Ураган по имени Джейсон

Ванильная елочка. Натужный скрип пикапа на поворотах, злые расширенные зрачки в зеркале заднего вида. Грохот двери, звон посуды на запертой кухне. Хриплые крики. Сама суть праздника выкорчевана из земли, будто ель – на участке семьи Колчек. Не везет у них елям, не везет. Тихо. Ярмарка. Ровно в тех же числах июня площадь была полна народу, а на картинге ревели двигатели, срывая овации болельщиков. В этом году праздник не проводят. Обанкротились. На месте прежнего веселья - пустота. Ни палаток, ни торговли, вместо музыки шелестят по асфальту газеты. Перекати поля в Бирмингеме не водится. Ветер играет тем, что есть. Джессика сидит на бетонном блоке. Время отсчитывает стуком пятки по арматуре, раз в две секунды. Закатное солнце отражается в бронзовых частях статуи Вулкана. Замирает отсветом в распахнутом глазу лежащей отдельно головы, цепляется за клочки содранной краски. Не соврали. Задница у Бога-Кузнеца и впрямь с автобус. Ее Джесс оценила еще час назад. Давно пора возвращаться домой. Надо, но не хочется. Отец взял пару дней отгула и все на себя. Джессику срочно выселили из отдельной комнаты, перевели в гостиную на диван. Куча вещей и папка с вырезками из журналов едва уместились в руках. Помнится, она радовалась. До нее очередь не дошла, можно пожить еще немного… Пиздец был ночью. Джейсона начало ломать. Зайти к нему Джесс так и не решилась. Лежала на диване, свернувшись комочком, и думала, что лучше – сходить с ума от хриплого дыхания объятого лихорадкой брата или бояться, что оно затихнет. Ночи Джессике хватило. Утром все журнальные вырезки, любовно собранные фотографии сгрудились в мусорном мешке. Они улетели в первый же контейнер, как Джесс – нахер. Лучше она прокатится на трамвае пару сотен раз. Побывает везде и всюду, проведет второй день на опустевшей площади, где угодно! Только не дома. Там больно. Страшно. Нечем дышать второй вечер подряд. Накурено так, что табачный дым скоро впитается в кухонные шкафчики, окрасит ДСП в рвотно-желтый. Отец запивает сигарету пивом. Косится на робкую Джесс исподлобья, шмыгает носом, давит окурок в полной пепельнице. Тихо. - Спит, - отвечает отец на немой вопрос, утирает ладонью осунувшееся лицо. – Утром отнеси постельное в прачечную. Потом я уеду на работу, а ты останешься с братом. Инструкции четкие и понятные, в духе сталелитейного бригадира. Джессика нервно кивает, запоминает каждое слово. Обеспечить воду. Если что, помочь дойти до ванной. Приготовить куриный бульон, но насильно не пихать. Следить, чтобы ничего не сделал. Сделал что? Уточнить нет решимости. Кажется, лишнее слово прорвет плотину и начнется выволочка… Джесс осознает свою ошибку, когда остается за главную. Нет нужды ее ругать. Жизнь все показывает сама. Жар спал. Джейсон шатается по квартире точно привидение, мечется неуспокоенной душой в поисках места. Аппетита нет совершенно – Джесс невольно вспоминает, что с травой он жрал как не в себя! – но при этом его постоянно рвет. Об этом не пишут в глянце. Не делают сносок под стильными фото в серых тонах. Героиновый не шик, но кошмар. Безумие, наблюдать со стороны - пытка. А испытывать? Отец запер дверь снаружи. Будто знал, что оба отпрыска рванут из дома наперегонки, дай им волю. Джессика бы победила. - Нравится, блядь? – Джейсон замечает ее взгляд, со стоном садится на стул напротив. Трет ноющие ноги ноющими же руками. – Нехер было пиздеть не по делу. Теперь наслаждайся. - Тебя не было шесть дней! Его глаза в зеркале заднего вида до сих пор преследуют Джессику. «Предала, разболтала!» - мелькали в них неоновые вывески, но сейчас… Сейчас под ними залегли глубокие тени. Она все сделала правильно. - И что, сука? Соскучилась? Так и скажи, что нажаловалась из-за денег. Пиздец, стою дешевле тряпки. Его зубы клацают о край трясущегося стакана. Джейсон с грохотом ставит его на стол и предпочитает хлебать воду прямиком из крана. - Не в этом дело, ты… Ты наврал мне тогда, про ставки и долг. Зачем, Джейсон? Я бы и так тебе помогла. Молчание нарушает только вода, капающая с подбородка. Белеют костяшки на сжатых кулаках, вены напрягаются под бледной кожей, наливаясь синевой. - Это уже нездо́рово и нездоро́во. Хватит, ты должен завязать, - Джессика набирается отцовской твердости вместе с табачным запашком, что еще стоит в кухне. – Потерпим эти дни, вместе. И потом все наладится. Джейсон жмурится, как от боли, закусывает потрескавшиеся губы и с тихим: «Блядь!» сваливает в ванную. Неопределенность щелкает кнопками телевизионного