Летом мы снова встретимся

Артёму Ткачеву тринадцать. Радостный крик его соседки по даче, десятилетней Юли Лебедевой, разлетается по поселку: — Паааапааааа! Артём бросает книжку в сторону, высовываясь в распахнутое окно. В середине лета жара стоит невыносимая, и от окрестных озер парит так, что не хочется к ним даже приближаться, но теперь-то, с Валентином Лебедевым, поедет купаться наверняка. Если приехал полковник, значит в ближайшие две недели скучать не придется. Юлиного папу в посёлке знают все, и все уважают, еще бы нет: полковник действующей российской армии. По его мальчишеским меркам такое звучит особенно круто. У Артёма в городе солдатиков наберётся на две полноценные армии, а еще танки, вертолёты, но за город он их больше не берёт. Один раз полковник поднялся сюда, в его комнату, чтобы забрать Юлю домой ужинать, и как-то очень грустно улыбнулся, увидев, во что играют дети. Грусть эта, тяжело потянувшая уголки рта полковника вниз, почему-то очень сильно его задела, зацепила. И теперь каждое лето танки, вертолёты и солдатики остаются в городе, пока сам Артём отправляется в трехмесячную дачную ссылку с бабушкой. Юлька преодолевает последний метр подъездной дорожки и вылетает за калитку: полковник уже ждет ее, раскрыв объятия, легонько наклоняется вперед и, крепко обхватив девчонку, одним движением поднимает ее вверх, вторым — подбрасывает на вытянутых руках, а через мгновение ловит. Артём слышит, как Юля счастливо заливается смехом, видит, как она обхватывает отца за шею и прижимается к нему всем телом, и полковник, во всяком случае так Артёму кажется с высоты второго этажа, тоже улыбается, а потом вдруг поворачивается в его сторону и машет рукой, второй крепко удерживая дочь: — Здравствуй, Артём! Мама дома? — Здравьте, Валентин Юрьич! — Тёма привычно тушуется. Каждый год, когда Лебедев приезжает на дачу, ему требуется день-два, чтобы привыкнуть к неугомонному взрослому, который бесконечно придумывает все новые и новые забавы для Юли и всех ее друзей. Взрослые за городом обычно быстро от детей устают, говорят: “иди поиграй”, — надеясь, что ты не вернешься подольше, но только не Валентин Юрьевич Лебедев. — Мамка в эти выходные работает, в городе осталась, — кричит он. Мужчина кивает в ответ: — Тогда ждём вас с Тамарой Ильинишной на шашлыки. Передашь приглашение? Сердце Тёмкино бьётся заполошно. Настоящие шашлыки! Мама, конечно, тоже всегда их устраивала, когда приезжала, но готовила совсем не так, как Валентин Юрьевич. Процесс подготовки мяса, то, как ловко Лебедев нанизывал мясо на шампуры (а не раскладывал на гриле), как заботливо и аккуратно нарезал, словно между делом, овощи на салат, как подкладывал под уже готовое мясо листы лаваша, давая им пропитаться вкусным пряным соком, его всегда завораживал. Как таких ароматов и такого вкуса шашлыка добивался полковник, для Артёма остаётся загадкой, хотя, каждый раз как выдаётся такая возможность, он внимательно следит за процессом готовки от начала и до конца. — Бабушка! Возбуждённый, он кубарем слетает с лестницы и несётся в огород, хотя знает, что бабушка приглашение скорее всего слышала. — Бабушка! Валентин Юрьевич приехал! На шашлыки зовёт! Бабушка Тамара смотрит на внука немного грустно: детское Тёмкино возбуждение от приезда полковника режет ее ножом по сердцу. У Юли Лебедевой вот нет мамы, а её Тёмушке не свезло с отцом, бывает, случается, да только Лебедев то ли по-соседски, то ли от широты своей души нет-нет да и позовёт Тёму помочь с каким-нибудь “мужским” делом: перевесить полку для книжек, собрать свежекупленный стеллаж, а то и к ним заглядывает: в прошлом году “вместе” с Тёмой поправили, а затем покрасили покосившийся забор, смастерили пугало, скворечник, разобрали и собрали обратно доисторическую ее стиральную машину. Отца Тёмке не хватало, дочка жаловалась: в городе с ним бывало