no one can fix me but you

      — Да что ты говоришь! Серьёзно что ли?!       Хината сидит на маленькое кухоньке своего дома и изо всех сил старается не кричать, потому что все уже давненько спят. На другом конце провода Ямагучи, который только пришёл с прогулки с Цукишимой и не смог удержаться от звонка лучшему другу. Ему нужно было с кем-то поговорить, а идти к Ячи в такой час – грубость, как считал Пуффендуйец. Шоё совсем не против, он рад поговорить с друзьями в любое время суток, правда, учитывая, что Кагеяма уже преспокойно спал в их спальне на отдельном футоне, пришлось уйти на кухню.       Хината сидит на кухне, машет ногами с высокого стула, и, поедая рождественское печенье, пытается успокоить собственные чувства, чтобы не разбудить криками родных. Малышке Нацу нужно поспать, день был насыщенным. Сначала они все вместе готовили завтрак, потом пошли на каток, где Нацу пыталась вспомнить всё, чему брат научил её год назад, потом Хината и Кагеяма вместе полетали на мётлах, затем был обед и настольные игры, а под вечер они пели рождественские песни все вместе. Поначалу Тобио стеснялся и боялся, но, как только они оказались на заснеженном поле и сели на мётлы, он превратился в привычного Кагеяму, немного грубого и злостного, но всё равно прекрасного.       Шоё был рад, что провёл всё это время вместе с Тобио, потому что где-то внутри игралась надежда, что Слизеринец сможет полюбить его так же, как Хината любит его.       В общем Шоё сидит на своей кухне, где был уже сто раз, но всё ощущается по-другому, когда он ест печенье мамы и точно знает, что в его комнате находится Кагеяма, и от этого осознания он почти кричит от радости.       — А потом мы пошли в библиотеку и до самого отбоя играли в шахматы! — Ямагучи смеётся, и Хината слышит, как друг падает спиной на кровать. Он немного завидует Тадаши, потому что тот может шуметь, сколько душе угодно, но также он за него рад. — Я ни разу не выиграл, но это было так… так… так замечательно! Ты представить себе не можешь!       Хинате почему-то кажется, что как раз он-то единственный, кто может понять друга. Его день тоже, пусть и не был чем-то таким уж примечательным, был поистине замечательным, а всё благодаря одной черной голове. Забавно, как за пару дней всё повернулось, но Шоё рад такому повороту событий.       Хината смеётся на фразу друга.       — Похоже, вы неплохо сдружились с Цукишимой.       Ямагучи на секунду замолкает, будто бы ему требуется время, чтобы придумать ответ.       — Д-да, да, похоже, я ему нравлюсь, — Хинате не надо видеть друга, чтобы понимать, тот что-то от него скрывает. Если бы он сейчас видел Ямагучи, то щеки у него, почти наверняка, были бы красными. Неужели между Тадаши и Кеем тоже что-то большее, чем просто дружба? Было бы забавно.       — Круто! Кагеяма говорит, Цукишима не из тех людей, кто заводит себе много друзей. Ты пробился в высшую лигу, дружище.       Хината по-настоящему рад за своего друга, и то, что он говорит, правда чистейшей воды. Если честно, Шоё не совсем понимает всей радости Ямагучи, потому что Цукишима… что ж, скажем так, он не самый приятный человек из всех, с которыми Гриффиндорцу довелось общаться. Кей грубый, занудный, язвительный, эгоистичный, всегда себе на уме, совсем не общительный. С ним сложно, потому что никогда не понятно, о чем именно он думает, а думает он, наверняка, о всяких оскорблениях. Хинате не нравятся такие люди, но, в конце концов, не ему же общаться с Кеем. Это делать предстоит Ямагучи, и хорошо, если он находит в этом только удовлетворение.       — Да, это так, — Тадаши смеётся, и Шоё отвечает ему тем же. — О Кагеяме-куне мы тоже говорили. Если честно, мне кажется, Цукишима переживает за него, пусть и не показывает этого. У вас там всё хорошо?       — Да, да, всё отлично! — Хината улыбается, радуясь, что может поговорить о Тобио хоть с кем-то. Дома теперь этого не сделаешь, потому что Слизеринец всегда рядом. — Сегодня мы были на катке, а потом ходили полетать на мётлах. Кагеяма вроде как остался доволен, хотя по нему этого и не скажешь.       — Это хорошо, — Хината готов поспорить, что Ямагучи сейчас кивает и улыбается. — Цукишима рассказывал, что, когда они ходили праздновать день рождения Кагеямы-куна неделю назад, тот остался не доволен. Хорошо, что ему всё нравится.       — Стой, стой, подожди! У Кагеямы был день рождения?! — Шоё находится в настоящем шоке.       — Да. Ты не знал? Весь факультет отмечал день рождение лучшего загонщика. Кажется, были даже плакаты.       — Я не знал, — Хината отбрасывает печенье в сторону и убито откидывается на спинку стула позади себя. Он не хочет есть, это говорит об очень плачевном состоянии. — Как я мог пропустить это?! Ямагучи, как я мог?!       — Ты же не знал, Хината! Не расстраивайся, как говорит Цукишима, для Кагеямы его день рождения значит не очень много, — Тадаши пытается помочь изо всех сил. Конечно, спасибо ему за это, но Хината уже разбит.       — Он значит для меня так много, а я даже ничего ему не подарил!       — Хината, не думаю, что Кагеяма ждёт от тебя подарка. Прости, но вы только вчера начали общаться. Подожди до следующего года и сделай ему подарок.       — Я худший возлюбленный на свете.       — Ничего подобного, Хината. Ты отличный парень, и Кагеяма это знает.       Шоё ничего не отвечает, и Ямагучи сдаётся.       — Ну ладно, если для тебя это так много значит… ты можешь что-нибудь ему приготовить.       — Точно! День рожденный торт! Отличный вариант! Спасибо, Ямагучи!       — Нет! Хината, постой! Ты ведь совсем не умеешь готовить, какой торт?! Ты не справишься!       Шоё, надо признать, совсем не слушает друга.       — Но у меня ведь есть ты! — Шоё заговорщицки улыбается. — Ты мне поможешь, будешь направлять каждый мой шаг, а я буду слушаться, как самый лучший ученик!       — Хината, всё не так просто… — Тадаши почти стонет эти слова.       — Да ладно тебе, Ямагучи! Давай же, Кагеяма будет рад проснуться и увидеть торт!       — Ты хочешь готовить прямо сейчас?! — Тадаши то ли в шоке, то ли испуган до чертиков.       — Ну а когда ещё? В любое другое время он узнает, что это для него, и это уже не будет сюрпризом.       — Я хотел поспать… — Ямагучи снова стонет.       — Но, Ямс… без тебя мне не справиться, — если бы Тадаши сейчас был здесь, Хината скорчил бы кошачью мордочку, чтобы уломать друга, но его здесь нет, и у Шоё нет даже шанса уговорить Пуффендуйца. — Я бы сделал это для тебя, — последняя попытка перевернуть ситуацию в свою сторону.       — Ладно, хорошо, я сделаю это. Но ты мне будешь должен! — Голос Ямагучи звучит так грозно, что Хината на секунду задумывается, что ему придётся сделать за это маленькое одолжение.       — Спасибо, Ямагучи! Вот, что значит настоящий друг! Во век не забуду!       Хината начинает готовить. Надо признать, получается у него паршиво: он постоянно что-то проливает, роняет на пол, разбивает, режется и обо что-то ударяется. Но, также стоит отметить, никогда в своей жизни Шоё прежде так не старался. Он кладёт все свои силы на то, чтобы торт был стоящим. Достаёт молоко, яйца и муку, выуживает из холодильника сливки и клубнику, мешает это всё с таким количеством сахара, что если получится не сладко, то его вины в этом точно не будет. Хината включает духовку, проверяет каждые две минуты, не нагрелась ли она, ищет в ящике блендер, разбивает яйца и смешивает их с молоком, прямо так, как советует Ямагучи. Шоё слушает своего друга очень внимательно и совсем не применяет магии. Он, конечно, мог бы пробраться в комнату и тихо выкрасть палочку, так, чтобы Кагеяма не проснулся, но почему-то что-то внутри него тихо шепчет прямо на ухо, что он должен сделать это сам. Он хочет сделать это сам, потому что только тогда его старания будут чего-то стоить.       