Я смогу

На парковке Ямамото уже некоторое время любовно гладил своего вороного "железного коня", словно извиняясь, что оставит его сегодня без присмотра, на что Хаято злобно скрипнул зубами, не разделяя такой привязанности, и завел мотор проверенного и комфортного Ауди, наотрез отказавшись пачкать в дорожной пыли новенькие деловые костюмы. Хотя, Такеши просто охренительно смотрелся на своем дорогущем мотоцикле, впрочем, как и сам Гокудера. Эта свобода движения и скорость были под стать решительности их Пламени, и та самая искорка "истинного убийцы" особенно четко прорисовывалась, когда Ямамото гнал по ночной магистрали, выжимая весь возможный максимум из чуда техники и инженерной мысли. А еще, в чем Гокудера до ужаса не любил себе признаваться, было просто нереально здорово сидеть позади него, прижимаясь грудью к широкой сосредоточенно напряженной спине, сжимая мускулистые бедра своими, и упиваться чувством полета и вседозволенности, полностью доверившись сильным рукам, держащим руль. Тогда сердце срывалось с насиженного места и забивалось куда-то в пятки, а Хаято утыкался носом в загорелую шею, вдыхая тяжелый аромат с древесными нотками туалетной воды и терпкий, абсолютно мужской запах уже давно родного тела, и даже не надеялся вернуть снесенную крышу, пряча такую редкую и не свойственную ему шальную улыбку между обтянутых синей рубашкой лопаток. Дождавшись, пока Такеши распрощается со своей любимой игрушкой, он резко вдавил педаль газа в пол и рванул с места, дрифтуя на повороте и оставляя на идеальном асфальте черные полосы от покрышек. Гокудера водил как сумасшедший, еще в школьное время поднаторев в освоении различных видов транспорта. С присущей ему гениальностью и стремлением знать все на свете, на данный момент он умел на высшем уровне управлять всем, что могло двигаться и имело руль — от детского велосипеда до пассажирского самолета, давая фору любому асу своего дела, что не раз спасало жизни друзей. Не сбросив скорости, он выехал на автостраду, посмеиваясь над неестественно-прямо сидящим Ямамото, и с удовольствием закурил, тут же заворчав и отбиваясь от настырных рук, пытавшихся пристегнуть его ремнем безопасности. Лихо вписавшись в предназначенное место на стоянке, Хаято несильно хлопнул дверцей машины и еле успел отскочить в сторону от черного Ягуара, столь же залихватски припарковавшемся рядом. — Мать твою, Хибари! Уебок чертов! Смотри, куда едешь! Тебя, сука, сигналить не учили?! — разразился он праведным гневом, на что Кея лишь смерил его флегматичным взглядом и таким же голосом ответил: "Еще слово и камикорос, травоядное", и неспеша направился к зданию организации. В руке веером сверкнул динамит. — Да я подорву тебя вместе с твоим драндулетом! Отцепись, придурок, а то он уйдет! — это уже Такеши, перехватившему запястья и тушащему фитили. — Ну-ну, не горячись, — вкрадчиво попросил он, — видишь, Кея тоже опоздал, и нам стоит поторопиться, Тсуна ждет. Напоминание о Джудайме остудило пыл, но злости на Хибари не уменьшилось, и, спускаясь на подземный этаж втроем в одном лифте, Гокудера чувствовал себя как в старые не шибко добрые времена — сам он бесился, сведя светлые брови к переносице, Ямамото расцветал дурацкой улыбкой, а Хибари строил из себя ледяную глыбу, отойдя на максимально дальнее расстояние, какое только позволяло узкое помещение. Сасагава, как обычно, экстремально кричал на весь кабинет о том, что он экстремально не понимает на кой сдались все эти обсуждения отношений между мелкими семьями и Вонголой, если можно просто начистить им морды, дабы неповадно было. Мукуро доставал Хибари, а тот, в свою очередь, методично разносил тонфами пространство вокруг. Ямамото, с переменным успехом, их разнимал, Тсуна хватался за голову и за предметы мебели — в первом случае пытаясь объяснить зачем нужна подпись о мире, во втором — спасти комнату от парочки дерущихся. Хаято вновь старался доказать свою верность боссу, делясь всей подноготной этих семей и каждого ее члена в отдельности, а "тупая корова" тихо точил чипсы в углу, наблюдая за всей этой вакханалией, и кажется, что из всех них лишь один он и подрос за это время. Наконец все вопросы были решены, несколько финансовых предложений были переделаны и подправлены, а документ о мире лишь требовал подписи и печатей всех хранителей. Рехей, со свойственной ему энергичностью, быстренько зажег Пламя, оставив след на документе, и убежал на очередную тренировку. Хибари, проделав то же самое, удалился, проклиная глупость травоядных, сбивающихся в стадо, а Мукуро долго ехидничал, заставляя нервничать то краснеющего, то бледнеющего Саваду, посмеиваясь над такой реакцией, пока Ямамото азартно носился за случайно выпущенной ласточкой, а Хаято нервно заламывал дрожащие пальцы, делая еще одну провальную попытку зажечь свое пламя. С четырнадцати лет он проделывал это, и еще ни разу не случалось осечки, но сегодня гребанное пламя никак не желало появляться, и хаотично метавшиеся мысли никак не могли найти ответ на этот вопрос, вгоняя хранителя в отчаяние. С его стороны это выглядело предательством — только-только возвести себя в статус незаменимого человека для семьи и тут же разочаровать ее своей недееспособностью, обмануть доверие Джудайме, и, как не прискорбно, Ямамото — самых близких людей. Собравшись с силами и вспомнив, ради чего он здесь и зачем существует, Гокудера неимоверным до этого усилием все-таки зажег красноватый огонек. Живот снова свело, но не так, как до этого, создавалось ощущение, словно он подросток, встретивший сестру. Поставив печать, он вышел из кабинета, стараясь держаться уверенно и ничем не выдать себя, и уже в коридоре устало съехал по стенке вниз, закрыв лицо ладонями и позволив страху затопить сознание.