пульта, бормочет новости губами ведущей. Сенат США, считай, отошел демократам – отцу это не понравится. В Техасе бушует тропический шторм… Что за жизнь-то? Сказали бы хоть что-то светлое и доброе. Щелк! Кадры новостей сменяются на жизнь животных. Даже по National Geographic львица жрет антилопу, сука! С возмущенной решимостью Джесс выключает телевизор. Время течет густой грязью сквозь «рабочие», отцовские пальцы. Но что она может сделать? Брата вновь накрывает. Героин бьет, как цунами, волнами: то он почти в адеквате, то лезет на стены и готов на что угодно, чтобы полегчало. - Джесс, тебя же отец выпускает по вечерам? – в глубине глаз трепещет безумная надежда. Джейсон хватает ее горячими пальцами за запястье, заставляет сесть на кровать. Нужно будет перестелить, белье опять влажное от пота. – У меня остались деньги, Джесс. Мне нужно совсем немного, и тогда… В горле у Джессики пересыхает. Она не прочь глотнуть воды из его стакана, чтобы переварить это деловое предложение. - Ты хочешь, чтобы я… купила тебе, ну?.. Но я не знаю, как… Как это делается? Как в магазине? – неуверенный лепет действует точно хук справа. Горячечные оковы вокруг ее руки разжимаются. Джейсон моргает, трясет головой. Сглатывает. - Никак, - голос безнадежно сипит. - Уйди. Пошла, блядь, нахер, пока я не передумал! Да он охерел! Сам предложил, сам же обиделся. Джессика потирает ноющее от толчка плечо и хмурится. Думает. Когда-то Джейсон силком вырвал у нее обещание не прикасаться к этой дряни. Помнит о нем и сейчас, даже в бреду. Боится. Это можно использовать, и Джесс напоминает о безумно-отчаянной просьбе. Раз, два. Клюет вновь и вновь, когда Джейсон убит ломкой, добивает его ломом совести. Жестоко. Подло, но ей не привыкать. Колледж с помощью матери Джесс же продавила! И тут справится. Нехер сиськи мять и делать вид, мол, не такая. Такая! - Да ты заебала! – бульон выплескивается из тарелки на стол. – Нахера я вообще это сказал, проще завязать, чем тебя заткнуть! Высшая похвала. Впереди брезжит надежда. Слабо, будто у трамвая сломался звонок, но брезжит – Джейсон присаживается рядом. Молча созерцает фильм про жизнь пингвинов, чуть морщится, и Джессика убавляет громкость. Нужно перетерпеть. Дожать, и все будет хорошо. Июнь, в котором из хорошего было разве что снижение налогов, уходит в прошлое. Июль сияет солнечной улыбкой, предлагает начать все заново. В устах Джейсона это звучит несколько иначе: - Обратно комнатами махнемся? Так скрипишь, что нас скоро из квартиры выпрут, а мне завтра на работу. Привыкнуть и впрямь непросто. Джессика не умещается на диване с новой ролью старшей. Ответственность давит в бок локтем, обязанность что-то решать удлиняет ноги, и те мерзнут даже летними теплыми ночами, вылезая из-под простыни. Веснушка-Джесс с радостью возвращается в прежнюю спальню и жизнь. Открывает пошире окно, впуская внутрь свежий воздух. Жарко. Мусорщики бастуют, мешки скопились на улице… Ну и насрать! Главное, что дерьма дома не осталось. Некоторое время она ждет, точно сурикат, тревожного шороха, но нет. Все спокойно. Почти по-прежнему, если забить на неусыпный контроль отца. С мастерской за недельный прогул Джейсона выперли, но на шиномонтажке руки всегда нужны. Он снова с работой и снова при деле. Каждое утро и вечер его сопровождает отцовский пикап. - Блядь, не у всех бандитов есть такой конвой! – ворчит Джейсон. – Как ебанная малолетка. Стыдно. - А мне, думаешь, не стыдно? Что люди подумают, если узнают, а? – отец осекается. Все будто боятся упоминать прожитый кошмар, чтобы не накликать беду. Джессика уже не обращает внимания. День не день, если Джейсон с отцом не поругались. Все возвращается на круги своя. Кроме школы. В нее больше не нужно ходить, и Джессика мнет растерянно конверты с ответами из колледжа. - Прочти ты, я боюсь! – Джесс сует их отцу и закрывает лицо руками. Джон Колчек нервно жует сигарету, расправляет усы. Колледжи Афин и Бирмингема, один из, дали добро. Джессика поступила! Голос садится от радостных визгов, черед ладоней нервно потеть. Что же выбрать? Отец ни секунды не сомневается. Бирмингем куда более перспективен для карьеры и профессии, пусть и стоит дохрена. Они потянут. Афины бюджетны и скромны, несмотря на название. Сгодились как страховка, и хрен бы с ними. Вместе со званием абитуриента приходит гордость. На следующий вечер - страх и горящие щеки. Джесс не хочет ничего решать, ведь… - Я еще мелкая! Я напиздела про то, что я взрослая, я не хочу! – ноет она. Джейсон вешает на крючок куртку NASCAR