***
Дазай с Чуей ссорились постоянно. Это было для них чем-то обыденным. Формальностью, без которой им жизнь не мила. Они привыкли к этому, как к тому, что человеку нужно дышать, или моргать. Ацуши оставалось лишь поражаться тому, как эти многочисленные стычки, в большинстве своём без повода, не разрушили их отношения. Иногда Накаджима задавался вопросом — Чуя с Дазаем друзья или пара? Ведь все эти двусмысленные шутки и намеки Осаму не могли уйти от внимания беловолосого. Но он решил не заморачиваться на эту тему, автоматом относя эту загадку к неразрешимым. Обычно, ссора соукоку кончалась тем, что Чуя уходил из комнаты, хлопая дверью и намеренно громко топая ногами в коридоре. Ну, он старался топать громко, но получалось так себе. Но главное это попытки! Осаму же оставался в комнате. Но не надолго. Вскоре он уже бежал просить прощения, практически на коленях вымаливая его. Накахара наигранно долго ломался, после чего всё же благоволил простить нерадивого. Ацуши это всегда казалось забавным, до одного случая, после которого Накаджима опять провел не одну ночь в размышлениях и догадках. Ацуши пришёл от Акутагавы поздно, часов в десять вечера. И уже в коридоре были слышны повышенные голоса из комнаты соседей. Накаджима решил, что это их очередная ссора-пародия, и не стал зацикливать на этом своё внимание, открывая дверь к себе и заходя в темную комнату. Щёлкнув выключателем, Ацуши упал на кровать, прикрывая глаза. — Ну ты и мразь, Осаму, — голос Чуи был неожиданно презрительный и… Злобный? По-настоящему. Это что, не шутки? — А ты, Чуя, многим лучше, — вот тут Накаджима основательно опешил. Что бы Дазай, Дазай, который Чую практически боготворит, стал отпускаться до оскорблений? А это было ничто иное как оскорбление. — Ты ничуть не изменился, как был сукой, так и остался, — шипят за стеной голосом Накахары, пропитанным ядом гадюки обыкновенной. — А сам-то в зеркало давно смотрел? — Ацуши не понимал в чем суть ссоры, так как к ее началу он не подоспел, но в том, что все серьезно, он уже не сомневался. Ему все не верилось, что Дазай стал таким. Без напускной сладости. Каким-то жестоким. — Но, блять, ведь это ты у нас руководствуешься правилом: поматросил и бросил! — что-то падает за стеной. Возможно, стул. — Это откуда у тебя такая информация? — в голосе Дазая льется, переливаясь в свете лампы, ехидство, смешанное с презрением. — По себе, блядь, знаю. Или уже успел забыть, что ты тогда сделал? Напомнить, может? — О, тогда я руководствовался принципом омерзения к твоей жалкой персоне, — шипит Дазай совсем рядом. — Ах да, не поматросил, а сломал нахуй все границы дозволенного, вывернул душу, вытряхнул всю ебаную подкорку и потом уже бросил! Тебе же такое пиздецкое удовольствие принесло развлечение со мной и моими чувствами! — у Чуи дрогнул голос. У Ацуши дрогнуло сердце и какая-то мысль в голове. — А у тебя аргументы по моему обвинению с годами не меняются. — А тебе откуда знать? Ты же свалил к чертям на эти четыре года! — продолжает кричать рыжий, пока Накаджима сопоставляет в голове факты. — И правильно сделал, рожу твою видеть не могу, — Дазай никогда не говорил такого Чуе. Что не так? Это точно не из-за коробки кефира ссора. — Вот и съеби отсюда, я тоже видеть тебя не хочу! — слышатся шаги к двери, и Ацуши осознает, что сегодня ушел Осаму. Не Чуя, а Дазай. Мир сейчас перевернулся и встал на уши, отвечаю. — Я ненавижу тебя! — что-то, вероятно подушка, ударяется в хлопнувшую дверь и Ацуши, с ускорившимся пульсом, слышит тихие всхлипы за стеной. Да какого черта тут творится?! Чтобы Чуя… Ну Осаму и мразь. Да. В тех обрывках фраз, что услышал Накаджима, что подразумевалось было ясно как день и непонятно абсолютно. Может, это все часть великого плана? Может, это все ему снится? Может… Не может же это быть правдой? А тихие всхлипы за стеной не прекращались, и от каждого из них сердце Ацуши сжималось, и хотелось срочно зайти к Чуе и покрепче обнять