышала ее голос.
— У тебя проблемы с доверием, Агата.
Картинка была настолько реальной, что я почти увидела, как Аннет качает головой и поджимает губы с легкой усмешкой в глазах.
— Когда слепо веришь всем подряд, из раза в раз получая нож в спину — это проблемы с доверием, — огрызнулась я на собственную галлюцинацию. — А в моем случае — это преимущество, которое в узких кругах называют здравым смыслом.
Глаза Аннет снова многозначительно блеснули, а улыбка из ехидной превратилась в понимающую.
— Ты так похожа на меня. Я думала так же и не доверяла никому.
— Но тебя все равно предали!
Теперь тетушка одобрительно покачала головой, как смышленой ученице, которая правильно выполнила домашнее задание.
— Вот именно, Агата. От предательства не застрахован даже самый подозрительный и осторожный человек. Но задумайся о том, чего я лишилась, отгораживаясь ото всех, кто имел глупость пытаться сблизиться со мной…
Да, я знала, что Аннет жалела о том, что так и не смогла перешагнуть через себя и сблизиться с кем-то. По сути, единственным близким человеком для нее была я. Как и она для меня. Наверное, это неправильно. Потому что как только она ушла, я потеряла себя.
Тряхнув головой, я отогнала наваждение. Конечно, это не было настоящей галлюцинацией. Всего лишь внутренний монолог. Я часто разговаривала с Аннет, когда приходила на кладбище, продолжая делиться с ней своими переживаниями, хоть и знала, что мне никто не ответит. Но я слишком хорошо ее знала, и могла представить, что она скажет в той или иной ситуации. На самом деле, мне нравилось представлять, что я могу с ней поговорить. Это создавало иллюзию того, что у меня есть хоть кто-то близкий, кто может выслушать и поддержать. Пусть даже этот кто-то находится лишь у меня в голове.
— Хватит, Агата, — оборвала я саму себя. — Теперь пора спать!
Не имеет значения, доверяю я Нильсену или нет. Как и то, преступник ли он. Я все равно не побегу сдавать его в полицию. Даже если бы хотела, не стала бы так поступать. Он птица слишком высокого полета, чтобы им занимались обычные полицейские. Разве что в МИ-6 обратиться или сразу в правительство. Но не факт, что даже так его привлекли бы к ответственности. Богатые и влиятельные люди имеют намного больше прав и свобод, чем обычные. Хотя бы потому, что не попадают в тюрьму, по крайней мере, пока не перейдут дорогу кому-то более богатому и влиятельному.
Вот только даже если бы могла, я бы все равно не стала никуда о нем заявлять. Это не мое дело и не мои проблемы. Мне нужно одно — чтобы меня оставили в покое! Кажется, это стало моей мантрой. Попыткой внушить себе что-то. Наверное, это даже немного работало. Потому что именно под такие мысли я наконец смогла забыться тревожным сном.
***
Я не рассчитывала, что мне дадут хотя бы несколько часов на то, чтобы хорошо обдумать ситуацию. Но на удивление меня никто не побеспокоил, пока я спала. Бандиты не ломились в дверь, стараясь прикончить меня только за то, что я была знакома с Нильсеном. Да и сам виновник торжества не спешил мелькать на горизонте. Не знаю, пошла ли Эрика ко мне с его подачи или это была исключительно ее инициатива… В любом случае, он знал об этом визите. Сейчас, когда я понимала, что за человек Александр, я просто не верила, что нечто подобное могло пройти без его ведома. И тем не менее, он не объявился. Ни чтобы объясниться лично со мной, ни чтобы выпроводить из страны.
Причем долгожданное спокойствие сопровождало меня не только во время сна. С момента, когда порог моей квартиры переступила Эрика прошло почти двое суток. Но я все равно не могла сказать, что информация улеглась в моей голове, а я приняла хоть какие-то решения в отношении своей дальнейшей жизни. Как только я склонялась в одну сторону, сразу же находилась тысяча причин, почему этот вариант неправильный, и наоборот. Хотя на самом деле, у меня было не так уж много вариантов.
Первый — забыть все как страшный сон и вернуться на работу. Он отпал почти сразу. Мне не позволят этого сделать. Нет, Нильсен, может быть, будет и не против. Вот только его враги вряд ли забудут о моем существовании и не будут пытаться выйти на него через меня. На самом деле странно, что они еще этого не сделали. Может просто не думали, что буду настолько безбашенной, что заявлюсь в собственную квартиру…
Второй вариант — поступить, как предлагал Нильсен и отправиться в Брюгге на поиски Данте. К этому варианту я склонялась сильнее. Оставаться рядом с Алексом было слишком… сложно, невыносимо, незачем? Подходили все варианты. Он не пытался меня удержать, а я не слишком стремилась вернуться. Вот только что-то все же не позволяло согласиться на такую поездку. Возможно, мне было стыдно из-за того, что бросаю Нильсена вот так. Хоть он и втянул меня в переделку, использовав по полной программе, но он оплатил мой долг, нашел человека, следы которого я пыталась вычислить годами, защищал, как мог, иногда весьма безрассудно. Оставить его сейчас было бы черной неблагодарностью. Да, напоминание о том, кто он такой, могло служить отговоркой, которую приняло бы общество... но не моя совесть.