с выцветшим логотипом, лезет в рюкзак. - На соску, мелкая. Не реви. На его лице – полуулыбка, хмурая, усталая. В руках у Джессики – мобильник. Настоящий, синий Nokia 3310! Аппарат умещается в ладони и не мешает бросаться на шею. - Ты меня сшибешь сейчас! Блядь, - Джейсон шипит, налетев спиной на вешалку с крючками, неловко хлопает Джесс меж лопаток. Касается губами не то макушки, не то затылка, слишком уж сестра подвижна в своей радости. – Поздравляю, ну и… Типа извини. Скоро он пожалеет о подарке. Джессика не отходит от него весь вечер, а Джейсон не в силах от сестры оторваться. National Geographic врут. Антилопа вполне может задолбать льва. - Что мне делать? – загнав брата в угол на диване, Джессика садится рядом. Ковыряет пальцами обивку. - Отец настаивает на местном колледже, но там наверняка сложно. Еще сложней, чем в школе… - Это чистосердечное признание в тупости? - Джейсон хмыкает, с заметным усилием фокусируется на экране телевизора. Там баскетболисты демонстрируют чудеса дриблинга. Стук мяча по паркету и впрямь раздражает. - А что, если да? – ошарашить брата не получается. Ее способности всем в семье известны. - Не всем быть академиками, а уж за такие деньжищи… - Ну так езжай в другой, куда ты там подавалась-то... Он не помнит, да это и неважно. Другой не крутой! И далеко, аж в полутора часах езды. Джессика будет по всем скучать. Честно говоря, она и сейчас скучает, ведь отец вечно на работе или в отъезде… И вообще, он настаивает на Бирмингеме. - Ясен хер, настаивает, - Джейсон хмурится. – А ты забей. Выбирай, что сама хочешь. - А если я не знаю, чего хочу? «Спорт – это музыка! Спорт – это танец! Спорт – это искусство!» – заявляет мелькнувший логотип «Nike» и заглушает тихий ответ. Джесс переспрашивает. - Спроси у своих… Кто у тебя там? – Джейсон щелкает ее по виску. – Демонята, тараканы? Если и они не знают, чем я могу помочь? Джессика прищуривается. Приподнимается и резко клюет брата в впалую щеку. - Не понял, что это еще, блядь, за нежности? - Если ты перестанешь бухтеть, то уже мне поможешь, - она морщится – ну и скулы у него, нос расквасить можно! - и сползает с дивана, слыша позади хрипло-насмешливое: - Мечтай. Действительно. Джейсон будет бухтеть всегда, иначе схлопнется Вселенная, но его взгляд ожил. Его удалось удивить, хоть и со второй попытки. Пятничный вечер удался. На выходные отец уезжает в Рок-Крик. Скоро начнется стройка нового дома - на месте старого. Джессика остается наедине с братом и с думами о колледже. Второе, к счастью, вышло вперед по сложности. Джейсон, как это называет Джесс, залипает. Если его не тормошить и не дергать, он будто дремлет, не засыпая полностью. Вот и сейчас что-то неохотно жевал за столом и притих, подперев голову рукой. От лишнего отдыха вреда не будет, верно? Воздух прорезает трель дверного звонка и следом – стук лба о столешницу. Оставив Джейсона потирать голову и тихо материться, Джессика спешит в прихожую. - Ой. Мистер Мерфи? – любезная улыбка готова, гостеприимство включено. - Здравствуйте, а мы Вас… не ждали сегодня. Проходите, конечно. Офисный клерк добродушно усмехается, ставит рабочий портфель у вешалки. Не забывает у зеркала промокнуть лысину носовым платком, семенит вглубь квартиры. Черт, ковер-то в гостиной пылесоса не видел месяц! Джессика следует за арендодателем по пятам, молясь Богу, чтобы тот ничего не заметил. В конце концов, если и заметит, это нестрашно. Вот если бы Мерфи нагрянул недели две назад… - Молодой человек… Джейсон, верно? – обмен рукопожатиями. Мерфи поправляет на переносице очки. – Вы что-то неважно выглядите. - Болел, - Джессика напрягается, но брат спокоен как удав. - Все в порядке, приболел совсем каплю. - Летом нельзя, что же Вы так, - Мерфи удовлетворенно кивает. На кухне чисто, это вотчина Джесс. – Я хотел уточнить… Вы же, как его… Автомеханик, верно? - Верно, - Джейсон меняется в лице. Прищуривается, хмурит брови, цедит с усмешкой: - Автомеханик, а что такое? - Мою малышку не посмотрите? Барахлит, а за полную диагностику платить не хочется. Эти черти сдерут как всегда… Завтра время у Вас будет? В обеденное время подъедете? Джейсон кивает. Берет визитку с адресом, сует ее небрежно в карман. Мерфи семенит в гостиную, и Джессика за его спиной округляет глаза, крутит пальцем у виска. Сдурел, сука? Это же хозяин, если перед ним выпендриваться, он поднимет аренду! - Как мои барбусы поживают? – Мерфи бегло осматривает гостиную и устремляется к аквариуму. Джессика переводит дух. Ковер не заметил. - Фильтр надо