no one can fix me but you

      Мир – хаотичный кусок дерьма, и Куроо может утверждать это с уверенностью.       Нет в нём, к сожалению или к счастью, ничего совершенно точно определённого, кроме того, что в нём всё хаотично и меняется в ту же секунду, как ты успеваешь в этому привыкнуть.       Тецуро понял это ещё ребёнком, когда его мать неожиданно скончалась. Это была болезнь и, конечно, время свыкнуться с мыслью скорой кончины матери у двенадцатилетнего ребёнка было, но правда в том, что для двенадцатилетнего ребёнка остаться одному с достаточно требовательным и строгим отцом – в определённой мере травма. Отец любит Куроо, тот в этом не сомневается, но из-за работы в министерстве мало уделяет сыну времени, а только вечно откупается деньгами. Сын его не особенно интересует, пока оценки являются приемлемыми (не выше этого минимума, к сожалению), а Слизерин упорно удерживает первенство среди факультетов (в прошлом году сраный Бокуто на поле для квиддича вырвал победу у змеев, и лучше даже не зарекаться о том, как брюнет провёл своё лето – на метле и за учебниками).       Ночами Тецуро пытается убедить сам себя, что его это совсем не волнует.       Хаоса в жизни Куроо было предостаточно – всегда бывший здесь брат вдруг уехал за границу, в это чертово США, для работы спортивным репортером за морем; бабушка недавно снова вышла замуж, а новым «дедушкой» парня оказался двадцатилетний малой, который очень быстро стал продвигаться по карьерной лестнице в министерстве; Ойкава вдруг стал постоянно где-то пропадать и меньше издеваться над грязнокровками, Пуффендуйцы неожиданно научились играть, а зельеварение Ирихаты-сенсея вдруг стало необычайно сложным. Всё летело к чертям, и единственная вещь, единственная константа в этом мире, которая удерживала Тецуро на плаву, его лучший друг детства и самый близкий на всём свете человек, сейчас бесстыдно отсутствует.       Званые вечера чистокровок всегда были одинаковыми. Большие залы, заполненные одними и теми же людьми, много дорогущего алкоголя, который детям (хотя сам Тецуро считает, что уже давненько перерос эту категорию) запрещено пить, крошечная еда, которой невозможно утолить голод, и совершенно бессмысленные, неинтересные своей поверхностностью разговоры. Вопросы всегда одни и те же: «Куда ты собираешься податься после учебы в Хогвартсе?», «Так же, как твой брат, станешь репортёром?», «В министерстве для тебя уже давно занято местечко, не думал пойти туда?», «Как дела у Слизерина?», «Почему в прошлом году победил Пуффендуй?», «Ты ведь это исправишь, Куроо, не так ли? Не ударишь в грязь лицом?» У Слизеринца случался маленький экзистенциальный кризис после каждого такого вечера.       Вот и сейчас всё также.       В этом году приём проходит у четы Кагеяма, и Куроо буквально ненавидит тот факт, что его со-факультетник отказался приехать, ведь самому Тецуро такую вольность не позволили бы. Да-да, конечно, Тобио утверждает, что его отказались принять из-за плохих оценок и драки в столовой накануне, но разве были бы его родители так недовольны, окажись их единственный сын (а значит и единственный козырь в рукаве семейства) прямо сейчас здесь? Конечно, Кагеяма не был лучшим на свете сыном, – его оценки оставляли желать лучшего, а постоянные стычки с Шоё отнимали баллы у всеми любимого факультета, – однако он был образцовым чистокровкой: спину всегда держал ровно, манеры были идеальными во всех отношениях, знание заклинаний было таким, что хватило бы на три чистокровных семьи. Тобио прекрасно танцевал, говорил кратко и по делу, а лицо его было таким постным и безэмоциональным, что ещё чуть-чуть и этот пятнадцатилетний мальчишка окажется в министерстве.       А что уж говорить о его успехах на поле для квиддича! Да, начал Тобио неважно, в первый год его не приняли в команду, тогда как грязнокровный Хината быстро нашёл своё место в команде, и это стоило большого скандала Кагеяме, однако, как только Слизерин смирился с достаточно поганым характером мальчика, все поняли, что он просто незаменим. Сейчас Кагеяма был нечто вроде звезды в Хогвартсе, и, если бы Куроо был Загонщиком, уже давно волновался бы за своё место в команде (неудивительно, что Ойкава так сильно недолюбливал Кагеяму).       