сложно найти общий язык, уговорить что-то сделать, а вот на даче он вёл себя примерно то ли потому, что жалел бабушку, то ли потому, что приезда Лебедева ждал, как иные дети ждут подарков от Деда Мороза. — Пойди в парник, — посылает она внука, — набери огурцов и помидоров поспелее, я тебе пока луковые перья настригу, побежишь к Лебедевым, посмотришь, вдруг чем помочь надо, хорошо? Артём улыбается широко, часто-часто кивает головой, вприпрыжку несётся через огород, перемахивая клумбу прыжком. — Господи, Тёма! Ну обязательно что ли через цветы прыгать? Ну можно же обойти! — только и доносится ему вслед. Валентин едва успевает разложить вещи и переодеться из городской одежды в дачную: бежевые бриджи и серую футболку, а с улицы уже доносятся по-детски звонкие голоса. — Надолго приехал? — встревоженно интересуется мальчишеский. — На две недели, — тяжко вздыхает девчоночий, — если не вызовут раньше. Улыбается с теплотой в сердце, сумку пустую отправляет под кровать. Только приехал, а уже передвинул узкую односпальную койку к окну: духота такая, жара, не хочется спать у дальней стенки, лучше вставать с первыми лучами, чтобы успеть сделать как можно больше всего полезного. Как проснутся дети, все равно уже не останется времени на что-то, кроме них. И Юля, и Тёма от Лебедева почти ни на шаг не отходят, стоит только ему приехать на дачу, и ведь не откажешь им, когда смотрят так восторженно две пары глаз. Лебедев спускается вниз, через перила веранды перемахивает, улыбается, видя, как дети синхронно поворачиваются в его сторону: — Руки мыть быс-тра, — командует он, — сейчас будем мариновать мясо, чтобы к вечеру как следует пропиталось. Юля с Тёмой наперегонки бросаются в дом, шутливо толкая друг друга локтями: Юля чуть проворнее, а Тёма осторожнее. Ткачев Юльку его ни за что не обидит: нет в нём ни зла, ни агрессии, только шутливая детская возня. Скрывайся за этим что-то иное, Лебедев бы знал, жестокость, черствость и двуличие чует, как хорошая ищейка. — Обязательно, что ли, через перила летать? По ступенечкам никак не спуститься? — Любовь Петровна, Юлина бабушка, мать его покойной супруги, с легким рюкзачком за спиной выходит из дома. — Любовь Петровна, ну куда вы так торопитесь? Я бы завтра с утра вас отвез к первой же электричке, — Лебедев улыбается, но руки в защитном жесте складывает на груди: отношения с будущей тещей не задались у них с самого начала. Можно ее понять: зять-военный — это бесконечные бессонные ночи, нервы, редкие моменты спокойной, размеренной семейной жизни, но они с Юлиной мамой как-то умудрялись выкраивать собственные часы и минутки счастья между работой, делами по дому, воспитанием дочери… — Да что я до станции не дойду, что ли? — пожимает плечами. Любовь Петровна вдруг улыбается: — Видеть не могу, как ты ее балуешь! Все, поехала. И легонько машет ему рукой. — Если вдруг дёрнут, позвони и оставь Юлю у Тамары, она присмотрит, пока я не приеду, ладно? И, получив утвердительный кивок, уходит. Лебедев никогда не считал, что дочку балует, но у его тёщи свои взгляды на воспитание, а в её методы он сам не вмешивался, но и собой командовать никогда не позволял — вот и сейчас провожает Любовь Петровну улыбкой, но остановить не пытается. Да и не просто ей должно быть тут одной с бойкой, непоседливой Юлей. Благо Артём — участник почти всех ее детских игр. Еще несколько лет назад, когда впервые, кажется, привез ее сюда после смерти матери, попросил соседского мальчика, на пару лет всего дочери старше, за ней приглядывать. Мальчик сначала нахмурился, словно просьба ему не понравилась, а потом робко улыбнулся и кивнул. Так Тёма Ткачёв начал с Юлей дружить. Попросил именно его Валентин не случайно: увидел, как Артём заступается за Юльку перед мальчишкой в два раза крупнее себя, как за руку её берёт крепко и оттаскивает в сторону от воинственно