чистить чаще, дорогая моя, иначе качество очистки воды пострадает. Бла-бла, извините. Бла-бла, она постарается, как же заколебал этот чистюля… Джессика кивает как китайский болванчик, слышит краем уха какой-то шорох в прихожей. Что такое? Она делает шаг назад, вытягивает шею… - Что это? Кто из вас поступил? – Мерфи обращает внимание на письма из колледжей, что лежат на журнальном столике. Джессика отвлекается. - А, это… Это мое. Я поступила. - Позволите? – он берет письма в руки, бегло просматривает. Очки съезжают на самый мясистый кончик носа, который Джесс когда-либо видела. – О, Университет Алабамы? Поздравляю, Вы большая молодец. - Не я, это отец оплачивает банкет, - Джесс рассеянно кивает. Ей почудилось, или тихо щелкнул дверной замок? Афины. Да, там ее тоже ждут… Вежливое предложение чая встречено не менее вежливым отказом. И как отец ладит с этим Мерфи? Он же ужасно душный! Такой же, как и прихожая. Мерфи рассыпается в похвалах местному колледжу, напяливает пиджак. Кепки Джейсона на вешалке нет. Джессика замирает, оглядывается затравленно внутрь квартиры, когда Мерфи обнаруживает потерю портмоне. Она не сразу соображает, что это у богатых кошелек. Да! Да-да-да, в Саутсайде участились случаи карманных краж. Даже в трамвае нельзя зевать! Джесс врет напропалую, соглашается с тем, что кошелек мог выпасть где-нибудь по дороге, дает номер своего мобильного. Она позвонит, если найдет. Если. Сука, никогда Джесс не позвонит, потому что знает, чьих длинных пальцев это дело! Захлопнув дверь, она бросается к окну, распахивает его настежь. Джейсон стоит на остановке, нетерпеливо дергает ногой. Ловит ее взгляд. Вызывающе задирает подбородок, поправляет кепку и скрывается в подъехавшем трамвае. Это объявление войны. Джессика не может понять одного. С хера ли? Почему сейчас?! Она решает не искать. Джейсон все равно приползет, к вечеру воскресенья – точно… Выдержки хватает на два часа, и вот Джессика, кусая губы и рыча напропалую ругательства, натягивает куртку, хлопает дверью. Никто Джейсона не видел. Ни на его новой работе, ни на старой – ни следа. Кто он – Джеймс Бонд, камуфляж во плоти?! Гребаный спецназовец, как в воду канул. Может, он все-таки не?.. В Саутсайде темно, когда Джессика выходит из трамвая. В окнах горит свет. Эта сволочь дома. - Я не буду врать в следующий раз и выгораживать тебя! – рявкает она с порога, швыряя сумку на вешалку. Джейсон заливает в кружку кипяток. По кухне тянет растворимым кофе. - Считай, это аванс за завтра. И за чертей, - бросает он с кривой усмешкой, делает с небрежно-вызывающей вальяжностью глоток. - Пиздить деньги – это низко! Блядь, я не ожидала от тебя подобного! - Я все истратил тебе на подарок. А на завтра мне нужна доза. Ответ обезоруживает честностью, отцовской четкостью. Негодование насчет виноватого в этой ситуации застревает в горле. Джессика прокашливается, с ужасом и неверием замирает на месте. - Ты… решил опять подсесть? - Я и не слезал. Неделя – это, блядь, ничего для героина, - Джейсон морщится от горечи, добавляет пару кубиков сахара. Вновь становится серьезным. – Смирись. Так будет проще для всех. - Отцу это будешь говорить, понял, сука?! – шипит она прямо в невозможные, ненавистно-спокойные глаза. – И таскаться до ванной будешь сам, хера с два я буду тебе помогать! - Не придется, - Джейсон отпивает кофе, сжимает кружку руками. Пальцы не дрожат. - Если вы, блядь, не будете лезть со своей помощью, то меня и ломать не будет. Регулярность решает. - Заебись бизнес-план. А деньги откуда возьмешь? Стыришь у кого-нибудь? - На себя-то я уж заработаю. Эта кража – последняя. Честно. Ой, кто бы зарекался! Джессика вихрем уносится в свою комнату, хлопает дверью. Слезы иссякают уже за полночь. На трезвую обдумав услышанное, она понимает. Джейсон по-прежнему упертый и крутой баран. Как решил, так и будет. Спустя час метаний Джессика готова умолять. Спустя три часа – проклинать и молиться Господу. К утру – сдаться. Взъерошенным воробьем она наблюдает за деловитыми сборами Джейсона. Ни одного лишнего движения, вот только… - Так рано? – она смотрит на часы. Полдень. – Вы же договаривались к обеду, разве нет? - Мне херово. Нужно поправиться и отойти, чтобы Мерфи не заметил. Как буднично и ровно! Словно кофе выпить, действительно. Джейсон натягивает куртку, поправляет кепку, чтобы сидела ровно. Закидывает за плечи рюкзак, берется за ручку двери… - Останься дома, - глухо говорит Джессика. От боли ноют зубы, от этих слов – душа. - Ты не поняла, я не валерьянку пить, - Джейсон