В общем Тецуро страшно представить, через какие круги Ада прошёл этот мальчишка, чтобы стать идеальной чистокровной машиной. Слизеринцы не отличались ни терпеливостью, ни инновациями в воспитании детей (даже Куроо, с его добродушной матушкой, нет-нет, да пороли пару раз).       Тецуро должен бы радоваться, что Кагяемы, вечно крадущего всеобщее внимание, сегодня нет, только вот впервые в жизни Куроо совсем уж не хочется быть в центре внимания. Потому что это не внимание. Куда больше это походит на полёт стервятников на жертву, остающуюся по итогу без малейшего желания жить. Повезло, что сегодня свой плотный график освободил Акитеру, братец Цукишимы, и всё внимание перешло на молодого министра. Куроо это устраивает.       Он стоит в самом углу, рядом с большим столом с едой, который никого сегодня почему-то не интересует, и пристально смотрит на дверь, в ожидании появления одного недостающего человека. Рядом стоит Ойкава. Сегодня он мрачнее тучи, но Тецуро не мучает друга вопросами – всё равно наткнётся на вечное «Всё нормально». В последние месяцы это стало универсальным ответом Тоору на любой вопрос, будь то проблемы с очередным тестом или что-то, о чём Куроо не имел ни малейшего представления. В любом случае, если честно, сейчас брюнету и самому погано. Это эгоистично, но сил выяснять причины плохого настроения Ойкавы просто нет.       Будь они сейчас в Хогвартсе, то вместо тесных костюмов на них были бы самые обычные домашние шмотки, и они уже направлялись бы в Три Метлы, чтобы напиться в хлам. Они бы упились так, что проблемы просто исчезли бы на какое-то время, Ойкава танцевал бы на столе, пел бы придуманную ими двумя песенку, прославляющую Слизерин, а Куроо смеялся бы так сильно, что живот болел. Они нашли бы музыкальный автомат и пустили бы по кругу все песни Леди Гаги, даже те, текст которых не знали, и сорвали бы голоса так, что на следующий день не смогли бы говорить и только обменивались бы сообщениями. Куроо выпрыгнул бы из окна второго этажа, провалился бы прямо в огромный сугроб и оттуда бы стал звать всех, с кем они успели познакомиться, на улицу, курить и смеяться. Всё было бы совсем по-другому.       Но вместо этого они оба на скучном приёме, где их родители даже не обращают на двух отпрысков внимания. Отец Куроо общается с Акитеру, скорее всего опять обсуждают работу, а родители Ойкавы разобщались с четой Яку. Старшая сестра Тоору смеялась с большим бокалом шампанского у фонтана с Миссис Иваидзуми, которая совсем недавно родила нового сына, на замену старому разочарованию. А племянник Ойкавы бегал у ёлки с другими детьми, тренируя новые заклинания.       Сам Ойкава стоит с таким постным лицом, что Куроо становится ещё поганее. Тоору выхватывает бокал шампанского у проходящей мимо официантки, высушивает его разом, а потом подмигивает испуганной девушке, закусывая напиток вишенкой с торта.       — Не думаю, что твоим родителям это понравится.       — Похуй, шампанское всё равно слабое, — Тецуро наблюдает, как его друг берё т стакан с огуречной водой и превращает содержимое во что-то коричнево-медовое. Есть предположение, что это огненный виски, однако может быть и бренди. — Меня вообще не ебёт, что думают эти два престарелых сноба.       Куроо лишь фыркает в ответ, устало наблюдая за другом. То, что он чувствует то же самое, сейчас не имеет никакого значения. Тецуро знает, как необходимо себя вести, даже если желания делать это никакого нет.       — Прикуси язык, бро. За такие словечки могут и выгнать.       — Может быть, в этом и смысл, — Ойкава делает большой глоток, будто бы вызывает Тецуро на словесную дуэль, и настроение Куроо достаточно в заднице, чтобы купиться на эту нелепую уловку и хоть на ком-то выпустить весь пар.       — Ого-го-го, какие революционные речи пошли. И что же ты собираешься делать, если не секрет? Твои родители не настолько добры, как чета Иваидзуми – оставят без единого галеона и с голой задницей.       — Мне есть, куда податься, не волнуйся за меня, котёнок, — Тоору улыбается, и от этой желчной улыбки сводит скулы.       — И что ты будешь делать, Ойкава, а?! Откроешь свой магазин цветов, будешь продавать саженцы и питаться рисом?! Даже представить смешно, ты изнежен, как парниковый цветочек, не проживёшь и дня, а потом прибежишь к родителям, как миленький! — Куроо фыркает и отводит взгляд. Смотреть на такого Ойкаву – противно.       Но оппонент не унимается, только громче кричит, как ребёнок, у которого отобрали конфетку:       — А вот и не прибегу, ничего подобного! Цветы вообще-то все любят и в любое время года покупают! Буду делать столько денег, что тебе и не снилось. Будешь проситься в мой огромный дом переночевать, а я не пущу, вот увидишь!       — Ни за что я не стану спать под крышей того, кто отказался от своей крови.       — Да что вы все так к ней привязались, я не пойму, что за бред! Что в нас такого особенного, чего нет в других?!       — Ты и сам знаешь, Ойкава, — Куроо удостаивает друга взглядом, но он полон скучающего презрения, и не больше. — Приди сначала в себя, а потом мы поговорим.       Прежде, чем Тоору находится с ответом, Тецуро ухватывает краем глаза высветленную макушку у входа, и весь интерес к необычному состоянию друга пропадает в ту же секунду. Если минуту назад Куроо злило, что Ойкава несёт какой-то очень Гриффиндорский бред про равность крови и одинаковые судьбы, то теперь это всё куда-то пропадает, как только Слизеринец замечает знакомую приставку.       Настроение резко улучшается, злость исчезает, обида, которую принесли слова Тоору, испаряется, будто бы её и не было. Всё это становится таким неважным.       — Мне надо идти. Разбирайся со своим дерьмом сам.       Куроо преодолевает залу в считанные секунды, а сердце почему-то ускоряется, бьётся так бешено быстро, будто бы парень уже давно болел тахикардией. Да, Тецуро знает, они не виделись всего день, но это почему-то ощущается, как очень большой срок, почти что неприличный. У Охотника трясутся руки, ноги ватные и в ушах звенит, а весь мир сливается в одну большую кашу, будто бы Куроо напился. Он ничего не слышит, никого не видит, пока бледное тело не оказывается рядом, и он не заключает его в большие медвежьи объятия.       — Куроо, вот ты где.       Голос Кенмы тихий, как и всегда, и холодный, будто бы для него это ничего не значит, но Тецуро чувствует сквозь ткань дорогого костюма, как тот трясётся от страха и паники, охватывающей тело Когтевранца в людных местах. И потому Куроо обнимает друга чуть дольше, чем положено.       — Я испугался.       Козуме почти не говорит это, даже воздух не слетает с тонких губ, и в этот момент Тецуро готов поклясться, он слышит чужие мысли. Только чужая ладошка, сжимающая ткань пиджака на его спине, напоминает, что всё это реально.       — Я знаю, но ты опоздал. Я не сразу тебя нашёл.       Кенма не отвечает, только легонько вздрагивает в чужих руках, тяжело вздыхая.       — Прости, — снова шепчет он на ухо.       — Ничего, всё нормально. Теперь я здесь, ты не один, — Куроо говорит это, но думается почему-то, что не один теперь он.       Они стоят так ещё пару минут. Костлявое тело медленно расслабляется в чужих объятиях, дрожь утихает, ладошка перестаёт сминать идеально выглаженную чёрную ткань. Но Тецуро не отпускает. Просто не может.       — Куроо, хватит. На нас смотрят.       Парень немедленно исполняет просьбу, словно послушный солдатик.       — Прости, не заметил, что ты уже успокоился, — он врёт.       Козуме не отвечает, только смотрит выразительно, тонкими пальцами цепляясь за чужой рукав, безмолвно сообщая – он не успокоился, но чужие взгляды гораздо страшнее. И Куроо делает то, что привык, что проделывал уже много раз – он пытается отвлечь друга разговором.       — Почему ты так долго? Что-то случилось?       — Мама пыталась найти запасную приставку, — Кенма фыркает в ответ, пока Тецуро медленно ведёт его сквозь толпу к столам с едой. Он не сомневается, Козуме нормально не ел. Этого мальчишку приходится уламывать пополнить запас витаминов.       — У неё это получилось? — Кидает взгляд через плечо, где Когтевранец хитро улыбается, откидывая пиджак так, что уголок технического устройства выглядывает из кармана брюк. — Хах, кто бы сомневался.       — Мне пришлось спрятать её в носки, чтобы мать не нашла. По взгляду отца я понял, что он всё знает, но почему-то ничего не сказал. Я быстро отпросился в туалет и переложил её в карман, но, думаю, если мать заметит – отберёт.       Куроо без лишних слов резко меняет направление так, чтобы обойти мать-наседку Козуме.       — Только ты можешь так заморочиться ради приставки.       — Они меня успокаивают.       — Я знаю, — Куроо фыркает в ответ, потому что, если Кенма думает, что за все эти годы его друг не выучил повадок и привычек Когтевранца, то он попросту глуп. — Но вообще-то я не про это. Ты собирался приехать ещё утром. Что тебя задержало?       — Шоё нужна была помощь.       Они доходят до стола с едой, Ойкава к этому моменту уже куда-то исчез. Ну и хорошо. Куроо совсем не хотелось, чтобы эти отвратительные слова звучали в присутствии Кенмы – парню и так тяжело среди большого количества людей, чтобы терпеть маленький припадок тупости Тоору.       — В каком смысле? — Ему не удаётся остановить самого себя, потому что при упоминании рыжей макушки внутри всё почему-то сжимается. Тецуро буквально выдёргивает руку из хватки Козуме и хватает маленький сандвич, который тут же вручает другу. — Ешь.       — Не хочется, — Кенма как-то грустно возвращает тарелку на стол, где она и стояла, после чего неуверенно сглатывает. Не хочет отвечать на вопрос, но Куроо заставит. Ему просто нужно знать, чем они там занимались.       — Ну так? Что случилось с этим Гриффиндорцем?       Не подумайте, это совсем не ревность. Просто такое близкое общение с грязнокровкой плохо для репутации Козуме. Родители и так уже урезали ему карманные расходы, не хватало, чтобы окончательно перестали спонсировать. Это забота, совсем не ревность.       Они ведь просто друзья, а не какие-то там влюблённые.       — Шоё позвал твоего со-факультетника к себе домой на праздники. Ему нужна была помощь собраться, я опоздал на поезд, — Кенма опускает глаза вниз – ему некомфортно, и Куроо должен бы остановиться, но он просто не может, хотя прекрасно отдаёт себе отчет во всём, что делает.       — Слизеринца? И он согласился? И кого же?       — Да и да. Будущего хозяина этого дома.       — Кагеяму? — Куроо не удаётся скрыть удивления. Он и представить себе не мог, что Тобио согласится на подобную авантюру с кем-то, вроде Хинаты.       — Да, — Кенма берёт со стола мандарин и протягивает Тецуро, чтобы тот почистил. — Вообще-то он достаточно приятный.       — С чего такие выводы? — Палец от злости протыкает сам фрукт.       — Вчера он сидел с нами в гостиной Гриффиндор.       Куроо ничего не отвечает, только громко фыркает, а потом протягивает другу его лакомство.       — Ты можешь сказать то, что думаешь, я ведь и так это знаю.       — Я ничего не думаю, — Тецуро кидает желчный взгляд на друга. Он не должен так делать, но огрызается как-то само собой. В конце концов, это не имеет никакого значения: Козуме продолжает пялиться в пол и ничего вокруг себя не видит. — Просто удивлён, как низко Кагеяма пал.       — Общение с грязнокровками не делает его хуже, Куроо.       — Да-да, я знаю всё это. Ты говорил уже сотни раз.       — Тогда зачем начинать этот разговор?!       — Ты сам спросил!       Они замолкают.       Куроо облокачивается о стол позади себя, ещё больше увеличивая расстояние между собой и Козуме. Кенма достаёт из кармана приставку, предварительно убедившись, что мать вне поля видимости, как и он её, а Тецуро достаёт палочку и начинает делать из кожуры мандарина летающие фигурки. Сначала простые, вроде куба или шара, но потом увлекается, пытаясь отвлечься от неприятного разговора, и фигуры превращаются в рыжих лисиц, собачек и кошек.       Внутри неприятно саднит от перепалки. Её причины не менялись уже больше года с тех самых пор, как Кенма подружился с этой поганой грязнокровкой, а за ней с половиной Гриффиндора. Козуме так отдалился от Куроо из-за этого. Стал больше времени проводить за чужим столом, больше слушать, громче говорить, радоваться более открыто и явно. Тецуро больше не был единственным, кто хорошо и достаточно близко знал этого мальчишку. От этого всё внутри болело.       