его. Следует ли так и сделать? Накаджима мнётся пару минут, не зная, стоит ему лезть не в своё дело. Да и к тому же, он тогда разобьёт их представления о том, что офигенные обои в их комнате как-то помогают звукоизоляции. Ну вот нихера. Накахара, между тем, куда-то собрался. Размалеванная дверь хлопнула во второй раз, и Чуя не слышно прошел мимо. Накаджима остался в неприятной, пугающей тишине. Он серьезно волновался за двух этих лапиндосов. Чуя вернулся первым. Ацуши в тот момент сидел на кухне, допивая крепкий чай и быстро записывая что-то в тетрадь по биологии. Ночь не для сна. А для конспектов, которые ты забыл написать неделю назад. Накахара шлепнулся на стул напротив Ацуши и внимательно посмотрел на него, сощурив голубые, опухшие от слез глаза. — Ты все слышал, — утвердил рыжий, и по его голосу беловолосый с ужасом понял, что Чуя пьян. Вот только этого нам и не хватало. — М-м… Частично. Извини, я не хотел подслушивать, просто вас действительно очень хорошо было слышно, — смущённо говорит Ацуши, отрываясь от конспекта и рассматривая Чую. Выглядел он неважно. Закусанные до крови губы, синяки под глазами и крепкий, терпкий запах алкоголя. Наверное, вина, но Ацуши в этом не разбирается. Куртка на Чуе наполовину расстёгнута, из-под нее торчит домашняя футболка. Когда-то принадлежавшая Осаму. Или теперь на его имени лежит табу? — Ч-частично? — расстроенно переспрашивает Накахара, перевесившись через стол и заглядывая Ацуши в глаза. — Хочешь расскажу, что случилось? — Нет, — поспешно отвечает юноша, отшатнувшись от старшего — в нос ударил сильный аромат вина. — Это ваше дело, и я не имею права лезть в вашу жизнь. — Тогда ты должен хотя бы знать, почему Осаму такой урод, — резонно замечает Чуя, с чем Ацуши не может не согласиться. Чуя морщит лоб, словно вспоминая, почему же Дазай действительно урод, а потом его лицо с нездоровым румянцем мрачнеет, и Ацуши кажется, что зря он тут сидит и готовится слушать пьяного человека. Ему нужно отвести Чую в его комнату и уложить спать, а не- — Когда нам было 18, — начинает Накахара, прикрыв почерневшие веки. — Мы общались через общего друга из России. Потом мы с этим идиотом сблизились, — под идиотом, видимо, подразумевался Дазай. — И в один момент мы стали общаться теснее, чем я со своей матерью. И доверял я этому кретину настолько безоговорочно, что не было ни одного секрета обо мне, что он бы не знал. Я ему всю душу выложил, всю, блядь, подноготную. Буквально всё, подчистую. Тут уже не тело доверять можешь, а… Ему было даже известно, что я коплю на то, чтобы уехать в другую страну. А об этом никто до него знал, абсолютно никто!.. А потом… Потом он предложил сблизиться ещё сильнее. Т-то есть намекал на отношения, а я… Я был таким идиотом, Ацуши! — вскрикивает Чуя, и Накаджима испуганно смотрит на него. — Я даже готов был переехать к нему! К… Как вдруг он п-просто взял и исчез! — Как? — не понял юноша, смотря на друга распахнутыми глазами. Эта исповедь его пугала. И пугало то, что веснушчатый так зависел от Осаму — А вот так, — невесело усмехнулся Чуя, запуская руки в волосы и упираясь острыми локтями в стол. — Был, был и нет! Телефон сменил, квартиру бросил. Я ч-четыре года метался, как оглашенный, где Дазай, да где Дазай. А эта блядь потом вернулся вот с такой лыбой, — Чуя вцепился пальцами себе в края рта, растягивая губы в широкой улыбке, обнажая ровные острые зубы. — И говорит: «Де-етка, как приятно, что ты меня ждёшь, словно верная собака!». У него, видишь ли, были какие-то неотложные дела заграницей! — рыжего затрясло, видимо от подкатывающей истерики. — А я, кретин, взял да и простил его! З-за всё простил! Он меня рас-стоптал, с грязью смешал, а его опять простил! — Накахара тихо смеётся, давясь кашлем, и наконец замолкает. — Ну я и кретин… Ацуши пребывает в состоянии шока. Ну ничего себе бразильский сериал. Да только в сериалах всё кончается хорошо, а тут ясное стекло жевать. Чуя классный