останавливается у приоткрытой двери, не переступая порог. По ногам дует. - Я все поняла. Я… не хочу искать тебя потом по всему городу. Хватит, - цедит она, кусая губы. Жмурится. – Ну?! Господи, Джейсон, ты уже тут заправлялся, чего сейчас мнешься? Сквозняк отсекается закрытой дверью. Щеку облизывает движение воздуха – Джейсон возвращается в гостиную. Скрипит диван, жужжит застежка рюкзака. Не поражение, лишь тактическое отступление. Если нет контроля вовсе, обрети его хоть в чем-то. Джесс твердит себе это, садясь рядом с братом, отстраненно наблюдая за тем, как на журнальном столике разворачивается целая лаборатория. Движения Джейсона такие же, как с машинами, - точные, уверенные и резкие. Без всякой жалости, робости, сомнений. Он затягивает на руке ремень, помогает себе зубами… - Стой, - кожа на локтевом сгибе тонкая. Вены дрожат под пальцами Джессики, открытые. Беззащитные. – Почему тебе херово, Джейсон? Ты еще не отошел? Ее ладонь и вопрос мешают шприцу достигнуть цели. Джейсон опускает руку с ним на колени, выдыхает. - Мне всегда херово. А с вашей помощью – еще больше. - Почему, что не так? - Все не так. Это все… Эти блядские машины, как же я их ненавижу. Они идут потоком, одна за другой. Я будто стою на обочине. Существую для того, чтобы освободить место для следующей, а они, сука, все едут. Это никогда не закончится. - В смысле? Нет, ты же не… - Джесс пересекается с ним взглядом. Замолкает. Ее Джейсон. Ее крутой брат, в кожаной куртке NASCAR и залихватской кепке, мастер-механик с фирменной ухмылкой. Ненавидит. Свое дело. - Но… Но это же не единственная работа на свете! – она впивается пальцами в сгиб локтя, будто боясь, что с правдой Джейсон вонзит и шприц. – Ты… Ты не обязан заниматься именно этим, ты можешь выбрать, что хочешь! - Это единственное, что я умею. Все, что можно про меня сказать, - что я, блядь, автомеханик. Не буду им – буду вообще никем. Хера с два. Джейсон усмехается краем рта, смотрит на телевизор с непонятным торжеством. С таким показывают средний палец – противнику. Судьбе. - Я уже ничего не хочу. У меня было дело, которое мне нравилось. Несерьезное… Я его проебал, - он хмыкает, облизывает губы. Поднимает руку со шприцом. – Это не проебу и не отдам. С ним моя жизнь становится сносной, раз копание в ржавых кусках говна – единственная херня, в которой я чего-то стою. Кто говорит, что внешность – не главное, нихера не понимает. Так думала Джессика, цепляясь за внешнее. Под атласным платьем скрывалась Веснушка-Джесс. Под стильными фото – ад, под курткой NASCAR - бездна. Поле, выжженное «серьезным» подходом и суровостью отца старой закалки. С подачи ее, Джессики. Ее длинного языка, хоть она и была ребенком. - Все изменится, Джейсон. Не нужно этого делать. Пожалуйста. - Ничего не изменится. Для меня уж точно. Главное, ты свое «хочу» не проеби. Длинные пальцы гладят ее ладонь, осторожно сдвигают ее ближе к ремню. Джессика не сопротивляется, закрывает глаза и кладет голову брату на плечо. В щеку упирается кость, но она не замечает. Если не замечала всего прежде, то что сейчас это мелкое неудобство? Ничто. Мускулы под ее рукой сжимаются судорогой. Вдох Джейсона свистит в ушах. Джесс чувствует, как приподнимаются его плечи, лихорадочно заходится сердце. Нет, это не он. Это она все проебала. Не замечала. Не понимала. Знала ли она его вообще когда-нибудь? Или крутой брат-механик был лучше, завиднее Джейсона с пустотой вместо души? Он расслабляется. Звенит расстегнутая пряжка, ремень бьет ее по запястью. Джессика слушает, как выравнивается его дыхание, успокаивается пульс. Слезы стекают с виска. Футболка на плече сыреет, липнет к коже с обеих сторон. Джейсон не чувствует. Ресницы чуть подрагивают, а на губах – мягкая улыбка. Счастливая, искренняя улыбка. Кто-то от такой воспарит, а Джессике хочется выть в голос. Она жмурится. Она помнит и любит ее - со времен платья из маминой сорочки, тюля в мелкий цветочек. Только в то прошлое его улыбка и канула. Лежит, наверное, где-то в подвале семейства Колчек, среди другого барахла. Выплакавшись, Джессика засыпает. Просыпается одна, на пустом диване, с наброшенным на плечи пледом. В новой жизни, за которой они приехали в Бирмингем. Их было четверо, четверо стало. Отец, «Джейсон энд Джессика» и героин. Он входит в их квартиру незримым соседом, следует за Джейсоном тенью. Не присмотришься – и не заметишь, что что-то не так. Отец возвращается с Рок-Крика. Пошла новая неделя – а он ничего не замечает, хотя все контролирует. Джейсон мастерски