Куроо не знает названия этого чувства, но почему-то всё складывается неправильно. Они теряют друг друга, и Тецуро боится проснуться в один день и понять, что они стали вторыми Ойкавой и Иваидзуми. Может, Слизеринец слишком прилипчивый, может, собственник и ревнивец, но он не позволит Кенме превратиться в Хаджиме, всеми брошенного и одинокого. Не в его смену. Ни за что на свете, ни за какие деньги и ни за какую кровь. Козуме останется рядом с ним, чего бы ему этого не стоило.       — Шоё значительно повысил свои навыки полёта.       — Да неужели?! — Куроо слишком отвратительно реагирует, но он не может сдержать злость, когда их разговоры неизменно сводятся к рыжей макушке грязнокровки.       — Да. Я видел, как они с Кагеямой вчера тренировались, — Куроо удерживается от ещё одного комментария в сторону бывшего друга. Тот, кто общается с грязнокровками Тецуро не соратник. — Если вы не натаскали своего ловца с прошлого матча, у Гриффиндора есть реальный шанс победить.       Подобным доносничеством Кенма занимался с тех самых пор, как начал общаться с Шоё (а Козуме ещё сомневался, что его место на Слизерине!). Хоть какой-то плюс от этой нелепой дружбы.       — У Гриффиндора нет шансов, можешь не волноваться за свои деньги.       Кенма зависим не только от видеоигр, но и от ставок.       — Я и не волнуюсь. Я поставил на Гриффиндор.       — Кенма, как ты мог! Мы ведь с тобой друзья! — Мандариновый жираф падает прямо на мраморный пол.       — Дружба не сохранит мои деньги, — Козуме говорит это так просто, не отрываясь от игры, что внутри Куроо всё буквально закипает. — Твоя самоуверенность вредит команде. Дайчи лучший капитан, он учитывает недостатки каждого игрока и возмещает их.       — Как ты можешь такое говорить?       — Я говорю правду. Не стоит на неё обижаться, ты не маленький ребёнок, Куроо.       — Ты слишком помешан на прошлогодней проигранной ставке, от того делаешь неверные выводы, — Тецуро фыркает и отворачивается от Кенмы, потому что, если продолжит смотреть, точно взорвётся, а этого никак нельзя допустить. Он не поссорится с Козуме опять, только не сегодня.       — Я доверился тебе, Куроо. И проиграл деньги.       — То есть больше ты мне не веришь? — В голосе слышна обида, которой Тецуро сейчас полон, если честно.       — Я не это сказал. Я лишь отметил, что твои суждения ошибочны и вредят команде. И всем чистокровкам, раз уж на то пошло. Кагеяма провёл взаперти всё лето из-за твоей ошибки.       — Этому предателю стоит научиться лучше играть, — Куроо чувствует нечто, схожее с комом в горле, и его это не устраивает. Только не здесь и не сейчас.       — Кагеяма отличный игрок, и ты это знаешь.       Тецуро просто не представляет, как Кенма может говорить что-то подобное и оставаться таким спокойным, хладнокровным, мерзким.       — Ой, да заткнись ты уже! — Это необходимо прекратить, пока они не поссорились. Козуме нужно замолчать и просто позволить Куроо быть рядом сегодня. Без единого слова.       — Почему ты злишься? — Впервые на весь диалог Кенма поднимает на друга глаза, полные непонимания. Неужели он и впрямь настолько туп?!       — Потому что ты говоришь обидное дерьмо!       — Я просто честен с тобой, разве это плохо?       — Нет, ты жесток, Кенма, как ты можешь этого не понимать?! — Куроо сам не понимает, почему кричит. Не знает и когда начал. Просто терпеть это уже сил не было. — Друзья так не поступают друг с другом.       — Я просто был собой, разве не этого ты от меня хотел? — Козуме прячет приставку обратно в карман, и Куроо уже решает, что друг услышал его, но взгляд бежит за взглядом Когтевранца и натыкается на мать Кенмы. Чёрт. Даже сейчас он думает лишь о себе.       — Что ж, настоящий Кенма – мудак.       