настроенного мальчика. Конечно, с возрастом рассудительность уступит место гормонам, и Артём почти наверняка начнёт лезть в драки, а не избегать их, но пока… — А бабушка уже уехала? До шашлыков? — немного расстроено тянет Юля, начиная часто-часто моргать. Но не успевает Лебедев отреагировать на Юлькину начинающуюся попытку шантажа слезами, как Артём поднимает ладонь и брызгает остатками воды с мытых рук ей в лицо. Девочка взвизгивает и, оббегая отцовские ноги, бросается за приятелем, заливисто хохоча. И в кого мальчишка такой умница? Видать, не меньше его насмотрелся на Юлькины выкрутасы. Может, и правда Лебедев слишком балует дочку? — Сначала мясо, потом игры, — напоминает он. Любуется тем, как Артём вдруг заворачивает в сторону летней кухни, где стоит сложенная Лебедевым каменная кухня, осторожно ловит запутавшуюся в ногах Юлю за плечи, чтобы не упала, и ведет ее в нужном направлении. От слез на густых дочкиных ресницах не остается и следа. Три пары рук на столе. Пока Лебедев нарезает мясо, Артём старательно нарезает овощи, а Юля смешивает ингредиенты для маринада под чутким руководством отца. Спешить им некуда: Лебедев приехал так рано, как только смог, чтобы провести как можно больше времени рядом с дочерью. За Артёмом, сосредоточенно нарезающим овощи, присматривает не меньше, чем за Юлей. Все-таки доверил мальчику нож, не дай бог, лезвие соскочит по сочной мякоти овоща: как тогда смотреть в глаза соседке? Но Артём не спешит никуда, от усердия высовывает кончик языка и старательно отмеряет каждый надрез, заставляя Валентина улыбнуться: — Артём, можно так не вымерять, ты же не по линеечке режешь, — мягко привлекает его внимание Лебедев. Мальчишка краснеет тут же, пыхтит напряженно ноздрями, наконец-то выдавая: — Я просто как вы хотел… чтобы аккуратно очень… Артём сразу вошёл в их маленькую дачную семью, как данность: в первый раз в гости его затащила Юлька, устроила целую истерику по поводу того, что Артём как вкопанный встал под забором и наотрез отказался заходить на участок. Наверное, стеснялся, а, может, завидовал, что Юлю дома после прогулки ждет папа, накачивает колеса ее велосипеда, прилаживает на место слетевшую цепь, складывает самые лучшие в мире российские истребители из бумаги и печет потрясающе вкусные пироги. А его, Тёмы, папа однажды ушёл и больше уже не вернулся. До смерти жены Валентин, если честно, не особенно интересовался делами соседей. Знал только, что у супружеской пары, что приобрела соседний участок, есть сынишка на пару лет старше его Юльки. Когда Юлина мама заболела, стало и вовсе не до того. Внимания требовали жена, работа, маленькая Юля. Лебедев разрывался между штабом и больницей, едва успевал заехать к тёще посмотреть на малышку-дочь, какое-то время думал, что сойдет с ума, но не сошел, не успел. Юлина мама умерла раньше, словно отпустила его, мол, займись уже дочерью, хватит просиживать ночи у моей постели, не выкарабкаюсь. Иногда ему кажется: она сдалась нарочно, только бы Юле не пришлось расти без отца. Освободившееся время, все до последней капли, Лебедев посвятил дочери. Мыслей о том, чтобы жениться еще раз, у него как-то не возникало, да и некогда было. Забрав дочку у тёщи, он вдруг обнаружил, как поразительно быстро она выросла: стала смотреть так прямо и умно, словно все понимала, часто плакала и хмурилась, смеялась, когда он целовал ее пяточки, и озорно улыбалась, испачкав памперс. Когда Юля подросла, возникла идея привести в порядок дачу, чтобы они с бабушкой могли выбираться туда на лето, а уже после появился Артём. Мальчик, который чудовищно завидовал Юлькиному папообладанию, но никогда не позволял своей боли прорваться наружу и кого-нибудь задеть. Как-то незаметно для себя Лебедев мальчиком проникся. Может быть, в тот самый момент, когда решал, кому из шумной детской компании поручить приглядывать за