Ямагучи звучит очень сонно, но даже он старается изо всех. Пуффендуйец достал свою книгу с рецептами бабушки, и это уже кое-что значит, потому что парень с веснушками по щекам не раз говорил, у его бабушки самые лучшие рецепты. Они вместе делают всё по книге. Хината включает видеозвонок и облокачивает телефон на банку с мукой, следит, чтобы Тадаши было видно каждое его действие и делает всё так медленно, чтобы Пуффендуйец в любой момент мог его остановить. Они оба заинтересованы в успехе операции, и именно это отличает Ямагучи от всех остальных – он готов помочь другу даже в час ночи, даже когда затея не даёт никаких оснований полагать, что всё сложится хорошо, даже когда он чертовски сонный и всё, чего он сейчас хочет, это пойти в кровать. Это и отличает Ямагучи – он не клюёт носом, ничего не пропускает, не даёт даже шанса усомниться в его профессиональности. Он уверен в каждом действии и сделает всё, чтобы эта авантюра удалась.       Жизнь Ямагучи не богата на приключения, но благодаря Хинате, их в его жизни прибавилось. Это точно одна из тех историй, которые можно рассказать детям в старости.       Настроение Шоё стремительно поднимается, когда он понимает, что может сделать что-то для Кагеямы, что-то такое, что покажет, как тот для него значим, и что эта дружба для него не просто промежуточный вариант между прогулками с Ямагучи, разговорами с Ячи и видеоиграми с Кенмой. Что это всё (и Кагеяма в том числе) значит ничуть не меньше, чем приключения, в которые он попадает вместе с Танакой и Нишеное семпаями. Кагеяма здесь, именно он оказался в доме Хинаты, только с ним Гриффиндорец летает на мётлах, жалуется на домашнее задание, катается на коньках, играет в настольные игры с сестрой, знакомит с мамой, только про него Шоё прожужжал все уши друзьям и только ему мальчик готовит торт посреди ночи. И это что-то да значит.       Может, Кагеяма не сможет этого оценить. Может, этот торт не такой вкусный, как готовят на званых вечерах чистокровок. Может, Тобио не увидит в этом порыве чего-то особенного. Может быть, и даже скорее всего, этот подарок на день рождения не сравнится с тем, что могут дать ему другие, более богатые ребята со Слизерина. Но это всё, что Хината может сделать в той ситуации, которая сложилась перед ним теперь, и Гриффиндорцу совсем не важно, поймёт ли Кагеяма, что именно Шоё для него сделал, пока сам он может это оценить.       Это большой жест, это порыв, это чувства, которые начинаются где-то в животе, как маленький взрыв, и осколки его разносятся по всему телу, пробивая мелкой дрожью. Этот взрыв согревает изнутри, превращая сердце в крошечную птичку колибри, бьющуюся о рёбра, словно те клетка, не дающая выбраться всем эмоциям на свободу. Эти чувства превращают сердце в феникса, который сгорает и тут же возрождается, и ощущается это, словно сердце пропускает сразу с десяток ударов внутри, а потом заходится с новой силой, бросаясь на кости, как голодный зверь, покусывая их, и это совсем не больно, но немного щекотно. Это тайна, это секрет, это загадка для одного только Кагеямы, и вопрос времени, когда он разгадает её, и вот тогда будет уже не до шуток: Тобио либо примет его чувства, либо отвергнет, оставив внутри всё болезненно гнить. Но даже этот момент будет прекрасен, потому что с души упадёт камень неизвестности, и тогда Хинате не останется ничего более, чем вложить свою судьбу в чужие руки и поверить, когда глаза скажут правду о чувствах Тобио.       