шифруется. Встает раньше всех, делает, что нужно, и встречает рабочие будни вполне бодрым. Спокойным. Обычным. Может, и хер с ним? Работает, живет. А что катастрофически несчастлив - так это маскируют вещества. Куртка облупившейся краской выдает, где слой лжи, а где - правды. Разочаровавшись в героиновом шике, Джесс вышвырнула все фотографии. Даже на платье смотрит с отвращением, а Джейсон все носит свою NASCAR. Потрепанную, с трещинами на радужном логотипе. Он любил гонки. Давно, еще в Рок-Крике. Он улыбался и после того, как бросил драмкружок по настоянию отца, как сменил мечту на единственное «крутое», что было в угольно-древнем Хьютауне. Все изменилось здесь, в Бирмингеме. Волшебный город – в нем есть где укрыться, есть демоны, что просочатся под кожу и начнут жрать изнутри. Это – не жизнь. Суррогат, фикция, как бы Джейсон ни верил в обратное. Джессика это понимает и понимает отца, который не желает сдаваться, ведь Джейсон вновь попадается. Как всегда, тупо, из-за невезения и обстоятельств. Их дом погрязает в войне. Квартира – что минное поле. Джессика активно включается в борьбу. Будто сапер, ищет и обезвреживает заначки, матерясь и дивясь изобретательности противника. Блядь, Джейсон считает себя никем? Никто, сука, будет ныкать в банке из-под сахара пакетик с сахаром?! Ложная закладка, чтобы до овсянки не дошли руки. Джесс по-новому знакомится с лениво-вальяжным братом. Уже не другом, а врагом, бороться с которым – крайне трудно. Он умен, хитер и расчетлив. Вопрос в мотивации. Прагматичен и предприимчив: видит проблему и решает ее. Несмотря на зависимость, его сила воли нереальна: он унимает дрожь трясущихся рук в ответственный момент. Бесстрашен: одну страсть потерял, новую не отдаст. Эти бы качества да в другое русло! Кем бы он мог стать… Бы. Что еще, блядь, за «бы»?! Отец стоит скалой, не сдает оборону. И Джейсон, и Джон Колчек, оба бьются за то, что держит их на плаву. Кому семья, кому доза. От напряжения звенят оконные стекла. Они стоят друг друга. Оба упертые бараны, оба не отступают и заводятся от факта борьбы. Вернувшись домой, Джессика слышит, как хлопают дверцы кухонных ящиков. Джейсон шипит сквозь зубы, пролетает мимо с досадливо-предвкушающей усмешкой. Не нашел. Торжество приятное на вкус, сладкое, как панкейк. Они все из одного теста, Джессика в том числе. Это тревожит, бьет в лицо подушкой безопасности. Джессика выходит из зоны боевых действий. Нужно подумать. Стоя на пит-стопе, она замечает груду бутылок под кухонным столом. Отец гасит стресс алкоголем, запивает им сигареты. «Бизнес-план» Джейсона летит к чертям. Сокращаются перерывы, растут дозы. - Оставить его в покое? – ноздри отца гневно раздуваются. – Хочешь, чтобы я сидел ровно, пока он гробит свою жизнь?! Только через мой труп! Никто из них не будет капитулировать. У Джейсона в руках – рычаг от жизни, способный сделать его собственную сносной, а жизнь окружающих – невыносимой. Отец же прет вперед как бульдозер, собирающий в ковш клочья семейного уюта. Они оба давят педаль в пол. Несутся навстречу друг другу по рельсам, как майские поезда в Огайо. Один гружен фенолом, который из? Не насрать ли? Столкнутся – будет взрыв, общий для всех, травящий все живое. А Джессика… Что Джессика? Ночью сон не идет. Шуршат шинами машины, стонет на последнем издыхании июль. Страшно. Страшно что-то решать. Самой, без мудрых – хотя это, блядь, под вопросом! - взрослых рядом. - Я тут подумала, - тянет Джесс, робко двигая к отцу тарелку с пастой. Тот хмуро пышет сигаретой, баюкает в ладони банку пива. – Кажется, я определилась с колледжем. Афины. - С чего вдруг? Это же страховка, запасной вариант, - стул со скрипом сучит ножками по полу. Отец принимается за ужин, давит вилкой податливую вермишель. - Бирмингем куда перспективней, ты пойдешь туда. - Не хочу. Вот так, просто. Без подходящего момента, без предварительной обработки почвы, лопатой по самый черенок – хрясь! Она хочет в Афины, и точка! - Так, я оплачиваю этот банкет! – тарелки звенят от удара кулаком по столу. – Ты пигалица и еще нихрена не понимаешь в этой жизни. Раз прошла в серьезный колледж, черта с два будешь мотаться по провинции. - Хер тебе, я хочу уехать! - Не выражаться! Ты уедешь с нами домой или останешься в Бирмингеме на учебу, – отец пышет дымом, багровеет. Отирает с досадой грудную клетку. – Выбирай. - Нет, блядь, никаких «нас»! И дома у нас нет, - бросает Джессика в сердцах и слова, и вилку на стол. У отца такой взгляд, будто удар сейчас хватит его – или прилетит