Идеальная жертва (5)

С работы вернулся поздно. Прислушался. Ру, видимо, у себя. Тихо. Лёг. Полночи крутился без сна, ползая по этой чёртовой кровати от одного края к другому. Вот он так близко, всего лишь через стенку, но нельзя ни подойти, ни заговорить. Даже лучше было, когда он был в больнице, — там вроде объективные обстоятельства, нет его рядом и всё. Была надежда, что вспомнит, что вернётся и всё будет по-прежнему. А сейчас вообще пиздец. Вроде задремал, но тут же подскочил от тихого звука: дверь Ру. Осторожные шаги. Пару секунд надеюсь, что ко мне. Но нет, шаги идут дальше, в туалет. Слив. Возвращаются. Проходят мимо, к себе. Скрипа кровати через стену не слышно. А может, он задержался в коридоре, стоит и смотрит на мою дверь? Так и хочется прикоснуться к его сознанию — это слишком просто, слишком соблазнительно. Нет, хватит выдумывать. Тишина. Подождав ещё немного, ложусь на подушку. Нужно отвыкать. Чем раньше начну, тем будет проще. Утром чувствую себя сонной развалиной, так что могу думать только о чашке чего-нибудь бодрящего. Насыпая молотый кофе из пакета, ловлю себя на мысли, что хорошо бы зажевать его прямо так. И занюхать. И в глаза насыпать. Интересно, если поставить капельницу с ристретто, это помогло бы прийти в чувство? Растирая лицо, тычу в кнопки доставки. Блинчики с вишнёвым сиропом, две порции. Шаги. Ру заходит на кухню. Нет уж, мне сейчас не до этого. Не хочу я никаких выносящих мозг сложностей, моральных проблем и — особенно — взглядов в его глаза, такие привычные и одновременно незнакомые. Просто дайте мне завтрак. Ставлю тарелку на стол. — Заказать на вас? — от неловкости будто распорки во рту, мешающие говорить. — Я сам. — Конечно. Смотри-ка, разговаривает вслух. Буду считать это хорошим знаком. Но вот опять: всё внутри реагирует на привычный голос, однако нужно сдерживаться. Неясно, то ли проглотить еду за два укуса и сбежать на работу, то ли, наоборот, тянуть время, чтобы подольше посидеть с ним. А вдруг понадобится помощь? Я всего лишь по-дружески беспокоюсь. Напикавшись кнопками, Ру забирает порцию из окошка доставки, ставит на стол и садится на своё место напротив. Белые волосы, как и вчера прихваченные резинкой на концах, мягко ложатся на плечи, а более короткие пряди чёлки и вовсе выскальзывают, падают на глаза. Ру заправляет их за ухо не пальцами, а тыльной стороной ладони. Непроизвольно кошусь в его тарелку. Тушёная капуста и омлет. Эйруин явно напрягается. — Не так? — Не-е-ет, всё нормально, — тяну с показным энтузиазмом. — Просто… Посмотрел. И всё. Ещё немного подождав, Эйруин всё же принимается за еду. Вилка в дрожащих пальцах то и дело звякает о край тарелки, отказывается цеплять кусочек капусты. Ру прикусывает нижнюю губу так, что кожа вокруг белеет, хмурится и шумно сопит носом. Капуста не поддаётся. Значит, мне лучше уйти, чтобы не смущать его. Вторую порцию блинчиков проглатываю, не жуя и не чувствуя вкуса. Вытираю руки, поднимаюсь. — Пора на работу. Вам что-нибудь нужно? Мотает головой, не глядя на меня, продолжая ковыряться в тарелке. Сам с собой изображаю невнятную пантомиму «хорошо, я пошёл» и сбегаю в прихожую. *** Возвращаюсь опять поздно. Ру шебуршит на кухне, но, пока я разуваюсь, проскакивает мимо, к себе, пробормотав чуть слышное: — Добрый. Разогнувшись, я начинаю: — Добрый… …И дверь его комнаты захлопывается. *** Утром он снова выходит чуть позже меня. Здороваемся. Едим. На этот раз он тоже берёт блинчики — может, потому что видел, как я их ем руками. Это проще, чем вилкой. Поглядываю на него урывками, чтобы не смущать. Противным тянущим чувством внутри отдаются шрамы, выделяющиеся на светлой коже, — Ру получил их все за последние годы, со мной. Когда я вытащил его из костра, у него и кожи-то не было, а потом наросла новая, гладкая. Теперь же этого добра хватает. Над левой бровью, где