И к тому же, я с удивлением поняла, что уже не так жажду мести, как раньше. Пару лет назад я бы помчалась к Данте в ту же секунду, когда увидела бы хоть намек на его местоположение. Сейчас… Я все еще хотела, чтобы он ответил за свои поступки. Но уже почему-то не считала это делом первоочередной важности. И за это, кстати, мне тоже было стыдно, но на этот раз перед тетушкой.
Третий вариант — позвонить Эрике, приехать туда, где прячется эта ненормальная компания и продолжить помогать Нильсену, хоть он этого и не хочет. То есть, начать нести добро насильно. Этот вариант очень напоминал то, чем занимался сам Нильсен. Нес добро в массы насильно и задаром. Вот только добро это было настолько извращенным, что больше напоминало зло. Против этого варианта у меня было два довода, зато оба очень убедительные — я ему не нужна, а вся эта заварушка не нужна мне.
И нет, дело вовсе не в том, что я считала его безжалостным убийцей, социопатом и вообще злом во плоти. Примерно через сутки, когда эмоции немного улеглись, я поняла, что не могу его осуждать. Кого он убивал? Организаторов преступного бизнеса, на которых пробы ставить негде. Да и зачем пробы на дерьме? Дело даже не в их моральных качествах. Просто ступая на дорожку криминала, организовывая нечто настолько ужасающее, о чем мне рассказывала Эрика, человек должен быть готов к тому, что рано или поздно ему предъявят счет. Такие люди каждый день ходят по лезвию ножа и знают, что их могут убить. Но идут на это осознанно. Нильсен оказался умнее и безжалостнее, выиграв все открытые для себя поединки. И кто в этом виноват? Все они знали, на что шли, и жалеть тех, кто попал под руку Александра, я не собиралась. Я лучше о голодающих детях Африки думать буду! Пользы примерно столько же, зато менее лицемерно.
Но при всем этом, я отлично понимала, как мало значит мое мнение в этом вопросе. Несмотря на отсутствие осуждения, я все еще понимала, что Алекс — не тот человек, которому я могу хоть чем-то помочь. Я не пойду с ним вершить кровавое правосудие и переубедить тоже не смогу. Даже сейчас я понимала, что уже отыграла роль в его спектакле как отвлекающий фактор. Теперь начались игры совсем другого толка, в которых мне нет места. Да и незачем мне в них встревать. Это не моя война. Нет смысла продолжать строить из себя Робина, когда Бэтмен оказался Джокером. Этот клоун сам справится со всеми проблемами и если уж меня отпускают с миром, нужно воспользоваться этой возможностью.
На первый взгляд очень логичные рассуждения, которым нечего возразить. Но я талантливая. Я смогла. И нет, никаких разумных возражений я так и не придумала. Вот только в глубине души понимала, что не могу все так оставить. Именно поэтому уже почти двое суток торчу в квартире, которая является одним из самых опасных мест Лондона. Именно поэтому еще не собрала чемодан и не мчусь в аэропорт. Вопреки доводам рассудка, мне хотелось защитить… не окружающих от Александра, а его самого. Хоть это и было глупо. Это как если бы Зеленая Стрела нанялся в телохранители к Халку. Настолько абсурдно, что даже смешно.
Наверное, поэтому я предпочла наблюдать за делом на расстоянии. А может быть мне просто не хотелось видеться с Нильсеном. Все это было слишком сложно, чтобы встречаться с ним лицом к лицу. Я не доверяла Александру и не доверяла себе. Не то чтобы я думала, что поддамся эмоциям и прыгну к нему объятия, как только увижу. Я всегда умела сдерживать любые свои порывы. Но все же лучше перестраховаться…
Проблема в моем плане тоже была. Одна, зато очень весомая. Плана, как такового, у меня не было. Ну как я буду помогать Алексу не самоубиться об очередного наемника на расстоянии? Следить за ним? Смешно. Пытаться устранить киллеров заранее? Еще смешнее. На самом деле вариант был один — попытаться вычислить заказчика раньше, чем он убьет Нильсена. Но с этим тоже были проблемы. К нему вели две ниточки — Шерон и Кадоганы. С Шерон связываться не хотелось. Во-первых, это было бы слишком заметно, а оттого опасно. Во-вторых, я просто сомневалась, что она хоть что-то знает. Кадоганы же просто выбыли из игры после судьбоносной встречи с Александром.