парень, да только в друзья он себе выбирает каких-то подонков. Или не в друзья? — Ты думаешь, мы встречаемся, да, Ацуши-кун? — ту-дум. Удар под дых. Конечно, Ацуши так думает. Как иначе можно думать, исходя из их поведения? — Ну… Да, — замялся Накаджима, не поднимая взгляд к лазурным глазам напротив. Они словно прожигали дырку. — Так вот, на самом деле… Чуе не дали закончить. В коридоре, напротив проёма кухни, появился Дазай, и его увидел первым именно Накахара, так как сидел лицом к двери. У Осаму, видимо, на лице была ещё и усмешка, ибо реакция Чуи была соответствующая — он скривился, морщась и смотря с отвращением. А потом все произошло так внезапно, что Ацуши ничего не понял. Первое здравое ощущение, без спонтанности и мельтешения рыжих кудрей перед глазами — это то, что Чуя целует его. Что? Дрожащие худые ручонки веснушчатого обвили Накаджиму за шею, притягивая к себе через стол, и Чуя как можно быстрее впился в полураскрытые губы друга, закрывая глаза. Ацуши впал в астрал. В кому. Выпал нахер из атмосферы Земли и теперь летает где-то в далёком космосе. Он, чисто на автомате, потому что привык делать так с Рюноскэ, положил руки на узкие плечи. Было непривычное ощущение слабости Чуи. После крепких плеч Акутагавы его миниатюрная фигура казалась Накаджиме чем-то максимально неправильным. Накахара целовался жарко и слишком рьяно. Или пьяно. В нос ударил запах алкоголя так, что заслезились глаза. Сколько же он выпил?! Сильная разрозненность с действиями Акутагавы в таких случаях блокировала физические действия. Накахара углубил поцелуй тотчас, вгрызаясь почти до боли, и Ацуши с каким-то облегчением понял, что это происходит вовсе не из-за влечения Чуи к нему. С облегчением, потому что каким бы восхитительным не был для Ацуши Накахара, только Рюноскэ сможет занять его сердечко. Се ля ви. У Чуи губы солёные от слёз и горькие от выпитого вина. Движения настолько отточены, что у Накаджимы появляется мысль, что веснушчатый ходил на курсы и вовсе не к помидору. Вблизи его веснушки казались такими милыми. Золотые россыпи воздушной пыли. Если бы не ситуация, то вообще шик. — А, понятно, развлекаешься, значит? — голос Осаму выдернул Накаджиму из экстаза, но Чуя не дал Ацуши отстраниться, неожиданно больно вцепляясь ногтями в его шею. Может Накаджима не хочет участвовать в их любовных романах? Его кто-нибудь спрашивал? — Быстро ты меня забыл, Чуя, не ожидал, — Дазай спокойно исчезает в их общей комнате, и только когда хлопнула дверь, Чуя отпустил Ацуши, давая ему возможность дышать полной грудью. Накаджима испугано отшатнулся от рыжего, прижав ладони ко рту. Ну ля-я мажор. Точно мажор. Аж сердце сейчас через почку регенерирует. — Чуя-кун… — Прости, Ацуши, — устало выдохнул Накахара, опуская вихрастую голову на сложенные руки. — Я просто не мог позволить ему улыбаться! — Я… Ясно. Я, наверное, п-пойду, извини. Дела. С-спокойной ночи, — беловолосый поднимается и молча идёт в свою комнату, забыв на столе тетрадь. Плевать уже. В голове взорвался вулкан.***
— Давай, мать твою, на чистоту! Чего, нахуй, ты от меня добиваешься? — Чуя, ты пьян. Ложись спать. — Не-ет, Осаму, дорогой, нет. Мы выясним все здесь и сейчас! Ацуши лежал лицом к стенке, нервно смотря в темноту ночи. Они опять. Может подорваться и отправиться к Акутагаве? Ага, полвторого ночи, почему бы и нет. Ацуши не понимал. Как они могли так вести себя всё это время, как мог Дазай постоянно флиртовать и принижаться перед Накахарой, чтобы теперь говорить всё то, что он говорил. Какая то несостыковка в голове. Детали конструктора разные! — Хорошо, давай выясним, — спокойный, чересчур спокойный голос Дазая стал тише. Теперь приходилось напрягать слух, чтобы что-то услышать. — Во-первых, — это тоже говорил Дазай. — Ты втираешь мне что-то про верность и чувства? А сам только что сосался с Ацуши на кухне, — Накаджиме было так непривычно и неприятно услышать своё имя за стеной в этом обиталище Ада, что сон