была вмятина, и на шее, от моих зубов, и жёсткие утолщения на костяшках пальцев. Толстый свеже-розовый шрам, уходящий с шеи на затылок, под волосы, виден, когда Ру поворачивает голову к окну. А ведь я пафосно обещал, что больше не допущу этого. Правильно, что он ничего не помнит. Может, лучше и не вспоминать, раз уж я ни на что не гожусь. В памяти мелькает Альфа: и Ру, переломанный полностью, и мальчишка, смотревший на меня так внимательно, с доверием к моему возрасту и опыту, и его брат, с которым я теперь и вовсе не знаю, что делать... Лучше не вспоминать. Скоро шрамы Ру сойдут, и он начнёт новую жизнь, без этого дерьма. А мне пора возвращаться к прежнему режиму — работа с утра до ночи. *** Две недели тянулись непривычно долго. Так странно: Ру разговаривает со мной на «вы», в глаза заглядывает, ждёт ответа. Заискивает. Я, конечно, не против какое-то время побыть крутым защитником, которому смотрят в рот, это тоже приятно для разнообразия, но всё-таки уже хочется, чтобы Ру стал прежним. Тем Эйруином, которым я восхищаюсь. Сильным, несгибаемым, с вот этим его безэмоциональным лицом, холодными ярко-голубыми глазами и кровью на губах. Аж мурашки вдоль позвоночника… А теперь что? Какой-то милый малыш, потерянный и всё время грустный. Конечно, я всё равно его люблю, но… Но верните мне прежнего Ру! А иногда у него прорываются вполне привычные выражения, интонации, и он выглядит точно таким, как раньше. Как будто ничего не изменилось, и сейчас он хлопнет меня по заднице «потому что нехрен соблазнять». Работа не так, чтоб отвлекает, и вообще не радует. В пятницу я и вовсе обнаглел: даже не пытался создавать видимость дела, а бесконечно гонял чаи с кофеями и пялился в окно. Даже нет сил думать о чём-либо, хочется отключиться и просто следить за ползущими по небу облаками. Осточертело. Потом ушёл в туалет и там битых полчаса стоял, невидяще пялясь на свои руки под бегущей водой. Только когда Олдсон хлопнул входной дверью, очнулся и понял, что выгляжу странно. Вышел. Но вместо своего кабинета направился в генеральский. Сказал Главному, что мне нужно уйти. Даже не спросил — можно ли отгул? — а поставил в известность. А Сикорски мне: — Как твой помощник? Справляется? И я такой: — Нормально, уже лучше. Только малость заебло, что он… Хорошо хоть вовремя дошло, что генерал вовсе не про Эйруина спрашивает, а про рыжего, так что, лишь запнувшись, продолжил: «…уходит по расписанию». Подобная претензия звучит странно, понимаю, но я уж ляпнул первое, что пришло в голову. Хотя меня и правда бесит, что по вечерам, когда я вполне ещё бодр и полон сил для решения рабочих вопросов, лейтенант Кинан уже исчезает из приёмной. Впрочем, в последнее время меня бесит всё подряд. Да и хрен с ними всеми, и сегодня мне плевать, каким идиотом я выгляжу. Главный в ответ на мою реплику посмотрел недоумевающе, выдал что-то расплывчато-мудрое, а я покивал, распрощался и ушёл. *** По дороге домой еле сдерживаюсь, чтобы не купить фрукты или сок какой полезный. Нельзя давить на него! И не хочется выглядеть навязчивой наседкой. С другой стороны, что-то ведь нужно делать… Но что?.. Домой добираюсь на четыре часа раньше, чем обычно. Перед входом останавливает внезапная мысль: «Надо было позвонить и предупредить». Мало ли, чем он занят. Помявшись в подъезде, тихонько открываю дверь и прислушиваюсь. Если что, уйду. Рядом, из моей комнаты, доносятся звуки фильма. Обычный, не порнуха. Значит, всё ок и я могу зайти. По инерции крадусь так же беззвучно. Снять ботинки. Помыть руки. Стучу в дверь и открываю. В конце концов, это моя комната. Ру, сидящий по-турецки на кровати, вздрагивает всем телом и крепче прижимает к себе миску с попкорном. Замираю на пороге, уставившись в его испуганные глаза. Немая сцена. — Извините, — бормочет Ру и хватается за пульт, по пути рассыпав пару