Но это будет потом, а сейчас у Шоё есть минуты упоительного незнания, когда он может тешить себя надеждой и проводить каждую свободную минуту рядом с Кагеямой так, словно завтра никогда не наступит, словно оно не придёт и они навсегда останутся друзьями. И пока это у него есть, пока он может быть рядом с другом, этого достаточно, чтобы болезненная улыбка расплывалась по лицу, как рябь расходится по воде – так же естественно и смело, словно жизнь вот-вот остановится на одном этом моменте, когда Хината стоит на кухне и делает для кого-то такого важного что-то не менее важное.       Шоё носится по кухне, замешивая тесто, пока сливки настаиваются, и Ямагучи пытается найти в книжке, насколько градусов должна быть разогрета духовка, когда тень нависает над столом. Надо признать, Хината не сразу обращает на это внимание, потому что слишком увлечен готовкой, и тогда ночной посетитель решается подать голос:       — Чем ты занимаешься в такой час, придурок?       Шоё дёргается от неожиданности и почти роняет на пол кастрюлю с почти готовым тестом. Кагеяма, стоящий по другую сторону стола, выглядит сонным и уставшим, а ещё немного раздражённым. Он потирает глаза и окидывает особенно презрительным взглядом беспорядок на столе. Зная Кагеяму не так давно, Хината точно может сказать – беспорядок ему не по нраву, он достаточно педантичный человек, но Гриффиндорец слишком привык разбрасывать вещи вокруг себя, чтобы волноваться о том, что Кагеяма может проснуться и наругать его за это. Тобио вообще не должно быть здесь.       — Кагеяма… — Хината не находит ничего лучше, чем просто произнести такое любимое имя. Надо признать, даже при том, что Тобио нагло застукал его на месте преступления и испортил сюрприз, имя его всё равно как никогда сладко ощущается на губах.       — Ну конечно я, идиот. Кого ещё ты ожидал увидеть?! Мерлина в балетной пачке?!       Хината очень старается не улыбаться от картинки в голове, что какой-то седой старик пытается нацепить на себя балетную юбку и туфельки. Наверное, Кагеяма будет только ещё злее, если узнает, о чем Шоё сейчас думает.       — Ямагучи, я тебе перезвоню. Не усни! — Прежде, чем Тадаши находится с ответом, Гриффиндорец бросает трубку и тут же откладывает телефон в сторону.       — Ты ещё и по телефону болтал? Вот же болван!       Шоё стоит, оттягивая край пижамы, не решаясь что-либо сказать. Ощущение, что прямо сейчас его отругают, хотя, казалось бы, ругать не за что. Просто у Кагеямы такая волшебная способность действовать на Хинату.       — Да мы так… решили поболтать с Ямагучи о его дружбе с Цукишимой, — Гриффиндорец надеется, что Кагеяма отвлечется на эту поистине шокирующую новость, но лицо Слизеринца ни на секунду не добреет. — Он сам мне позвонил!       — И поэтому ты решил среди ночи готовить?! Вот же придурок, завтра сонный будешь и весь день проспишь! — Больше всего, наверняка, Кагеяму не устраивает в этой ситуации именно то, что ему придётся остаться наедине с семьёй Шоё. Они его любят, надо признать, но Тобио слишком нелюдимый, чтобы быть готовым к такому испытанию.       — Вообще-то я делал это для тебя! — Хината выпаливает, не подумав, и тут же прикрывает рот ладошками.       Ну вот, он спалился. Никакого сюрприза не получится.       Кагеяма смотрит так, будто бы видит Хинату впервые в жизни и совсем не понимает, как здесь оказался. Гриффиндорец даже боится, что сейчас у друга случится сердечный приступ.       — В смысле? — Он пучит глаза и отходит на несколько шагов назад.       — В прямом! — Хината падает на стул позади себя и смотрит в пол. Следующие слова он бубнит себе под нос: — Ямагучи сказал, что у тебя недавно был день рождения, вот я и решил сделать тебе торт. Хотел сделать тебе приятно.       — Зачем? — Кагеяма выглядит так, словно и правда не понимает намерений Гриффиндорца.       — Ну как же, мы же друзья! — Хината улыбается. Он умалчивает о том, что сам Тобио для него, возможно, нечто большее.       — Друзья так делают? — Кагеяма больше не зол, скорее озадачен, и он тоже падает на стул позади себя, смотря куда-то в пустоту.       — Ну да, — Шоё пожимает плечами, будто бы это очевидно. — Разве у тебя никогда не было друзей, Кагеяма-кун?       — Не такие, как у тебя, — Тобио громко фыркает и смотрит куда-то в окно, теряясь там не только мыслями, но и взглядом. — Чистокровки не очень ценят дни рождения. Для нас это просто очередной день.       — Вы же ходили с Цукишимой праздновать, разве не так?       — Лучше бы не ходили, — он снова фыркает, — не люблю шумные бары. И бары в общем.       — Что ж, тогда тебе повезло, что другие люди считают твой день рождения праздником. Мы используем этот день, чтобы сказать, как благодарны, что ты есть!       Хината разводит руки в разные стороны и кидается на Кагеяму, заключая его в свои объятия прямо через стол. Он крошечный, по сравнению со Слизеринцем, и это выглядит забавно, но Шоё это не останавливает. Это ощущается как-то по-особенному правильно, словно вода, стремившаяся впасть в море, наконец нашла нужный приток и окунулась в солёную пучину, идеально слившись с ней. Хината не чувствовал такого прежде и, почти уверен, не почувствует после.       Кагеяма, как не странно, не вырывается. Он сидит и молчит, похлопывая Шоё по плечу, а потом тихо шепчет на ухо.       — Никто прежде не делал для меня такого.       — Привыкай! — Хината чуть-чуть отстраняется и удерживается, чтобы не клюнуть Тобио в щеку. — У тебя ещё много дней рождений, а я от тебя не отстану.       — Хорошо, — Кагеяма легко улыбается, а потом выуживает самого себя из объятий Шоё, — ну, и что ты тут готовил?       Хината отстраняется с некоторым чувством пустоты внутри и смотрит на своё творение, далёкое от того, чтобы быть полностью готовым.       — Торт с клубникой. Ямагучи нашёл рецепт в своей книжице.       Кагеяма опускает палец в тесто и берёт немного, чтобы опустить себе на язык. Хината рад, когда друг не морщится на эту жижицу.       — Вкусно, — он кивает, даже не представляя, что это простое слово делает с Шоё. Сердце внутри заходится от радости, и он улыбается, как самый настоящий дурак. — Могу я помочь?       — Ты умеешь готовить?! — Брови Хинаты подлетают вверх.       — Да, и причем неплохо.       Шоё смеётся.       — Ну конечно, у Кагеямы-куна всё хорошо получается.       — Ой, заткнись, — Тобио злобно фыркает.       Они начинают готовить, и Хината не может удержаться от мысли, что предпочёл бы проводить так каждую ночь. Он легко может себе представить, как они занимаются этим каждое утро вместе, будучи только вдвоём, и сейчас уже даже не так важно, что вместе с ними на другом конце провода Ямагучи. От этого всё только более реально, потому что Шоё представить себе не может жизнь без своих друзей, а потому каждое утро сопровождалось бы разговором с Ячи, или Ямагучи, или Кенмой, или кем-нибудь ещё, а, может быть, со всеми разом. А они в это время готовили бы яичницу для завтрака, и Кагеяма готовил бы самый вкусный на всей планете кофе. Хината звал бы друзей к ним на ужин, они устраивали бы званые вечера, и всё это, несомненно, сопровождалось бы приготовлением различных блюд. Шоё воровал бы еду с тарелок, как делал это сейчас, а Тобио ворчал бы на него, как какой-нибудь старикан. Он разливал бы шампанское по бокалам и нарезал фрукты, а Хината обнимал бы его сзади, утыкаясь носом в большую могучую спину, и всё было бы правильно, Боже, как бы всё было правильно.       Всё правильно и сейчас. Они замешивают тесто, нарезают клубнику, Хината ворует ягоды, Кагеяма ворчит. Он делает им обоим какао с маршмелоу, Шоё пьёт его и у него остаются усы из пенки, Тобио кидается в него полотенцем, чтобы тот их вытер. Они смеются и играются, Кагеяма злится, когда у него что-то не получается идеально и норовит пойти в комнату за волшебной палочкой, но Гриффиндорец его останавливает. Ямагучи почти ничего не говорит, только многозначительно смотрит на Хинату, будто бы тот должен что-то понять. Он не понимает. Возможно, Тадаши хочет сказать, «вы красивая пара», а, может быть, предостерегает, чтобы Шоё не влюбился ещё сильнее, но уже поздно, слишком поздно.       