полностью вылетел из его головы. — А твое какое сучье дело?! Не с тобой же, слава Ками-сама, сосался! — голос Чуи был напряжён до того, что, казалось, сейчас лопнут стёкла. — Во-вторых, — невозмутимо продолжал Осаму. — Кто обещал, что не будет больше пить? — Я обещал это тогда, когда был конченым идиотом! Я же не видел, что ты, мразь блядская, опять прикидываешься! — Был? А, то есть сейчас, по-твоему, что-то изменилось? — Ненавижу тебя. Съебись нахуй туда, откуда пришёл. Те четыре года были для меня Раем. Мне было так хорошо б-без тебя! З-зачем ты опять вернулся? Чтобы к чертям вынести мои остатки? — Чуя затихает и что-то стукнулось об стену, сползая по ней вниз. — Лжёшь, — железный тон Осаму резанул хуже ножа. — Не ты ли неделями не выходил из дома, рыдая в подушку? Ты думаешь, мне не рассказали? Да ты сам же мне говорил, что «жизнь без тебя для меня казалась шаблоном», — мерзко, но точно спародировал голос Чуи Дазай. Ацуши понял, что они переходят уже на совсем сугубо личное, и ему правда здесь делать нечего. Это их дело и их выяснения отношений, ему не хочется стать свидетелем убийства. Поэтому Накаджима быстро оделся, стараясь не прислушиваться к комнате соседей и вышмыгнул на ночную улицу. Встречай, Акутагава, своего принца.***
Вернулся обратно Ацуши только спустя двое суток. Раньше приходить было попросту страшно. Да и тем более в квартире Акутагавы было так уютно. И тихо. Наверное, это было главным условием, по которому Накаджима задержался там. Ацуши встретил Чую на следующий день после своего бегства из Царства Личных Проблем Соукоку, когда встречал Рюноскэ с его четвёртой пары. Везунчик же Накаджима, любил ворчать Акутагава, вроде в мед поступил, а вроде и пар меньше, разве так работает? Веснушчатый вышел из главного здания, спрятав лицо в складках чёрного шарфа и смотря исключительно себе под ноги. Остекленевшие глаза Чуи даже не моргали, Ацуши решил забить в интернете, существует ли живое бальзамирование. А то вдруг наблюдает ходячий эксперимент. Под безжизненными глазами пролегли мешки, а тонкий проводок наушников, теряющийся в шарфе, указывал на то, что Накахара никого не слышит и не видит. Выглядел он до того неважно, что сердце невольно сжималось в комок при его виде. — О, это Чуя-кун? — рядом из-под земли вырос Акутагава с неизменной сигаретой между зубов. — Видно, нехило они там с этим Дазаем посрались, — вот вроде Рюноскэ ходит в литературный, а вроде и выражается, как гопник с насеста. А ещё Аку тоже не нравится Осаму. Похоже, у Чуи действительно просто отвратительный вкус на людей. — Да, бедный, — пропитанный жалостью голос Ацуши заставил Акутагаву прокурено хмыкнуть. — Пожилой и бледный… Сам же тоже небось виноват! — Накаджима кинул на парня осуждающий взгляд, но ничего не сказал, так как ему самому не была известна причина ссоры. Может Чуя и начал, этого мы уже никогда не узнаем. Накахара, крепко сжимая в как всегда голых руках лямки рюкзака, куда-то крайне целенаправленно шёл. Настолько целенаправленно, что даже не видел проезжей части прямо перед носом. Ацуши хотел было крикнуть ему, чтобы был поосторожней, но вместо этого решил станцевать нижний брейк данс, то есть поскользнулся на льду и упал, утянув за собой и Акутагаву. — Что, ноги не держат? — возмущённо захрипел Рюноскэ, расстроенно отряхивая потухшую сигарету от снега, но Ацуши его не слышал, он испуганно смотрел на бредущего в наушниках Чую, что медленно, но верно приближался к дороге, по которой сновали машины, взметая в воздух ошметки льда. — Чуя, осторожней! — как в замедленной съёмке Акутагава поворачивает голову туда же и даже позволяет проскользнуть на лице искренней эмоции ужаса. Ну нам жертвы не нужны прямо у универа. Ну ребят. Огромная чёрная тойота, заносимая на поворотах, тоже решила принять участие в увлекательной игре: Напугай Накаджиму До Икоты, или она просто с детства мечтала стать киллером, так как её курс был проложен как раз там, где шёл