Но, как оказалось, все же не выбыли. Вечером на второй день моего добровольного отшельничества, раздался телефонный звонок.
— Алло, Агата, привет, это Кристофер, — раздался в трубке неуверенный голос.
— Да, я поняла, — вздохнула я, удивившись, что после беседы с Алексом, он, оказывается, может говорить и даже не шепелявит.
— Скажи… Нильсен рядом?
— Нет. Что ты хотел?
Да, Крис не разменивался на светские беседы ни о чем, которые должны подготовить собеседника к настоящей сути разговора, но я все равно хотела закончить с этим быстрее. Поэтому отвечала резко, коротко, с раздражением. Нехорошо вымещать свое паршивое настроение на других, но… На этих братцах все же можно!
— Ты просила организовать тебе встречу с заказчиком, — замялся Кадоган. — Я могу это устроить.
— Почему со мной говоришь ты, а не Эдвард?
— Ну…
— Он все еще в больнице?
— Что? — удивился Крис. — Нет. Просто я подумал, тебе будет некомфортно…
— Некомфортно мне было, когда вы меня по голове ударили и связали, а от разговора еще никто не умирал, — огрызнулась я. — Так что там с заказчиком?
— Он может с тобой встретиться как только ты будешь готова, — ответил Крис, а я услышала в голосе нотки сожаления.
Вот так всегда с ним — сначала делает что-то плохое, поддаваясь влиянию брата, а потом мучается совестью. Слабак! Я даже не знала, кто из них бесит меня сильнее. Эдвард, конечно, козел, но и Кристофер не лучше. Если уж делаешь какую-то херню, будь добр, неси за это ответственность. А у него вечно получается, что в грязь он влезть не против, а потом изображает шекспировские страдания. Мол, посмотрите: «я же раскаиваюсь, я ведь хороший!». Противно. Раскаяться можно один раз и навсегда. Если это повторяется из раза в раз, то это не раскаяние, а лицемерие.
— Дай угадаю, он сам захотел со мной увидеться, а вы как обычно на побегушках, — хмыкнула я, желая добить.
— Ну…
— Это был не вопрос, так что можешь не отвечать. Называй адрес. Я приеду в течение часа.
***
Наверное, это какая-то традиция, встречаться с опасными людьми в промзоне. Возможно, криминальные авторитеты насмотрелись голливудских фильмов и решили, что вести дела можно только в доках или возле заводов. А может быть, здесь и правда было удобнее. По крайней мере, отсутствие людей явно говорило о плюсах таких мест. Но, как бы там ни было, встречу мне назначили именно в промзоне.
Выйдя из такси за четыре квартала, я сделала несколько кругов, внимательно вглядываясь в окрестности и проверяя местность на отсутствие засады. Не то чтобы моя осторожность как-то помогла бы мне при ее наличии, но так почему-то было спокойнее.
Возле внушительных и даже на вид крепких ворот какого-то ангара меня уже поджидали Кадоганы, причем в полном составе. Но удивило меня не это. Они оба стояли на своих ногах и вид имели если не цветущий, то вполне сносный.
— А где следы от пыток? Где простреленные колени? — спросила я вместо приветствия.
— Разочарована? — оскалился Эдвард.
— Могу это легко исправить, — парировала я. — Особенно если будешь много болтать.
— Успокойтесь, — встал между нами Кристофер. — Не знаю, почему ты решила, что были какие-то пытки, но мы в порядке.
— Зачем тогда скорая так спешила к вашему дому после того, как с вами пообщался Нильсен?
— Этот гад выбил мне сустав, — пожаловался Эдвард, отодвигая край толстовки и открывая вид на повязку на плече.
Пожалуй, я была даже немного разочарована. Вот вам и Джокер. Конечно, я не ждала, что Алекс будет пытать их с помощью паяльника и напильника. Но хотя бы на пару недель в больницу мог бы отправить. В профилактических мерах, разумеется. Чтобы не лезли в большие игры, где им явно не место.
— Тебя уже ждут, — снова встрял Эдвард.
Кивнув, я перестала сканировать братьев взглядом, переведя свое внимание на ворота ангара. Наверное, у Криса был пульт управления, потому что как только он получил мое негласное согласие на встречу, ворота начали подниматься. Тридцать секунд бурлящего в крови адреналина, когда дыхание учащается, а пальцы начинают подрагивать от напряжения, и я увидела человека, за которым собиралась охотиться очень долго и вычислять его личность самыми разными, в том числе и незаконными способами. Я смотрела на того самого заказчика и не могла поверить своим глазам.