Хината упал в любовь к Кагеяме, как, бывает, первый снег выпадает зимой. Он белый, чистый, занимает всё свободное место, а ещё он блестит на солнце. И Шоё чувствует всё то же самое. Он упал, сердце пропустило удар, и внутри что-то неустанно блестит, согревая изнутри. Его бросает то в жар, то в холод, хочется подойти ближе, прикоснуться, и улыбка расплывается по лицу так естественно, что, несомненно, тоже блестит. Это самое окрыляющее чувство, которое Хината когда-либо испытывал, а ведь он уже не раз летал на метле! Эти чувства должны что-то значить, они определённо что-то значат, Шоё просто уверен в этом. Он никогда прежде не был так благодарен в своей жизни!       — Ну ладно, — Ямагучи широко зевает, прикрывая рот. — Вам двоим осталось только украсить торт. Уверен, с этим вы справитесь и без меня.       — Конечно! — Хината улыбается прямо в камеру. — Спасибо тебе большое!       — Не за что. Спокойной ночи, — Тадаши не дожидается ответа и отключается. Привычка, которую он, почти наверняка, позаимствовал у Цукишимы.       Кагеяма и Хината остаются только вдвоём. Шоё выключает свой телефон и откидывает его подальше. Он хотел бы сказать, что боится остаться один с Тобио (в конце концов, именно поэтому вчера он повёл его в гостиную Гриффиндора, лишь бы не оставаться наедине с новым другом), но, на самом деле, он не боится. Они провели достаточно времени только вдвоём, чтобы наслаждаться этим временем вместе, и в голове Хинаты больше не всплывает пугающих мыслей о том, что Кагеяма лишь терпит его. Теперь мальчик уверен, что всё, что делает Слизеринец – это его собственный выбор, и, возможно, прямо сейчас он и сам рад не спать всю ночь, лишь бы провести это время с другом. Конечно, это навряд ли, потому что Кагеяма постоянно зевает и глаза его слипаются, но Шоё нравится думать, что оба они самостоятельно выбрали сегодня ночью не спать и готовить.       Шоё нравится думать, что сам Тобио тоже рад такому повороту событий.       Хината берёт ещё одну клубнику и уже собирается положить её себе в рот, когда Кагеяма вдруг произносит, параллельно украшая торт сливками:       — Положи её обратно, идиот.       — Почему это?       — Потому что это для торта, — Кагеяма пытается выхватить ягоду из рук Шоё, но тот вовремя отдёргивает ладонь. Он тяжело вздыхает. — Ты же сам сказал, что хочешь сделать мне подарок, а так ты съешь всё украшение.       — От одной клубники ничего не случится, — Хината вновь пытается положить сладость себе в рот, но Тобио мешает, снова пытаясь выхватить её. — Эй, прекрати!       — Не прекращу. Ты съел уже с десяток! — Кагеяма делает несколько шагов на Шоё, тот делает на каждый его шаг два назад.       — И что?! Тебе жалко, что ли?!       — Хината, идиот, отдай!       — Ну уж нет! Кагеяма-кун жадный! — Шоё делает несколько шагов назад, а потом пускается бежать по кухне, наматывая круги вокруг стола, лишь бы Тобио его не поймал. Слизеринец раздумывает пару секунд, а потом бежит прямо за Хинатой. — Он меня совсем не любит!       — Я никогда этого не говорил. Просто отдай клубнику!       — Ни за что!       — Не шуми, дурак! Ты всех разбудишь!       — Тогда перестань за мной бежать!       Возможно, Хинате слегка нравится бесить Кагеяму. Тот ведь так смешно злится. Может быть, это слегка пугает, может быть, Шоё стоило бы подумать прежде, чем выводить недавно появившегося друга из себя, и просто отдать эту несчастную ягоду, ставшую причиной раздора, но Гриффиндорцу нравилось чувствовать эмоции Тобио на себе, словно они были водой, теплой и обволакивающей со всех сторон, и это было приятно. Приятным было всё, что испытывал Кагеяма, потому что чаще всего по нему не скажешь, что он испытывает хоть что-то. Только так можно было убедиться, что Тобио жив, что он чувствует и существует в этом большом мире.       