дочкой, когда увидел, как бесстрашно Артём отгораживает его малютку-дочку от старшего мальчика. В тот день, когда Юлька за забором вопила, как потерпевшая, во всю силу глотки требуя, чтобы Артём шагнул за забор, Валентин свесился к ним через забор, пристроив подбородок на руках и, перекрикивая дочь, поинтересовался: «В чем дело?» До сих пор помнит, как Тёма мазнул по нему взглядом, как засветились черные угольки его зрачков, как мальчик тут же уронил взгляд в землю, ее же принявшись ковырять мыском перепачканного свежей травой кроссовка. — Артём, — тихо позвал Лебедев, — может, зайдешь? И я, и Юля будем очень рады, если ты нам составишь компанию за вечерним чаепитием. Юля говорит, тебе мои пирожки нравятся? Я только что свежие допёк. Тёма еще колебался, снова скользнул по нему взглядом, неуверенно сделал шаг в сторону калитки, густо покраснел и пошёл, кажется, на автомате, потому что остановиться было бы стыдно и неприлично, а уже за калиткой Валентин положил ладонь ему на голову, почувствовал, как мальчишка инстинктивно дернулся в сторону, словно ожидая удара, замер, а потом вернул ее в прежнее положение, позволяя взрослому мягко пригладить свои растрепавшиеся волосы. — Давай, — предложил ему тогда Лебедев, — Юля тебе покажет, где мы моем руки, а я пока позову твою бабушку на чай? Идет? Тёма головы не поднял, но кивнул. А теперь Артём совсем большой мальчик, готовый составить ему компанию в любом, даже самом скучном взрослом деле. Юля крутилась рядом с отцом, только пока ей было интересно, Тёмка как примагниченный повторял все маршруты Лебедева по ту сторону отделявшего их участки забора: стоило Валентину через него свеситься, а Тёма уже тут как тут, готов по первому зову проделать путь в несколько метров через улицу, чтобы нырнуть в калитку соседей. Лебедев стряхивает с себя воспоминания. Тёма их семье уже давно не чужой. Сколько раз притаскивал на руках вопящую дурниной Юльку с разбитыми коленками, сколько раз убалтывал ее, когда не могла уснуть, наизусть знает имена всех ее кукол, кажется, все ее любимые истории, и если бабушка не может рассказать ту самую сказку, то непременно просит Тамару отпустить к ним Тёму ещё хотя бы на полчаса. Лебедеву, откровенно говоря, и самому приятно, что Артём не просто выполняет его просьбу, что им с Юлей, кажется, удалось этому мальчику дать какое-то подобие семьи там, где ее неполноценность не могут восполнить ни мама, ни бабушка. — Ладно, режь по линейке, — выдыхает он. — Главное, по пальцам не попади. На этапе маринования курицы Юля вспоминает, что должна вернуть подружке куклу, но Валентин догадывается: не нравится вид сырого мяса, вот почему так быстро исчезает край голубой юбки. Артём смотрит ей вслед, но не убегает, и Лебедев, вымыв руки тут же, ласково поглаживает его по плечу: — Спасибо за то, что присматриваешь за Юлей, Артем, она очень дорожит вашей дружбой. И за то, что помог сегодня — тоже, если хочешь, беги, я дальше сам справлюсь. Артём под его рукой всегда немного напрягается на один короткий миг, и, хотя потом он очень быстро расслабляется, момент зажима Лебедев чувствует кончиками подрагивающих пальцев. Вот бы в глаза посмотреть мужчине, который посмел на собственного сына поднять руку, когда тот в ходе ссоры взрослых бросился защищать мать. Гладит осторожнее, слегка мнет кончиками пальцев его плечо, чувствуя, как Тёма доверчиво их опускает. — А можно я еще что-нибудь помогу? — просит тихо. — Что угодно, правда… — Конечно, — Валентин кивает головой, тут же находя ему подходящую задачу. — Можешь пока грязную посуду собрать? Я сейчас закончу с шашлыком, будем здесь чистоту наводить. Шашлык они тоже жарят вдвоем. Тёма старательно нанизывает мясо и овощи на шампуры, точно копирует все его движения, к каждому слову прислушивается. Валентин помнит, как Тёмина бабушка позвала его поговорить поздним