ей. Он может, пусть и делал это пару раз в жизни и не с Джессикой. Она вихрем уносится с кухни. Насрать. Как же насрать! Джессика не будет ждать финала этой гонки. От урагана можно и нужно прятаться. Это не трусость, это здравый расчет, только в этот раз красивые глаза не сработают. Отец денег не даст. Страшно решать, но еще страшнее – претворить решение в жизнь. У Джессики потеют ладони, вся она взмокла от волнения. С закрытым окном в спальне жарко и душно, но так шум с улицы не просачивается внутрь. Лучше слышно, что творится в гостиной. Кашляет надсадно отец. Он поздно ложится спать. Тихо, но Джессика знает – Джейсон тоже не спит. Скрипит диван. Брат понятно зачем крадется в ванную. В ушах шумит кровь, страшно просто пиздец. У нее есть несколько минут. Прохладный пол обжигает пятки. Джессика крадется в комнату. Ее цель – аквариум. Стонет под ногой доска паркета, все сжимается! Тихо. Плещется вода, рыбки прячутся в водоросли. Руки трясутся от тяжести, утекает время, брызгает затхлостью на ковер. Заначка отца – на месте. Даже цела. Джейсон о ней или не знает, или не притронулся. Обещал, но… Джесс не знает, что надежнее - его слово или неосведомленность. Разглаженные весом доллары хрустят в пальцах. Нужно взять на билет и на оплату колледжа. На все года, чтоб наверняка! Отсчитав нужное количество купюр, она приподнимает аквариум, сует остаток на место… - Что ты делаешь? – душа уходит в пятки. Джейсон стоит у дивана, в темноте ночи, сверлит ее взглядом. Джессика судорожно сует деньги в карман пижамных штанов. - Я рыб кормлю. Заснуть не могу, думаю, сука, что-то забыла! – она хлопает себя по лбу, неловко хихикает. Замолкает, чтобы не потревожить отца. – Если они помрут от голода, Мерфи… - Думаешь о нем по ночам? – брат добродушно усмехается. - Пиздец, я-то считал, у тебя хороший вкус. Джессика готова смеяться над чем угодно, лишь бы смыться с места преступления. Джейсон спокоен и миролюбив. Обходя диван, щелкает ее шутливо по носу. - Ложись спать, Джесс. Нечего херней страдать. Да, конечно. Лишь за притворенной дверью Джессику отпускает. Пронесло. У нее получилось. На следующий же день она мчится в кассу, за билетами и прочь от дурных мыслей. Деньги на их мечты. Отец, да и Джейсон столько их собирали… На дом в Рок-Крике. На ее, Джесс, колледж. Она ведь на то и взяла, верно? Она берет билет до Афин. Хочется свалить самолетом, чтоб наверняка, но на деле Афины не так далеко – всего полтора часа на машине. Жаль, Джесс предпочла бы смотаться подальше. Дуновение ветра, обжигающее вспотевшую шею, нервирует. Завтра автобус. Дотерпеть до завтра, и она на свободе! И будет поздно, совесть перестанет мучить… А то щекочет спину, треплет волосы, закручивается в животе клубком вины. Она никого не бросает. Ни отца, ни брата. Они… Они взрослые и сами разберутся. Поздний вечер. Мерцают фонари, благонравный Саутсайд готовится ко сну. Джессика тянет до последнего – поднимается домой по пожарной лестнице, не на лифте, застревает у почтовых ящиков. Каждая буковка на квитанциях – как никогда интересна. За дверью квартиры хрипит очередной скандал. Джессика пристально изучает счета за свет, вздрагивает, когда дома что-то трещит и грохочет. Там драка? Святая Божья Матерь, только не это. Отца нужно просто нереально выбесить, чтобы он распустил руки, в последний раз это было… Лет десять назад? Нет. Это не из-за этого, не может быть! Хлопает дверь. Джессика отшатывается на пожарную лестницу, едва не выронив квитанции. Джон Колчек, тяжело дыша, вызывает лифт. Сплевывает на пол слюну с кровью, вытирает малозаметную в усах разбитую губу. Створки лифта смыкаются. В горле сухо, сердце трепещет. Тихо скрипит незапертая дверь. - Джейсон?.. Хрустят под ногами осколки разбитой посуды. В гостиной – полный раздрай, на аквариуме – трещина. Вода сочится наружу, стучит мерно каплями по полу. Брызги крови расплываются в луже акварельной тенью, ведут дальше по коридору. Господи, она не хотела. В ванной включена вода. Джейсон стоит над раковиной, промывает разбитый нос. Дверь предательски скрипит, и он поднимает голову. Взгляд друг на друга через зеркало. - Джейсон, я… - Ты, - в хрипотце, в широких зрачках - одна чернота. – Это ты взяла, сука? Те деньги. Джессика отступает назад. Под ботинком хрустит осколок кружки. Брат встряхивает рукой, сбрасывает алые капли в раковину, разворачивается точно танковая башня. Неотвратимый точно ураган. Валить! Валить, пока не завалили! Джессика отскакивает назад, в гостиную, запинается о сдвинутое кресло. Коридор