Хината бежит, но Кагеяма оказывается быстрее. Он хватает Гриффиндорцы за руку и припирает того к стенке, а ладошку с клубникой заводит повыше, чтобы Шоё не мог её съесть, но, если честно, ему сейчас нет никакого дела до ягоды в руке. Лица их оказываются так близко, что носы соприкасаются, а губы меньше, чем в сантиметре друг от друга. Хината может чувствовать не только то, как его лицо наливается краской, но и чужое дыхание на своей коже, и по коже от этого пробегается целый рой мурашек. Дыхание Кагеямы мягкое, оно приятное, словно морозный ветерок на щеках зимним днём и пахнет оно мятой даже в такой час. Шоё вообще очень точно сейчас может ощутить всё, чем пахнет друг – он пахнет морем, пахнет ежевикой, пахнет ветром и самим волшебством, будто бы источает его всем естеством, будто бы само его существование – это магия в чистом виде, и Хината чувствует, что ему хочется узнать, какая магия на вкус.       Он легко выдыхает весь воздух, скопившийся в груди за эти недолгие пару секунд, что они находятся совсем не в дружественном положении. А, может, всё это нормально и только Шоё так думает. Только его чувства заставляют его воспринимать это как-то неправильно. Кажется, это длится вечно прежде, чем Хината решается прочистить горло и тихо произнести:       — Что ты делаешь? — Он смотрит в глаза Кагеямы и ему кажется, что он вот-вот утонет в этом море сапфировых глаз.       — Пытаюсь забрать у тебя клубнику, — Тобио говорит это с придыханием и тоже шепчет, кажется, прочувствовав момент. А, может, просто старается не разбудить семью Хинаты. Остаётся только гадать, что именно повлияло на его настроение.       — Понятно. Хината не может удержаться. Это сильнее него, и он тянется губами прямо к губам Кагеямы. Ещё чуть-чуть и это случится, он исполнит всё то, о чем так мечтал. Ещё секунда, и он расскажет Тобио, что именно ощущает к нему. Надо подождать всего секунду…       — Братик, а что вы делаете?       Кагеяма отпрыгивает от Хинаты. Хината выпрямляется в спине, покрываясь новым, ещё более густым румянцем.       Нацу стоит в проёме, потирая глазки и обнимая своего плюшевого мишку. Брат смотрит на сестру и тихо про себя чертыхается. Надо же ей было появиться именно сейчас. Что, другого времени не могла найти?! Черт, всё коту под хвост.       — Ничего, Нацу. Просто торт готовим, — Хината пинает воображаемый камень, хмыкая себе под нос. Волшебство момента окончательно разрушено, и он разочаровано кидает клубнику на стол, обратно в тарелку с другими ягодами.       — Торт?! — Глаза девочки загораются неизвестным огнём. Какие дети прелестные, им так немного надо для счастья, и они так просто разрушают счастье собственных братьев.       — Ну да, — Хината косится на Кагеяму. Тот стоит в стороне, облокотившись спиной о стол, и даже не смотрит на друга. Кажется, ему даже не стыдно, что их застукали. — Зачем ты пришла?       — Хотела попить воды, — Нацу жадно смотрит на стол, где стоит неготовое угощение. — А можно мне кусочек?       — Нет, торт ещё не готов. Поешь утром.       Хината тратит несколько минут на то, чтобы уговорить сестру пойти спать, потом наливает ей стакан воды и уводит в комнату, чтобы уложить спать. Когда он возвращается, Кагеяма уже опять занимается тортом.       — Ты так просто говоришь ей нет, — Тобио задумчиво смазывает торт сливками.       — Годы практики, — Хината смеётся, а про себя думает, заметил ли Кагеяма, что он тянулся за поцелуем. Это было бы неловко, а ещё обидно, что Слизеринец ничего поэтому поводу не чувствует.