вечером, когда дети, умаявшись за день, видели уже третий сон, как он сам впервые решился спросить у неё про отца мальчика, про его детство, про то, как под прикосновением ладони мальчишка сжимается, как пружина. Рассказ оказался коротким, грустным, одуряюще знакомым: отец распускал руки, мать не могла от него уйти, терпела до последнего, пока он сам по неведомо какой причине не бросил жену с ребёнком, растворившись в холодном осеннем утре. Тёма, конечно, страдал от невозможности защитить маму, от того, что сам не раз и не два оказывался избит, но уход отца нанёс ему какую-то особенно глубокую травму. Именно её болезненную пульсацию Лебедев разглядел тем вечером, когда мальчишка решился лишь на мгновение задержать на нём взгляд, а теперь вот смотрит внимательно настолько, что, кажется, поедает глазами каждое его движение. Юля возвращается к ним, тащит за руку Тёмину бабушку, та, конечно, приносит свой фирменный яблочный пирог с корицей. У детей от нетерпения стучат зубы, и Лебедев с затаённой нежностью смотрит, как они вгрызаются в мясо. Артём жмурится от удовольствия, Юля похожа на маленького тигренка. — Вы всегда так вкусно готовите шашлык, Валентин. Это такое наслаждение, — с нескрываемой благодарностью в голосе обращается к нему Темина бабушка. Лебедеву чудовищно хочется закурить, но подавать дурной пример детям, делать это за столом, он не будет никогда. Быть может, позже, когда уснут Юля и Тёма, когда он будет уверен, что этот маленький грешок никто не заметит, никто не узнает… — Меня научил отец, — просто отзывается он, слегка пожимая плечами, — говорил, что готовить надо учиться с малых лет, тогда это станет частью взрослой жизни совершенно безболезненно и просто. Артём очень сильно мне помог. Глаза мальчика светятся таким нескрываемым изумлением, таким щенячьим восторгом, что его хочется обнять. Юля лишь фыркает и болтает ногами под столом. Её, любимую папину девочку, мало занимает, что он говорит, если говорит не о ней. Они сидят долго. Тамара Ильинишна рассказывает про соседей, спрашивает Лебедева о службе, мол, не тяжело ли так долго вдали от семьи. Он только улыбается и пожимает плечами, зорко следит за детьми, а стоит только Юле начать зевать да потягиваться, как мужчина поднимает дочку на руки. — Тёмочка, посидишь тут? — просит его бабушка. — Я помогу Валентину уложить Юлечку, посвечу фонариком: там в доме темно совсем. Заболтались и не включили свет. Тёма кивает не менее сонно, трет глаза, и Лебедев чувствует, как отчего-то сжимается сердце в груди. Такой собранный и активный днем, сейчас Артем выглядит чрезвычайно юно и нежно. — Он, — шепчет Лебедев, — тоже почти заснул. Я сейчас уложу Юлю и давайте донесу Тёмку до постели? — Да вот еще, вы устали с дороги! — бойко протестует она. — Мы сейчас с Тёмочкой посуду помоем, перетрем, а вы Юлечку укладывайте и сами ложитесь. Знаете же: дети от вас теперь и на шаг не отойдут. Лебедев мог бы возразить: он для того и приехал, чтобы провести эти две бесконечные недели в их компании, слушая звонкий детский смех и чувствуя, как их радость понемногу наполняет и его тоже. Как он постепенно становится живым. Тамара Ильинишна, впрочем, неумолима, и Юлька почему-то тоже капризничает, хотя обычно в присутствии отца засыпает моментально, особенно если в кровать он несет ее на руках. Когда Лебедев сбегает по лестнице вниз и бросается на улицу, Тёма уже поднимается на крыльцо своего дома, сонный и немного грустный, во всяком случае так кажется на расстоянии. Валентин поднимает руку, машет ему на прощание, хочет крикнуть, мол, они увидятся завтра, но все равно чувствует какое-то странное чувство вины, потому что Тёма машет в ответ, моргает, а потом, как будто быстрее, чем мог бы, скрывается в доме. Мысль о том, что он не сделал что-то, что должен был, будет преследовать полковника Лебедева еще очень долго.