Накахара. Ацуши всегда ненавидел людей, которые переходят дорогу так, как будто им не нужна жизнь. Похоже, Чуя только что пополнил этот список. Но его можно понять, и если не простить, то хотя бы в больницу апельсины принести… Визг тормозов, комья снега из-под колёс и отчаянный гудок явно не колышат вышедшего из этого мира веснушчатого. Вот слушает он себе какое-нибудь «Сасагео», и не знает, что в мире творится и что сейчас он распрощается с- Плеером. Плеер вылетел из кармана рыжего, утягивая за собой наушники и упал прямо под машину, тотчас вдавленный в сугроб колёсами, и потерявший свой аккумулятор. Сыграл в ящик. А самого Накахару кто-то с силой дёрнул за капюшон назад, оттаскивая от проезжей части, сопровождая это крепким матом. Довольно крепким, чтобы вернуть Чую к жизни. В глазах у рыжего будто заиграли блики, веснушчатый закашлялся от сдавленного шарфом и капюшоном горла, смотря широко распахнутыми глазами на автомобиль, что пронёсся мимо, не в состоянии затормозить. Чуя тяжело задышал, выпуская изо рта облачка пара, и с неверием смотрел туда, куда только что чуть не наступил. Ацуши удалось спихнуть с себя Акутагаву и он подоспел к Чуе и его спасителю, которым оказался: — Зачем статистику смертности на дорогах портишь? — осуждающе разносится над ухом рыжего, и тот испуганно оборачивается, взметнув в воздух кудри. — Д…Дазай? — ошарашенно проговорил он одними губами, задрав голову вверх и сглатывая. Действительно, над ним возвышался никто иной, как Осаму-появлюсь-там-где-не-ждали-Дазай. Тойота остановилась метров через 20, из неё, почти на ходу, выскочил мужик. Размахивая руками и матом, он поспешил к застывшим на месте соукоку. Чуя так и пребывал в астрале, рассматривая лицо спасителя с такими эмоциями в глазах, словно видит вживую Тома Фелтона. — Ты чё творишь вообще, на дорогу смотреть не учили? — вопит водитель, тормозя в снегу перед Чуей и зарываясь ботинками в снег. Ацуши не любит никаких конфликтов, особенно с незнакомыми людьми. Это противоречит его моральным устоям. — Извините, — вместо веснушчатого, произнёс Осаму. — Он просто не смотрел под ноги. — А если бы я его сбил?! Чем ты думаешь, а?! — Накахара даже не отреагировал на выпад в его сторону, словно для него в этот момент существовал один Дазай. В любом случае смотрел Чуя только на него. — Он не вменяемый, что ли? — громкий и резкий голос мужчины так раздражал, что даже Накаджиме захотелось основательно поконфликтовать с ним. — Я принёс извинения, Вы можете идти, — спокойным голосом повторил шатен, но от его тона по спине побежали мурашки. — А мне не нужны твои извинения, мне от него слово хочется услышать, — брюзгливо сузив водянистые глазки произнёс водитель, кивнув на Чую. Накахара предпочёл игнорировать, так как только что, чёрт побери, к нему сам Осаму подошёл, да ещё от машины уволок. Видимо, для веснушчатого это стало потрясением. Студенты, спешащие домой стали оборачиваться на них, некоторые даже вовсе остановились, чтобы не пропускать такого зрелища. Осаму вдруг положил руки на худые, дрожащие плечи Чуи, и Накахару аж передёрнуло от этого. Не в плохом смысле. Ацуши стоял ближе всех и заметил, что глаза Чуи медленно наполняются слезами. Воу. Это… странно? — А может он глухой? — Ками-сама, кто дал этому человеку такой громкий и противный голос? Кто посадил его за руль? Отвращение к данной персоне росло не по минутам, а по секундам и матам, которые были не такие остроумные, как у Чуи. Акутагава, вздохнув и чиркнув зажигалкой, поднялся со снега, отряхнулся и отправился к месту ссоры. Расступись, король раздора идёт-вышагивает. Ящик Пандоры уже не нужен. Ящик Акутагавы звучит даже лучше. Единственный минус в Рюноскэ, который мешал Ацуши наслаждаться его обществом на все 120 процентов — его повышенная конфликтность, но Ацуши вовремя повисает на его руке, не подпуская даже близко к мужчине. Дазай, не убирая с плеч Чуи рук, аккуратно подтолкнул его в сторону от агрессивного