Тецуро выплёвывает это, не подумав. Слова как-то сами срываются с губ и тут же врезаются в поникшую, грустную фигуру Козуме, очевидно сожалеющую о сказанном. Кенма буквально задыхается, не зная, что сказать. В конце концов, он был окончательно и бесповоротно социально-неловок, терялся в словах и чувствах других людей. Хината помог Козуме раскрыться, а Куроо, как последний идиот, думал только о себе. Кто был по-настоящему жесток, так это он, а вовсе не его лучший друг.       — Прости, я вспылил, я был не прав, — Тецуро тянется к Кенме, но тот делает испуганный шаг назад, отшатывается, словно от огня или полезной пищи. Куроо тяжело вздыхает. — Просто ты так носишься с этим мальчишкой… возможно, я чувствую себя слегка брошенным, — эти слова даются Слизеринцу с трудом, но он пересиливает себя, потому что дружба с Кенмой значит гораздо больше. — Именно поэтому на Слизерине тебе было бы лучше. Мы были бы вместе.       — Куроо, я тут подумал… я не хочу на Слизерин.       Тецуро буквально слышит, как что-то внутри него разбивается.       Возможно, это его многолетний план летит в пропасть.       С того самого дня, как Кенма попал на другой факультет, Куроо придумывал его. Он не плакал, не страдал и даже не боялся, он точно знал, что должен сделать: заработать авторитет, возможно, слегка подсидеть Тоору, стать старостой факультета, а там рукой подать до того, чтобы убедить директора перевести Кенму на Слизерин. Да, такого раньше никогда не случалось, это прецедент, скандал, драма года, но ведь всё бывает в первый раз.       Всем известно – Шляпа может ошибиться, и в случае Кенмы это точно была её ошибка. Козуме не должен был оказаться на Когтевране, он должен быть на Слизерине, вместе с Куроо! И парень сделает всё, что потребуется, но он будет рядом со своим другом, который нужен ему, как воздух.       Они будут вместе любой ценой!       Всё это, чёрт возьми, было только ради того, чтобы они были вместе. Все заслуги, все достижения, все оценки и похвала – всё это было не ради того, чтобы брат вернулся, чтобы отец его похвалил, а мать на небесах гордилась. Всё это было ради Кенмы, ради его лучшего будущего. Это был их общий план. Они оба этого хотели, пока не припёрся этот грязнокровка и не спутал все карты.       Куроо чувствует слабость. Чувствует, как в пальцах колит, как голова кружится, а ноги становятся ватными. Ему нужно присесть, но он не хочет сидеть, он хочет разобраться.       — Что, прости?.. — Слизеринец отчаянно трёт виски, пытаясь прийти в себя, но ничего не помогает, когда твой мир летит к чертям.       — Мне нравится на Когтевране! — Кенма кричит. Кричал ли он вообще когда-нибудь на памяти Куроо? Кажется, нет. Что вообще творится? Этого не может быть. Слова Козуме летят откуда-то издалека. — Я нашёл друзей, нашёл место, где меня понимают. Кита хороший, Киёко интересная, Сукаса умный, а Суна тоже любит игры. Мне там нравится, я хочу остаться.       — А как же наш план…       — Это был твой план, Куроо! Ты даже ни разу не спросил, чего я хочу! — Он молчит всего секунду, а потом добавляет уже спокойнее, — а я хочу остаться.       Тецуро не слышит ничего, кроме слов «Я не хочу быть с тобой, мне дела до тебя нет и до всего, что нас связывало».       Теперь у Кенмы новая жизнь, новые друзья, новый факультет и новые убеждения. Возможно, Куроо хватался за что-то, что уже мертво. Они ведь только и делают, что ссорятся и ругаются, даже не пытаются понять друг друга. Они почти ненавидят. И в чем тогда весь этот смысл, если Куроо оказывается лишь пережитком прошлого, которому нет места в настоящем Козуме?       Всё, во что Тецуро когда-либо верил – рушится в один миг.       — Это твоё окончательное решение?       Кенма нервно сглатывает.       — Да.       — Понятно.       Куроо разворачивается, ничего больше не говоря, и уходит.       В груди нещадно саднит, его ведёт от одной только мысли, что это конец, и выглядит он отвратительно, как и ощущается.       Тецуро находит Ойкаву за считанные секунды, будто бы искал только его всё это время. Выхватывает бокал с чем-то, название чего даже не может себе представить, и осушает одним большим глотком, после чего морщится.       Тоору смеётся.       — Ты же говорил, это плохая идея.       — Похуй.       Впервые Куроо и впрямь нет никакого дело до всего в общем-то.