отрезан шатающимся Джейсоном. Перескочить через диван, не поскользнуться на луже. В комнату! Джессика захлопывает дверь, прижимает ее всем телом. Защелка слабая, подростково-наивная. Защита для секретов, не от яростного буйства. - Открой, блядь! Я знаю, что это ты! Вечно мне за тебя достается! Реплика – удар – реплика – удар. В комнате темно, до выключателя – не дотянуться. Да и есть ли, чему светить? Грохот такой, что пробивается сквозь прижатые к ушам ладони. Шторм ломится в запертый люк – дверь! Бьет по нему невидимыми – нет, вполне реальными! - кулаками и ревет, рычит зверем в бессильной ярости. Удержат ли его эти двери? Благослови Господь мистера Мерфи за качественный ремонт. Все стихает. Сил у Джейсона немного, хоть гнева и отбавляй. Джессика не рискует выходить, тратит время на сбор вещей. Сперва в рюкзак панически летит что попало, затем она судорожно выдыхает. Останавливается, трет лицо ладонями и продолжает более обстоятельно. Она уезжает навсегда. Нельзя ничего забыть. Ночью в доме тихо. Пусто. Страшно до омертвения. Когда-то Джессика думала, что страшно – это про торнадо, про расставание с парнем. Про выволочку от отца, слово ему наперекор. Про ломку. Нет, все это херня. Джейсон в исступлении – вот что страшно. На кухонном столе она оставляет записку. Для отца. Пусть знает, кто взял деньги и для чего – не ради тусовок, для дела. Нет ни вины, ни мук совести. Джессика Колчек закидывает на плечи рюкзак с вещами и уезжает в ночь. На автовокзал. В Афины. Веснушка-Джесс остается в разбитой квартире, короткой подписью на клетчатом листке. Афины – маленький город. Скромный, затерянный во времени, застывший на стыке разных эпох. Старые росчерки рельс пересекают хлопковые поля, убегают к горизонту… К пышущей паром ядерной электростанции. Не мчись Джесс по магистрали в автобусе, не видь ее сама, не поверила бы, что ее соседство с низкорослыми зданиями прошлых веков возможно! Это абсурд. И он перед ней. Уютный, тихий. Прекрасный. Афины похожи на робкую бабушку, что вдруг помолодела, но цепляется за руку взрослого внука. Тот ведет ее в будущее. К мирному атому, к космосу и звездам. Атомные энергетики сотрудничают с соседним Хантсвиллом. Там строят ракеты, покоряют будущее. Будущее. Новое тысячелетие едва началось, верно? С озера веет свободой, возможностями. Не соблазнами, как в Бирмингеме. Чем-то другим. Джессика робко касается новой жизни, будто пробует речку ногой. Вода теплая – и она бросается вглубь мощным нырком. Общежитие, поиск соседей. Новые люди, новый мир. Первые лекции, первая разбитая чашка в кафе на смене! Жизнь звенит, не грозясь порваться. Это грозит сделать тога. Если не порвется, то размотается и Джесс… Нет, не останется с голым задом посередь студентов! Она не тупая и поддела вниз топ с шортами. В Афинах любят Грецию, заигрывают с ней на фестивалях. Вкусно, ярко, но неудобно. Пальцы у Джесс жирные от печенья, пачкают светлую ткань тоги, скользят по клавишам мобильника. Вызов едва не отклоняется по ошибке. - Да? – кричит она, перекрывая музыку и голоса вокруг. – Да, это мисс Колчек, а Вы кто? - Это мистер Мерфи, мисс. Помните меня? - Нет-нет, я помню! – как его забудешь, Джесс драила его блядский аквариум часами. – Что такое? - Мне очень жаль, но я Вам должен сообщить. Ваш отец скончался, скоропостижно. Приношу соболезнования и извинения. Долго не мог найти Ваш номер… Отчего-то нет удивления. Просто больно. Сердце на миг колет – и Джесс слушает объяснения Мерфи, прикусив губу и прикрыв глаза. Что у матери, что у отца - проблемы с сердцем. Она не станет третьей. Не будет думать, что в чем-то причастна. - А Джейсон? – не то чтобы Джесс хочет спрашивать. Скорей, должна и надеется. В глубине души. - Ваш брат? Я попросил его освободить квартиру, мне такой жилец не нужен, - мистер Мерфи сдержан. Лучше и не скажешь. – Не знаю, где он сейчас. Простите, мисс, мое любопытство, но… Вы на учебу уехали? - Да, я в Афинском государственном, - Джессика хватается за протянутую тему как за спасительную соломинку. Делится впечатлениями, хвалится местной рыбной кухней. Мистер Мерфи почему-то не рад и прощается довольно холодно. Черт, рыба… Получилось неловко. Джессика блокирует телефон, протирает жирный экранчик не менее жирной подушечкой пальца. Убирает в карман и впивается в печенье зубами, отгрызая за раз половину. Вновь ничего не осталось. Как торнадо снесло, как собака слизала... Ей не привыкать. Джейсон был прав. Ничего не изменится. Поют греческие арфы, увлекая в танец сентябрь 2001-го.