кукурузин. Выключает фильм. — Я сейчас уберу. Бля, как будто ждёт, что за просыпанный попкорн я буду пиздить его до полусмерти. — Стоп, стоп! Всё нормально, — делаю шаг в комнату, всем видом изображая доброжелательность. — Что вы смотрели? Наконец, так же с опаской поглядывая на меня, он отвечает: — «Спирали времени». — О, я его смотрел, сто лет назад. Классный фильм! Может… Я тоже посмотрю? — останавливаюсь, не доходя до кровати. Не делая резких движений. Настороженный, Ру слегка пожимает плечами, и я радостно улыбаюсь: — Тогда включайте, а я возьму перекусить. На кухне заказываю себе карамельный попкорн, ему — сырный. И абрикосовый сок, раньше Ру его частенько пил. Возвращаюсь с полными руками. Толкаю дверь коленом. Передав Эйруину миски, тоже забираюсь на кровать и устраиваюсь на приличном отдалении, благо огромная кровать это позволяет. Старательно делаю вид, что не замечаю его состояния, — у нас тут сплошной позитив, вот, кино смотрим, никто никого не боится! Фильм туповатый, как и положено подростковой фантастике, но я искренне погружаюсь в сюжет — на первом курсе учебки я его обожал, раз десять смотрел. Комментирую. Ру молчит. К концу оттаивает. Смелее хрустит попкорном. Всё ещё молчит, но хотя бы улыбается в ответ. Хорошо, что ему тоже нравится. Может, всё ещё наладится. — Чай? — указываю в направлении кухни. Ру слегка кивает. Завариваю две чашки чёрного с бергамотом. Наловчился уже задерживать дыхание так, чтобы не чихать от него. Приношу в комнату. Когда начинаются титры, я собираю пустую посуду и уношу на кухню. Споласкиваю. За спиной раздаются шаги. Уложив миски на подставку, поворачиваюсь. И обнаруживаю Ру прямо за спиной. Он тяжело сглатывает. Наклоняется ко мне, опасливо поглядывая в глаза. И я вроде понимаю, что не должен поддаваться желаниям, нужно выяснить, с чего это он вообще… Но всё равно не могу отвернуться. Чувствую его дыхание на губах — щекотно, — а затем он легко прижимается к ним. Не целует, только прижимается. Ну, и я замер, не понимая, как реагировать. Всё равно что наброситься на незнакомого человека с поцелуями, а если он к тому же считает себя ребёнком, то это вообще пиздец, и я не знаю, как быть. Ру чуть отодвигается, смотрит на мои губы и обеспокоенно шепчет: — Вы не хотите? И это внезапное «вы» ощущается как удар грязной тряпкой по лицу — мгновенно отрезвляет. — Неважно, чего я хочу. Это, — я перевожу дыхание, пытаясь ещё сильнее вжаться в кухонную тумбу сзади, — неправильно. — Почему? — у него прорезается хорошо знакомый агрессивный тон. — Вы говорили, что любите меня. И я уже взрослый. Я аж хлопаю глазами от охренения. — Когда это я такое говорил?! — В больнице. Я слышал. Про птицу и всё другое. И здесь, я чувствую. Он прикасается к моему сознанию и показывает несколько образов из вчерашнего сеанса дрочки. Бля! Ну, в отличие от Ру, скрытность никогда не была моей сильной стороной. — Вообще-то подслушивать нехорошо. И всякие там фантазии — одно, а в жизни — совсем другое. Заглядывает мне в глаза. Его зрачки расширены, ярко-голубая радужка того и гляди потеряется на фоне чёрного, и моё подсознание настаивает, что это из-за возбуждения. Смотрит на губы. — Почему? — и по его собственным губам проходится кончик языка. Так, чёрт возьми, близко. Горячее влажное дыхание. Цитрусовый запах бергамота. Бледно-розовые губы такие мягкие, и я знаю, что вкусные… Стояк пульсирует требовательно, норовя выключить мозг. Хочется поддаться этому ощущению, завалить Ру на кухонный стол и отодрать три раза подряд. Или хотя бы стянуть с него штаны и отсосать, я так соскучился по ощущению удовольствия в его сознании… А потом сказать, что я просто ничего не мог с этим поделать, не мог сопротивляться… Но, к сожалению, я могу. Поэтому я отпихиваю Ру и, не решившись взглянуть ему в лицо, бросаюсь вон из квартиры, на ходу прихватив ботинки.