водителя и не менее агрессивного Рюноскэ. Им надо — они и разбираются. А мы успеем свалить по тихому. Накахара шёл словно не в себе. Его спина одеревенела, пока на его плечах лежали паучьи пальцы Дазая. Оказывается, у них всё не так уж и просто. Необычные они во всем. И ссоры у них необычные. И отношения. И комната. Во всем они не как все. Всю дорогу от университета до общежития Чуя с Дазаем шли впереди Ацуши и обиженного жизнью Акутагавы. Тот не смог раздуть из конфликта настоящую проблему, которой хотелось бы, так как мужчина слишком спешил, чтобы тратить свое время на «бесноватых», как он назвал Рюноскэ. Иногда Накаджима согласен с этим термином. Соукоку наверняка опять выясняли отношения, ибо Чуя активно размахивал руками, что-то говоря, а Осаму не менее подвижно что-то вещал. Не то чтобы они ссорились… Скорее устаканивали не устаканившееся и укрепляли не укрепленное. — Пойдем — подслушаем? — предлагает Рюноскэ Накаджиме, но тот почему-то не согласен. Интересно, почему? — Я уже и так наслушался по гроб жизни, — ворчит парень, хмуро смотря на идущих впереди. Пантомимы этих двоих — отдельный вид искусства. Когда, видимо, у Чуи заканчиваются аргументы, он просто подпрыгивает к ближайшему сугробу, пиная снег из него на Осаму. А Дазай в свою очередь, постоянно меняет походку, то семеня, как дородная женщина сорока лет, то подпрыгивая, поскальзываясь и чертыхаясь. Эти замысловатые движения несомненно помогали продвижению разговора. У самого общежития соседи затормозили. Парни больше не кричали, а скорее закапывали топор войны в землю. Если брать во внимание, что зимой закопать что-либо вообще не реально… То получалось у них довольно не плохо. Ацуши, чья вежливость достигала межгалактических размеров, затормозил, предлагая Рюноскэ не мешать этим двоим выяснить все раз и до конца недели. Акутагава принял это предложение без особого восторга, но противоречить не стал, поворчав только внутри себя. Ведь слово Ацуши закон. Скептически затянувшись, Рюноскэ сел на ближающую лавку, широко раздвинув ноги и упёрся в колени локтями, подпирая щёки руками — поза того, кто будет просто прекрасным сталкером. Да уж. Сама беспалевность. Осаму наклонился к Чуе, положив ему обе ладони на щёки. Плечи веснушчатого изредка перекашивало судорогами, эти вздрагивания показывали на то, что Чуя снова дал волю слезам. Удивительный все же Накахара человек, и Накаджима не устанет восхищаться им и удивляться ему. Для Чуи вовсе не считается чем-то позорным выражение своих эмоций. Это же прекрасно! Рыжий несомненно кумир. Большими пальцами Осаму проводит по раскрасневшимся щекам Накахары, говоря что-то. Что-то, из раздела бессмысленной, милой херни. То, что так любил шептать Рюноскэ на ухо Ацуши, когда на того нападали приступы объятий. Чуя положил руку сверху на ладонь Осаму, прижимаясь к ней щекой и посмотрел на него такими глазами, задрав подбородок, что в груди Накаджимы невольно закопошилась неприятная ассоциация: «Взгляд преданного пса на хозяина». У Чуи никакого вкуса на людей! Принцип просто отвратителен! А то, как он привязывается, ещё ужаснее. Дазай улыбается на слова Чуи и говорит что-то в ответ, не разгибаясь из неудобной позиции. Ни одна живая душа не скажет, что это они орали другу на друга до осипших глоток, кидая посуду и круша все вокруг. Писк у Ацуши получается почти вслух, когда Чуя вдруг подаётся вперёд, закидывая ручонки на плечи Осаму, крепко обнимая его за шею и посильнее притягивая к себе. Осаму положил руки ему на талию, запустив их под короткую надутую куртку, опустив подбородок на чужое узкое плечо. Рюноскэ замечает первым. Чуя обхватывает ноги Дазая своими и под вопль болельщиков — то бишь Акутагавы, роняет Осаму в снег. Конечно, пришлось пожертвовать собой — ему довелось упасть первым, утянув за собой парня. Накаджима в который раз убедился, что отношения этих двоих просто нечто. Ацуши настолько странно наблюдать, как Чуя с Осаму снова дружат,